Настройщик

Он услышал их раньше, чем увидел. Нерешительный шорох кроссовок по прелой листве.

Марк и Эрик.

Они подошли и остановились, не решаясь сесть. В слабом свете фонаря их лица казались бледными, вылепленными из воска. Испуганными. Лео почувствовал, как внутри поднимается волна превосходства. Они были просто исполнителями. Пехотой. Он – стратег.

Он не предложил им сесть. Он просто подождал, пока они сами неловко опустятся на край скамейки.

– Хорошо, что пришли, – его голос был тихим, почти шепотом. Он наклонился к ним. Воздух пах сырой землей и гниющими листьями. – Слушайте план.

Они подались вперед, как два испуганных кролика.

– Объект – профессор. Его нужно вывести из игры. Но не в сети. Там слишком много шума. – Лео делал паузы, давая каждому слову вес. – Нам нужна аналоговая операция.

Он видел, что они не понимают. Но это было неважно. Важно, чтобы они слушали. И боялись.

– У его дома есть старая пожарная лестница. Она ведет прямо к его окну на втором этаже. Невысоко. Ночью, когда он уснет, мы поднимаемся. И наносим удар.

Он вытащил из кармана баллончик с краской. Черной. Несмываемой. Встряхнул его. Металлический шарик внутри глухо загремел. Звук окончательного решения.

– Мы нарисуем эмблему «Патруля» на его окне. Огромную. Во все стекло.

Марк сглотнул. Кадык на его тощей шее дернулся.

– Зачем?

Лео посмотрел на него с легким презрением. Дилетант.

– Мы поставим на нем метку, Марк. Чтобы каждый, кто утром посмотрит на его окно, знал: здесь живет крыса. Это не просто рисунок, это диагноз, который нельзя стереть одним кликом. Мы вторгаемся в его личное пространство. Показываем, что оно проницаемо.

Он видел, как расширяются их глаза. Страх сменялся чем-то другим. Пониманием. Он попал в точку.

– Это вызовет у него паранойю. Отобьет всякое желание «загрязнять эфир». Он поймет, что мы можем добраться до него не только в сети.

Он замолчал, давая плану укорениться в их головах. Он уже видел это. Черная, агрессивная эмблема на стекле. Безмолвный крик, который будет встречать профессора каждое утро. Блестяще. Он расскажет об этом отцу. Не как сын, который нахулиганил. А как оперативник, докладывающий об успешно завершенной операции. Отец оценит. Он поймет чистоту замысла.

***

Слова Лео висели в холодном воздухе парка как иней.

«Проницаемо».

«Диагноз».

Марк слушал, и по его спине полз липкий холод, не имеющий ничего общего с вечерней прохладой. Это говорил не Лео. Не его друг. Это был чужой, взрослый, безжалостный голос, выходящий из горла его друга. Он смотрел на горящие глаза Лео, на его уверенную, хищную позу, и видел не стратега. Он видел одержимого.

Страшно. Вот что это было. Просто и до тошноты страшно.

Это игра, в которую они играли в сети, вдруг выплеснулась в реальность. И в ней были настоящие последствия. Настоящая тюрьма.

Он должен был что-то сказать.

– Лео… – голос прозвучал слабо, он откашлялся, пытаясь придать ему твердости. – Это же… незаконно.

Эрик, сидевший рядом, напряженно кивнул. Один короткий, судорожный кивок. Мы вместе. Он тоже это видит.

– Это порча имущества. А если нас поймают?

Лео не вспылил. Он даже не удивился. Он медленно повернул голову и посмотрел на Марка. И в этом взгляде не было дружбы. Только холодная оценка. Как будто он калибровал его ответ.

– Незаконно? – он усмехнулся, но это была не улыбка. Просто движение мышц на лице. – Законы пишут для обывателей, Марк. Для серой массы. А мы – санитары. Мы чистим систему от грязи. Иногда приходится пачкать руки, чтобы воздух вокруг стал чище.

Он говорил спокойно. Ледяным, чужим спокойствием. А потом его тон изменился. Стал тише. Интимнее. И от этого еще страшнее.

– Я думал, мы команда. – Он посмотрел сначала на Марка, потом на Эрика. – Я думал, мы все понимаем важность нашей миссии.

Пауза.

– Мы здесь, чтобы поддерживать акустическую чистоту. В нашей группе тоже. Если кто-то начинает создавать шум… помехи… его придется заглушить. Изолировать. Ради здоровья всей ячейки. Ты же не хочешь стать шумом, Марк?

Это слово ударило Марка под дых. Он слышал его от Лео сотни раз. Так они называли своих врагов. Свои цели. Объект для травли. Теперь это слово было направлено на него.

Угроза. Прямая, неприкрытая.

Откажись – и завтра этим «объектом» станешь ты.

Он перевел взгляд на Эрика. И увидел в его глазах то же самое. Не просто страх перед полицией. А животный, первобытный ужас быть изгнанным из стаи. Быть заклейменным. Остаться одному против них всех.

Этот страх был сильнее.

Он парализовал волю. Перекрыл дыхание.

Марк медленно опустил голову, глядя на свои руки, лежавшие на коленях. Они дрожали.

Он молчал.

И это молчание было согласием.

***

Он видел это.

Не услышал. Увидел. В том, как опустились их плечи. В том, как Марк вжал голову в куртку, а Эрик просто уставился в одну точку на земле, словно пытаясь просверлить в ней дыру.

Сломались.

Сопротивление было подавлено. Система сработала.

Пьянящий, горячий прилив затопил его изнутри. Это была не просто радость. Это был порядок. Чистая, выверенная логика победы. Он не просто заставил их. Он их откалибровал. Настроил. Теперь они были частью его плана. Инструментами.

Он справился. Он – лидер.

Лео резко встал. Скрип скамейки заставил их вздрогнуть. Он посмотрел на них сверху вниз. На два темных, ссутулившихся силуэта.

– Завтра. В восемь вечера. У его подъезда.

Голос был ровным, лишенным эмоций. Командирский.

– Не опаздывать.

Он не стал ждать ответа. Ответ уже был дан их молчанием. Их страхом.

Лео развернулся и пошел прочь, не оборачиваясь. За его спиной сгущались холодные сумерки, медленно поглощая две фигуры, застывшие на скамейке.

Они еще долго сидели так. В тишине. Не глядя друг на друга.

***

Глава 5: Эффективность Страха

Стена снова была его единственным собеседником.

Черная, гладкая, послушная. На ней горели три блока текста. Три варианта. Три системные ошибки, которые его команда назвала «креативными решениями».

За спиной, за длинным столом для совещаний, царила та самая напряженная, калиброванная тишина. Но сегодня Элиан чувствовал в ней примесь. Надежду. Жалкую, неуместную надежду, что они наконец-то угадали.

Он провел пальцем в воздухе, и первый синопсис увеличился.

«ЗАБЫТЫЙ». Мальчик из неблагополучной семьи. Побег из дома. Социальный подтекст. Драма.

Элиан даже не дочитал до конца. Одно движение ладонью – и текст исчез.

– Слишком сложно.

Его голос, как всегда, был просто фактом. Констатацией. Он не смотрел на них.

– Здесь есть сочувствие к родителям. Это побочный эффект. Он размывает фокус. Загрязняет сигнал.

Второй блок занял место первого.

«ИГРОК». Подросток. Деструктивная онлайн-игра. Потеря связи с реальностью. Техно-триллер.

Еще одно движение. Еще один провал.

– Слишком нишево. – Раздражение начало проступать, как ржавчина на металле. – Родители старше сорока не поймут, о чем речь. Низкий охват. Нулевой КПД.

Он убрал и этот текст. На стене остался только третий вариант.

«ФУРГОН». Маленькая девочка. Фургон без номеров. Ее затаскивают внутрь на глазах у других детей.

Элиан замер. Он смотрел на эти скупые, рубленые фразы.

Вот оно.

Его палец остановился, зависнув в воздухе.

– А вот это… идеальный сигнал.

Он медленно обернулся. Взглянул на их непонимающие, ждущие лица. Господи, они до сих пор не поняли.

– Здесь нет мотивов. Нет объяснений. Нет социальной драмы. – Он говорил медленно, препарируя идею как хирург. – Есть только абсолютное, беспричинное зло и беззащитный ребенок. Это не история, которую нужно осмыслить. Это код, который исполняется мгновенно.

Его взгляд прошелся по каждому из них, фиксируя, как до них наконец доходит.

– Это бьет прямо в рептильный мозг. В ядро. Туда, где нет логики. Только страх.

Он отвернулся обратно к стене, на которой сиротливо светился последний синопсис.

– Забудьте о реализме. Нам нужна не правда. Нам нужна эффективность страха.

Он сделал короткий, рубящий жест рукой.

– Разработать сценарий. На основе «Фургона». Жду результат.

***

Задача была сухой. Лаконичной. Как хирургический инструмент.

ОТСЛЕДИТЬ. ВИЗУАЛИЗИРОВАТЬ.

Кай сидел за своим рабочим местом, но это был уже не просто стол в опенспейсе. Это был командный пункт. Его первый настоящий командный пункт. Он чувствовал себя нейрохирургом, подключившимся к спинному мозгу целой страны.

На его мониторе развернулась карта. Холодная, синяя, спокойная.

Потом пришел сигнал.

Беззвучное уведомление из штаба кампании.

«Пуск».

И Кай увидел, как в одном из областных центров, в городе N, вспыхнула крошечная точка. Красная. Как капля крови на синей ткани.

«В городе N пропала девочка. Свидетели говорят о темном фургоне».

Это было все. Сухое, безэмоциональное сообщение, вброшенное через десяток анонимных новостных агрегаторов и подхваченное сетью ботов.

И точка начала расти.

Сначала медленно. Репосты в местных пабликах. Обсуждения на форумах. А потом – взрыв. Красное пятно пульсировало, наливаясь жаром, его края расползались, заражая соседние области.

Кай подался вперед, его пальцы летали над клавиатурой, отсекая лишний шум, выделяя ключевые маркеры. «Девочка». «Пропала». «Фургон».

И вирус начал мутировать. Кай наблюдал за этим с профессиональным, почти научным восторгом.

Темный фургон в первоначальном сообщении на глазах превращался в черный. Потом в синий. Потом в белый без номеров. Девочка была в красной куртке. Нет, в синей. Ее вели двое. Нет, трое. Они были мигрантами. Нет, сектантами. Нет, просто пьяными уродами.

Ложь не создавалась. Она рождалась сама. Как раковая опухоль, делясь и разрастаясь.

Его задача была простой. Он не участвовал. Он измерял. Какие из мутаций вызывают самый сильный эмоциональный отклик? Черный фургон пугает больше, чем синий. Сектанты – страшнее мигрантов. Он фиксировал эти пики, эти всплески паники, и отправлял короткие, безличные отчеты в штаб.

Мутация "черный фургон" +30% к вовлеченности.

Мутация "сектанты" +55% к эмоциональному отклику (страх).

Он не врал. Он просто измерял температуру чужого ужаса.

Карта на его мониторе уже не была синей. Она вся пылала красным. Огромные, сливающиеся друг с другом очаги паники. Он видел не ужас, а элегантную визуализацию данных. Не крики о помощи, а пики на графике вовлеченности. Он смотрел на это бушующее пламя, которое помог разжечь, и чувствовал не страх. Не вину.

Восторг.

Чистый, незамутненный восторг от мощи и слаженности этой невидимой машины. Она работала. Безупречно.

***

Холодный свет монитора выхватывал из полумрака только его лицо и руки. Кабинет погрузился в тишину. Его тишину.

На экране – результат. Отчеты Кая. Краткие. Сухие. Графики, ползущие вверх. Тепловая карта паники, пылающая красным. Рядом – наработки сценаристов.

Наконец-то.

Они перестали пытаться быть умными. Перестали искать смыслы и социальные подтексты.

Они просто дали ему то, что он просил. Чистый, незамутненный страх.

Элиан был доволен. Это было чувство порядка. Возвращения системы в штатный, эффективный режим. Он открыл последний файл. Финальный.

СЛОГАН.

Черный фон. И на нем – белые, безжалостно-простые буквы.

ИХ СЛЕДУЮЩЕЙ ЦЕЛЬЮ МОЖЕТ СТАТЬ ВАШ РЕБЕНОК.

Он смотрел на эту фразу. На это идеальное, отточенное до блеска лезвие. Ничего лишнего. Ни одного слова, которое можно было бы убрать. Абсолютная эффективность.

Это была не радость. Не триумф. Это было острое, почти физическое удовольствие хирурга, который только что сделал идеальный, не оставляющий шрама разрез. Он создал не просто фразу. Он создал совершенный вирус страха.

***

Глава 6: Кружок Чтения

Тишина была правильной. Живой.

Не та, что дома. Не выхолощенная пустота, от которой закладывает уши. Здесь тишина состояла из шорохов. Едва слышное потрескивание старого дерева. Шелест страниц, когда Арс, бывший профессор, переворачивал очередной листок. Тихий стук фарфоровой чашки, которую Мария, старая учительница музыки, ставила на блюдце. Это была тишина обжитого, безопасного пространства.

Ее мастерская. Ее ковчег.

Вечерний свет, теплый и густой, как мед, падал из-под зеленого абажура, очерчивая их маленький круг. Арс, с его тонкими, дрожащими пальцами, похожими на сухие веточки. Мария, с прямой, как у пианистки, спиной и усталыми, но ясными глазами. Ник, молчаливый вдовец-инженер, который просто приходил сюда, чтобы не быть одному. Здесь не было экранов. Не было резких диодных вспышек. Только они. И чай с чабрецом, который заварила Лира.

Сегодня было по-другому.

Они не читали стихи. Не обсуждали романы. Арс кашлянул, чтобы прочистить горло, и достал из потертого кожаного портфеля небольшую стопку пожелтевших, ломких листков, перехваченных выцветшей шелковой лентой.

– Это… дядины. С последней войны. – его голос был тихим, почти виноватым. – Я не знаю, зачем принес. Наверное, просто… захотелось.

Он развязал ленту. Развернул первый, сложенный треугольник.

И начал читать.

Голос его, обычно уверенный, профессорский, стал другим. С надломом. Он читал простые, корявые, чудом уцелевшие слова человека, который не умел писать красиво. В них не было ничего о подвигах. Ни грамма того пафоса, которым сейчас захлебывался эфир.

«…страшно, Ева, до тошноты. Особенно перед атакой, когда сидишь в окопе и ждешь. И тишина такая, что уши ломит. А потом как заорут…»

Лира слушала, и плечи ее, сведенные в тугой узел от напряжения последних дней, медленно, почти незаметно, расправлялись. Она смотрела на свои руки, лежащие на столе, и думала о том, что эти корявые, чудом уцелевшие слова на пожелтевшем листке были таким же артефактом, как и ее фолианты. Только шрамы на них были не от воды, а от боли. И их тоже нужно было спасать. Сохранять. Не давать им рассыпаться в пыль.

«…тушенка сегодня была ничего, с перловкой. Мы с Уго банку на двоих разделили. Он все про тебя спрашивал, как там ты, в городе. А я ему говорю, что ты сильная, ты справишься…»

В ушах Лиры на секунду прозвучали слова Элиана. «Эффективность страха». «Низкий КПД». «Акустическая гигиена». Они показались ей бредом сумасшедшего. Уродливым, бессмысленным набором звуков рядом с этой простой, окопной правдой.

«…а вчера Уго убило. Осколком. Я его тащил на себе почти километр. Он легкий такой стал…»

Арс замолчал. Сглотнул. Провел тыльной стороной ладони по глазам.

И в этой звенящей, полной боли паузе Лира вдруг поняла. Вот оно. Настоящее. Не «сформировать эмоциональный фон», а скучать по жене так, что сводит скулы. Не «повысить КПД», а тащить на себе тело мертвого друга, потому что не можешь бросить. Это не код, который исполняется. Это крест, который несут.

Она подняла глаза. Встретилась взглядом с Марией, у которой по щеке медленно ползла слеза. С Ником, который неподвижно смотрел на пламя свечи. С Арсом, который не мог читать дальше.

Они не говорили. Они понимали.

Это был их маленький, хрупкий ковчег. В море калиброванного шума.

***

Тепло ее маленького ковчега еще держалось под кожей, когда она повернула ключ в замке.

Щелчок.

И квартира встретила ее своим обычным, выверенным холодом. Воздухом без запаха. Тишиной, которая не успокаивала, а давила. Элиана еще не было. Она сняла пальто, и вместе с ним, казалось, слетела и хрупкая защита, которую дала ей мастерская.

Дверь в комнату Лео была приоткрыта. Оттуда лился тусклый свет экрана.

Она заглянула. Просто, чтобы пожелать спокойной ночи.

Он сидел спиной к ней, ссутулившись над столом. Она уже открыла рот, чтобы позвать его, но в этот момент из динамиков донесся короткий, сухой звук, который она уже слышала. Грохот металлического шарика в баллончике с краской. Отец называл это “акустическим якорем”. И тут же – глухой хлопок.

Он резко захлопнул крышку ноутбука. Движение было слишком быстрым. Виноватым.

Холод.

Тот самый, знакомый, игольчатый холод, который начался в солнечном сплетении и пополз вверх. Прикосновение лжи. Оно было почти физическим.

Она вошла в комнату. Он не шевелился.

Лира подошла и мягко положила руку ему на плечо. Оно было твердым. Каменным.

– Поздно уже. Что делаешь?

– Готовлюсь к контрольной по географии, – сказал он, не оборачиваясь. Голос был напряженным. Чужим.

Она не стала давить. Спорить. Обвинять. Это был его мир, его язык. Она говорила на другом. Но она должна была попытаться. Пробиться.

– Что ты делаешь завтра вечером? – ее голос был ровным, она изо всех сил старалась, чтобы он был ровным. – Может, сходим в кино? Давно не были.

Лео нетерпеливо дернул плечом, сбрасывая ее руку.

– Мам, не могу. Завтра контрольная. Буду готовиться.

Тоже. Это слово повисло в воздухе, маленькое, уродливое и фальшивое.

– Хорошо, – тихо сказала Лира. – Спокойной ночи.

***

Тихий щелчок замка еще не прозвучал.

Ее рука замерла на ручке, не доводя дверь до конца. Осталась узкая щель, и взгляд Лиры, против ее воли, зацепился за комнату. За стол.

Он так спешил захлопнуть ноутбук. Черный, глухой прямоугольник. Зеркало, в котором ничего не отражалось. Но он не заметил другого.

Рядом.

Книга. Раскрытая.

Это не был учебник.

В тусклом свете настольной лампы буквы на обложке казались вырезанными из темноты. Крупные. Четкие.

«Основы промышленного альпинизма».

Что?

Слово не вязалось с реальностью. География. Альпинизм. Абсурд. Бессмыслица.

А потом она увидела то, что лежало рядом с книгой.

Небольшой, аккуратно смотанный моток веревки. Новой. Прочной. Каждый виток лежал идеально ровно, с пугающей, выверенной точностью.

Воздуха не стало.

Она открыла рот, но вдох застрял где-то в горле, сухой, колючий комок. Ложь перестала быть звуком. Она обрела вес. Текстуру. Конкретную, ужасающую форму.

Это не была просто веревка.

Это был план.

Она вышла. Закрыла за собой дверь.

Осталась в пустом, холодном коридоре. Прислонилась лбом к гладкой, безжизненной стене. И почувствовала, как сжимается сердце. Не от лжи. Она привыкла ко лжи.

От его тона.

От этого холодного, непробиваемого отчуждения. Это был не ее сын. Это был солдат, который только что отдал рапорт. Тревога исчезла. Словно ее выжгло дотла. На ее месте, в самой сердцевине ее существа, разлился парализующий, ледяной ужас.

***

Глава 7: Точка Кипения

Стена жила.

Она дышала. Пульсировала багровым, как гематома, расползающаяся под кожей целой страны. Элиан стоял перед ней, в центре своего стерильного мира, и смотрел на дело рук своих. Красиво. Идеально.

Это была не просто карта. Это был электрокардиограф, подключенный к нервной системе нации. И он, Элиан, был врачом, который только что вколол нужный препарат. Реакция была мгновенной. Предсказуемой.

Он неторопливо провел пальцами по воздуху. Справа от карты всплыли сухие столбцы цифр. Аналитика.

«Индекс общественной тревожности»: +12 пунктов. За 48 часов. Рекорд.

Поисковые запросы: «детская безопасность», «замки на окна», «как защитить ребенка». Рост на 1200%.

Продажи: системы видеонаблюдения, GPS-трекеры, дверные замки повышенной надежности. +300%.

Но это были побочные эффекты. Приятные, но не главные. Он пролистнул ниже.

Вот оно.

Главный результат. Обсуждение провальной экономической реформы. График, который еще два дня назад горел красным от народного возмущения, теперь был почти мертвенно-синим. Он сошел на нет. Утонул. Захлебнулся в волне чистого, животного страха, который Элиан выпустил в эфир. Шум поглотил шум. Идеально.

Он взял со стола планшет. Провел пальцем по экрану. Лента новостей.

Ведущие каналы. Знакомые лица дикторов с серьезными, озабоченными лицами. Заранее проинструктированные «эксперты», говорящие об «эпидемии насилия». Политики, обещающие «рассмотреть», «ужесточить», «взять под личный контроль».

Марионетки. Они даже не знали, кто дергает за нитки. Они думали, что реагируют на реальность. Но они реагировали на сигнал, который он сгенерировал здесь, в этой тишине.

Элиан откинулся в кресле. Кожа холодила затылок.

Он не чувствовал ничего. Ни вины. Ни злорадства. Ни даже радости.

Он чувствовал глубокое, почти физическое удовлетворение часовщика, который только что закончил сборку сложнейшего механизма. Он смотрел, как шестеренки, которые он сам расставил, вращаются. Сцепляются. Приводят в движение маховик страха с выверенной, идеальной точностью.

Он создал управляемый хаос.

Он взял под контроль не просто информацию. Он взял под контроль эмоцию. Самую сильную. Самую древнюю.

Он был не просто оператором системы.

Он был ее богом.

***

Они были повсюду.

Лира шла домой, пытаясь смотреть под ноги, на трещины в асфальте, на свои ботинки, на что угодно, только не на них. Но они лезли в глаза. С фасадов зданий, с остановок, с огромных плазменных панелей над перекрестками.

Испуганное лицо ребенка. И под ним – белые, отточенные буквы.

ИХ СЛЕДУЮЩЕЙ ЦЕЛЬЮ МОЖЕТ СТАТЬ ВАШ РЕБЕНОК.

Воздух, казалось, изменил свою плотность. Стал густым от невысказанных подозрений. Люди шли быстрее, плечи напряжены, взгляды скользили по прохожим, оценивая, калибруя угрозу. Женщины крепче сжимали ладошки своих детей. Мужчины оглядывались на любой резкий звук.

Это работало. О, да. Система ее мужа работала безупречно.

Она свернула в сквер, к детской площадке. Просто, чтобы глотнуть чего-то настоящего. Детский смех. Скрип качелей. Бессмысленная, счастливая беготня. Островок подлинности.

Но и он был отравлен.

Она увидела это сразу. Качели скрипели, дети смеялись, но что-то изменилось. В воздухе. В глазах матерей, сидящих на скамейках.

И тут она стала свидетельницей.

Маленький смуглый мальчик, с копной черных, вьющихся волос, подбежал к светловолосому карапузу, который сосредоточенно копался в песочнице. В руке у смуглого был маленький пластмассовый грузовик. Он протянул его, и его речь, с явным, певучим южным акцентом, была полна радостного предвкушения.

Он предлагал поиграть.

Мать светловолосого, сидевшая на скамейке, увидела это. Ее тело напряглось как пружина. Она подскочила. Не подошла – подскочила. Двумя шагами она оказалась у песочницы, грубо схватила своего сына за руку, выдергивая его из песка.

– Не разговаривай с чужими! – прошипела она.

Но это были не просто слова. Взгляд, который она бросила на смуглого мальчика, был полон не предосторожности. Он был полон неприкрытой, брезгливой враждебности. Страха. Как будто она отгоняла не ребенка, а змею.

Мальчик с грузовиком замер. Его протянутая рука так и осталась висеть в воздухе. Его лицо… на нем не было обиды. Только растерянность. Чистое, абсолютное непонимание. Что? Что он сделал не так?

Что-то внутри Лиры оборвалось.

Это была не просто уродливая бытовая сцена.

Она увидела это с пронзительной, тошнотворной ясностью. Абстрактные графики на стене кабинета ее мужа. И вот это. Лицо маленького мальчика с пластмассовым грузовиком. Между ними была прямая, неразрывная связь.

Это больше не было политикой. Не работой. Не информацией.

Воздух, который она пыталась вдохнуть, был отравлен.

Это был яд.

И они им дышали. Все.

***

Она остановилась посреди тротуара.

Люди обтекали ее, как река обтекает камень. Шум города – рев моторов, гудки, обрывки чужих разговоров – бился о нее, но не проникал внутрь. Внутри была звенящая, ледяная пустота.