Асуров рай

Где-то чуть ли не в печени заскребло: а почему ты не подумал об этом раньше, младший раджкумара? Давно бы уже был непобедимым воином и не страшился ни поражений, ни гнева отца, ни насмешек старших братьев… Почему? Может, эта встреча – напоминание тебе о том, что ты ДОЛЖЕН сделать в этом своем воплощении, и о чем позабыл из лености и мелкого тщеславия?

– И если не я, – продолжал Картавирья, задрав голову и изо всех сил напрягая раздираемое криком горло, – то моё следующее воплощение… или мой потомок… получит этот дар богов… небесное оружие!!! И будет убивать асуров!! И… я убью тебя!!!

– Иди уже, человек… Пока я не ненароком не наступил на тебя…

– Убью!!! Убью тебя!!!

– Ты мне надоел… И это место тоже… Сейчас я хотел бы оказаться не здесь, а посреди доброго стада коров, чтобы утолить голод парочкой из них…

«А-а… Он и священных коров убивает тоже!», – ужас, отвращение, лютая ненависть едва свалили Картавирью на колени.

– Убью! У-ни-что-жу!!! – трясло внутреннюю Вселенную.

– …а здесь только трупы Мало Живущих и жёстких толстокожих зверей… Я не ем такое. Ракшасам нравится… но я не ракшас.

– Ты хуже ракшаса! Смерть тебе, демон!!! Твой час придёт!!!

– Храбрый Мало Живущий… Я отпущу тебя, хоть проще было бы придавить… так ты меня донял. Не можешь уйти? Ноги завязли в земле? Или глупая голова – в шелухе? Ну, и оставайся здесь, пока не опомнишься… А мне тут делать нечего!

Неуловимое гибкое движение… поворот… шаг…

Картавирья хлопнул глазами в изумлении: асуры не было. Только поле боя, усыпанное трупами. Холмы слоновьих тел, поросшие лесами копий. Разломанные башни, перевёрнутые колесницы…

А был ли демон? На мгновенье Картавирье показалось: его прошибло больным видением – от сильного удара по голове, или из-за отдачи от лука, или…

Но это не важно. Был асура или не был – войско младшего сына раджи хайхайев разбито. И хоть ничуть не менее, если не более, перебито войско противника, но это – не победа… Это адское поражение, за которое ему, нелепой волею судьбы оставшемуся в живых, ещё предстоит ответить.

Так и сталось. Когда раджкумара с малыми остатками своей насмерть перепуганной армии (дикий, необоримый страх выживших двух десятков воинов хотя бы подтверждал, что асура всё-таки был, и сенапати не сошёл с ума) вернулся в столицу, его ждал даже не гнев махараджа Критавирьи, а ледяная холодность его, не предвещавшая ничего хорошего.

А предвещала она ссылку с глаз долой. Убраться из столицы, в загородный дворец в горах или куда угодно, пока разочарование отца не утихнет.

«А ведь мне в детстве предсказали, что я стану великим царём, одарённым многими милостями богов… – с горечью вспоминал опальный военачальник уже в пути. – Как такое может быть, если ты четвёртый сын, и тебя не принимают в расчёт, и чтобы заслужить одобрение отца, приходится постоянно доказывать… И все поражения твои куда страшнее, чем если бы точно так же потерпели старшие братья, особенно юврадж… Чем ты младше и дальше от трона, тем меньше тебе прощают…».

Но младший Картавирья не был бы воином, закалённым в сражениях, в том числе с самим собою, если бы позволил унынию и жалости к себе овладеть его душою надолго. «А, может, это и к лучшему! – тут же вспыхнуло неуёмное сердце. – Тем больше у меня толчков к совершенствованию! Я не стану прохлаждаться в этой ссылке, я найду себе нового гуру, получу новые знания, увеличу воинское мастерство, улучшу способности полководца!.. Нет! Я войду в аскезы уже сейчас – и вымолю у дэвов право владеть небесным оружием! Именно сейчас и начну!»

…И чтобы аскезы его проходили легче, чтобы ненавистью и праведным гневом заливать терзания голода и других взятых на себя жёстких самоограничений, он постоянно держал перед глазами образ того, кого… возможно, и не было…

Был. Был в его воспалённом разуме. Был и в людских разговорах, слухах, сказаниях… Был даже в Писаниях. Это ведь о нём, о том, кого прозвали Наракой – Адом, о юном, безбородом и бесконечноволосом чудовище с лицом гандхарва, который, казалось, был всегда, с начала кальп, – настолько древними были сказания о его преступлениях против Вселенной… Это о нём так красочно и страшно написали в сутрах: однажды не все в той деревне, которую он уничтожал, разбежались в страхе… двое смелых, спрятавшись среди обломков разрушенных им домов, видели… видели его сидящим на камне посреди превращённого им в руины храма и держащим на коленях, словно куклу, статую Великого Божества… и сосредоточенно, как дети отрывают лапки жукам – одну за одной, наблюдая, что будет, изучая, – отламывал он Богу или Богине многие его-её глиняные руки со многим в них страшным глиняным оружием… одну за другой… отламывал и бросал… и смеялся демон… И не разверзались Небеса! И не сходили на землю гневные дэвы, и не обрушивали из саднящих облаков свои ваджры на того, кто вот так, гнусно забавляясь, совершал великое кощунство… И безнаказанным оставалось святотатство… снова и снова… вечно…

И от этого находились даже люди – странствующие пророки, которые, трясясь в экстазе «прозрения», колотя по земле своими посохами и сухотными ногами, кричали: если боги бессильны против этого создания, то оно и есть бог, и нужно поклоняться не дэвам, а ему, и ему нести подношения – может быть, умилостивится и не станет убивать и разрушать… хотя бы временно… пока не понадобится новая жертва…

Их считали безумцами, хватали, запирали в домах для скорбных умом, но их слова не забывались… слухи и сказания катились волнами от города к городу, от деревни к деревне… затихая на время и вспыхивая снова… До чего же коварны демоны! Они разрушают мир людей не только снаружи, но и изнутри, они убивают саму веру и любовь к Создателям, искажают знания, они метят в боги, они жаждут власти над Мирами… Неспроста же, как о том рассказывали надолго уходящие в чужие земли с караванами шелков, драгоценного дерева и дорогих камней вайшью: в одном из дальних царств верховного бога зовут Ахура… или… Асура??? Неужто… один из подобных порождений нараки захватил власть в этом царстве, над умами их брахманов, а потом и остальных? О, ужас… и это царство стоит? Его не разразила ваджра? А дикари-млеччхи называют своих демонов – дивами… или дэвами??? Неужто… и их разум перевернул, исказил один из таких… или многие… О, коварные демоны! Но вам не пробиться в разум и души сыновей арийской земли – потомков истинных богов!

Но почему молчат дэвы? Почему?

Нет, они не молчат. Рано или поздно они уничтожают демонов. Для этого рождаются новые дэвы, и сходят на землю аватары, и вырастают в семьях великих царей могучие дэвапутры –полубоги… Демона убивают, чтобы потом восславлять героя, и сказывать, и петь о нём, и проводить ему ритуалы, и лицедействовать о деяниях его… Но до этого… сколько зла успевает сотворить тот или иной враг Вселенной, скольких невинных убить беспощадно, сколько сжечь деревень, разрушить городов… Дэвы будто просыпаются от беспечной дрёмы раз в пол-юги, чтобы разобраться с происходящим на земле, а всё остальное время им… всё равно…

Или нет? Или так они хотят чему-то научить людей?

Чтобы они сами научились бороться со злом? Чтобы сами могли стать как могучий Бхагаван Нарасимха, убивший ненавистника богов Хираньякашипу, расшатавшего веру, предавшего забвению многие обряды, неубиваемого – но поверженного! Или как непревзойдённый Бхагаван Рама, низвергший чудовищного Равану…

Так кто же будет тот, кто сразит самого гнусного из демонов – святотатца Наракасуру? Пока люди не поверили недужным пророкам… что он и есть бог… Чтобы и не думал, исчадие Тьмы, рваться в боги!

«Может быть… – грезилось Картавирье, – это буду именно я? Если я поставил себе такую цель… небесное оружие… я добьюсь её! Пусть не в этом воплощении… или мой сын, внук… как бы хотелось – в этом!!»

И одна за другой накатывали яростные картины: вот он стоит, непобедимый и могучий, сияющий и прекрасный, против злобного врага Вселенной – и с лёгкостью поражает его… брахмастрой меж гранатовых глаз… и как закатываются эти два кровавых солнца… или васави шакти в шею… и как запрокидывается эта голова, и падают на землю шипы, и густые космы… локоны… раскидываются по камням – смертным ложем для поверженного демона…

«А ведь это лицо… создано для любви…». Поймав себя на этой мысли, Картавирья испугался. Но тут же подумал: «А ведь верно. Подобных юношей – дорогих темнокожих, бархатнооких рабов-«статуэток» из южных земель – держат при себе некоторые цари и богачи, чтобы любоваться… только ли любоваться? Таких юношей не пускают в битву, их берегут, холят и нежат больше, чем принцесс… И любая женщина отдала бы за такого полжизни… особенно если к прекрасному, достойному лишь неги, лицу прилагается железное тело воина, сильные руки и огненная кровь…»

И если многих видевших это порождение ада мужей поражает безумие страха, то узревших его женщин – совсем иное безумие… и не всякую из них можно исцелить…

Да как возможно такое? Если во всей Вселенной нет ничего безобразнее, чем проклятые асуры? А они безобразны! Их звериные души, их бессердечие, холодная жестокость, неспособность к справедливости… локоть… и что? И что, если один из них походит больше на гандхарва… асуры могут наводить майю! Это была майя!!! Но… зачем? В битве, где нужно устрашать и… не многоглавый оскаленный зверь, не ужасающее чудовище с окровавленными клыками, а…

Безобразные! Отвратительные! Исчадия нараки… Только смерть! Без снисхождения! «Небесное оружие – вот моя цель! И ради этого стоит жить…», – после бесславного поражения и холодного презрения отца и всей династии, после едких насмешек старших картавирьев, и особенно ювраджа… после позора пощады и помощи от врага, и в этом он не сможет признаться никому…

И той же ночью он увидел это лицо во сне. И принадлежало оно такому же человеку, как он сам. Такого же роста… и со светлой кожей арьи… но во всём остальном… И он, Картавирья Арджуна, обнимал этого человека, словно близкого друга. Пальцы тонули в падающих на спину волосах, и сердце колотилось, словно больное… Пальцы тонули… в мягком, как шёлк, и прочном, как железо, бесконечном жгуте, уходящем в затягивающие бездонные небеса…

2. ГЛУПАЯ ЖЕНЩИНА

Если бы тому, кого называли Наракой – Адом, но он не знал об этом, и это имя уже давно вписали в сутры, но он об этом не ведал, кто-нибудь сказал, что он рвётся в боги и жаждет власти над Мирами… он бы склонил голову набок, свёл брови и глаза к носу и долго рассматривал эдакого глупца… а потом так бы и ответил ему: «Глупая твоя голова». И ушёл. Или убил бы сказавшего – просто потому, что не любил глупцов.

И вообще людей, Мало Живущих, с их многая и многая глупостями, и особенно этими: они и правда считали… вот правда!… что весь мир и их самих создали дэвы, и управляют миром и их жизнями, а потому им, дэвам, надо рабски служить, валяться в пыли и носить им всё своё, и вертеть перед их смешными глиняными фигурами подносами с огоньками и цветными порошками, и осыпать эти куклы цветами, и плясать перед ними, как пишачи над убитым зверем, и ползать, и вопить…

«Ещё скажите, глупые Мало Живущие, что и меня создали дэвы…».

Никто никого не создавал. Всё является само, как цветок сам выходит из земли, как сама падает с неба вода… Как сами рождаются звери от других зверей, и асуры от других асуров… Или у Мало Живущих не так? Он наблюдал за ними: всё так же – тоже сами рождаются от самих себя. Никто их не создаёт.

Да и из чего дэвы могли бы создавать цветы, зверей и камни, если они владеют лишь майей? Неужели весь этот мир – майя? Он проверял: нет – мир живой, когда убиваешь Мало Живущего – видишь его кости и кровь. Когда ешь зверя – чувствуешь вкус его теплого мяса… Дэвы не создавали это. Им не из чего.

Дэвы – это просто такой же вид живых существ, как асуры и люди, просто раса, только возомнившая о себе невесть что – лишь потому, что захватили самые верхние планеты Вселенной, самые яркие и цветущие, и никого не пускают туда, кроме тех, кто ну очень им угодил. Вот Мало Живущие и хотят им угодить. Чтобы после своей короткой и смятенной жизни и смерти – попасть на эти лучшие из планет. Всего лишь. Было бы за что так унижаться! Будто жизнь в других мирах не хороша…

Она ведь хороша везде! Даже в жерле Пылающей Горы на асуровой планете, куда он как-то раз нырнул, словно в озеро, – и не было в его жизни омовения сладостнее…

Потому так омерзительно дэворабство Мало Живущих – этих самых глупых глупцов во всех Мирах; и так хочется растоптать их во время их глупых плясок, и разгромить их гнусные дэвопоклонские дома, разорвать в клочья тех из них, кто важно мнили себя выше других только потому, что были служителями дэвов – и больше никем. Слугами, жалкими слугами – и никем больше. И другие Мало Живущие почитали их выше себя. И за это хотелось растоптать и их…

Но кроме этого неясного зуда ненависти, который охватывал асуру всякий раз, когда он видел эти дома и этих важных глупцов с дурацкими шествиями и трясками, в другое время ненависти к людям не было в нём. Они даже нравились ему. Забавляли. Смешили. Он любил находиться среди них, одев себя майей, подобной облику Мало Живущего, просто молча сидеть там, где их много, напитываясь их жизненными силами, или ходить по их селениям и смотреть на их суетливую жизнь.

Иногда он даже говорил с ними – но быстро уставал – столько глупостей они несли…

И вот только женщины их, хоть и одетые в немыслимое скопище тонких многоцветных шкур и обвешанные камнями и блестящим металлом иной раз так, что лица не разглядеть, при ближайшем рассмотрении были хороши… А добиться этого самого «ближайшего рассмотрения» ему было куда как легко, хотя он никогда не задумывался о том, хороша ли его майя, тот «человек», каким он обращался.

Он сам не знал, да и не особенно хотел знать, что заставляет женщин Мало Живущих прилипать к нему, словно глина, стоит лишь ему дать понять, что он не прочь позабавиться страстью… и смотреть на него так, будто нет жизни иной, и так кричать и биться под ним, будто их резали, но не от боли, а от блаженства… Но лучше всего после этого было их убивать. Ибо иной раз если не убьёшь – она начнёт преследовать тебя, и хватать руками, и ползти по песку, и испускать горькую воду из глаз… от которой лицо краснеет и делается нехорошим… и тогда хочется убить глупую ещё сильнее.

Устав от этих красных лиц и истошных воплей, однажды он решил узнать, что же это с ними. Но на свои вопросы услышал в ответ такие глупости… Из которых пробрало только одно: «Проклинаю тебя! В следующем своем рождении, бессердечный, ты сам будешь женщиной! И узнаешь!»

Зачем в следующем рождении? Будучи по асуровой природе двуполым, Нарака прекрасно знал, что значит быть женщиной – иногда ему хотелось ради новых острых чувств отдать свое тело другому асуре, могучему, отважному, хищному… или даже любопытной асурини, пожелавшей поменяться ролями. Нечасто, тело мужчины и всё связанное с ним нравилось ему больше. Но он знал. И никогда не видел, чтобы кто-то из Своих вот так обливал его глазной водой, или ему самому хотелось бы такой низости…

Что не так у этих Мало Живущих? Чтобы узнать это, однажды он навёл на себя женскую майю. И сразу едва не свалился, запутавшись в многослойных цветных одеждах. Оборвав подол до колен, содрав с головы тяжёлую, стягивающую лоб блестящую обмотку с камнями и распотрошив тугую, до боли в затылке, косу, он пошёл по улице – и тут же услышал дикие вопли сонмища людей: «Блудница!», и в него полетели камни… Но вдруг чья-то рука схватила его за локоть и увлекла за угол дома, и на него навалился, прижав к стене, сильный чернобородый Мало Живущий.

– Я не видел тебя в храме Парвати… И в доме радости Мата Шрудали тоже… Ты новенькая? Тебе нужен покровитель! Идём!

Асура, ведомый любопытством, пошёл с чернобородым – и всю ночь воистину наслаждался… наслаждалась… его страстью. И это было хорошо.

Но когда «она», насытившись, вознамерилась уйти, чернобородый схватил «её» поперек стана, бросил себе на плечо и потащил куда-то. А там, на окраине города, запер в кирпичном доме, отбросив к стене, и прорычал:

– Ты моя, девка! И не вздумай пытаться удрать, иначе выпорю. Мне надо идти, тут дел по горло… К моему приходу чтоб была готова мне служить. И помни: на ложе я люблю, когда девка умелая, а не как ты – только стонать да закатывать глаза… Тебя что, никто ничему не учил? Так научу!

Асура медленно стянул со своих плеч и без того полуразодранные женские одежды… глаза чернобородого полезли на лоб, когда из-под сари «девки» ему открылось тёмное литое тело воина, стремительно растущее вширь и ввысь… но это было последнее, что он видел. Шея похитителя хрустнула, стена кирпичного дома рухнула, Нарака в своем истинном обличии, пылая бешенством, шагнул в квартал, распугивая своим видом всех, кто, на свою беду, там оказался… Но в этот день он больше никого не тронул.

И хоть история с чернобородым уже к ночи забылась, с этого дня асуре почему-то больше уже не хотелось убивать женщин. И если бы можно было сделать так, чтобы они только наслаждались, а не уродовали свои лица глазной водой и глупыми воплями… Но он не знал, как. А значит, лучше не связываться с ними…

То ли дело асурини! Красивые, как дикие цветы, сильные, как тигрицы, гибкие, как пантеры, дерзкоглазые, острозубые… Владеющие своим телом и оружием не хуже асуров, своевольные, делающие лишь то, что пожелают… Ни одна из них не позволит унести себя и запереть, и так говорить с собой, как говорят с женщинами Мало Живущих их мужчины. Ни одна из них не замотает себя так, что трудно будет ходить, и не обвесится так, что невозможно поднять руку, чтобы защититься от похитителя… И хоть асурини можно и схватить, и прижать, и повалить в порыве страстного гона… но и она сама может сделать это с тобой… и даже сделать из тебя женщину…. если… хм… ты не успеешь первым доказать ей обратное… Но при любом из раскладов – это хорошо! И можно меняться… И после блаженной страсти и ты, и она – уходят, легко, с улыбкой, чтобы забыть друг друга, и вот так же во время нового гона наслаждаться с другим или другой… а, может, и с той же самой, но не помня прошлой встречи… А если у кого-то родится дитя, то будешь носить его с собой, выкармливая, лишь одну луну, а потом и оно уйдёт от тебя, чтобы забыть…

Но ведь есть и другие женщины – других рас. Вот апсары… они прекрасны, но их так берегут, словно сокровища, что они сами давно превратились в «драгоценности», умеющие лишь говорить заученные красивости и двигать руками, и поворачивать головки так отточено и изящно, словно никогда не были живыми… Он видел апсар, когда однажды заглянул на планету, где их держали, чтобы выдавать по одной-две тем, кто лучше всех унизился перед дэвами… Он явил себя апсарам – и они застыли, словно омертвев, не зная, что им делать… Ни одного дэва-надсмотрщика не было рядом, чтобы отдать им приказ – да хотя бы бежать в ужасе. Они даже бояться сами не умели. Их можно было смести одним движением руки, как обсевших сочащийся по весне древесный ствол бабочек, и они бы покорно пали наземь, ломая свои «крылышки», – да так там и остались бы.

Их даже убивать было противно. И их красота – хрупкая, слюдисто-нитяная, словно у всё тех же бабочек или стрекоз, отвращала. Хотя это была красота… и на неё хотелось заглядываться… но только смотреть. Это были не женщины – насекомые. И он покинул эту планету без сожаления – только с насмешкой… над теми несчастными глупцами, которым выдают такие «награды». И с отчётливой мыслью, что после смерти он не хочет в рай.

Женщин-гандхарвов он никогда не видел. Знал только, что их мало, и их тоже держат взаперти. Не потому, что берегут. А потому, что они лишь сосуды для рождения новых гандхарвов. Слышал он о том, что их даже говорить не учат – зачем? Они словно матки в муравейниках, да еще и не «царицы». И, в отличие от самих Крылатых, считающихся совершеннейшими из Долго Живущих созданий во Вселенной, их женщины бескрылы, их тела широки и раздуты, а лица, бывает, что не имеют даже глаз… Может, быть это лишь слухи, но если такие слухи есть… то лучше и не видеть их никогда. То-то мужи-гандхарвы все больше трутся возле дэвов, заискивая их любви…

Кто еще? Нагини? Они тоже умеют наводить майю – и превращаться в каких угодно красавиц. Но он видел сквозь майю – холодных скользких змей. Хорошо хоть не порабощённых – наоборот. У нагов главенствовали женщины. Они были царицами, мужи лишь служили им, составляли гаремы. И эти холодные царицы не знали страсти. Только опредёленные дни в году, когда нужно сходиться, чтобы порождать новых змей. Наги при помощи майи сходились с Мало Живущими – он не знал, зачем, но меж этими расами рождались дети – странные существа: теплохладные, наполовину в коже, наполовину в чешуе. Люди не принимали их, разве что терпели. Они жили среди нагов, и асура так и не понял, зачем нужно было это всё. Но и эти женщины стали для него неприятным открытием.

А значит, и незачем забивать себе этим голову… подумаешь, любопытство! В этом мире есть немало других любопытных вещей, кроме женщин… Например, войти в битву Мало Живущих – и напугать до смерти оба их войска, так, что те, кто не умерли от страха, позавидуют умершим… Или вообще избегать поселений людей – от них только голова болит. Уж лучше, буде принесло тебя на их планету, проводить время в горах, тешась ветрами, перекликаясь с гулким эхом, играя глыбами, которые можно сбрасывать в долины… Или в лесах, где много зверя, которого можно пугать, гонять и убивать… мериться силой…

Да, в лесу лучше. Там хотя бы прохладно. И никаких глупых крикливых жен…

…а?

…кто это там гуляет среди лесных стволов?

Эта прекрасная девушка в серебряном одеянии и высокой диадеме не так мелка ростом, как Мало Живущая, и не так хрупка и прозрачна, как апсара… Напротив, формы её округлы и даже пышны, длинные волосы густы и черны, и переливаются, как звёздная ночь, а кожа бела, словно снег на вершине самой высокой горы… Все асурини смуглы – от тёмной бронзы до чёрного железа, да и носят лишь короткие шкуры, а не такие летящие, сияющие покровы, что тянутся за нею хвостом на пару десятков локтей и взлетают под ветром, словно крылья…

Пожалуй, ростом и статью она очень подходит ему. Для неё не нужно втискиваться в тесную майю. Но кто она? Если он уже повидал всех женщин, какие только есть… Кто – вот такая – может без страха разгуливать по лесу, полному свирепых хищников, собирая букет из белых – только белых! – крупных, как головы, цветов? Напевая что-то мурлыкаюшее – голосом, подобным журчанию чистейшего горного родника?

Он смотрел на неё сверху – с дерева, на которое взобрался, чтобы полакомиться яйцами большой хищной птицы, чьё обширное гнездо раскинулось сразу на нескольких толстых ветвях вершины лесного исполина. Саму птицу он убил, чтобы не мешала своим клёкотом, насадил на копьё с каменным наконечником, а потом приладил это всё среди ветвей, дабы забрать позже.

От неожиданности выронил одно из яиц… прямо к ногам красавицы. Она заметила это, подняла голову… он тут же окутал себя майей – в виде этой самой огромной птицы – ничего лучшего в голову не пришло. Но… у этих крылатых такой острый взор! И можно разглядеть даже то, что одна из полос чёрного каджала на веках красавицы немного смазана… Но разве на это хочется смотреть?.. Кожа… словно снег…

Не может быть!

Адитья…

Из младших, конечно же… царственные дэви, супруги и дочери великих дэвов, никогда не появляются перед взорами смертных иначе как на золотых небесных колесницах, в окружении летящих за ними и трубящих в трубы, и бренчащих на небесных ситарах гандхарвов.

Только младшие, не из царских семейств, из служанок… у дэвов тоже есть иерархия, как у их подражателей – людей, в том числе слуги и их же расы… только такая… могла убежать в свободное время от своей госпожи, чтобы развеяться в мире людей… или напротив, получить от госпожи приказ… да хотя бы набрать этих самых цветов…

Младшая… но… адитья! Вне всякого сомнения!

Богиня!

Вот ещё каких женщин он не знал… и не пробовал!

Без раздумий он слетел на крыльях своей майи с дерева, и, коснувшись земли, тут же принял свой облик. Удивился: он был выше красавицы разве что на полголовы… а ведь вершины молодых деревьев – ему по грудь, и только вековые стволы…

И она – не испугалась!

Лишь слегка удивлённо отступила на шаг. Потом изящно присела, чтобы положить свой пучок цветов на землю, снова встала – и как-то странно сложила пальцы своих рук.

– Это защитные мудры, – прозвенел дивный голосок, спокойно и уверенно. – Кто бы ты ни был, ты не сможешь причинить мне зла.

– Я и не собираюсь причинять тебе зло, женщина. Я здесь для того, чтобы подарить тебе удовольствие.

– Удово-ольствие? – глаза девушки изумлённо расширились… и снова сузились изучающе. – Прежде чем ты смог бы это сделать – если бы я захотела… тебя следовало бы отмыть!

– Что?? – теперь уже он попятился, распахнув глаза.