człowiek kukurydzy

Адам Манцевич

człowiek kukurydzy

Глава 1

Стеккетто – арт-дилер из Нориджа, анархо-коммунист, с початой бутылкой фруктового бренди «декёйпер» в руке и незажженной сигаретой «черный девли» прилипшей к нижней губе – лишь в одной набедренной повязке и с ожерельями из костей в окружении робособак… Генетический урод, ростом 7-мь футов, накаченный стероидами азиатский шершень убийца со встроенным нейрочипом telepathy в своем миниатюрном мозгу – выращен из стволовых клеток «кокаинового» бегемота принадлежащего когда-то Пабло Эскобару (а это значит, что управляли его движениями криптомиллионеры, лейбористы из «Коммунистического единства», через встроенные импланты с помощью лишь силы мысли, что в своих розовых костюмах, словно герои рок-баллад из 2010-х, наблюдали за нами внутри подводной лодки из тюленьих шкур (торпедный отсек которой засеян красными розами, над которыми кружат китайские восковые пчелы, проткнутые тростниковыми стрелами) «на вайбе», на 50-ой параллели, у острова Сахалин, попивая лаймовый бабл-ти, заработавшие свои первые «грязнейшие болотные банкноты» с продаж коллекционных гитар и Библий)… Гигант среди гигантов… Он обводит нас высокомерным взглядом отвращения на своем ртутном лице, и его широко открытые остекленевшие глаза, цветом раскаленного метала – вспыхивают: мелиссовым медом в гробницах египетских фараонов… Стеккетто – начинает раздувать свои горловые мешки в области щек, что-то невнятно крича: «Факин кей-джи-би! Факин кей-джи-би! Факин кей-джи-би!!!», и получившиеся пузыри, как резонаторы усиливали его звук, он быстро и яростно хватает Ле-Бо одной рукой за горло, залезает ему в рот, отламывая нижние зубы, пытаясь откусить ему нос своими хитиновыми жвалами светло морковного цвета… Застывший в позе угрозы Стеккетто, поднимает Эль-Пистолеро за его великолепную и эпичную прическу (который пытался вмешаться в драку с ножом-бабочкой, а сейчас в бессилии – жадно хватает ртом воздух, пытаясь кричать, выбрасывая неуместную «зигу»: «Я нацист! Могу руку вскинуть!) прокусывая его фирменный харрингтон «бен шерман», откусывая кусок от спины – выплевывая, стоя на этом бескрайнем кукурузном поле, что вытянулось до самого горизонта ядовитым лимонным разводом (довольно хорошая потасовка; Ле-Бо и Туньо, казалось, работали хорошо и плотно, и сделали это более похожим на настоящую уличную драку, чем обычно – руки, локти, клинч, колено… И ради этого, они готовы были потеть кровью, полные решимости и не имея права сдаваться; сейчас на них была возложена тяжелая миссия; я думаю, что оба эти парня заслужили свою зарплату; я снимаю шляпу перед ними, хотя, мы можем с уверенностью предположить, что в данном случае у нас был не лучший день)… Стеккетто начинает распылять ядовитый химический спрей в качестве защитного механизма (этот спрей – смесь гидрохинона и перекиси водорода, которые хранятся отдельно в его желудке и при угрозе он смешивал их в специальной реакционной камере, где ферменты катализируют бурную химическую реакцию, которая нагревает смесь почти до 100 ºС – получая горячий токсичный раствор, который он выбрасывает быстрыми импульсами по сторонам с хлопающим звуком)… И это обжигающее тепло из кислот, эта струя, что фонтанировала: позолоченными монетами, пестрыми лентами и четвертью миллиардов пчел, что вырывались на волю огненным ульем грядущего апокалипсиса, жалила нас своим жжением, как будто ты прикоснулся к горячей сковороде или утюгу (и потом эта острая боль постоянно напоминала о себе зудом, в течение всего дня… Она будет нарастать в течении получаса и дойдя до предела, в последствии нескольких недель и даже месяцев, вы можете сойти с ума от болевого шока)… Я, храня в сердце своем хладнокровие, под атакой дронов-убийц, что неслись ко мне, пытаясь разрезать меня своими винтами, находясь всего в 2-х футах от Стеккетто, оставаясь спокойным, как будто «это явно не для меня», ловко вынул из кармана своего пиджака с цветными черепами, покроя 50-х годов, осколочную гранату… Я будто призрак, в котором правит тьма, и та демоническая связь, которая делает меня лучше – вспыхивает в моем сердце, я довольно хорошо скоординирован – балансирую гранатой на кончике пальцев, медленно поворачивая запястьем, так чтобы ладонь была обращена наружу – вращаю запястье, одновременно подбрасывая гранату немного вверх, чтобы ладонь была обращена ко мне, определяю точку куда поставлю палец, вытягиваю кончик пальца вверх и ставлю его под небольшим углом, поймав гранату, балансирую ей на краю ногтя – в лучших традициях фантасмагории и несъедобности штампов современного мейнстрима, проданных братьями Вонг у форпоста Серро Баул амазонским пиратам… И все это давило на наши оболочки целлофановых снов – мятным джулепом, проникая в разбитые афганским маком, остывшие линии вен…

***

На окровавленном лице Ле-Бо сияла улыбка: «Этот парень не принял свой атебрин, Рэдт»…

– Прям слова Иисуса, после Воскрешения, Ле-Бо. Как говорится, шесть футов вниз. Как оно?

***

Ночь поглощала нас… Поглощала так – как стереотипные charver, что праздно шатаются в супермаркетах «эсда», поглощают – «грязный спрайт» – неоновый напиток с кодеиновым сиропом – непременно в пенопластовых стаканчиках: в надежде растворить заурядный uterus реальности в метамфетамине фата-морганы… Жадно и, осторожно… Она проглатывала нас, будто повисшую на куске кожи голову самурая в «диснейленде для пьяниц», унося нас в царство Аида на этом самодельном каноэ, собранным из топливных баков американских самолетов времен войны во Вьетнаме – старый хипповый «далше», что был размалеван: восьмиконечными, шестиконечными и, пятиконечными звездами, буддистскими символами, различными пентаграммами и сатанинскими sigillum (на оттенке ярко желтого цвета эти неоязыческие знаки, некоторые из которых были нарисованы черным цветом, были очень хорошо видны и различимы) который – бездушно, механическим существом, рационально и верно, увозил нас – в неизвестное, обреченно пожирая белую разделительную полосу неидеальной дороги, унося нас в глухую пустоту этих зловещих городских артерий, что проходят между кроваво-красных садов из фруктовых деревьев, высаженных большими массивами, кое-где бриллиантово-зеленых – утонувших в липком молоке тумана, после первой грозы, что плыл особым облачным валом, довольно плотным, над водоемами, и заброшенными кладбищами, в горных ирландских деревнях, где надгробные плиты покрыты зарослями вереска, а могилы украшены рогами горных козлов …

Когда stuff вне закона, периодически стоит смотреть в зеркало заднего вида, а наш старый хипповый автобус (с панорамными зеркалами, сиденьями с ремнями безопасности и выдвижными сигналами остановки с неоновой подсветкой) был нафарширован: марокканским гашишем, тайскими «бошками», индийской коноплей, 18-ю ведрами с мармеладными мишками пропитанных каннабисом весом по 33-и фунта каждое, ста фунтами мефедрона и альфа-PVP, а также: 150-ю галлонами прекурсоров – словно канадская индюшка каштанами и черносливом на День благодарения… Боже! Благослови отцов-пилигримов, бутлегеров, барыг и джанки, легавых и стукачей, психоделических хиппи под ЛСД, растафарайского Иисуса с дредами и стильной плетеной бородкой, ведь они помнят, что когда-то мы были воинами и, наши племена были сильны, как реки… (все было аккуратно расфасовано в ящики из красного дерева, они долго держали форму и наполняли пространство ароматным запахом хвои)… Никакого выбора. Никакой свободы. Никаких моральных дилемм. Мы просто делали свою работу. В понедельник, в шестой день года, на излете нулевого дня – всего лишь еще одна капля метамфетаминовой нефти в реке Иордан, в череде безликой пустоты и скупости дней, такой одинокой сейчас wiosna, ведь продавать людям то, что их убивает – это искусство и, как говорил Пабло Эскобар, в декабре 93-го, перед тем, как выстрелить себе в правое ухо: «От хиппи до постпанка – один разбитый автобус» (спасибо, Пабло, за то, что не изменился ради мира и вернулся в образе Карлоса Гона, в золотой колеснице, запряженной черными лебедями, в день рождения Александра Македонского, когда солнце светило вдоль главной улицы Эдж-Хилла; такая вот спиральность истории – настоящая спираль смерти)… И пока едешь в этом хипповом автобусе с ванильным запахом чистящего средства, в самую ось темной материи, которая мифическими свойствами своей зеркальной поверхности, превращает живых существ в каменные статуи, увеличивая свою численность, совершая этот безумный роудтрип в этих амарантовых хлопьях Хиросимы, кеглем в три пункта, преодолевая чуть больше одной мили за две минуты, то – у тебя нет никакой усталости и чувства страха… Лучше бы этот «далше» никогда не останавливался, ведь как известно, по принципу неопределенности Гейзенберга: нельзя выехать одновременно из пункта «А» в пункт «Б», потому что наша жизнь не имеет цели и, вселенная неотвратимо движется к энтропии, а мы – будто живем в эксперименте Милгрэма… В «колесе страданий Сансары», ровно до тех пор, пока не обнаружим свою суть… Фактически, деньги – это ложь, общество – выдумка и, когда-нибудь солнце взорвется, поэтому – нахуй эту работу, можно расслабиться… Ведь, по сути, все, что окружает нас, в виде: прекрасных голландских мальчиков и прекрасных голландских девочек, в которых много оранжевого, очень много оранжевого… Мафиозных кланов и рабовладения, драмы Харви Милка, алкоголиков и наркоманов – думающих, что они лягушки с гладкой блестящей кожей и длинными лапами для прыжков, жестокости и насилия, красивых французов, что едят стекло на завтрак, обед и ужин, думающих, что они жабы с неровной кожей с бородавками и короткими лапами для ходьбы… боли, подпольных клубов любителей ножей и «макдоналдса» – это метамодерн и депрессия… Как говорится: «Алиса в стране чудес и, Белый Кролик часы, те самые – потерял»…

(у моего поколения – было слишком много доступных наркотиков и свободного времени в этой психоделической погоне за бесконечностью, которая – неизбежно пахла нефтью)

***

Этот подпольный ирландский шибин (когда-то мечеть, переоборудованная под кафе, где подают лапшу со свининой и, китайскую еду на вынос) в пригороде Ирландии, в Шанкилле, на пути в Брей, над грязным окном которого, светилась электрическая вывеска: «комар Дали», отдающая – лазурно синим, а на деревянной двери с черным козырьком приветственное послание: «Достучаться до справедливости в ворота дворцов можно только прикладами винтовок В.И. Ленин», где можно было попробовать последние блюда мейнстримовых мульти-убийц «старушки Британии», которые, в прошлом были приговорены к смерти, пиво банту, которое подают тут в калебасовых тыквах и, идеально «сваренную» «кровавую мэри» с ядом тарантула, которая вызывала онемение языка, щекотание губ и ощущение между покалыванием и спазмами в горле… Понятный – в своем дизайнерском оформлении – провинциальный пивной бар в одном здании с копицентром – новое явление в сфере общепита, зародившееся в период «оттепели»: демократичное кафе с дружелюбной обстановкой, музыкой, культурными мероприятиями и просто беседами по душам, с отдельным входом для «цветных», раскрашенное внутри неоновыми рекламными вывесками сигарет и английского джина, приютившее: ирландских богтроттеров с близлежащих молочных ферм, среди которых, немало латино, черных и азиатов, мальчиков-бовверов… И, дублинских тоффи – что буквально лоснились от сытой жизни – мечтающих создать футбольную команду из завсегдатаев этого паба – команду из грузчиков, таксистов и курьеров… Это был типичный «хонки-тонк бар», типичная «слепая свинья», или как прозвали его здешние – «говорильня», такая знакомая им еще со времен Сухого закона. Привычная. Куда приходили исключительно ради выпивки – виски с пивом, так называемые «ирландские наручники», и разговоров, те самые минуты философии в полчетвертого ночи, – Весь рот и никаких брюк!!! Сплошная моча на ветер!!! Сплошные сиськи и зубы!!! Мне твои арджи-барги, что задница о лицо, олух!!! Ты, глупый засранец!!! Задница поверх сиськи!!! Согнутая, что банкнота в девять шиллингов, дружище Беззи!!! Витамины от Билли Визза? Бла-бла!!! Все это пережитки Британской Индии!!! Чтоб мне провалится!!! Убирайся в болото, гребанный болотный рулет!!! Голова-макушка!!! Ох уж эти бристольские кусочки!!! Ну, ты и утка, дружище!!! Прожаренный, как копченая рыба, типичный упаковщик помадки; побереги свои лолли, Джо Мыло…

И они никогда не спрашивали, сколько ты зарабатываешь, и я понимал их в этом их нежелании, ведь вся наша жизнь – это ножевые ранения и передозировка «колумбийцем», отстраненные разговоры об этом за пинтой пэйл-эля, пока гнойные пиявки не обглодают наше беззащитное тельце, и мы накормим тех богов, которым служили, бесконечно тоскуя по этим уличным дракам нашей ослепшей юности – без глупостей…

В этом «пабе рядом с домом» было органически безлюдно (за неимением: у бара, рабочие устричной фермы, грузчики корабельных доков и рыбного рынка – пили из деревянных мисок отвар вараги (крепкий хмельной джин, сваренный на основе бананов) и ели гигантские клешни лобстеров, под чуть приглушенным пигментно-зеленым искусственным светом, бившего из подвешенных к потолку люминесцентных ламп, сделанных необычной формы зеркальными шарами)… Тут пахло вареной капустой, тухлой рыбой, ароматом пролитого кофе посреди грязного общественного туалета и прогорклым маслом… Мускусом, ванилью и бобами тонка… Здесь был особый vibe, пускали сюда без «зеленых пропусков» и QR-кода, всех, кроме русских (видимо у британских русофобов давно синдром исключительности, быть русским сегодня, что быть евреем во времена холокоста)… Из старого джук-бокса «вурлитцер», совсем тихо, играл энд-блюзовый сингл за номером 56, за авторством Чака Бери – лучшая музыка для дальнобойщиков с оружием на экспорт, полностью отражавшая наше эмоциональное и психическое состояние; по установленному в баре телевизору, опция в таких местах – по умолчанию, транслировали японский мультсериал «коты-самураи» в стиле советской анимации… Мы расположились в небольшом зале с приятным цветением множества флуоресцентных вывесок и эротического свойства картин, развешанных по неулыбчивым стенам, – Как насчет бутылочки фостера и мясного пудинга? Угощайтесь, я заплачу, это пустяки, – поинтересовался я у Ле-Бо (Десятка Джимми, под сильным воздействием героина, начал клевать носом и мне пришлось пару раз ударить его, – Это нелепо, поехавшая ебанина) и Туньо, которые, расслабленно расположившись на велюровом диване сливового цвета, не сводили уставших глаз с «коробки для идиотов», в тот самый момент, когда по Би-би-си текстурировали документальный фильм про Мигеля Литтина и военные преступления Пиночета, где, немного опустошенный чилийский кинорежиссер, «красный рок-н-рольщик», давал интервью Саше Грей, немного фантазировал, придумывал у себя в голове ложные картины, и подыскивал слова, как бы получше они могли звучать, не слышанные ранее никем, и он не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть на себя со стороны, одержимый подбором лучшего ракурса, пока внезапно не появлялся монтаж с чернокожими геями, занимающимися сексом и жирными черными трансами, умоляющими не убивать их, рекламирующих «макдоналдс», – Я хотел бы чизбургер. Я решил, что заслужил бургер. Только с цельным куриным филе, а не тот, где два куриных стрипса вместо котлеты, – первым отозвался Ле-Бо, устало поглаживая свою бледную щеку, – Окей. Я буду пидвайзер, – скептически подхватывает, Айк, то ли приободряющее, то ли, презрительно, добавляя свое фирменное: «хм», пытаясь оставаться максимально загадочным, – Серьезно? Американское пиво? Ты, наверное, уже забыл, что ты шотландец? Окей. Может две пинты харпа? Как оно? – Но, это действительно хорошее пиво, Рэдт, – Хоть раз в жизни подумай, Айк, мозг, что лапша. Окей. Поговаривают, здесь готовят котлеты из бананов. Бананы разрезают на тонкие куски, делают из них пюре, добавляют сыр и сырую рыбу, маринованную в лаймовом соке, со жгучим перцем. Окей. Много бананов. Желтые, зеленые, красные. Снежный банан, прямиком с японских островов. И все в этом духе. Как оно? – Все наши невзгоды проистекают из того, что мы не следуем своей варне, чтоб мне провалиться, – Бред сивой кобылы, Айк. Это даже не настоящий вздор! Мы все равно получим лишь то, что купим в этой забегаловке, – достаточно злобно, сквозь сжатые зубы, процедил Ле-Бо с силой ударив своими кулаками по столу, готовый в любую минуту, напасть на кого-либо с разбитой бутылкой, – Давай, покажи нам вафельный бар, Рэдт, где воет свет в длинной белой ледяной трубке, – Не стоить температурить Джеки Чан, – спокойно, доставая папиросу «беломора», вопрошал я к Ле-Бо, – У тебя как будто сыр с крекера свалился. Я не понимаю, почему ты пыхтишь, – поддержал меня в своем огорчении МакКоллум, – Окей. Да чувак. Давай сюда свои банановые лепешки, которые на вкус как говно, – равнодушно, и намного тише, произнес Один.Четыре, свободно откинувшись на спинку дивана, – Окей. Мы не будем заказывать банановые котлеты. Как оно? – спокойно прошептал я, моментально словив flashback: как в джунглях Вьетнама я сжег изуродованное тело Молчаливого Кэла, смешав его изумрудный пепел с бананами и съел их, чтобы его дух продолжил жизнь во мне, во время африканского сафари в 1954, когда меня все уже считали погибшим, пока почти сутки спустя я не вышел из джунглей с бутылкой джина «сонг кай» в одной руке и, связкой бананов в другой, все-таки решив попробовать банановую котлету, – Ты что, думаешь взял фембоя за член!!! Я тебе не верю, Рэдт, – настойчиво, и немного раздраженно продолжил Ле-Бо, нервно вращая головой по сторонам, сквозь рваную и озадаченную фабулу своих обобщенных слов, формулируя свои желания, – Так же, как не верил в арест Дольче и Габбана и смерть Гандольфини? – переспросил МакКоллум. – Excuse-moi? – немного отрешенно, поинтересовался Ле-Бо. Айк, лишь опустив голову вниз, развел ладони по сторонам, – Я сыт по горло, Рэдт, представь себе, мы возим уголь в Ньюкасл. Действительно. Да ты посмотри на нас, мы будто сраные итальянцы с лонг-айленда, безуспешно пытаемся выпороть дохлую лошадь. Играем тут в глупых педерастов, – Я что, по вашему, нашел джина и загадал у него чокопай? Ваше здоровье, парни. Как оно?

Я заказал «кровавую мэри» – освежающий алкогольный коктейль, включающий в себя: аккуратно порезанный лед, кукурузную водку, томатный сок, каплю яда тарантула и каплю ворчестерширского соуса (Один.Четыре и Айк – пинту «гиннесса» без эмблемы на пене (что-что, а пиво ирландцы варить умеют) и имбирное печенье, как говорится: околокриминальные scallywag пьют хорошее пиво) у подошедшего к нам официанта, человека, который создавал атмосферу и добавлял пафоса этому месту, загримированному под Ван Гога – высокого и худого мужчину, без передних зубов, с острым лицом, безумно бледным, с добрыми глазами, в мешковатом свитере из шерсти цвета дикой мяты и в суконном берете, с серьгой в виде реалистичного огромного паука в ухе, в туфлях с очень длинными и острыми носами, который выглядел довольно живым и полным энергии, будто с куском имбиря в жопе, странным – как «заводной апельсин»… Наверняка знал, как приготовить пиздатый гуакамоле; он послушно встал напротив нас, неторопливо засовывая в рот жевательные конфеты, стилизованные под медицинские препараты, пытаясь скрыть свое сексуальное возбуждение и напряжение, – Один сэндвич с яичным салатом, – бросил МакКоллум, зачем то, на пальцах, показывая степень прожарки мяса, – Хотя, лучше со сливочным сыром и…

– Флэт уйат без кофеина на овсяном молоке. Обезжиренный творог из молока ирландских коров. Салат из киноа и авокадо? И все в этом духе? Не волнуйтесь об этом. Я постараюсь, – перебивает официант, выдавливая ртутным свинцом слова, перемолотые скаузерским акцентом (судя по диалекту – он был родом из Токстета, одного из пригородов Ливерпуля, это и неудивительно, ведь в Ливерпуле полно этнических ирландцев, так уж сложилось исторически)…

– Окей. Тогда бутерброд с солониной, – Я не уверен, что эта идея хорошая, – Как, так? Ты серьезно? Мы же в Ирландии! Чтоб мне провалиться!!! – Мне очень жаль. Прошу прощения. Действительно, это удивительная страна, работящих и умных, несуетливых людей. Родина мореплавателей, ученых и предприимчивых отважных купцов, – И не говори. Пьяницы и драчуны, разбивающие в пабах Уолкинстауна друг другу головы, постоянно болтающие о погоде. Вот еще! Щелкают китайские орешки и отплясывают свои танцы кейли на голой заднице Святого Георгия, – с насмешкой бросает Один.Четыре, демонстративно положив на стол револьвер, – Не волнуйтесь об этом. Прошу прощения, – немного фантазируя, отмахивается официант, резко вытянув руку вперед с неестественно смотрящим вдаль пальцем-указателем, сознательно не замечая провокации… При всей своей легковесности, непоколебимости, несгибаемой стали в голосе и движениях, в нем, все же, преобладал глубокий животный страх и, стремление к движению. Движению – способному спасти или уберечь отчего-то мистического и тайного. Поэтому его желание поскорее уйти, было вполне логичным и правильным… Правильным, для него, – Окей. Газированную воду и пакетик подсоленного зеленого горошка. Как оно? – Опять эти кукурузные чипсы? В мире нет столько кетчупа, чтоб мне провалиться. К тому же, тщательное пережевывание пищи приближает нас к коммунизму, – парирует МакКоллум хитро улыбнувшись, обнажая золотую коронку на верхнем левом зубе, украшенную рисунком в виде короны, устало, и как то неловко, подмигнув официанту, – Не волнуйся об этом, чтобы победить, думай как коммунист. Я знаю свои луковицы, Айк, – Расовое смешение, это и есть коммунизм. Боже! Спаси Британию от коммунизма! – Ха! Боже, храни Саудовскую Аравию, – Кстати, ты слышал, что сегодня Оазис распались? – Олден Уитмен успел поделиться, – Этот тот, кого обменяли в манчестер юнайтед на семьдесят фунтов креветок? Выращивает сейчас, наверное, свои мини капусты для лилипутов на берегу Уолденского пруда, – Хм… терпкий. Слишком терпкий, – устало отмахнулся я сделав жадный глоток ультрамодного коктейля, закуривая, зажав папиросу зубами, в правом уголке рта, изредка перегоняя в левый угол, – К тому же, я всегда думал, что ты фанат Дэвида Кросби, – Кто то сломал восемьдесят пятый год, Рэдт. Ты никогда не задумывался почему у античных статуй такие крошечные пенисы? – Ты что, Айк, занимался кунг-фу, или какими-нибудь другими единоборствами, крысиная задница? – резко выпалил Ле-Бо, сверля Туньо прямым и пронзительным взглядом (недовольным) внимательно слушая, воспринимая информацию, – Не нужно на меня выбрасывать свой шлак, дружище, сплошная моча на ветер, – неуверенно проговорил Айк, опустив глаза вниз, потом отведя вправо, слегка удивившись, – Тогда какого хуя ты пьешь мое пиво, ебучая овсянка вог, старый членосос, – то ли радостно, то ли опечаленно, выпалил Один.Четыре, специально испачкав вельветовые брюки МакКоллума жирным соусом, что чуть не вылилось в драку, – По-моему ты окончательно спятил, Ле-Бо. Окей. Так то, на счету Айка две золотые медали на турнире по джиу-джитсу в Вулверхэмптоне и синий пояс по муай-тай. Как оно? – с некой надеждой вмешиваюсь в разговор, немного заскучав, – Почему бы тебе не сьебаться в Эфиопию, сраный овечий трах. Взять с собой хренову палатку и поселиться где-то неподалеку от Аддис-Абебы, чертов овцепас. Ты уже не тот человек, что был три пинты пива назад, – опустошенно выдавливает Туньо, сжав свои зубы, встав в полный рост, пытаясь бумажной салфеткой оттереть со своих коричневых брюк пятно от лаймово-крабово-яблочного майонеза, поправив перед этим свою ультрамодную прическу в стиле Эндрю Ванвингардена, – И не говори, Айк. Брать на слабо поездкой в православную Эфиопию, где вполне себе можно попивать местный кофеек, сидя в местной кафешке? Действительно? – Да? Где нибудь в регионе Афар или Оромия. Представь себе, – Что по тебе, Рэдт? – с некой долей коварства в хрустальном голосе, произносит Один.Четыре, ухмыляясь, – Да, ты совершенно спятил, Ле-Бо. Окей. У меня черный пояс по тхэквондо, – отведя взгляд вниз, затем влево, вспоминая запах и вкус забытых подпольных боксерских клубов Амстердама, «на автопилоте» отвечаю Ле-Бо, – Достаточно коротко и ясно? – Я лучше спасу миллион денди-кебабов из огня, чем тебя, валлийская задница, чтоб мне провалиться. В Корее тебя бы звали Кон Чен Ый, – продолжает ворчать МакКоллум, – У меня одного вельветовые штруксы вызывают тошнотворные ощущения? – не уступает Ле-Бо, – Это так мелкобуржуазно, Айк. Окей. Ты, наверное часто капризничал в детстве, когда родители не давали тебе сладкое. Окей. Худший чизбургер, что я видел в жизни! Он так ужасен! – недовольно фыркнул Один.Четыре, через слово, прикладываясь к пивной кружке с «гиннессом», смачно откусив свой сэндвич, – Хотя чего я хотел? Дерьмовый город, дерьмовая еда! Они даже не догадались положить туда соус! Мне физически больно смотреть на этот кусок сыра! – Восемьсот нефтефунтов, Ле-Бо. Как оно?

***

– Эй! Стомиллионный парень, сколько стоит твоя куртка? Неужели это Джон Барнаби, новый главный сыскарь в Костоне?! – с многозначительной тоской в голосе, мультяшным голосом Микки Мауса, неожиданно, появившись ниоткуда, обратился к загрустившему Эль-Пистолеро случайный прохожий: назовем его Стеккетто – за высокий рост и худобу (с татуировкой на шее в виде пунктирной линии и надписи, гласящей: «резать здесь» (собственно, мы так и поступили, расчленяя его труп – идеология старого-доброго ультранасилия и, он не показался нам тогда какой-то реальной угрозой) в стандартной униформе мастера по ремонту воздушных фильтров, морковного цвета, майке Торреса времен «челси», и в кислотно-зеленых сапогах с головами Дипси, видимо добиравшийся куда-то автостопом, возможно в Ад… И, выглядел он странно и неадекватно, напоминая бездомного скитальца из Кантхо, от которого пахло вонючим сыром и рвотными массами – типичный крэнкнеллер: любитель покурить крэк у торфяных болот в окружении многолетних деревьев Ивы и Ольхи, явно оставленный своей бандой, трижды пнув дверь нашего «далше» на одной из газолиновых станций (мы «до полного» заправили топливный бак отходами от производства вина: буквально этот старый хипповый автобус ездил на вине, Эй Джей переделал двигатель так, что в качестве основного топлива мы использовали ирландский «сэм» из сахарного тросника и свеклы – экологически чистое топливо)… Где, Пол Маккартни ловил такси c картиной Ван Гога в руках и, ньюэйджевые бродяги пэйви в шортах и ковбойских сапогах, пили крепкий кофе с чесноком и медом, «банчили» канистрами с рубиновым портвейном, которые привозили сюда на позолоченных повозках вардо, украшенных замысловатой резьбой и запряженных лошадьми… слушали свой цыганский джаз на «болотной латыни» – ошивались в Ирландии во время сезона сбора вишни; они целый год отращивали волосы и закаляли ступни, для образа пещерного человека, опуская свои ноги в свечной воск, в год, когда китайцы напали на Россию, когда та проводила СВО – первые: испугавшись, что Путин может затмить солнце, вторые: для того, чтобы не было гендерно-нейтральных туалетов…