człowiek kukurydzy

– Иисусовы брызги! Вы мусилманцы? Вы не знаете где можно добыть пайковую книжку? – испуганно, оскалив в кривой улыбке свой, алого цвета рот, обнажая остатки героиновых десен (его зубы сгнили после многих лет употребления метамфетамина) обращался к нам Стеккетто, зажав своими черными деснами самодельную папиросу, тлеющую марихуановым дымом, – Окей. Вот еще. Вам индийский гадж не нужен? Всего две тысячи нефтефунтов за шестнадцать унций. Товар ходовой. Пять тысяч нефтефунтов за пять десятых. Это пустяки. Лучшие подгоны только в Плэйстоу. На самом деле, – Башкастый? Больше чем блим, но меньше чем луи? Подрезан у местных тедди-боев? Кому ты тут трешь за стафф деревенщина мелкая. Я впаривал колумбийца прямо в зале суда, во время слушания своего дела, – рассердился было МакКоллум ловко вытащив из кармана своего харрингтона «бен шерман» нож-бабочку, – Я тут что, по-твоему, махр собираю, приятель? – попытался оправдаться Стеккетто, с необъяснимой силой срывая с себя куртку, оголяя исколотые – в черное, наркозависимые вены, над которыми, вихрем, кружили микроскопические дроны размером с комара, – Поехавшая ебанина! Чувак, я смеюсь над этим уже три минуты подряд. Он явно закончил макдоналдс. Окей. У меня одного изжога от его голоса? Прям как с лимоном. При виде лимона кислинка сразу ощущается, и тут такой же эффект. На самом деле. Да. Ну, шмот у него хайповый, стоит признать, – равнодушно резюмировал Ле-Бо, пытаясь подрожать ирландскому акценту, смотря при этом совершенно в другую сторону, паритетом пьяного цвета глаз. Он, небрежно, достал из-за пояса брюк, сшитых из 27-ми различных лоскутов, так называемых – «оксфордских мешков», ширина которых, составляла примерно сорок дюймов, револьвер Ле Ма, незряче, наводя умиротворенный ствол в яблочную цель – голову Стеккетто, – Вот дерьмо! Приятель, ты явно на взводе, завелся прям как дешевые часы. Ты полный придурок! Ты, чёрт возьми, идиот! Да вы просто настоящая парочка быдланов, – тут же, отмахнулся Стеккетто, надеясь, что Ле-Бо просто дурит с пистолетом, – В чем, по-вашему, проблема, Тачито? Давай покончим с этим, сосиска МакКуи, я смотрю, вы тут все под кайфом,– жестко произнес Ле-Бо, то, в чем уверен, – Окей. Ты чувак действительно прошел путь от кражи луны до этого? Ты тип парня, который кусает тебя пластиковыми зубами, – не сдавался Стеккетто, неуклюже вынимая из кармана рабочих брюк напильник, жадно зажав в руке, – Мы встретили какую-ту изворотливую цыпу, не так ли? Сплошная моча на ветер. Давайте не будем тянуть осла за уши, а то у меня уже начинает сводить живот, и еще чуть-чуть, и начнут сниться кошмары. Окей. Ты же не думаешь, что у тебя больше варенья, чем у хартли, – огрызнулся МакКоллум, поправив свою ультрамодную шляпу порк-пай, которая постоянно спадала, но он, ни на секунду не терял равновесие, – Звучит как пустяковое дело, – с насмешкой подхватил Ле-Бо…

Ночное небо – опрокинулось на нас холодным хрусталем дождя, тысячью постаревших татуированных лиц, ледяными иглами и слезами женщин маори, исполняющих ритуальный танец хака на похоронах Ширли Темпл, и мы тут же промокли… Вымокли до нитки, что манекены с отрубленными головами на нотном стане этого ночного лентикулярного неба… Мрачного предрассветного неба, кое-где, закрашенного нитями ультрамариновых, синего цвета, ровных полос, прошитых иглами, разорванного на миллиарды красных индейских стрел, грозовых молний – вонзающихся, откуда-то сверху в изумрудную землю, одна из которых – воткнулась в крышу «далше», тестируя его на прочность, расколовшись на миллионы осколков, цветом спелой вишни – разрядом в три миллиона вольт и, было очень страшно находиться под этими облаками баклажанового цвета, пульсирующих электрическими разрядами рваных линий, которые, рисовали эзотерические узоры пейсли на хрустале небосвода, чувство беззащитности, невинности, и страх, неизменно, проходили сквозь твое тело, и ты ощущал себя будто акриловый магнитик, что висит на паровом котле Уатта… Стихия… Эта магическая энергия кукурузной вселенной, языческие символы воды и огня, наделившие начало нашей жизни космическим ореолом из газа и пыли… Разве человек способен усмирить ее неистовый и безудержный характер? Человек так хрупок, но так самонадеян… Ведь, что вершит судьбу человечества в этом мире? Некое незримое существо или закон, подобно Длани Господней парящей над этой кукурузной вселенной? По крайне мере истинно то, что человек не властен даже над своей волей…

– Вот дерьмо!!! Ты грязный подонок!!! Овечья задница!!! – отчаянно прокричал Стеккетто, упав на колени, подстреленный Ле-Бо, уткнувшись своей кукурузной головой с огненно рыжей копной растрепанных на ветру волос, словно маисовый початок, в грунт нефтяного щебня, разбросанного вдоль дороги, в этом кровавом свете клубничной луны, а в округ него послушно вышагивали около дюжины робособак с горящими робоглазами, – Ебанный дрочер!!! Хренов членосос!!! Ты же выбил черного, придурок!!! – Корми пулю!!! У тебя явные неприятности, Барни Раббл, – усмехнувшись, отметил Эль-Пистолеро, неторопливо подошел к Стеккетто, опустившись на одно колено, обхватив своей огромной рукой его спичечные плечи, прислонившись к его уху, – Не тех парней ты схватил за нос. Теперь наша старушка слишком потрепана? Но, ты мог бы быть хорошим, как Барни Файв, – Слышите? Слышите вопли этих фей, что крадутся сейчас среди склепов и могил? Слышите этот плач, в котором крики диких гусей и рыдание ребенка, предвещающий смерть? Сегодня вы уже дважды оступились, старые педерасты, а ко мне, вот-вот, вернется удача, – выплеснул последние остатки своих слов вместе с кровавым желудочным дерном Стеккетто, застонав от боли, и его пророческие глаза-хамелеоны тут же вспыхнули от черного, до светло-голубого электрического цвета, – Окей. Я куплю это здесь, и ты будешь доволен тем, что продал, хотя я не уверен, что Иисус умирал за то, чтобы мы под кетамином не могли выбраться из хренова гамака, – Оставь его, Айк. Одним камнем двух птиц не убьешь, – устало и отрешенно бросил в пустоту Ле-Бо, который почти не стоял на ногах, размахивая револьвером, исполняя довольно странные движения, похожие на плохо поставленный танец контемпорари, позже: оторвав боковое зеркало, швырнув его в лобовое стекло, – Заводи машину, Рэдт, пока мы с Айком под этой фиолетовой вкладкой будет искать свою варну, за прошлый год, у нас на это ровно шестьдесят пять лет жизни в неделях…

Я ловко вынул из кармана своего пиджака с цветными черепами, покроя 50-х годов, папиросную пачку «беломора», судорожно вращая в руке, не решаясь открыть; МакКоллум неторопливо обернулся, злобно кинув свой суровый взгляд на Ле-Бо, но, похоже, приняв в себе факт правоты его слов, неохотно поднявшись, – У нас тут состоялась небольшая славная болтовня, не так ли? – вновь, неистово закричал Стеккетто, ударяясь своим чугунным лбом в землю, – Вы думаете, что вы в сраном фильме про Вилли Вонку, дедули. Где ваш вафельный ксилофон на сырном человеке? Если бы я не был так слаб, то я бы выхватил у этого педика оружие и пристрелил бы вас обоих…

Я достал, примитивно вытянутую, тонким бумажным цилиндром, папиросную гильзу handmade (я регулярно смешивал табак с индийской коноплей, в соотношении: один к двум, курил, что курят индусы-паломники в своих огромных клетчатых тюрбанах на Пенджабских равнинах) из так называемого «флип-топа» – сигаретной пачки с откидывающимся верхом, которую постоянно приходилось вынимать из кармана, потому, что без особой сноровки папиросу из такой пачки не вынешь, дунул в мундштук, примял пальцами конец, закурив; Ле-Бо, что-то суетливо вынул из кармана своего зауженного полупальто, сшитого из шерстенного драпа, завернутое в газету «красная звезда», недоверчиво повертел в руках, развернул, после чего – смачно откусив… Поравнявшийся с Один.Четыре, размытый на нейронные пиксели ночной силуэт Айка, позолоченный отрешенным небесным светом луны, недовольно пронзил, демоническим цветом глаз Ле-Бо, явно на что-то намекая, Десятка Джимми лишь безвинно пожал плечами, протянув Лейни кебаб-пиццу (купленную два дня назад, рано утром, в классической кебабной на западе Лондона, на рынке Портобелло-Роуд, что возле метро Лэдброк-Гроув, у молодого алжирца с мечтой, который, вместо классического соуса, что привычно добавляли в турецких донерах, использовал настоящий арабский соус – острый, с перцем чили) сладко причмокивая…

– Боже! Уже и копы позади нас! Поехали, Рэдт! Я доверяю полиции не больше, чем доверил бы Элтону Джону потереть себе спину в тюремном душе, – сурово обозначает МакКоллум, исчезая в черепашьем брюхе автобуса, – Не переживай, Айк, мы со всеми заключаем сделки, даже с легавыми, – недружелюбно буркнул в ответ Ле-Бо, смачно выплюнув остатки недоеденной кебаб-пиццы на траву, цветом темно-зеленого чая, – Арабское дерьмо! Сделано из говна и палок! Куда мы всё едем, Рэдт? На концерт Битлз? Залезем на сцену, сядем в позе лотоса, и начнем пить шакпанское с пошлой молли? – отбросив в сторону стритфуд, ловко скользнув в автобус, – Именно. Будем пить пепто-бисмол и блевать в барабан, – я неторопливо последовал за ним, продолжая вдыхать грубый вкус своих папирос… Стеккетто так и остался сидеть и смотреть в одну точку, долго смотреть в пустоту, принявшись, молится Невидимому Всеведущему Создателю – поклонятся своему солевому богу, закурив эфедрон, смешанный с марихуаной, своей механизированной рукой – цветом раскаленного металла, доставая из своей раны – немного ассиметричной, но ничего страшного, он не беспокоиться, микрокапсулу с просроченной донорской кровью… «человек дождя», что-то бессвязное бормоча себе под нос, – Они не знают, что совсем скоро Антихрист явится на землю под видом искусственного интеллекта. Род людской ждут тяжелые времена, – и на его железные ребра, давило, обволакивая жалящим прикосновением, крадущегося откуда-то с Глазго, непроснувшегося солнца – миросозерцание восходящего дня, разрезая, на миллионы лоскутов слоеного теста его, истощенное похотью – тело, будто томагавком вождя племени сиу и, мимо него, призраками ушедших лет, душами знаменитых американских мафиози, но вполне осязаемо, зримо и ярко, гордо промаршировал, по широким кирпичным тротуарам и мостовым, слегка припорошенных снегом и пеплом сгоревших домов, мимо чахлых обнаженных деревьев и фонарных столбов, военный оркестр с собакой-литаврщиком, окруженный патриотичным ритмом барабанного боя и реющим флагом (простой одноцветный флаг черного цвета на котором была начертана шахада – бело-золотым)… И где-то, человек-будильник, ходивший от дома к дому, где выщерблены отметины на кирпичной кладке, стучал длинной бамбуковой палкой в окна «черной кости» пролетариата, на верхних этажах, давая знать, что пора заступать на вахту, там, где местные рыбаки мерили время по отливам и приливам, в рабочих районах, рядом с мануфактурами, фабриками и заводами…

***

Гигантские рыбы с человеческими зубами, рыбы-каторжники с поминальными улыбками Чарли Биргера в пуховиках с мордой крокодила на капюшоне – ливанцы из Хезболла – в штабном автомобиле для Вермахта, личном автомобиле Адольфа Гитлера – розовом Шевроле Импала, преследовали нас, начиная от Монахана, что на границе с Северной Ирландией и, дальше – по автомагистрали А3, через узел автодорог на Белфаст… держали в руках заряженный парабеллум, размахивая им в своей неспешной злобе, гордо подняв свои головы, вытянув шею, выкрикивая нам, что их послал Зевс и Кремль, называя Ирландию страной мусульман, объявляя за нее «газават» – появившись прямо из огненного смерча высотой в 10-ть ярдов, в этот дождливый вечер к востоку от Уотерфорда близ Нью-Росс; они мчались за нами, разрубая, стоявший густым туманом пар, мешавший различать их лица, в сопровождении чумных врачей в страшных костюмах: в длинных плащах, заправленных у шеи под маской (примитивные противогазные маски в форме птичьего клюва, клюв маски наполнялся пахучими лекарственными травами, сильно пахнущими, которые фильтровали воздух) в рыбацких штанах, что одевались под плащ, смазанный воском, в шляпах с широкими полями, в кожаных перчатках) – они довольно пластично скользили по этим камням из стекла, что вместо дороги, которая проходила меж громадного погоста в пять миллионов шиитских могил, имеющего вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой, упирался в центр земли, на ультрамодных скутерах с четырехцилиндровыми двигателями, культурно-обогатительным войском Чингисхана уверенно восседая на своих «железных конях», ловко бросая подожженный динамит в наш старый хипповый «далше», и эти динамитные патроны разрывались – гигантскими пчелами Уоллеса прямо у нашего кузова, срывая панорамные зеркала и частично повредив электрический двигатель… Один.Четыре, резко вскочив, подбадриваемый Туньо: «Давай! Продырявь этих шизойдов, хренов дик дэффидд!!!», напрягал свои мышцы, глубоко вдыхал, вытягивал руку в открытое окно автобуса, пальцами слабой руки плотно удерживая рукоятку своего револьвера, закрепив хват левой рукой, пытаясь попасть в пластиковых гиноидов, видя в их горящих глазах демонов, целясь из револьвера Ле Ма в их головы, излучая в космос за эти 60-ть секунд столько энергии, сколько не способна израсходовать наша планета даже за год, и подключив сейчас к нему генераторы, мы зажгли бы второе солнце… Надоедливые человекоподобные роботы, палачи и убийцы – нечто инопланетное, высокие и худые, стреляли в Ле-Бо из парабеллума, пытаясь пробить наше пуленепробиваемое стекло, чумные врачи – наиболее развращенные до этой ритуальной охоты, этой ультрамариновой инквизиции, пытались, своей длинной тростью, выбить из его рук револьвер… Они резали его худые запястья острозаточенными скальпелями, двигаясь быстро, но без паники, стараясь запрыгнуть в «далше» с помощью металлических зажимов – будто в ускоренной перемотке в фильме с Чарли Чаплином на линии нашего соприкосновения… Один.Четыре отводил пальцем вниз нижнюю половину передней части курка и, барабан хрипел – сипло и глухо, вращаясь по центральной оси, Десятка Джимми сосредоточенно целился, стреляя в ответ, поражая мишень, оставаясь в относительной безопасности… дым – дымчато-белой вуалью наполнил салон, вызывая раздражение и жжение глаз, превращая его слова в кровавый кашель, – Тачито!!! Привести этот приговор в исполнение!!! Выжигай дочиста!!! Убивай всех дочиста!!! Грабь дочиста!!! – Ле-Бо ловко сносил их зацензуренные головы, и внутри него билось сердце льва и у него фактически отсутствовало чувство страха – человек, который добился спокойствия души, отвергая сдержанность, как концепт; когда тигры курили, звезды падали ему на рукав, как говорится… Я резко развернулся, в тот самый момент, когда преследующие нас рыбы-каторжники, перекрыли нам путь, выехав на своем кабриолете перед нами, ослепляя меня мощным прожектором, обращенным назад, я с силой выкручивал руль для небольшой корректировки, вдавил полный газ, потом немного притормозил и направил колеса в угол, чтобы настроить угол заноса, при попытке перестроиться через разделительную полосу, буквально сбивая как кеглю их ретро-автомобиль, который перегородил мостовую, после чего их Шевроле откинуло в пешеходное ограждение и, он рухнул с моста – искореженным железным кузовом… Наверное, на гугл-картах все – это выглядело эпичным… Я с силой вдавил на педаль газа, готовясь выполнить маневр, снося дорожные знаки, пожарные гидранты и светофоры, пока наш старый хипповый «далше» не застрял на бетонном отбойнике и, задние колеса начинали разгонять пыльную поземку – довольно бодро уходя под землю, поднимая в воздух облака пыли… На крышу, весьма умело, запрыгнул последний оставшийся в живых «доктор клюв», он самым первым упал с мотоцикла, подстреленный Ле-Бо, разодрав каждый сантиметр кожи на правой стороне тела, окропив своей синтетической кровью асфальт, но, сейчас достаточно искусно он смог проникнуть в салон, будто металлическая ртуть, через эвакуационный выход, отчаянно и очень громко хохоча, – Ты че пес, мы не головорезы, мы экосистема!!! – пытаясь разбить бутылку с касторовым маслом об голову Ле-Бо… Десятка Джимми сумел технично увернутся, успев ударить его кулаком в грудь, от чего силикон «врачевателя чумы» перевернулся, и тот, задрав голову, отклонился назад, неповоротливо завалившись на спину, что-то обиженно выплюнув, – Транс женщины, тоже женщины. Как говорится, не осуждайте женщину за хуй, – я начал вращать колесами, чтобы прорваться, и сидевший рядом Эль-Пистолеро, вынул откуда-то из под ног цепь, проявив хорошие навыки и сноровку – достаточно быстро, отрезав ряд крепких звеньев на длину предплечья, на конец прицепив навесной замок, довольно крупный, накладного типа с вращающимся ключом, и неповоротливо, ворочая тяжелые, как валуны – ноги, направился в самый центр, трясущегося из стороны в сторону «далше», он грозно навис над «доктором клювом», который уже довольно твердо стоял на ногах, бросаясь на Тунью с зажатым в руках каменным ножом… Его тело, усеянное небольшими хвостиками-молекулами, которые напоминали елочные гирлянды, растворялось и таяло, под градом ударов Эль-Пистолеро, который, был сейчас: судьей, палачом и, даже – Богом, и эта подвижная металлическая плеть, служила для доктора растворителем волокна, будто полимер, что скользил по его розмариновой плоти и, оно начинало расходиться и рваться, становясь не больше рисового зернышка… Один.Четыре обессилено рухнул на брезентовый пол, прижал артерию пальцем, к костному выступу, максимально согнул левую ногу, пытаясь остановить кровотечение, закинувшись фентаниловым колесом, имея – сейчас, иммунные привилегии, и стал наносить на стену автобуса символы, схожие до степени смешения с нацисткой, а именно аббревиатуры молнии SS, – Сегодня мы очистим улицы Иордании, Тачито. Будь уверен. Окей. Тачито, может быть, и сукин сын, но это наш сукин сын… И в этот момент коммунистический серф-рок от квартета «электрон» – долгое и тягучее соло на синтезаторе – потрясающая тематическая песня и завершающий аккорд, гудящее на радиостанции «судный день», пропагандирующей на своих информационных ветвях религию «кислотного рока» и системную ненависть к тутси, разорвал, мерцая загадочным фиолетовым светом, в спектре своего излучения, брюхо «далше», – Дайте оскар этой хреновой валлийской ириске, за то, что он справился с этим дерьмом. Да он гребанный Будда, которому на все насрать!!! – победоносно произносит МакКоллум, открывая бутылку бурбона «джим бим», – Знаешь, Рэдт, на фоне этого парня Сид Вишес выглядит как хренов Ганди. И все в этом духе, – Я не знаю, чувак. Сид зарезал свою девушку, он тоже не был таким уж робким. Как насчет оливкового тапенадо? Может бутылочку фостера и мясной пудинг? На самом деле голод вгоняет в стресс тело и психику, что паршиво сказывается на настроении и решениях, которые мы принимаем, а мы, если мне не изменяет память, не ели от самого Ашборна, – Это пустяки, Рэдт. Как говорил мой отец: «Хочешь секса с обезьянкой, подружись с шарманщиком», – Ебанные пчелы!!! По сути всего лишь мухи в пидорских свитерах. Как оно? – истощенно озвучиваю, пытаясь одной рукой отогнать от своего лица пчелу Уоллеса, что особенным танцем, кружила у разбитого панорамного стекла, – Грех ли убивать пчел, Рэдт? Было время, когда смерть на улице заставляла остановиться. Поскорбить на несколько часов. Окей. Смерть, тогда, не была старой. Поехавшая ебанина, – И не говори, Айк. Окей. Этот этап мы прошли, идем дальше. Как думаешь, сколько лимонов поместится в этот автобус? Устроим цитрусовый апокалипсис на этой пустынной трасе? Перевернем вон тот грузовик, превратив дорогу в лимонный ад? – Не нужно больше лимонов, Рэдт, – А если судьба сама дала тебе лимон, Айк. Как оно?

Около семи утра, солнечные лучи пробили облака, и рассвет получился по театральному ярким, и радуга без дождя встала над Ирландией, и где-то там, на Тауэрском мосту, бакинские иранцы, работающие барменами в китайских ресторанах, пускающие «соль» по вене, читали азан и бросали с моста в Темзу лондонских банкиров, зашитых в мешки со змеями… И мы гнались за солнцем, которое медленно опускалось в океан, от самой окраины Лимерика до Патриксуэлла, через портовый туннель, до Корка, там, где проложен первый трансконтинентальный кабель, связавший Европу и Северную Америку… И оно снова – всходило, в мякоть лазурной глади небес, выгрызая, своим цветением сакуры на льдах Антарктиды, насыщенного малинового цвета, наши уставшие глаза, обнимая город на рассвете и, если бы у этого солнца был секрет, если бы у него была правда, то – это солнце, было бы просто солнцем, а наше путешествие не овеяно флером романтики и завоеваний… И мы запускали стаи почтовых голубей в удаленных районах Ирландии для доставки: героина, крэка, метамфетамина и фенталина (преимущественно 0,071 унций) нигерийцам из Братства пиратов (студенческий клуб, выступающий за права равенства и свободы, радикальные члены которого, промышляли торговлей наркотиками, оружием, незаконной откачкой нефти из трубопроводов, рэкетом, вооруженными ограблениями, убийствами, проституцией, торговлей людьми, похищениями и политическим шантажом) в военной форме руандийских повстанцев, без знаков отличия, с АК-47 в руках и в туфлях от «гуччи», что ждали «хороших новостей» у причальных линий и якорных стоянок для судов, в мелководном морском порту Дандолка… И молнии били в эти заброшенные небоскребы, а по затопленным улицам и станциям метро наш товар тонул в потоках воды – оставляя лишь рассветы весны с камер видеонаблюдения…

***

Бархатистый узор, по эту сторону Ирландского моря, выдавливался: декорациями весенних поселков, провинций и деревень, моногородов и боро, там, где ветряные мельницы вращаются по часовой стрелке, а местные пивоварни варят четыре тысячи пинты темного лагера за раз, забытой, и такой красивой, в богатстве цинково-желтых пшеничных полей – Ирландии… Зеленые луга, каменистые ландшафты, хрустальные озера и реки, умиротворенные сельские пейзажи, вечнозеленые газоны, засеянные рисовым эдельвейсом пастбища, заболоченные равнины и долины, покрытые изумрудной зеленью, увитые плющом дома с соломенными крышами и, старинные замки – растаяли, в единстве движения дней, свежим дыханием мaja, таким близким, и таким потерянным, за ржавой геометрией движущего окна… Лейни МакКоллум по прозвищу Туньо (но, все его называли просто – Айк) лондонский yoga – продавец медицинской марихуаны, завсегдатай технодискотек в ленинском районе, на Бульваре Победы, где, на смену виски с колой и ментоловым сигаретам пришли вино и афганский гашиш (единственный район Дин-Гови, где густота неоновой рекламы соперничает с рекламой Лас-Вегаса, быший арт-район Шордич, получивший дурную славу со времен появления НЭПа)… околокриминальный pusher с суровым лицом лесоруба – типичный шотландец с мощным раздвоенным подбородком: украшен узорами моко, что тянутся сексуальной урановой нитью от нижней губы… Обладающий изворотливым умом и луженой глоткой, все еще грезящий об Кристи Хьюм, сейчас – ночной менеджер в «жареном говне из кентукки», что прямо у метро, в Плэйстоу… Лицензированный нью-эйдж лекарь, выглядевший как типичный британец – любитель «гиннеса» и нездоровой еды, способный пальцами согнуть серебряный нефтепенс; иногда ходил с зубочисткой (он не помнил номера наших телефонов, записывал их в тетрадку мангового цвета, в которой делал записи трендов из TikTok, которую давно потерял)…

– Марихуана тебя пробуждает Рэдт, вот для чего она нужна. Она не такая как другие наркотики. Это не как колумбиец, например. Колумбиец дьявол, марихуана Бог. Только марихуана, Рэдт. Только психоделики типо грибов и колес. Чтоб мне провалиться, – что-то сердито бубнил себе под нос МакКоллум, словно скороговорки, будто доставая из своего рта хрустящие фантики и запутанные пестрые ленты серпантина, неприхотливо куря joint, то и дело потягивая из пивной банки «пидвайзер» (прозвали между собой за поддержку корпорацией ЛГБТ-скама)… МакКоллум не раз вспоминал, как его дед (боец шотландского полка Британской армии, воевавший с партизанскими отрядами китайских коммунистов в Малайе) который называл Туньо на манер правильных северокорейских имен: Чон Иль или просто – Эль-Пистолеро, пытался убить его, когда Айку было одиннадцать лет, потому что ему, так велела желтая губка с экрана телевизора… Айк смачно сплевывал на пол, каждый раз, после того, как выигрывал воображаемую битву с малышом Билли Кидом, которую он устраивал в своей голове, вытирая рукавом харрингтона «бен шерман» цвета индиго, свой выбритый – в розовое рот, – И сказал Бог, вот я дал вам всякую траву, сеющую семя. Это он про коноплю короче, чтоб мне провалиться, – Остынь, Айк. Я же не гружу тебя историями про генеалогическое древо Дональда Дака. Это не моя чашка чая. Я знаю свои луковицы, – Решайся, Рэдт. Все кто делал мне монику левински, святые, – продолжает бубнить МакКоллум, зажимает свою табачную ретро-трубку из бакаутовой смолы изумрудной полоской кошерных зубов, вытягивая ко мне, раскрытую лепестком гималайской лилии – ладонь, демонстрируя набитую на ней татуировку в виде сердца, а в нем собака, держащая в зубах розу, и надпись: «думаю о тебе» – в стиле хендпоук, сделанную в честь своей матери, которую он никогда не видел, потому, что она погибла в автокатастрофе (по словам Туньо, его мать была похожа на Сьюзи Сью и, именно поэтому, МакКоллум просто был одержим «сьюзи и банши»; эта группа заставляла его чувствовать связь с ней на множестве уровнях, даже не смотря на то, что у него никогда не было возможности встретиться с ней. По его словам, его мать видела Сьюзи Сью, когда была беременна им на «лоллапалузе» в 91-ом, все ее друзья-панки окружили ее тогда, чтобы она могла танцевать в яме, и, чтобы никто не врезался ей в живот: «Внезапно рухнувшее на трассу дерево. Удар пришелся прямо в лобовое стекло. Моя мать погибла на месте. Прибывшие на место спасатели распилили ствол и деблокировали тело, – Все лучше, чем умереть в результате блэкаута в лифте, Айк»)…