Оттенки молока и меда

Мэри Робинетт Коваль

Кипарисовый крест

Mary Robinette Kowal

Shades of Milk and Honey

(The Glamourist Histories Series #1)

© Е. Згурская, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Моим бабушкам Мэри Элоиз Джексон и Робинетт Харрисон, объяснившим мне важность двух вещей: семьи и умения рассказывать истории.

Глава 1. Жасмин и жимолость

Семья Эллсворт из Лонг-Паркмид пользовалась среди соседей уважением во всех отношениях. Достопочтенный[1] сэр Чарльз Эллсворт, хоть и был средним сыном, благодаря щедрости своего батюшки унаследовал имение в окрестностях Дорчестера – весьма недурно обустроенное и окутанное чарами ровно в той пропорции, чтобы подчеркнуть его естественную красоту, но не переборщить с иллюзиями настолько, чтобы скатиться в дурновкусие. Единственным недостатком этого славного имущества был лишь его майоратный[2] статус, и в случае смерти сэра Чарльза оно должно было отойти сыну его старшего брата. Держа в уме сей факт, достопочтенный сэр из кожи вон лез, стараясь каждый год откладывать часть своего дохода на приданое для двух дочерей.

Сумма выходила не столь большая, как хотелось бы, однако он надеялся, что и ее окажется достаточно, дабы привлечь достойных женихов. Насчет Мелоди, младшей дочери, сэр Чарльз не беспокоился: ее внешность уже сама по себе была драгоценна. А Джейн, старшая дочь, компенсировала недостаток красоты редким вкусом и талантом ко всяким женским искусствам – ее способности к чарам, музыке и рисованию не имели равных во всей округе, так что все вместе эти сокровища придавали дому Эллсвортов видимость невероятного богатства. Однако сэр Чарльз знал, как непостоянны бывают сердца молодых людей; его собственная жена в молодости была, как ему казалось, воплощением всего, что только можно пожелать, однако по мере того как ее красота меркла, супруга начинала раздражать его все больше, то и дело беспокоясь по пустякам и страдая то от одного недуга, то от другого. Он по-прежнему дорожил ею – по старой привычке, – но частенько подумывал о том, что благоверной не помешало бы побольше здравомыслия.

Таким образом, основным предметом его беспокойства являлась Джейн, и сэр Чарльз решительно намеревался устроить ее жизнь до того, как закончится его собственная. Уж конечно же, думал он, какой-нибудь юноша разглядит в ней не только землистый цвет лица и прямые волосы мышасто-бурого цвета. И нос у нее был слишком длинным, хотя сэр Чарльз воображал, будто бы при определенном освещении такой нос может послужить ярким признаком ее волевого характера.

С этой мыслью он потрогал собственный нос, сожалея о том, что не смог передать Джейн нечто получше, чем этот флюгер.

Хлестнув тростью по траве, сэр Чарльз обернулся к старшей дочери – все это время они прогуливались с южной стороны усадьбы по дорожкам среди кустов, образующих лабиринт в форме сердца.

– Ты слышала что-нибудь о том, что племянника леди Фитцкэмерон должны направить в наш город?

– Нет. – Джейн поправила шаль, накинутую на плечи. – Его семья наверняка будет рада его видеть.

– Безусловно. Леди Фитцкэмерон собиралась вернуться в Лондон, но, полагаю, теперь она предпочтет задержаться здесь еще на некоторое время. – Достопочтенный сэр одернул жилет и добавил как можно более будничным тоном: – Насколько мне известно, молодого Ливингстона повысили до капитана.

– В его-то возрасте? Похоже, будучи на службе во флоте его величества, он зарекомендовал себя наилучшим образом. – Джейн опустилась на колени возле розового куста, чтобы насладиться ароматом нежных розовых лепестков. Солнечный свет, отразившись от цветка, на мгновение добавил румянца ее бледным щекам.

– Я подумывал о том, что стоит пригласить семейство Фитцкэмерон собирать клубнику в следующий четверг.

Джейн расхохоталась, запрокинув голову. Смех у нее был нежный и мелодичный, ничуть не вяжущийся с суровым лицом.

– Ох, papa, снова пытаетесь быть сводней? Мне казалось, леди Фитцкэмерон твердо уверилась, что капитан предназначен в жены мисс Фитцкэмерон.

– Вовсе нет. – Сэр Чарльз ткнул тростью в землю. – Я пытаюсь быть хорошим соседом. Но если ты и впрямь столь невысокого мнения о Фитцкэмеронах, что презираешь даже их родственников, то, должно быть, я неверно оценил твой характер.

Глаза Джейн сверкнули, и она поцеловала отца в щеку:

– Думаю, праздник сбора клубники – это прекрасная мысль! Уверена, Фитцкэмероны будут немало благодарны тебе за такую любезность.

По обе стороны от дорожки высились тисовые изгороди, так что вряд ли кто-то сумел бы разглядеть сэра Чарльза и его дочь из окон дома. А над головами у них раскинулось нежно-голубое небо. Некоторое время мистер Эллсворт с дочерью шагали в уютном молчании, и все это время в голове уважаемого сэра роились планы того, как бы свести Джейн с капитаном Ливингстоном. Наконец, в последний раз завернув за угол, они вышли из лабиринта и направились по Длинной аллее к дому.

На ступенях сэр Чарльз на мгновение остановился:

– Ты же знаешь, дорогая, что я желаю тебе только добра.

– Безусловно, papa. – Джейн опустила глаза.

– Вот и славно. – Он сжал ее руку. – Что ж, пойду взгляну на клубнику: хочу убедиться, что она успеет дозреть к следующей неделе. – С этими словами он оставил дочь и направился к холму, лежащему к востоку от дома, продумывая детали грядущего празднества.

Джейн стащила шаль и пристроила ее на локоть, раздумывая о том плане, который отец так неубедительно пытался скрыть. Да, он действовал из лучших побуждений, но, судя по всему, остановил свой выбор на капитане Ливингстоне, а тот, сказать по правде, был моложе Джейн на несколько лет.

С Генри Ливингстоном она впервые познакомилась до того, как началась война, – в ту пору он зимовал в имении леди Фитцкэмерон, пока его родители находились на континенте. Генри был привлекательным мальчиком с большими темными глазами и копной непослушных черных кудрей. Но, даже будучи любимчиком леди Фитцкэмерон, он не посещал ее имение с тех самых пор, и Джейн с трудом могла представить его взрослым мужчиной. Она покачала головой, отгоняя эти мысли, расправила складки муслинового платья и направилась в гостиную.

И буквально тут же в нос ударил удушливый запах жасмина – такой сильный, что у Джейн заслезились глаза. Источником этого сногсшибательного аромата служила ее младшая сестра Мелоди – та стояла в углу, сплетая кружева чар.

– Мелоди, ради всего святого, что ты делаешь?

Та вздрогнула от неожиданности, выпуская чары из пальцев, и они мигом рассеялись, возвращаясь обратно в ту эфирную плоскость, откуда их вытащили.

– Ох, Джейн! Когда мы с матушкой навещали леди Фитцкэмерон, та сотворила столь замечательный аромат жасмина в комнате, едва уловимый. Это было так элегантно… Никак не могу понять, как она добилась такой деликатной пропорции.

Джейн покачала головой и распахнула пошире окно, чтобы жасминовые миазмы побыстрее развеялись.

– Дорогуша, леди Фитцкэмерон с детства обучалась у лучших наставников, включая, насколько я помню, знаменитого немецкого чаровника, герра Шолеса. Так что не стоит удивляться ее умению сплетать тончайшие сети чар.

С этими словами Джейн перешла на чародейское зрение, и материальная комната померкла. А оставшиеся сгустки чар были слишком плотными для того эффекта, которого стремилась достичь Мелоди. Джейн поймала эфирную материю пальцами и растянула до состояния тончайшей, едва осязаемой паутинки. Затем протянула их так, что они повисли в углу, как невесомая паучья сеть. Как только она закрепила уголки эфирной материи, чары тут же проросли в атмосферу комнаты, исчезая из вида, зато каждый уголок наполнился нежным ароматом жимолости, как будто кто-то принес букет цветов. И все это потребовало столь малого количества усилий, что у Джейн даже голова почти не закружилась.

Мелоди нахмурилась и покосилась в тот угол, куда старшая сестра пристроила чары, словно пыталась разглядеть невидимую паутинку.

– Дорогая, не щурь так глаза. Это неприлично, – заметила Джейн, не обращая внимания на то, как помрачнела сестрица, и снова занялась паутинкой. Уже не в первый раз она задумалась о том, не страдает ли Мелоди близорукостью: та не могла совладать ни с какой деликатной работой, даже с вышивкой, и все сотворенные ею чары отличались грубостью и плотностью.

– Какой смысл об этом переживать? – Мелоди бросилась на диван. – У меня нет ни малейшей надежды подцепить мужчину: я ведь отвратительно бездарна во всем.

Услышав такое заявление, Джейн не смогла сдержать смешка:

– Тебе нечего бояться. Будь я хоть наполовину так красива, как ты, вокруг меня вертелось бы больше ухажеров, чем могло бы привлечь даже самое большое приданое. – Она взглянула на одну из написанных ею акварелей, висящих на северной стене.

– Мистер Дюнкерк передавал привет, – сообщила Мелоди, и Джейн порадовалась, что в этот момент стояла к сестре спиной, ведь иначе нахлынувший румянец выдал бы ее с головой. Она старалась скрыть привязанность к мистеру Дюнкерку, становившуюся все крепче в ее сердце с каждым днем, отчасти и потому, что, как ей казалось, он питал куда больше симпатии к Мелоди. Однако его ласковое обращение влекло ее все больше.

– Надеюсь, он в добром здравии, – ответила Джейн, мысленно похвалив себя за то, что сумела удержать ровный тон.

– Он интересовался, нельзя ли навестить нас сегодня днем, – вздохнула Мелоди. – Вот почему мне захотелось освежить гостиную.

Тоска, слышащаяся в голосе Мелоди, могла быть уместна только в одном случае, если она уже достигла взаимопонимания с мистером Дюнкерком. Джейн обернулась, всматриваясь в ее лицо.

Тонкие черты сестрицыного личика озарял мягкий свет, и она так отрешенно смотрела куда-то вдаль, будто ее лазурные глаза слепил чей-то сияющий образ. У Джейн у самой бывало подобное выражение лица – конечно, куда менее красивого – в те моменты, когда она забывала об осмотрительности. И оставалось лишь надеяться, что Мелоди не допускает подобных промахов на людях.

– Тогда, наверное, мне стоит помочь тебе навести в гостиной порядок? – мягко улыбнулась Джейн.

– А ты не против?

– Нет, конечно.

Гостиная и без того уже была оформлена простенькой темой из пальм и цапель, призванной дополнять мебель в египетском стиле. В течение следующего часа Джейн и Мелоди занимались тем, что вытягивали из эфира нити чар, переплетая и складывая нужные узоры. Некоторые из прежних нитей в иллюзорных пальмах уже истрепались, и изображения начали терять четкость. А в иных местах Джейн придала иллюзиям дополнительную глубину, добавив легкий бриз, чтобы тот колыхал наколдованную листву. И, хотя она порядочно запыхалась, а голова потихоньку начинала кружиться, конечный итог радовал глаз, так что все приложенные усилия окупались сторицей.

Расположенные парами в углах комнаты деревья как будто дотягивались до сводчатого потолка, и изящество их форм лишний раз подчеркивало его высоту. А под каждым деревом в начарованных водоемах бродили цапли, высматривая окуней сквозь собственное отражение на поверхности воды. Более простенькие вязки чародейских нитей обеспечили в гостиной теплый золотой свет уходящего египетского солнца и легкий аромат жимолости, переплетавшийся с ветерком.

Закончив с обстановкой, Джейн устроилась за фортепиано, подтянула поближе еще одну эфирную ниточку и заиграла простенькое рондо. Ноты осели в чародейской плетенке; доиграв до того места, где музыкальная тема начиналась по второму кругу, Джейн убрала руки от клавиш и завязала ниточку узелком. Подхваченная чарами, музыка продолжила звучать сама по себе, замкнувшись в кольцо, и лишь коротенькая пауза отделяла конец от начала. Джейн аккуратно выцепила эту паузу и стянула концы нити потуже, чтобы музыка звучала по кругу без стыков. Затем растянула нить до состояния паутинки так, чтобы рондо звучало совсем тихо, будто бы издалека.

В этот момент дверь гостиной распахнулась, и Мелоди подскочила на ноги, мигом скроив гостеприимное лицо.

Джейн поднялась с места спокойно, стараясь держаться скромно и с достоинством. И тут же оперлась рукой на пианино: остаточная усталость после плетения чар еще давала о себе знать и голова ощутимо закружилась.

Но на пороге гостиной обнаружился всего лишь сэр Чарльз. Жилет из пюсовой[3] парчи грозил вот-вот разойтись на его внушительном животе.

– Ох ты ж, мои хорошие! – Достопочтенный сэр с неприкрытым удовольствием огляделся по сторонам. – Мы ждем гостей?

– Мистер Дюнкерк сообщил, что почтит нас своим присутствием сегодня во второй половине дня, – ответила Мелоди.

– В самом деле? – недоуменно переспросил сэр Чарльз. – Но я видел его буквально пятнадцать минут назад: он проехал через наше поле вместе с Фитцкэмеронами, и вид у них всех был точно такой, будто они отправляются на охоту. Ты уверена, что правильно поняла его намерения?

– Он обозначил их совершенно четко, – тут же скисла Мелоди, – но, по всей видимости, он предпочел провести этот день в компании леди, а не фермерской дочки.

Она бросилась из комнаты вон. Джейн поморщилась.

– Небеса всемилостивые, что творится с этим ребенком? – Сэр Чарльз оглянулся на старшую дочь, недоуменно подняв брови. – Неужели она полагает, что вся округа должна водить вокруг нее хороводы?

– Она молода, и… – Джейн помедлила, прикидывая, как бы изящнее описать словами возможную сестрицыну нескромность. Однако Мелоди не посвящала ее в свои секреты, к тому же Джейн опасалась за ее душевное состояние, а потому решилась добавить: – Боюсь, что в ее сердце могла зародиться некоторая привязанность к мистеру Дюнкерку.

– И он ответил на эту привязанность?

– Понятия не имею. – Джейн принялась теребить пояс платья. – Но во всех известных мне эпизодах его поведение оставалось безупречным.

Сэр Чарльз кивнул, явственно довольный этим заявлением.

– Что ж, значит, будем надеяться, что Мелоди никак не опозорится до тех пор, пока эта блажь не покинет ее голову.

В этот момент хлопнула входная дверь. Джейн поспешила к окну: Мелоди решительно шагала через лужайку, направляясь к полям, лежащим между усадьбой Эллсвортов и Бэнбри-мэнор. У Джейн перехватило дыхание.

– Боюсь, именно это она и намеревается сделать.

Отец выглянул через ее плечо.

– Пойду-ка я поймаю ее, пока она не испортила то доброе мнение, которое сложилось о ней у наших соседей.

Джейн кивнула, хотя ей очень хотелось попросить отца позволить Мелоди сделать то, что та собиралась, – пусть уж эта упрямица опростоволосится как следует. Рациональная часть разума Джейн понимала: это не Мелоди мешает мистеру Дюнкерку обратить внимание на нее саму – просто Джейн была слишком некрасива и слишком скромна, чтобы вызвать интерес у него, да и у любого другого джентльмена.

С этой мыслью она снова устроилась за фортепиано, отвязала нить, скрученную вокруг, заставляя тихую музыку умолкнуть. И заиграла сама, негромко, полностью растворяясь в мелодии.

Ее пальцы танцевали по эбеновым и костяным клавишам, касались тонких нитей чар, цепляющихся за их поверхность. И вокруг Джейн забурлили волны цвета, откликаясь на звуки музыки, и голова снова начала кружиться, как это всегда бывало при излишке чар, но это головокружение приятно отвлекало от всех беспокойных мыслей.

Когда открылась входная дверь, Джейн не стала поднимать глаз от клавиш: ей совершенно не хотелось ни разговаривать с Мелоди, ни утешать ее. Хотя это было не совсем справедливо – Мелоди ведь понятия не имела, как ее поступок сказался на душевном состоянии сестры.

Доиграв композицию, она подняла глаза, и переливы цвета, окружавшие ее, померкли.

А на пороге гостиной стоял мистер Дюнкерк, и его лицо выражало искреннее удивление.

– Прошу прощения, мисс Эллсворт. Я предупреждал вашу сестру, что загляну, но явился чуть позже, чем намеревался.

Сердце Джейн застучало еще быстрее – и причиной тому были вовсе не усилия, затраченные на чароплетение, – а щеки залила краска.

– Мистер Дюнкерк, вы буквально на минуточку с ней разминулись – она вышла на прогулку вместе с нашим отцом. – Джейн аккуратно поднялась с места, стараясь не обращать внимания на серые пятна, пляшущие перед глазами. Еще не хватало упасть в обморок на глазах у такого гостя. – Но вы проходите, располагайтесь. Желаете что-нибудь выпить? Чаю или, может быть, бренди?

– Спасибо. – Мистер Дюнкерк забрал предложенный стакан бренди и отсалютовал им Джейн. – Я и не догадывался, что вы настолько талантливы в музыке и чарах.

– Это не более чем досужее развлечение, сэр. – Джейн отвела глаза.

– Бросьте, музыка и прочие дамские искусства – это именно то, что привносит в дом уют. – Он оглядел пальмы и цапель, украшавших гостиную. – Хотел бы и я однажды жить в подобном доме.

Почувствовав, как ноги стали ватными, Джейн оперлась на пианино. Она прекрасно понимала, что сейчас они с мистером Дюнкерком одни.

– Понимаю, – пробормотала она. – Однако рискну заметить, что Робинсфорд-Эбби отличается куда большим изяществом.

– Но ему не хватает того уюта, что может принести с собой жена, обладающая даром чароплетения. – Мистер Дюнкерк вдохнул аромат жимолости и медленно выдохнул. – Иные мужчины ищут личика помиловиднее, но как по мне, так изысканный вкус – куда более драгоценный дар. Красота меркнет, а талант подобного уровня – нет.

– Но ведь чарам можно обучиться, а красоту – только унаследовать, разве не так?

– Обучиться чарам можно, а вот чувству вкуса – вряд ли. – Он улыбнулся и склонил голову набок. – Должен заметить, что именно из-за разговора на схожую тему я и задержался на пути сюда. Вам уже довелось познакомиться с мистером Винсентом?

– Боюсь, здесь вы меня опередили.

– Ох, а я полагал, что мисс Мелоди упоминала его. Леди Фитцкэмерон наняла его для разработки интерьерных чар в столовой. Мистер Винсент – довольно занятный малый, он обучался у герра Шолеса и получал заказы от самого принца-регента. У него в самом деле выдающийся талант.

– Значит, Мелоди с ним уже познакомилась? – Удивительно, как сестрица забыла упомянуть об этом. В здешних краях так редко появлялись новые лица, что каждое из них неизменно привлекало внимание, а уж приезд столь заслуженного чаровника и вовсе должен был стать настоящим событием.

– Мне казалось, что да, но я вполне могу и ошибаться. В любом случае мистер Винсент мог рассказать о чарах немало, и, пожалуй, многое из сказанного им могло бы послужить неопровержимым подтверждением правоты моих собственных слов.

В этот момент входная дверь снова хлопнула, а затем распахнулась дверь гостиной, и на пороге возникла Мелоди – раскрасневшаяся, заплаканная. Увидев мистера Дюнкерка, девушка страдальчески вскрикнула и выскочила из комнаты прочь.

Джейн прикрыла глаза. Бедняжка Мелоди. Вот о чем она сейчас подумала? То, что она застала старшую сестру наедине с мужчиной, к которому явственно питала симпатию, наверняка показалось ей жестокой издевкой.

Открыв глаза, Джейн увидела, как мистер Дюнкерк, отставив стакан, приветствует вошедшего сэра Чарльза.

– Думаю, мне стоит убедиться, что с Мелоди все в порядке, – проговорила Джейн, ища повод уйти.

– Надеюсь, с ней не случилось ничего страшного, – заметил мистер Дюнкерк, а сэр Чарльз хмыкнул и пробормотал что-то насчет того, что Мелоди подвернула лодыжку во время прогулки, на что мистер Дюнкерк заметил:

– Что ж, тогда не буду вам мешать заниматься ее травмой. – Он уже собрался уходить, но, остановившись у самой двери, оглянулся и добавил: – Могу я навестить вас еще?

– Конечно! – просиял мистер Эллсворт. – Заходите в любое время!

– В таком случае скоро увидимся. – Мистер Дюнкерк вежливо поклонился. – Ваша дочь – украшение вашего дома, сэр.

Когда входная дверь за гостем закрылась, мистер Эллсворт добавил:

– Что ж, похоже, Мелоди вовсе не стоило так волноваться. «Украшение», надо же.

– Безусловно, – улыбнулась Джейн.

Все еще светясь от похвалы, услышанной от мистера Дюнкерка, Джейн поднялась наверх и постучала в дверь комнаты Мелоди. Казалось бы, всего пара слов, ничего более – но это был первый раз, когда мистер Дюнкерк обратил на Джейн особое внимание. Обычно в ее обществе он был сама любезность, однако симпатия Джейн к этому человеку зиждилась больше на том, как он обращался с другими, нежели на уважении к ней лично.

Наклонившись поближе, Джейн прислушалась к тому, что происходит за дверью.

– Мелоди?..

– Уходи.

Джейн вздохнула.

– Дорогая, впусти меня.

Ответа не последовало. Джейн подождала некоторое время, разглядывая узор древесины и потертые края дверной панели, сгладившиеся от времени.

– Мелоди?..

Послышался шорох ткани, затем щелчок ключа, поворачивающегося в замке. Джейн открыла дверь, успев заметить, как сестрица неуклюже бросилась обратно на кровать – царивший на ней беспорядок явственно подсказывал, как Мелоди провела все то время, пока мистер Дюнкерк находился в их доме. Золотые локоны Мелоди рассыпались по кровати затейливым кружевом, а на ресницах, как крохотные бриллианты, поблескивали слезинки.

Джейн закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, разглядывая эту картину.

– Мистер Дюнкерк передал искренние извинения за свое опоздание.

Мелоди тут же подскочила, заливаясь румянцем.

– Он все еще здесь?

– Нет. Papa внушил ему, будто бы ты подвернула лодыжку на прогулке, – сообщила Джейн, присаживаясь рядом.

Мелоди застонала, закрыв лицо руками, и вытянулась на кровати.

– Теперь он будет думать, что я не только истеричная, но еще и неуклюжая.

– Уверена, что он ни о чем таком не думает. – Джейн вытерла сестре лоб, пылающий после пережитого потрясения. Запустив пальцы в эфир, она сотворила легкий ветерок, чтобы сестра немного охладилась.

Мелоди убрала руки от лица и, не открывая глаз, подставила его магическому ветерку.

– Наверняка думает. Потому что в его присутствии я краснею и начинаю заикаться. Ай, только не говори мне, что сама этого не заметила! – Она подняла веки и укоризненно воззрилась на сестру.

– До сегодняшнего дня я не имела ни малейшего понятия о том, что ты питаешь к мистеру Дюнкерку какие-то чувства, кроме добрососедских. Сказать по правде, мне казалось, что ты относишься к нему не теплее, чем к какому-нибудь из наших дядюшек. – Джейн пригладила складки подола, молясь, чтобы ее собственные чувства не читались так же явно, как чувства младшей сестрицы. – А что сам мистер Дюнкерк – понял ли он сам твои чувства?

– Понял ли он мои чувства? – переспросила Мелоди, расхохотавшись. – Джейн, дорогая моя, мистер Дюнкерк – воплощение деликатности. Да, он тактичен, элегантен и сочетает в себе все лучшие мужские качества, но в то же время он слишком блюдет приличия, чтобы позволить себе хоть сколько-нибудь выйти за их рамки. Вот почему я возлагала столько надежд на его сегодняшний визит. Мне подумалось, что, может быть, он начал видеть во мне кого-то кроме «дочери соседа»… – Она снова страдальчески застонала и перевернулась на живот, уткнувшись лицом в сложенные руки. – О чем вы беседовали, пока я вела себя как дурочка?

– Да почти ни о чем. О музыке. Об искусстве. О чароплете, приглашенном леди Фитцкэмерон, – добавила Джейн, проверяя, как отреагирует Мелоди на упоминание мистера Винсента. Но, вопреки ожиданиям, услышала лишь очередные горестные завывания:

– Вот видишь! А я с ним на эти темы побеседовать не могу. Потому что я бесталанная. – Она запустила пальцы в волосы с таким отчаянием, что на мгновение Джейн забеспокоилась, не собирается ли Мелоди вырвать несколько прядей.

Сестрица так страдала, что Джейн решилась отдать ей то утешение, что приберегла для себя:

– Неправда. Можешь спросить папу о том, что сказал о тебе мистер Дюнкерк.

Мелоди тут же обернулась, и ее ярко-голубые глаза сверкнули:

– А что он сказал? Прошу, сестричка, не дразни меня.

– Он сказал: «Ваша дочь – истинное украшение вашего дома».

Лицо Мелоди озарилось было радостью, но та почти сразу же померкла:

– Готова поспорить, он имел в виду тебя.

– Я стояла там, Мелоди. С чего бы мистер Дюнкерк стал говорить обо мне так, будто меня рядом нет? – Проговорив эти слова вслух, Джейн и сама осознала, насколько была права. Она приняла слова мистера Дюнкерка на свой счет, хотя они никак не могли относиться к ней. О ком еще он мог так сказать, если не о Мелоди? Если бы высказанный им комплимент предназначался Джейн, то мистер Дюнкерк так и сказал бы: «Вы украшение дома вашего отца». А так не стоило и сомневаться, что он имел в виду Мелоди.