Потерянное сердце мира

Сначала заведение синьора Марчетти окутала полная тишина. Все напряженно обдумывали сказанное им и прикидывали в своих хмельных головах, каким примерно должен был получиться список. А потом, спустя какие-то три-четыре минуты, все помещение огласилось радостными возгласами.

– Молодец, Морриконе! Вот голова! Это ты хорошо придумал! Браво, Серджио, – сыпались на него со всех сторон одобрительные выкрики.

Сразу же был расчищен один из столов, и на нем тут же, словно по волшебству, появились листок бумаги и ручка, услужливо предоставленные Марчетти. Это было сделано так быстро, тихо и незаметно, что даже никто не заметил, как владелец ресторанчика это проделал. Не зря в адрес Леонардо нередко отпускали шуточки о том, что он не иначе вампир. Дескать, передвигается быстро, бесшумно и незаметно, имеет бледную кожу и никогда не появляется на улице при свете дня, а там, кто знает, может, еще и тени не отбрасывает и в зеркале не отражается. Нельзя было с точностью сказать ничего о тени, но зеркала в заведении Марчетти действительно не имелось, хотя причина его отсутствия могла быть вполне банальна – его просто-напросто сразу бы разбили вдребезги завсегдатаи кабака.

– Итак, давайте приступим, – торжественно произнес Морриконе, ему явно не терпелось начать. – Пускай первой в списке у нас будет синьора Марини.

Половина присутствующих одобрительно загудела, а Арнабольди гордо выпятил свою дряблую худую грудь вперед.

– Для того чтобы никому не было обидно, я считаю, нужно записать абсолютно всех, кто приезжал в это время в город. Так что если вы не возражаете, то ваше имя я также внесу в список, – обратился к одноногому старику учитель.

Все повернули головы назад и уставились на Жерардо, ожидая, как он себя поведет. Но старик только махнул рукой в знак одобрения. Так в списке появилось второе имя.

– Кроме того, пока вы все спорили между собой, я успел вспомнить еще нескольких человек. Позвольте, озвучу их имена: это Летиция Ферарди, она не раз покидала город в этот период и отсутствовала по нескольку дней, а также наш аптекарь. Мне помнится, что синьор Сарри однажды в сорок седьмом году, незадолго до того, как источники пересохли, ездил по делам своей лечебницы. Я ведь все верно помню?

Все присутствующие энергично закивали ему в ответ и начали оглядывать по сторонам, ища глазами аптекаря. Но никому не удалось его найти, потому что его здесь просто не было. Все сразу же подозрительно посмотрели друг на друга и тихо начали перешептываться между собой.

Тем временем учитель аккуратным почерком внес в список еще двоих.

– Кто-нибудь может еще кого-то вспомнить? – обратился он ко всем.

– Да вот хотя бы Арнабольди, он вернулся в город с войны против японцев в сентябре сорок седьмого, – выкрикнул кто-то с задних рядов.

Владелец магазинчика скривил свое смуглое лицо, но встал со своего места, чтобы объясниться, видя, как на него все смотрят.

– Да, действительно, это так. Но сразу хочу отметить, что я и близко не был рядом с Римом. Я вернулся домой морем, прибыв в порт Бари, откуда сразу же поспешил домой к своей семье.

– Это еще нужно будет доказать, – язвительно выкрикнул коротышка Эмилио. Джакомо ничего не ответил, но окинул того таким злобным, испепеляющим взглядом, что тот не стал больше ничего говорить и даже отвернулся.

Морриконе тем временем записал еще одно имя на листок.

– Кто-нибудь еще?

Тут со своего места, покачиваясь, поднялся Бернардо, еле выговаривая слова, заявив:

– Каюсь, виновен, я вернулся домой из плена в сорок шестом, – улыбаясь во всю ширь, проговорил он, а следом за этим вывернул свои карманы наизнанку, как бы показывая, что камня тем не менее у него нет.

Кто-то отреагировал на его чистосердечное признание просто посмеявшись, но некоторые в зале сразу же подозрительно начали его разглядывать и что-то про себя припоминать. Серджио же, не задумываясь, быстро вписал и его имя в список.

Бертолини еще минут пять стоял с вывернутыми наружу карманами, раскачиваясь из стороны в сторону, словно от сильного ветра, и улыбаясь, пока кто-то из присутствующих не усадил-таки пьянчугу за стол.

– Неужели все? – прервал затянувшееся молчание Серджио.

– Нет! Я вспомнил! – выпалил вскочивший из-за стола долговязый Филипо. – Старуха Джианна! Она летом сорок седьмого года ездила на похороны каких-то своих родственников. В Рим!

В мгновение ока все вновь чрезвычайно оживились и зашушукались между собой. А одноногий Жерардо выкрикнул со своего места:

– Теперь понятно, чего это старая ведьма впервые за долгое время выбралась из своей хибары, едва только по городу разлетелись вести об алмазе. Видимо, забеспокоилась, как бы кто-то не прознал, что он у нее.

Разумеется, эти слова только подлили масла в огонь. Так что если бы местные не испытывали некоего страха перед этой древней женщиной, то они прямо сейчас бы пошли прямо к ней домой и завили бы, чтобы она немедленно предоставила им их алмаз.

Но тут в самый разгар словесных баталий среди и так заполненного грозовыми тучами неба прогремела новая оглушительная вспышка.

– Это не она, это не она! Как же мы сразу не догадались! Я знаю, у кого камень должен быть наверняка!

Все мигом замолчали и разом оглянулись назад, выискивая жадными голодными взглядами того, кто издал столь громкий, будоражащий вопль. Оказалось, это вновь кричал пастух. После того как все на него вопросительно уставились, он с самодовольной улыбкой торжествующим голосом назвал имя:

– Антонио Амато!

Лысый усатый человек, тихо сидящий возле окошка в некотором отдалении от остальных, вздрогнул, когда услышал свое имя. Он было бросил взгляд на дверь, но быстро понял, что шанса сбежать у него не имелось никакого, потому что его моментально обступила толпа, и поэтому остался сидеть на своем месте, стараясь держать себя с непринужденным видом.

Тем временем вперед протиснулся Джузеппе, явно настроенный учинить допрос своему бывшему хозяину, которому он еще до войны, будучи подростком, служил мальчиком на побегушках в его многочисленных шикарных гостиницах.

Он удовлетворенным взглядом обвел глазами собравшихся, а потом, злобно уставившись на Антонио, начал говорить:

– Как же это мы могли не вспомнить про нашего главного героя, который все эти годы только и похвалялся тем, что он лично задержал дуче, потом участвовал в его казни и затем доставил его тело для всеобщего обозрения в Милан? Как возможно, что о человеке, который своими собственными руками творил историю Италии и помог уничтожить главного врага народа, мы в тот самый момент, когда он и только он мог поведать нам о судьбе «Сердца мира», ведь он последним, быть может, видел этот камень, совершенно случайно напрочь забыли? – почти пропел Джузеппе, а затем обвел довольным взглядом всех собравшихся. – А я скажу вам как! Он ведь с того самого момента, как появился этот журналюга, не проронил ни слова и держался ото всех в стороне! И это наш герой, никогда не упускающий случая напомнить о себе и о своем участии в этих великих событиях, человек, без которого не обходится ни одно событие в городе и который всегда в центре всеобщего внимания! Почему же, хочу я вас спросить, дорогие сограждане, он себя так сегодня вдруг начал вести, став в одночасье тихим и неприглядным человечком?!

Все зароптали и угрожающе близко придвинулись к Антонио, который теперь сидел, ерзая на стуле, не в силах больше скрывать свое беспокойство.

Наконец, потупив свой взор и уставившись в пол, он негромко пробормотал:

– Я должен вам сказать, друзья, что я не участвовал в тех событиях, я… это… немного приврал.

– Как это?! – удивленно воскликнул Арнабольди, его лучший друг и бывший компаньон.

На что совсем поникший Антонио упавшим голосом, не поднимая глаз, ответил:

– А вот так… Я действительно был в одном партизанском отряде, но не в том, что схватил дуче… Мне удалось только мельком взглянуть на его растерзанный труп и тела других убитых на площади в Милане, когда их закидывали мусором, а потом сжигали. Но даже в этом я не участвовал, только видел со стороны, людей на площади было настолько много, что близко невозможно было подойти…

– Во те на… вот он какой, значит, наш герой! – закричал из глубины со своего места Жерардо.

– Да врет он все! – гневно вскричал Джузеппе, схватив за рубашку Антонио, а затем подняв его со стула и тряся, продолжив на него орать: – Где камень, скотина?! Куда ты дел наш алмаз?! Отвечай! Отвечай скорее!

Эта выходка пастуха немного привела Амато в чувство, и он что есть силы оттолкнув от себя обезумевшего Джузеппе, так что тот отлетел на пару метров назад и упал в руки зрителей. А затем закричал:

– Нет у меня этого алмаза, нет! И никогда не было! Я сказал вам чистую правду!

Но Джузеппе, видимо, не собирался униматься, потому что он, отдышавшись, сразу закричал ему в ответ:

– Лжешь, гад! Говори, куда ты спрятал алмаз?! Где он?!

– Ты спятил! Говорю же, нет его у меня! Может, он вообще как раз-таки у тебя! Иначе чего это ты тут весь день так из кожи вон лезешь?! Какого черта ты не со своим треклятым стадом? То ни за что на свете с ним не расстается, а тут сразу же бросил на произвол судьбы, только услыхав об алмазе!

– Не бросил, не бросил! – завопил в ответ пастух. – Я оставил присматривать за овцами Киро! И если ты не заметил, то меня в списке нет, я никогда не покидал Сан-Лоренцо-Терме!

– Ты оставил смотреть за стадом десятилетнего глухонемого мальчишку? Ну ты и олух! В списке его, видите ли, нет! А кто может поручиться, что ты и правда никогда не покидал города? Ты же все время в горах пропадаешь, где тебя никто не видит! Ты вполне мог уехать хоть на месяц, оставив смотреть за стадом какого-нибудь пацана, и об этом бы никто не знал! Да и дерьмо собачье этот ваш список! Грош ему цена! Вы не думали о том, что камень мог быть у какого-нибудь туриста, а кто-то из местных, увидев у него алмаз, свистнул его, зная, что тот не будет обращаться в полицию, и хранит теперь где-нибудь «Сердце мира» у себя под подушкой?!

Завидев смятение в лицах людей, Амато продолжил:

– А-а! Молчите?! То-то же! Правда в том, что этот чертов красный алмаз может быть у любого человека в городе, так и знайте! А теперь прочь с дороги, пошли вы все к дьяволу, я иду к себе домой! – И достаточно крупный Антонио начал протискиваться к выходу.

Все присутствующие находились в некотором замешательстве, так что никто, кроме бросившегося на Амато пастуха, который снова был откинут сразу же назад, не попытался его остановить. Хлопнув дверью, Антонио вышел вон из заведения Марчетти.

После его ухода люди опомнились и вновь загудели, обсуждая между собой произошедшее. В зале стояла такая шумиха, что никто даже не заметил, что через несколько минут из ресторана следом за Амато тихо выскользнули братья Джулиани.

Мужчины сидели за некогда шикарными дубовыми столиками, теперь выглядевшими не столь презентабельно, уже достаточно долго. Они пытались вспомнить, кто еще мог покидать в те времена город. Но, несмотря на все их старания, список остался неизменным и примерно к полуночи, когда все начали расходиться, он выглядел следующим образом:

Синьора Марини

Старик Жерардо

Летиция Ферарди

Синьор Сарри

Джакомо Арнабольди

Бернардо Бертолини

Старуха Джианна

Антонио Амато

Последним, за исключением, конечно, владельца заведения, из пропахшего вином и табаком помещения уходил худой учитель. Серджио аккуратно свернул листок со списком в трубочку и с весьма довольным видом, напевая себе что-то под нос, вышел во тьму, слегка освещаемую только луной и звездами, которых сегодня ночью из-за набежавших со стороны гор облаков было почти не видно.

IV

Когда Монти зашел внутрь, его сразу же ослепило великолепие внутреннего убранства огромного холла, украшенного всевозможными статуэтками, бюстами и огромными вазами. От этого пестрого разнообразия у него даже закружилась голова. А может быть, дело просто было в том, что он слишком много времени провел на палящем полуденном итальянском августовском солнце… В любом случае в этом помещении было столько всего, что глаза разбегались в разные стороны, и он не знал, куда смотреть. А поглядеть здесь воистину было на что.

«Интересно, если столько всего выставлено напоказ в холле, то что же тогда творится в остальных комнатах здания?» – задался вопросом Адриано.

Однако, отойдя от первого впечатления и присмотревшись получше, журналист заметил, что все эти великолепные предметы интерьера расставлены весьма беспорядочно. Рядом с большой фарфоровой, чуть ли не в человеческий рост китайской вазой с яркими затейливыми рисунками на пьедестале уютно расположился бюст древнегреческого мыслителя Платона, который своим пронзительным мудрым взглядом смотрел куда-то вглубь веков. Чуть дальше возвышался громадный стальной, начищенный до блеска и сияющий в лучах падающих на него из окон-бойниц солнечных лучей рыцарский доспех эпохи Средневековья, а сразу прямо за ним висело огромное полотно, на котором виднелась некая морская баталия из совершенно уже другой эпохи – века Великих географических открытий. Адриано не знал ни названия картины, ни художника, который ее выполнил, но выглядела она впечатляюще. Смотря на нее, создавалось такое впечатление, что вот-вот прямо сейчас в тебя из картины полетят огромные смертоносные ядра, выпущенные из огромных галеонов, полыхающих огнем и борющихся одновременно с буйством морской стихии, которой явно было плевать на войны людей и их раздоры и она всеми силами пыталась потопить и утащить на дно обе вражеские армады.

Оторвавшись от великолепного творения, которое наверняка стоило хозяйке этого дома немалой суммы денег, журналист переместил свой взор на потолок. И снова его ждало там великолепие. Потолок был расписан чудесными красками в духе эпохи Возрождения. Если бы не явная новизна дома, то Монти вполне мог подумать, что это без преувеличения чудо выполнено рукой великого Микеланджело. По крайней мере, стиль был очень похож, и автор этого шедевра по-настоящему превзошел самого себя, сумев передать дух человека, который покрыл божественными фресками потолок Сикстинской капеллы. Об этом уж Адриано мог судить, ведь он не единожды видел эти потрясающие библейские сюжеты, которые словно были написаны рукой самого Бога, а не человека, коим вроде бы являлся синьор Буонарроти. Сходство с творчеством флорентийца было просто поразительным, и это несмотря на то, что творец рисунков, которые он сейчас видел, не скопировал их, а создал свои собственные вариации по Книге Бытия.

Адриано еще долго не мог оторвать взгляда от изображений первых людей, сначала беззаботно наслаждавшихся жизнью в Эдеме, а затем изгнанных и блуждавших по новой земле в поисках пищи, воды и спасения от холода.

«Сколько же еще в мире в домах богачей сокрыто от глаз людских великолепных творений, которым, возможно, никогда не суждено стать достоянием общественности, и им остается только прозябать вечность под взорами людей, едва ли способных оценить их совершенство», – размышлял про себя Монти, ведь было очевидно, что хозяйка этого дома, выставив в холле – всего лишь холле! – такие чудесные экспонаты, пыталась только произвести впечатление на входившего внутрь. Что ж, сделать это ей по крайне мере точно удалось, на Монти они произвели огромное впечатление, даже несмотря на то, что все не слишком сильно сочеталось друг с другом и выглядело здесь несколько неуместно.

Молодой мужчина еще долго мог бы размышлять и разглядывать потолок, но тут вернулся Пиппо, лицо его было в слезах, так что сажа, копоть – или что там было у него на лице – стало выглядеть еще более ужасно и одновременно смешно, так как все растеклось и перемешалось вместе с соплями.

«Прошу вас следовать за мной, синьор, моя госпожа готова вас принять», – похныкивая, с трудом выговорил Пиппо и, вытерев вновь набежавшие слезы, отворил большие парадные резные деревянные двери, пропуская вперед гостя.

Журналист с замиранием сердца проследовал дальше, хоть уже примерно и представлял себе, что ему предстоит увидеть.

И все же, как только он переступил порог и прошел внутрь роскошного зала, рот его сам собой раскрылся от удивления, которое в свою очередь было вызвано целым рядом противоречивых чувств. Во-первых, конечно, дело было в самом убранстве этого огромного помещения, центральную часть которого занимала большая, величественная, с золочеными перилами лестница, порожки которой были устланы красной изысканной ковровой дорожкой. Кроме этого, в зале висело огромное количество самых разнообразных картин. Вперемешку были развешаны пейзажи, натюрморты, портреты и даже странные полотна экспрессионистов вместе с совсем уж дикими творениями сюрреалистов. Также тут и там возле стен стояли разные бронзовые статуи, начиная от эпохи античности и до времен нынешних. И все это роскошное и удивительное мирно соседствовало с множеством других предметов, уютно устроившихся на постаментах, полочках и столиках вместе с выполненными в чистом романском стиле стенах здания.

«Черт возьми, сколько же все это стоит?» – не смог не задаться вопросом журналист.

Вершиной всего была сама хозяйка здания, с радушной улыбкой стоявшая на нижних ступеньках лестницы в голубом платье, устланном, подумать только, жемчугом, с объемными юбками и пышным корсетом. Подобные платья женщины в последний раз надевали, наверное, в девятнадцатом, восемнадцатом или, может быть, даже шестнадцатом веке?

Видя, что ее гость не двигается с места и стоит как вкопанный, синьора Марини подобрала свои огромные юбки и, шурша подолом, медленно двинулась к нему навстречу. Это была уже немолодая женщина, которой, судя по всему, уже давно перевалило за пятьдесят, но которая всеми силами еще пыталась удержать свою давно увядшую молодость. Об этом свидетельствовала ярко-красная губная помада, пестрые фиолетовые накрашенные глаза и театральный грим, нанесенный в большом количестве на лицо с целью скрыть все имеющиеся морщины. Трудно было сказать, красива ли была эта женщина когда-нибудь, возможно – да, но сейчас, даже несмотря на все ее старания, а может быть, наоборот, именно благодаря им, выглядела она до невозможности чудовищно и нелепо. У Адриано, смотрящего на нее, возникло ощущение, что он снова очутился в цирке уродцев, в котором ему однажды пришлось побывать по долгу службы.

Когда оставалось сделать еще несколько шагов, женщина остановилась. Ее конопатые дряблые груди вздымались верх-вниз в крепко-накрепко зашнурованном корсете. Она, продолжая улыбаться, смотрела на него своими зеленоватыми, словно водоросли в море, глазами. Похоже, что синьора Марини его внимательно изучала, окидывая по очереди каждую часть тела журналиста. Монти же продолжал молчать с открытым ртом, бросая по очереди взгляд то на изучавшую его хозяйку виллы, то на обстановку зала. Сзади него стоял, утирая бегущие ручьями слезы и сопли, чумазый маленький парламентер.

Весь этот эпизод длился не больше двух минут. Немая сцена, в которой каждая из сторон внимательнейшим образом оценивала друг друга. Наконец, видимо увидев для себя все, что ей хотелось увидеть, женщина с зелеными водорослевыми глазами и пышными, но короткими, до плеч, темно-каштановыми крашеными волосами заговорила:

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, синьор Монти, я искренне рада приветствовать вас здесь. – И она, подумать только, сделала легкий реверанс, после чего продолжила: – Мне доложили, что в городе вас встретили несколько холодно и неучтиво. Что ж, этому не слишком стоит удивляться, эти люди давно не принимали здесь гостей и малость разучились вести себя подобающе. К тому же за эти годы все их манеры, к сожалению, несколько улетучились, именно поэтому я почти никогда больше не покидаю своего дома. Впрочем, в этом и нет особой необходимости: здесь есть все, что мне требуется. Вы, конечно, не могли не обратить внимания на мою чудесную коллекцию, которую я так старательно собирала все эти годы?

Когда она произносила последние слова, ее зеленые водорослевые глаза ярко заблестели, а дряблая грудь под корсетом от возбуждения заходила ходуном.

«Эта женщина, видимо, просто одержима своим домом и своими дорогими редкими вещами. В особенности ими», – мелькнуло в голове у журналиста.

– Благодарю за такой теплый прием, синьора, с вашей стороны было очень любезно пригласить меня к себе. Разумеется, я не мог не заметить, как чудесен ваш дом и с каким вкусом он обставлен, – нагло солгал Адриано.

К счастью, врать и льстить он во время своей уже почти десятилетней работы журналистом научился очень хорошо. Ну а как без этого можно втереться в доверие человеку и выудить у него хоть какой-нибудь стоящий материал, который можно было бы опубликовать? Не говоря уже о том, чтобы раздобыть то, что могло бы стать настоящей сенсацией. А именно благодаря сенсациям Монти и стал знаменит как журналист. Чего только стоило одно его «марсельское дело», в котором ему удалось раскопать и вывести на чистую воду знаменитую шайку удальцов, которые подделывали полотна знаменитых художников, а потом их сбывали на аукционах за бешеные деньги. Тогда ему, правда, по большей части помогло нечто другое, а именно, его умение моментально завоевывать и покорять женские сердца.

Хозяйка тут же расплылась в благодушной улыбке и стала похожа на довольную кошку. Этому способствовали еще и обнажившиеся белоснежные острые зубки этой, без сомнения, весьма примечательной особы.

– О, не стоит благодарности, для меня большая радость принять в моем скромном доме такого гостя! Ах, как долго я не принимала у себя никаких гостей! Вы не представляете себе, как это ужасно! Так что, повторюсь еще раз, такой важный гость, как вы, известный журналист из Рима, в моем доме – это просто восхитительно!

– Спасибо, я очень польщен, – несколько смущенно ответил Монти.

Хозяйка на это только махнула рукой и переключилась на Пиппо, все это время тихонько стоящего за гостем и тихонько всхлипывающего.

– Ну что ты стоишь как истукан, маленький чумазый негодник?! Мало того, что ты опозорил меня перед гостем, представ в таком кошмарном виде, хотя я предельно ясно сказала, чтобы перед выходом ты тщательнейшим образом умылся и причесался, но ты почему-то так этого и не сделал! И вот теперь ты дальше продолжаешь выставлять меня в ужасном свете, ни чего не делая и ревя! – слегка повизгивая, отчитывала мальца хозяйка. Голос у синьоры Марини был на удивление тонкий, резкий и больше подходящий девочке-подростку, нежели взрослой женщине. – Ах, я, право, прошу прощения за этого мальчишку, но вы же понимаете: хорошего слугу здесь найти теперь ну очень непросто! – снова улыбаясь, извиняющимся непринужденным тоном обратилась она к дорогому гостю.

Адриано почувствовал себя несколько неуютно и неудобно и только буркнул в ответ что-то невразумительное.

– Ты еще здесь?! – снова переключилась женщина на маленького чумазого парламентера, который от всех ее слов расхныкался еще только сильнее. – Прекрати реветь и изволь показать синьору его комнату! Вы ведь, наверное, очень устали и желаете немного передохнуть? – снова мило улыбаясь, переключилась синьора Марини на гостя.

– Да, я и правда совсем не отказался бы сейчас немного вздремнуть. Кажется, я немного перегрелся на солнце. Еще раз большое вам спасибо за вашу доброту, синьора, – сказал Монти, чем явно очень угодил хозяйке, потому что ее лицо озаряла теперь чрезвычайно широкая и довольная улыбка, и поплелся следом за мальчуганом.

Когда он уже вяло поднимался по красной ковровой дорожке наверх, хозяйка его окликнула:

– Только не засыпайте слишком крепко, учтите, через три часа я жду вас к ужину. Мой повар обещал приготовить нечто потрясающее, так что вы не имеете право пропустить это со бытие, иначе вы рискуете обидеть старика, – звонким девичьим голосом прокричала она.

Журналист только кивнул, сил разговаривать у него больше не было, и зашагал по порожкам дальше. Поднявшись на второй этаж, он обернулся еще раз, чтобы окинуть взором эту потрясающую, дивную, странную и сумасшедшую залу, и тогда краем глаза заметил, что возле одной из дверей, притаившись за большим эвкалиптом и статуей Деметры, внимательно следит за всем одна женщина. Старуха. С выпученными темными глазами и взлохмаченными седыми волосами. Он хорошо ее запомнил, ведь она была среди людей, которые его пытали в городе.

«Видимо, она здесь работает. И, похоже, именно она доложила своей хозяйке о моем появлении в Сан-Лоренцо-Терме. Что ж, одним вопросом меньше, теперь я хотя бы знаю, кто снабжает информацией синьору Марини. Вот только важно ли это? Кто знает, в таких делах ценной может оказаться самая незначительная деталь».

Мальчишка уже успел уйти достаточно далеко, так что журналисту пришлось оторваться от своих размышлений и поспешить за ним следом. Рыскать по этому музею и искать самому свою комнату Адриано совсем не хотелось, по крайней мере, не сейчас, потому что в глазах у него все плыло, голову сотрясала жуткая мигрень, а ноги заплетались и отказывались слушаться, не собираясь больше никуда идти.