Потерянное сердце мира

Каким-то образом он все-таки доплелся следом за Пиппо и очутился в небольшой комнатке с зелеными обоями. Ничего примечательного в ней не было, разве что здесь было достаточно темно и неуютно. Несмотря на стоявшую за окном августовскую жару, тут было достаточно прохладно и сыро. Затхлый спертый воздух в комнате подсказывал возможную причину этого – ее уже очень давно не открывали и не проветривали, если, конечно, вообще в ней кто-либо когда-то жил.

Но для Монти все это было сейчас не столь важно, главное – здесь была кровать, на которую можно было плюхнуться и заснуть. Журналист всучил мальчишке несколько монет достоинством в пятьсот лир, отчего тот сразу же повеселел и перестал лить слезы, а когда он вприпрыжку умчался прочь, то рухнул на пыльное покрывало прямо в одежде, не снимая туфель, и мгновенно отключился.

Неизвестно, сколько часов или даже дней он бы так проспал, но проверить ему это, разумеется, не дали, потому что уже, как ему показалось, через несколько секунд, в его дверь настойчиво затарабанили.

«Какого дьявола?! Зачем меня будят?!» – пронеслись в голове у Адриано мысли вместе с отчаянным желанием прикончить того, кто так настойчиво долбил кулаком по двери.

– Синьор, синьор, вы ведь уже не спите? – кричал из-за двери Пиппо. – Синьора Марини велела мне передать вам, что ужин будет подан уже через полчаса. Она будет ждать вас внизу. Поспешите, синьор!

«В этом проклятом городке мне не будет покоя!»

– Хорошо! Я скоро спущусь! – сонным голосом прохрипел в ответ журналист, после чего с трудом приподнялся на кровати и разомкнул веки, которые так и норовили снова сомкнуться.

Его слегка подташнивало, во рту все высохло до такой степени, что казалось, будто он неделю брел по пустыне, а голова разрывалась от сильнейшей боли.

«Черт бы побрал этих местных сумасшедших и трижды этот красный алмаз, будь он неладен!» – проклинал Монти всех подряд, в то же время и продолжая больше всего на свете желать раскрыть тайну местонахождения знаменитого камня, пусть и не для того, чтобы прикарманить его себе, а только ради славы великого журналиста.

Именно поэтому гость из Рима заставил себя встать с кровати, окончательно похоронив в своей голове мысль о том, чтобы поспать хоть еще немножко. Нужно было приниматься за дело и брать все в свои руки, иначе не видать ему никогда звания лучшего журналиста года, которое каким-то непостижимым образом каждый раз ускользало у него из рук. Но не в этот раз, не в этом году. Раскрытие загадки пропажи «Сердца мира» уж точно гарантирует ему эту высокую награду, и никакому Беллуччи со своими проблемами загрязнения окружающей среды и уж, конечно, не чертовому Лорети с раскрытием сенсационной «правды» об розуэлльском инциденте ни за что не опередить его тогда.

Немного взбодрившись от этих приятных мыслей, уже представляя, как он, в шикарном черном смокинге, получает свою заслуженную награду, Монти прошел в ванную, в которую далеко идти было не нужно, потому что она очень удобно была расположена прямо в его комнате, нужно было только отворить старую скрипучую деревянную дверь. Он повернул левый кран с холодной водой. Внутри труб что-то задребезжало, заухало и зажужжало, а потом, спустя несколько мгновений, из лейки хлынул мощный поток воды, сначала буро-оранжевого едкого цвета, а затем вполне приемлемого прозрачно-рыжеватого. Адриано наполнил полный стакан, который он обнаружил на прикроватной тумбочке, а затем двинулся обратно в комнату. Покачав головой, он открыл бедный многострадальный разодранный вдоль и поперек новый кожаный коричневый чемоданчик и, немного порывшись, извлек оттуда пузырек с аспирином. Отправив в рот сразу две таблетки, он залпом осушил стакан и только потом огляделся по сторонам.

Первое впечатление его не обмануло: внутреннее убранство комнаты не блистало никакими изысками, здесь не было ни картин, ни статуэток, ни даже каких-нибудь захудалых штор. Вся обстановка помещения была проста, холодна и неуютна. По правде говоря, это различие с остальными помещениями виллы, которые он успел увидеть, его не слишком-то удивило, потому что, как только он попал внутрь, он сразу понял: этот дом, как и его хозяйка, полны контрастов.

Адриано подошел к лишенному штор окну и выглянул наружу, стараясь разглядеть через годами немытое стекло открывающийся из его комнаты вид. Со второго этажа западной башни, в которой находилась его комната, были видны горы и лес. Хвойные вечнозеленые пушистые сосны постепенно уходили все выше и выше, резко обрываясь только перед самыми вершинами нескончаемой гряды скалистых и голых, словно хребет огромного мифического дракона, пиков. Задний двор здания был небольшим и по большей части пустовал, лишь слева, возле высокого забора, за которым сразу начинался лес, валялись сваленные в кучу различные инструменты.

Если бы времени в его распоряжении было побольше, а окна почище, то Адриано наверняка бы проторчал здесь немало времени, любуясь на меркнущее за высокими каменными исполинами солнце, окрашивающие их и весь горизонт в сказочные яркие краски: розовые, оранжевые и кроваво-красные… Но времени на это у него не было, поэтому Монти отошел от окна и снова направился в ванную, чтобы умыться и хоть немного привести себя перед ужином в порядок и стать больше похожим на человека, а не на измученное косматое животное.

Когда журналист смыл с лица последние остатки мелких волос и мыльную пену, в его дверь вновь настойчиво забарабанили. Это опять был вездесущий Пиппо, который пришел известить синьора, что ужин будет подан уже с минуты на минуту и синьора Марини с нетерпением ожидает появления своего достопочтимого гостя.

Адриано объявил, что сейчас будет, и быстренько сбросил с себя грязную пыльную одежду и выудил из глубин чемоданчика чистый костюм. Облачившись в серые брюки и белую рубашку, Монти поискал глазами зеркало, чтобы убедиться, что выглядит он достойно, но, вспомнив, что его здесь нет, вздохнул и торопливым шагом направился к выходу.

Пройдя по длинному темному коридору, стены которого, конечно же, были увешаны всевозможными картинами – от их обилия и разномастности даже рябило в глазах, – журналист начал спускаться вниз по широкой лестнице с золотыми вычурными перилами.

Хозяйка дома дожидалась своего гостя внизу. Она по-прежнему была одета в свое необъятное платье с юбками и корсетом, стягивающим дряблые груди, и все так же добродушно улыбалась, обнажая острые белоснежные кошачьи зубки.

– Вы как раз вовремя, все блюда готовы, а моя служанка только что закончила накрывать на стол, – вымолвила она и, гордо вскинув голову, повела гостя через большую залу, уставленную множеством экспонатов, направо, к большим резным дверям, где, должно быть, располагалась столовая.

Так оно и оказалось. Двери, украшенные различными рельефными изображениями – в основном это были цветы: лилии, розы и хризантемы, – раскрылись, больше уже не чумазый Пиппо об этом позаботился, и перед взором известного журналиста предстала огромная трапезная. С высокого потолка свешивалась вниз огромная золотая люстра, похожая на те, какие обычно можно увидеть в церквях и соборах. Центр комнаты, пол которой был выложен мозаикой, ничуть не уступающей лучшим древнеримским образцам, занимал невероятно большой и длинный прямоугольный стол, рассчитанный по меньше мере персон на тридцать, если не более.

Монти заозирался по сторонам, ища глазами других гостей. Но в комнате никого, кроме него, синьоры Марини и Пиппо больше не было.

«Неужели это все, нам предстоит съесть троим?» – ужаснулся журналист, глядя на великое многообразие блюд, расставленных на столе и уже готовых к употреблению.

Здесь были жареные утки, перепела и огромная баранья нога. Среди рыбы наиболее аппетитно выглядела покрытая золотистой корочкой кефаль. А кроме того, на столе присутствовали свежие фрукты, различные салаты и закуски, паста и огромная кастрюля томатного супа, откуда клубами валил ароматный душисто-пряный пар.

Если бы все это стояло перед Адриано хотя бы не сегодня, а в какой-нибудь другой день, то, может быть, он даже бы и обрадовался, ведь с аппетитом у него всегда было все в полном порядке. Но в данный момент этот пир ему совсем был ни к чему, потому что есть ему абсолютно не хотелось. Скорее, наоборот, его страшно тошнило. Долгое пребывание на жгучем августовском солнце не могло не остаться без последствий.

Монти отвел взгляд от еды, чудесной аппетитной заманчивой еды, которая сейчас вызывала в нем только чувство отвращения и дурноты, и воззрился на хозяйку дома. Он увидел, что она в свою очередь внимательно наблюдает за ним. Судя по всему, эта женщина следила за его реакцией, ведь наверняка единственной причиной этого великого пиршества было желание удивить гостя, а исходя из всего, что он уже здесь видел, удивлять людей синьора Марини любила больше всего. Едва ли она так пристально смотрела на него из-за чего-то другого.

– Выглядит потрясающе, не правда ли? Луиджи сегодня постарался на славу, – жадно смотря то на своего гостя, то на еду, вымолвила синьора Марини.

Журналист в ответ только судорожно сглотнул и кивнул. Не от того, что у него побежали слюни от этого изобилия дивной пищи, нет, просто он осознал, что ему из вежливости придется хотя бы понемногу отведать каждого блюда, в то время как все внутренности водили дьявольские хороводы, желая выпрыгнуть наружу вместе с жалкими остатками пищи, съеденной по дороге сюда. Этот скудный завтрак, казалось, был уже в какой-то другой жизни.

Синьора Марини в свою очередь расплылась в самодовольной улыбке, видимо посчитав, что ее гость сражен наповал и ему не терпится приступить к трапезе, поэтому немедленно пригласила его к столу.

Пересиливая отвратительные волны дурноты, накатывающие неумолимо и стремительно, словно прилив океана, журналист помог хозяйке дома усесться, а потом неторопливым шагом, стараясь хоть чуть-чуть оттянуть время, направился к своему месту, которое располагалось на другом конце стола.

Расположившись на внушительном и тяжелом дубовом стуле, Адриано с ужасом понял, что ужинать, по-видимому, они будут только вдвоем, потому что для других обитателей виллы накрыто не было. Стараясь говорить как можно более безразличным тоном, он с надеждой все-таки спросил:

– А когда к нам присоединятся остальные? – прокричал Монти со своего места.

– Какие еще остальные? – удивленным голосом отозвалась синьора Марини с другого конца стола.

– Я имею в виду Пиппо и других людей, которые здесь работают.

– Что?! Ужинать со слугами?! Да вы в своем уме?! – потрясенным и раздражительным тоном прокричала женщина, восседавшая во главе стола.

Журналист на это не стал ничего отвечать, хоть внутри у него и поднялся гомон протестующих голосов, которые взывали надлежащим образом ответить этой «вельможе», дабы поставить ее на место, но вместо этого он положил себе в тарелку немного салата, благо на время в океане тошноты наступил отлив.

Некоторое время они ели молча, только время от времени к ним подходил слуга, спрашивающий, не требуется ли пирующему чего-нибудь еще? Монти обслуживал Пиппо, одетый во все белое, а у синьоры Марини вертелась та самая пучеглазая старуха, которая пытала его в городе, а потом подслушивала, спрятавшись возле двери. Впечатление эта женщина производила отвратительное, и не только из-за того, что она все время косилась на него жуткими выпуклыми глазами, которые, казалось, вот-вот вывалятся наружу из орбит, а еще и потому, что нрав у нее был весьма прескверный. Она то и дело отчитывала по любому поводу беднягу Пиппо, который старался как мог, но все равно, по мнению этой ведьмы, каждую секунду что-то делал не так. Даже сама хозяйка давно уже не обращала никакого внимания на мальчугана. Вполне возможно, только потому, что она слишком была занята едой. Пища во рту у синьоры Марини исчезала с невообразимой быстротой. В то время, как ее гость с огромным трудом смог одолеть лишь пару ложек салата, маленький кусочек баранины и небольшую рыбешку, эта женщина успела отправить внутрь себя раз в десять больше. И это при том, что толстой синьору Марини назвать было нельзя. Возможно, она была, что называется, слегка в теле, но уж никак не толстой.

Немного насытившись, то есть отведав всего и никак не понемногу, миллионерша – а она, несомненно, ей была, просто не могла не быть – изволила начать светскую беседу.

– Как вам Сан-Лоренцо-Терме, какие впечатления?

Лицо журналиста против его воли слегка скривилось.

– Я, конечно, имею в виду сам город, а не то, как с вами обошлись эти невежды, – спешно добавила она, крича с другого конца стола.

– На самом деле очень впечатляет, здесь очень красиво, эти горы, архитектура, история…

– О да, этот город и сейчас неплох, но представьте себе, каким он был до трагедии, которая его постигла. Впервые я приехала сюда еще в тридцать седьмом, и хотя я была еще очень молода, но уже тогда Сан-Лоренцо-Терме оставил в моей душе неизгладимое впечатление. Я просто влюбилась в это место. Все те здания, которые вы видели, тогда находились в превосходном состоянии, и, что самое главное, они все действовали. В городе кипела жизнь, здесь было огромное количество знаменитостей. Знаете, однажды за соседним столиком, прямо напротив меня, сидела сама Дорис Дуранти[1]! В общем, это был совсем другой город, в котором все играло красками, пело… Беттина, будь любезна, налей мне еще вина, – велела она служанке, и та мгновенно вновь наполнила ее бокал. Синьора Марини сделала большой глоток, а потом продолжила: – Так вот, город был полон жизни, и люди здесь тогда были другими. Ну а потом… потом началась война и, само собой, людям стало не до отдыха в роскошных отелях. Кто-то, конечно, приезжал, но в основном, насколько мне известно, город пустовал. А вот сразу после окончания войны город снова сорвал банк. Сами понимаете, целебные воды, а в стране, да и по всей Европе, тысячи больных, изувеченных людей. У кого-то были проблемы с почками, у кого-то отсутствовали конечности и их преследовали фантомные боли, но не мне рассказывать вам об этом, уверена, вам в свое время и так в достаточном количестве пришлось насмотреться на ужасы войны…

«Да уж, пришлось, насмотрелся. Мне до сих пор иногда кажется, что мне снова двенадцать и я опять и опять разгружаю вновь и вновь прибывающие в город грузовики с трупами». Перед глазами журналиста снова всплыли их лица, мертвые безжизненные физиономии, смотрящие на живых пустыми вытекшими глазницами и как будто пытающиеся что-то сказать своими раздробленными, отваливающимися челюстями. «Проклятый Муссолини! Чертов Гитлер!»

– Можете себе представить, как были тогда рады местные жители, ведь никакие военные действия здесь никогда не велись. Видите ли, Сан-Лоренцо-Терме всегда оказывался вдалеке от всех этих войн с их извечными разрушениями. Как сказали бы военные, он имеет стратегически невыгодное расположение, ну а попросту говоря, находится у черта на куличиках. Вы, должно быть, обратили на это внимание, когда добирались сюда из Рима.

«Еще как обратил», – без особого энтузиазма вспомнил свое путешествие Адриано, которое проходило по меньшей мере на двух телегах, трех автобусах и одном жутко дребезжащем грузовике.

– Но то, что жители Сан-Лоренцо-Терме всегда считали даром богов, ведь это самое отдаленное месторасположение из века в век спасало их не только от гибели, но и сохраняло нетронутой всю архитектуру, в одночасье стало их проклятьем, когда их чудодейственные знаменитые источники иссякли, – синьора Марини тяжело вздохнула и попросила еще вина. Беттина быстро наполнила бокал до краев, а миллионерша быстро его осушила. – Вы, наверное, не могли не заметить, какое чудесное у нас сегодня за столом вино. Это, между прочим, Кьянти Классико Ризерва Дукале сорок седьмого! Хороший год, чувствуется интенсивный букет спелого винограда, вкус очень терпкий, но фруктовый, насыщенный, с ароматами фиалок и трюфелей.

– Да, синьора, вино просто превосходное, – в очередной раз соврал Монти. По его мнению, оно ничем было не лучше других, которые он пил в своей жизни.

Миллионерша довольно фыркнула.

– Я знала, что вы сможете его оценить. Это вам не то пойло, что пьют дни напролет в заведении Марчетти местные мужики!

Монти заставил себя улыбнуться и понимающе кивнуть, хотя внутри него уже разыгрывался настоящий спектакль, который только и ждал того, чтобы эффектно и с блеском вырваться за сцену. Желудок жутко крутило.

– Но Бог с этими местными, вам, наверное, не терпится узнать, что делает женщина моего положения здесь сейчас, когда тут больше ничего не происходит и, самое главное, от куда у нее столько денег?

В другой раз ему, безусловно, это было бы очень интересно узнать, но не сейчас, когда вся съеденная пища просилась наружу, а в голове стоял жуткий кавардак. И все же Адриано машинально кивнул головой, хотя у него было такое ощущение, что почему-то этот вопрос, хоть и задан был ему, адресован был кому-то другому. Он огляделся по сторонам и обнаружил, что старуха Беттина как-то неестественно и странно замерла на месте вместе с подносом грязной посуды, а ее лицо, удивительное дело, вытянулось вперед.

«Что бы это могло значить?» – мелькнуло у него в голове.

– На самом деле ничего примечательного в моей истории нет. Мой переезд сюда был вызван тем, что мой дорогой муженек скончался.

– Он, должно быть, погиб на войне? Примите мои глубочайшие соболезнования, – прокричал со своей стороны стола Адриано.

Заслышав эти слова, синьора Марини расхохоталась. Но когда ее веселье переросло в хрюканье – Монти отчетливо слышал как минимум несколько раз: «Хрюк», «Хрю-юк», – она мгновенно приняла серьезный вид, как будто ничего не случилось и этих прелестных звуков вовсе не было.

– Не стоит. Скажу честно, я была несказанно рада этому событию. И нет, он не погиб на войне, едва ли он был способен даже в свои лучшие годы взять в руки оружие. Его в прямом смысле убила его жадность. В кабинете обрушился потолок, который он никак не отваживался починить, хотя прекрасно знал, что все перекрытия в здании давным-давно сгнили. Как вы понимаете, этот брак был не по любви. Родители меня не спрашивали, за кого я хочу замуж и хочу ли вообще. Что ж, такие были времена. Хотя, наверное, в богатых семьях и сейчас все точно так же. – Она вздохнула, помолчала с минуту, а потом продолжила: – Мой муж был банкиром в Милане, довольно преуспевающим, но не из-за своих талантов, а просто потому, что был одним из наследников тех самых ушлых ломбардцев, которые снабжали деньгами под проценты все европейские королевские дворы еще во времена позднего Средневековья. Когда я увидела его только в первый раз и узнала, что это мой жених, я подумала: что ж, пусть он уродлив, толст и на двадцать семь лет старше меня, но он хотя бы богат. Ха! Какая же я тогда была наивная дура! Он оказался жутким скрягой, который отчитывал меня за каждый чентезимо[2], потраченный, по его мнению, впустую. Так что, когда ему на голову рухнул потолок его любимой конторы, в которой он проводил большую часть своей жизни, я действительно была счастлива. А потом… потом я решила покинуть эту змеиную яму, в Милане меня больше ничего не держало. Я продала дом и дело моего мужа его ближайшим конкурентам. Видели бы тогда лица его родственничков! И это еще после того, что им не досталось ничего, а мне – все! – Синьора Марини зашлась диким хохотом, переросшим плавно в хрюканье, затем все внезапно завершилось, и она как ни в чем не бывало продолжила: – Долго думать, куда поехать, мне не пришлось, я все еще помнила запавший мне в душу в молодости курортный городок у подножья Апеннин, да и к тому же на тот момент в Италии было не так много мест, в которых было бы спокойно, и в то же время там бы кипела светская жизнь. По прибытии в Сан-Лоренцо-Терме мне сразу же приглянулась одна вилла, из которой открывался потрясающий вид на горы и хвойный лес. Я навела справки, и оказалось, что в ней никто не живет. Этот роскошный дом был построен одним из представителей высшей итальянской знати прямо перед началом войны. Правда, пожить владелец в нем так и не успел, он погиб в боях где-то на юге Франции, как и сделать внутри ремонт, что меня также очень даже устраивало, потому что я могла обустраивать свое жилье так, как мне хотелось. Разумеется, его родственники не возражали против того, чтобы продать этот дом мне, тем более что я предложила им вполне достойную цену. Как только этот чудный домик стал моим, я не жалела средств на его убранство, приглашала лучших мастеров со всего мира, которые расписывали потолки и возводили колонны, покупала лучшие произведения искусства, которые можно было найти. Это было счастливое время. Вы только представьте себе: каждый день видеть, как рождается что-то прекрасное, приобретать статуи и картины, которые создавались руками гениев прошлого. Эти чудесные моменты моей жизни длились примерно полтора года, а затем все было готово. Я наконец-то смогла покинуть гостинцу и переселиться сюда, к моим шедеврам. Началась другая жизнь. Время приемов, званых ужинов и шумных вечеринок. Меня посещали многие именитые гости, приезжающие на отдых в Сан-Лоренцо-Терме. И все были в восхищении от моего дома. К сожалению, этот счастливый период моей жизни продолжался еще меньше. Где-то через полгода знаменитые воды Сан-Лоренцо-Терме иссякли, а с ними и поток людей, приезжающих сюда. Когда стало ясно, что целебные источники уже больше не вернутся, из города начали исчезать и местные жители. Я же осталась. Не оттого, что не имела возможности уехать, а потому, что просто не могла оставить на растерзание варваров дом, в который вложила всю свою душу. Вы ведь видели, во что превратились все те некогда чудесные здания?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дорис Дуранти – звезда итальянского кино периода 1935–1975 годов.

2

Чентезимо – итальянская разменная монета, аналог нашей копейки.