Чары, любовь и прочие неприятности. Рассказы слушателей курса Ирины Котовой «Ромфант для начинающих». Книга 2

Охранник опустил голову, уши горели: губернатор был прав!

– Слова ваши справедливы. Я достоин наказания.

– Достоинство не измеряется наказанием – только заслугами. – Лиам прищурил глаза: «Я должен говорить такие очевидные вещи?!»

– Все свободны! Пока свободны, – для устрашения добавил он, усмехнувшись, но никто этого не заметил: все стояли с опущенными головами.

* * *

За последний месяц у Гарделии скопилось шесть картин.

Она любила море и писала только его.

После смерти матери она воспитывалась в приюте, где попечительницей была старая художница, повредившая руку и лишённая возможности творить в полную силу.

Нерастраченный талант она направила на обучение девочек-сирот и сразу приметила среди них Гарделию, замкнутую и прибитую горем: та потеряла мать, а следом и отца.

Походила девочка на бледный и чахлый цветок, которому не хватало тепла и света. Была молчалива и неприветлива, но через рисунки можно было разглядеть ранимую и чуткую натуру: она изображала сцены спасения отца по-детски, схематично и только чёрным карандашом.

– Старайся, милая, – подходила к ней пожилая художница. – У тебя получается. Научишься передавать красоту моря – будешь этим зарабатывать на жизнь.

Малышка постепенно оттаяла, жадно впитывала уроки щедрой попечительницы – училась на картине делать воду живой и прозрачной, а волны – с игривыми белыми барашками пены.

– Твои работы пахнут водорослями и солью, – хвалила её мастер. – Картины будут нарасхват.

Так и получилось: через три года художница отвела девочку в лавку и познакомила с хозяином.

– Ториан! Это Гарделия – лучшая моя ученица. Посмотри её работы.

Лавочник недоверчиво глянул на худенькое существо с длинными волосами, грустным взглядом, развернул ткань, вытащил картины и ахнул.

– Не может быть! Это рука не ребёнка, а мастера!

Художница счастливо засмеялась: это были лучшие слова, подчёркивающие её талант учителя и сулящие ей бессмертие.

Через неделю Гарделия получила свой первый заработок.

Потом лавочник сразу выкупал все картины, зная, что продаст дороже отданных монет. Её картины висели в каждом богатом доме Островной части Эниграйта.

Юная художница подружилась с Торианом, а первая их встреча была десять лет назад. Десять!

Сейчас к нему и собиралась отправиться Гарделия.

* * *

Ториан поставил новые картины у стены и замер: ему показалось, что он на белом песке берега, собирает выброшенные приливом перламутровые ракушки. Заходит в воду, смотрит на морщинистое песчаное дно и плоских рыб, прикинувшихся пятнистыми камнями. Ныряет, любуется прозрачными куполами грациозных медуз. Содрогается от вида свирепых зубастых рыб, похожих на чудовищ подводного мира…

– Ты пишешь с каждым днём всё лучше и лучше, девочка! – он помотал головой, чтобы вернуться в свою лавку. – Я словно на море побывал.

Гарделия, сменившая мужскую рубашку и брюки на лёгкое платье в мелкий цветочек, улыбалась. Тоненькая, с волосами, заплетёнными в две косы, она напоминала домашнюю девочку, забежавшую полюбоваться забавными товарами сувенирной лавки: широко распахнутые, восторженные глаза светились наслаждением. Никто бы не подумал, что в самодельной сумке у неё меч, с которым она не расставалась.

– Пора тебе подписываться своим именем, – Ториан держал в руках полотно, на котором плывущая черепаха выпускала пузырьки воздуха, ловко пробираясь среди подводной травы. – Как живая…

Заскрипела старая деревянная дверь, вошёл парень в простой, но добротной одежде, в шляпе, надвинутой на лоб. Буркнул приветствие. Хозяин привычно кивнул и широким жестом обвёл витрины рукой.

– Всё – к вашему удовольствию – выбирайте.

– Что у тебя с рукой? – спросил Ториан девушку, заметив повязку.

Парень и Гарделия одновременно потрогали свои левые руки ниже плеча, заметили это и переглянулись.

Хозяин растерялся: гости напряглись и замерли, поедая друг друга горящими от ненависти и страсти глазами. Он отступил за витрину, подумал и скрылся в подсобном помещении – остерегался ссор.

– Я сейчас подойду, – пробормотал он сам себе, закрыл дверь и прислушался.

– Назови своё имя? – потребовал парень. Голос у него был не простолюдина, властный и жёсткий. – Иначе ты отсюда не выйдешь.

– Гарделия, – ответила девушка.

– Почему у тебя перевязана рука? Отвечай сразу!

– Порезалась…

– Так же, как и я? – со смехом переспросил незнакомец.

– Да. Прости, я не хотела. Это навык.

– Навык? Умение владеть оружием для умного полезно, а для глупого – смертельно.

«Для простолюдина парень изъяснялся слишком мудрёно». – Хозяин поднял брови, почесал затылок и прислонился к двери – она скрипнула.

– Уважаемый! – окликнул его Лиам.

Ториан болезненно сморщился. Пришлось выйти.

– Вот тебе монеты, пойди погуляй.

Хозяин удивился: столько монет он за день бы не выручил!

Обрадовавшись, сгрёб серебряные кругляши, вышел на шумную улицу: «Повезло-то как! И товар цел, и карман полон!»

Лавочник завернул в соседний бар, размышляя: «Кто ж это такой? Тайный агент? Явно переодетый. Девчонка его знает, значит, бояться нечего. Пусть пообщаются, дело-то молодое: вон как друг на друга смотрели!»

Он улыбнулся и заказал большую кружку бодрящей воды.

* * *

Как только за лавочником захлопнулась дверь, сдержанность покинула Лиама: он шагнул к девушке, смотрел на неё, приоткрыв губы, словно собираясь что-то сказать. Но заговорить не смог: горло сжала неведомая ему истома, рождённая сердцем. Горячая волна, обжигая внутренности, несколько раз пробежала по спине, захлестнула разум, погасила здравый смысл.

Гарделия не шевелилась: каждая клеточка её тела тянулась к парню, непонятному для неё, недосягаемому по статусу.

Она расширила ноздри, вдыхая его запах, терпкий, мускусный, перемешанный с ароматом морской соли.

Девушке приходилось сдерживать себя, чтобы не прислонить голову к его широкой груди – она уже наклонилась и закрыла глаза.

Лиам испытал будоражащий страх. Это была не трусость, не боязнь смерти, как на поле боя, – он научился отстраняться от лишнего, иначе бы давно погиб. Это был страх умереть, не познав чего-то нового, которое ему открывалось, а он сопротивлялся, придавив крышку таинственного сундука с чувствами.

– Гарделия… – прошептал он. Имя смешалось с названиями цветов, со словом «гордость», с перебиранием волнами камешков во время прилива.

«Лиам…» – хотела произнести она, но не могла, не смела, улетела с цветочным ветром, закачалась на лианах, обдуваемая со всех сторон свежестью.

Вспомнила, как он склонялся к цветам, бережно трогая листья и что-то им говоря. По щекам покатились большие и прозрачные слёзы, как капли тёплого дождя по упругим листьям. Нежность, не познанная ею в детстве, ласково обхватила её плечи, прошлась мягкой ладонью по волосам. Гарделия хотела, чтобы те слова, которые он прошептал цветам, были сказаны ей…

«Я плачу перед незнакомцем? Перед врагом? Да! И я хочу плакать», – голос, ей самой незнакомый, хрупкий, ликующий, лился из неё, приобретая бархатистые нотки, восторженно пробиваясь через каменную преграду жёсткости и напускной суровости.

Она осмелилась поднять голову и посмотрела в его глаза, светло-карие с янтарными точками, излучающие смятение и радость. Они вспыхнули – и она захлебнулась нектаром неги, как будто сделала слишком большой глоток сладкого сока.

Он приблизил лицо, не решаясь поцеловать её, – она ощутила его дыхание, потянулась губами к нему.

Лиам опомнился, сделал шаг назад, осуждая себя за легкомыслие.

– Зачем… Зачем ты порезала руку? – строго спросил он и заметил татуировку между большим и указательным пальцем: «МиП».

Гарделия отпрянула, словно её окатило холодной волной.

– Я хотела… Я хотела испытать боль. Как вы, – выпалила она, испугавшись и ругая себя самыми плохими словами, какие только знала, за несдержанность и искренность.

– Уходи, – тихо произнёс он. Отвернулся и сжал кулаки. Крикнул, разрывая в клочья сердце. – Немедленно уходи!

Она расширила глаза, резко развернулась, выскочила из лавки, глотая обиду, слёзы. Помчалась по тесной торговой улице. Сшибала встречных людей. Они посылали ей в спину проклятия.

Хозяин лавки, увидев в окно убегающую девушку, поспешил вернуться. Парень разглядывал товар. Желваки двигались. Он несколько раз глубоко вздохнул и стал совершенно спокоен. Показал кивком головы на картины Гарделии.

– Я возьму их. Все.

Ториан засуетился, обрадовавшись такой удаче, второй за день, стал заворачивать полотна в холщовую тряпку.

– Интересная манера рисования. Хотелось бы мне познакомиться с этим мастером, – задумчиво произнёс богатый покупатель, отсчитывая монеты. Увидел в углу подпись. – Передай этому Гарду: я зайду ровно через месяц в это же время.

Хозяин остался стоять с выпученными от недоумения глазами: «Они не знают друг друга. Ну и дела!» Он пошкрябал щетину на подбородке, засмеялся: «Передать Гарду? Ой, не могу! Гарду! Нужно Гарделии рассказать!»

* * *

К концу каждой недели у неё поднималось настроение: она вместе с товарищами подводила итоги набегов и распределяла монеты от продажи награбленного. Нужно было не забыть ни одного нуждающегося: они опекали стариков-виарийцев, доживающих свой срок в общей хижине на краю впадины, и женщин с детьми, оставшихся без кормильцев.

– Вожак! – к ней обратился хранитель запасов. – Тебе покупать лекарство для отца – возьми несколько монет.

– Не соблазняй. Мой ответ: «Нет!» – она нахмурилась. – А если узнаю, что кто-то припасает монеты для себя, – отрублю руку.

Она положила руку на меч.

Хранитель испуганно попятился: да, он знал про это. Был уже такой случай: один повстанец утаил две монеты – Гарделия лишила его двух пальцев на руке.

Сама никогда не притрагивалась к общим запасам, на отца деньги зарабатывала: писала картины. Они неплохо продавались – она этим тайно гордилась.

Творчество помогло ей несколько лет назад вызволить родителя: она подкупила управляющего колонией виарийцев и вывезла уже тогда больного от вечной сырости отца, преждевременно ставшего стариком. После осуждения ему неудачно пересадили жабры, это подорвало ему здоровье. Непривычно долгое пребывание под водой для него было губительно.

– Наказание болезнью мне дано не только за убитого губернатора, а ещё из-за несправедливого отношения к подводным жителям. Побывав там, я это понял: мы из людей сделали животных, – отцу с трудом давалась такая длинная речь, он начинал кашлять и задыхаться. – Я сам превратился в виарийца. Это справедливо: я заслуживаю смерти, как они.

«Мне нельзя попадаться врагам – отец без меня погибнет. Старики никому не нужны. Хотя какой он старик? Ему только тридцать шесть лет. – Гарделия была озабочена событиями последних дней. – Лиам поймал меня один раз, второй – не отпустит».

Упоминание имени губернатора всколыхнуло её: она ощутила горяче-холодную волну, которая от сердца зигзагами пробежала вниз, потом поднялась к горлу и нырнула обратно. Кровь в жилах забурлила, кончики пальцев покалывало, щёки запылали.

* * *

Лиам не находил успокоения. Загрузил себя работой, чтобы не думать о Гарделии. Граждане были в восторге: такого деятельного губернатора у них ещё не было.

Элита, живущая на парящих островах, вздохнула с облегчением: под ними плавали платформы с охраной, наблюдающей за поверхностью воды. Как только появлялся повстанец – его убивали или отлавливали.

На кровавое угощение собрались акулы. Они нарезали большие круги, постепенно их сужая, медленно кружили между плотами с охранниками, ждали раненых пловцов и не брезговали зазевавшимися служителями порядка. Торчащие плавники наводили ужас на всех.

Численность повстанцев сократилась, но и охранников не хватало. Начальник Онис забил тревогу: люди работали круглосуточно, засыпали на постах и падали, на радость хищникам, в воду.

– Губернатору стоит задуматься: его новшества приносят только вред! – стали шептаться в городе.

– Кто будет служить в охране? Кто захочет быть съеденным акулами? – возмущались женщины, боясь потерять мужей.

– Пусть уж повстанцы грабят богатых! – злорадствовали бедные.

На дне умирали старики-виарийцы, оставшиеся без поддержки: вылазки бунтарей заканчивались неудачей, монет не было. Тела умерших не хоронили – сбрасывали в глубокую морскую впадину: обитателям тьмы тоже хотелось есть.

* * *

Гарделия была в панике: нечем было помогать опекаемым, нечем кормить отряд. Подчинённые пока молчали. Собирали тропические плоды, чаще ловили рыбу. Но еды не хватало: рядом кружила охранная служба, не давая рыбачить.

Людей на острове осталось мало. Все были удручены гибелью товарищей и приближающимся неизбежным голодом. Назревал бунт. Нужно было принимать какие-то меры – какие, Гарделия не знала. Она была хороша в вылазках, отладила снабжение отряда, помогала старикам, но это было в прошлом. Сейчас всё изменилось, и к проблемам она была не готова.

– Будь ты проклят! – она горела ненавистью к новому губернатору, её разрывало желание его увидеть и жажда его смерти. Как совместить это в одном сосуде – сердце, она тоже не знала.

Ответ искала в творчестве, поверяя холсту и кисти свои мысли.

Она писала, писала картины!

Выплёскивала энергию и страсть на полотно.

Ругала себя.

Гасила неконтролируемый огонь в душе.

Хотела увидеть Лиама хоть издалека!

Приземляла своё желание творить: на вырученные от продажи картин деньги можно было как-нибудь продержаться.

* * *

Переодевшись в простолюдина, Лиам прогуливался по городу. Зашёл на базар, потолкался среди торговцев, которые всегда всё знали. Услышал много интересного про себя. Оно было неприятным и оскорбительным.

Посмотрел на цены в лавках – они выросли: рыбаки боялись выходить в море, с материка редко привозили овощи, фрукты, а своих, выращенных здесь, не хватало.

Он пониже натянул шляпу, спрятав глаза.

«Как всё отлично начиналось! Было равновесие между хорошей жизнью и плохой. Богатые отдавали излишки, бедные этим довольствовались. Было тихо. Гарделия сказала, что мир устроен несправедливо. Но это с её точки зрения – ею двигала обида. А сейчас? Что изменилось сейчас? Богатые остались богатыми, бедные – бедными. Только первые перестали „делиться“! А делиться их заставляла юная бунтарка!»

Лиам вздохнул: «Что я не учёл? Появление акул? Приходят монстры, которых я боюсь! Скоро появятся драконы – санитары моря. Уж они-то установят справедливость. Это будет расплатой за мою самонадеянность и гордыню!»

Он шёл по набережной, которая была почти пуста: редко кто отваживался гулять – боялись хищниц, которые патрулировали гавань.

Чёрные плавники медленно резали ровную поверхность моря, застывшего перед бурей.

Рыбаки отводили свои судёнышки, катера от пирса, бросали якоря в тихих бухточках, спешно возвращались на лодках, затаскивали их подальше от воды на берег.

Небо придавливало город тёмной ноздреватой лепёшкой. Сквозь дырки в облаках солнце бросало шпаги лучей.

«Небо когда-нибудь раздавит и меня, а солнце проткнёт, как бабочку, и засушит для коллекции, – мрачно думал Лиам, наблюдая, как волны становятся всё злея. – Это моё поражение. Девчонка победила. Хорошо, что об этом знаю только я».

* * *

Джунгли волновались: надвигался шторм, а значит, сильный ветер начнёт рвать листья, гнуть деревья – пришло время всем обитателям укрываться.

Гарделия стояла на любимом камне, вглядываясь в море: нужно было обязательно добраться до города, купить продукты и вернуться. Непогода могла взять их в плен на несколько дней.

«Рискну!» – решила она, загрузила картины и вывела лодку из укрытия.

На середине пути она поняла, что совершила безрассудный поступок: захлёстывало со всех сторон, приходилось вычерпывать.

«Хорошо, что картины надёжно укрыты от воды. Их обязательно нужно довезти и продать! – Гарделия с благодарностью вспомнила старую художницу. – Надо её навестить. Жива ли?»

Возвращаться не было смысла: на острове остались голодные люди, припасов мало, вернётся она – появится ещё один рот.

Она вглядывалась в сторону города. Уже виднелись строения. Лодка попала в течение, которое подхватило её и помчало в нужном направлении.

Гарделия повеселела: «Удачно получилось, иначе я бы не выгребла и меня вынесло бы в океан».

Лавка была открыта. Хозяин, посапывая, дремал за прилавком.

– Торин! – позвала Гарделия, оглядываясь: её картины были проданы – ещё одно везение! Значит, проблем с новыми не будет. – Торин!

Лавочник открыл глаза, улыбнулся, обрадовавшись.

– Гарделия! В такую погоду! Привезла? Хорошо! А то продавать уже нечего.

Она размотала ткань и поставила полотна, как всегда, у стены.

– Ух ты! – Торин восхитился. – Что-то свеженькое!

Да, сюжет картин изменился: бескрайнее море, бегут два небольших парусника, обгоняя друг друга. Их движение передано так искусно, что кажется, стоишь на палубе, в лицо бьёт ветер, брызги освежают, азартно подгоняя: быстрее, быстрее!

– А тот парень, помнишь, с которым ты разговаривала, хочет с тобой познакомиться. Скупил все твои картины! – хозяин засмеялся. – Он думает, что ты мужчина – Гард!

– Надеюсь, ты меня не выдал? – тревожно улыбнулась девушка.

– Нет, что ты! У нас же уговор. Кстати, картины мужчин лучше продаются. – Он опять засмеялся.

* * *

Гарделия сложила монеты в мешочек, спрятала на груди под платьем, на плечо повесила сумку с мечом.

На улице торопливо бегали горожане, заскакивая в лавки, запасались продуктами на несколько дней.

Ветер усиливался.

«Придётся задержаться. – Она посмотрела на небо: оно почти соприкоснулось с морем. – Навещу-ка я художницу, пока есть время. Если она разрешит, то и переночую».

На набережной пронзительно закричала женщина. Все оглянулись: малыша смыла волна. Мать металась, не решаясь прыгнуть за ним. Она приседала, хваталась за голову, падала на колени.

Один из прохожих, скинув шляпу, бросился вниз, сделал несколько сильных гребков, схватил малыша.

Зеваки ахнули и отступила: у пирса показалась голова морского дракона. Он вытянул длинную шею и внимательно наблюдал за мужчиной, который держал малыша и рассчитывал, как безопасно подплыть к пирсу. Волны шли косо, разбиваясь о камни с правой стороны. Смельчак не видел дракона, он поплыл влево, где между пирсом и набережной оставался ещё спокойный уголок.

Толпа стала кричать, указывая на дракона, – мужчина помахал в ответ, думая, что народ приветствует его.

Дракон погрузился в воду.

Мужчина, поднявшись на волне, закинул малыша на пирс. Его самого отбросило в море. Люди подхватили ребёнка и отбежали. Смельчак готовился со следующей волной выброситься на пирс, но его за куртку схватил дракон и высоко поднял. Толпа издала истошный крик, все закрыли глаза.

С пирса на дракона прыгнула тоненькая девушка в голубом платье. Она сжала ногами его горло, выхватила из сумки меч и полоснула по горлу. Пасть монстра разжалась – мужчина выпал и ушёл под воду. Девушка нырнула за ним.

Дракон, изрыгая кровавую пену и безумно вращая глазами, боролся за свою жизнь с волнами, которые били его о камни набережной. Он издал предсмертный крик, захлебнулся, и его сразу стали рвать акулы.

Душераздирающее зрелище отвлекло народ от переживаний за мужчину и девушки, а они уже лежали на пирсе, кашляя и отплёвывая солёную воду.

– Гарделия? – мужчина убрал со своего лица длинные светлые волосы, разглядывая девушку.

– Лиам? – она побледнела и задрожала, с трудом поднялась на ноги.

– Не уходи, – он протянул к ней руку.

– В прошлый раз ты мне сказал другое, – Гарделия вспыхнула.

– Не уходи… – прошептал он и потерял сознание – она увидела на его спине рану: дракон вместе с тканью от куртки вырвал кусок мяса.

– Помогите! – закричала она так жутко, что перекрыла шум волн. – Помогите! Губернатор ранен!

Находящийся недалеко патруль охранников, высматривающий в толпе Лиама, бросился к ним. Начальник Онис, увидев растерзанного губернатора, позеленел, наклонился к нему.

– Отзови посты от островов… – прошептал Лиам. – Больше не ставь…

Он опять закрыл глаза, губы побелели.

Его уложили на носилки.

– Где она? – Лиам пытался приподнять голову.

Онис оглянулся: девушки нигде не было.

Губернатор в руке сжимал голубой шарф с маленькими дельфинами.

* * *

Несколько раз постучали деревянным молотком, висящим возле входа.

Шаркая тёплыми тапочками, пожилая женщина медленно продвигалась к двери.

– Кто там? – она сказала так громко, как могла.

Молчание. Раздаётся только стон.

– Ветер. – Старушка покачала головой. – Шторм будет.

Развернулась – кто-то громко всхлипнул.

Прислушалась: плачет девочка.

Дрожащими и от волнения, и от старости руками художница отодвинула засов, повернула ключ и приоткрыла дверь.

– Гарделия?! – воскликнула она. – Крошка, что случилось?

Она стала осторожно открывать дверь, потому что девушка сидела на полу и клонилась в комнату с каждым скрипом ржавых петель.

Перенести её на кровать старушка не могла, звать соседей было неудобно. Она сняла с себя шерстяной платок и укрыла Гарделию, а когда та очнулась, они вместе маленькими шажками дошли до дивана.

Девушка была настолько холодной, что у пожилой женщины замёрзли пальцы.

– Ой, простынешь, милая. Пойдём греться.

Старушка посадила её в горячую ванну. Принесла травяной чай. Девушка дрожала, что-то невнятно рассказывая. Зубы стучали о кружку. Она сделала несколько глотков и успокоилась.

– Что же ты, девочка моя, в такую погоду в воду полезла? – старушка погладила её по голове. – Заболеешь ведь.

– Так получилось. – Гарделия прижалась к её руке, замерла и поцеловала. – Простите, мастер, мне больше не к кому идти.

– Ой, что ты! Ты мне как дочка. – Художница всхлипнула. – Моих-то детей забрало море.

Девушка закрыла глаза. От мыла пахло цветами. Вспомнилась мама: она смеялась, закидывая голову, брызгалась, делала ей шапочку из пены… Лицо матери не вспомнилось, черты сгладились, а смех остался. Гарделия заплакала.

– Мама, мамочка, – простонала она.

Художница зарыдала, закрывая лицо полотенцем. Она поцеловала девушку в лоб, тяжело поднялась со стула и вышла.

* * *

– Гарделия… Гарделия… – позвал Лиам.

Сиделка поменяла ему повязку на лбу. Сделать это было нелегко: губернатор лежал на животе, у него был жар и лихорадка. Он пытался перевернуться на спину. Когда это удавалось, корчился, терял сознание от боли.

– Гарделия… – снова застонал Лиам.

Сиделка взяла уголёк и на доске, установленной охраной, напротив записи «Звал Гарделию» поставила третью палочку.

Вечером пришёл начальник Онис, посмотрел отметки: имя девушки упоминалось каждый день по несколько раз.

«Кто она? – он задумался: среди элиты такой не было. – С кем-то познакомился в городе? Поэтому предпочитает ходить в одиночку?» Про девушку, спасшую Лиама возле набережной, он не вспомнил.

Лиам проснулся, скосил глаза: из-под подушки выглядывал голубой шарф с дельфинами – он прижался к нему щекой.

* * *

– Слава морю! – Гарделия обрадовалась, что шторм не утащил её лодку.

Она возвращалась на остров, пробыв три дня у попечительницы.

За это время погода установилась: наступили тёплые дни, море успокоилось, мурлыкало котёнком, ласкаясь к берегу.

Свою сумку и меч девушка потеряла во время схватки с драконом, а сейчас за спиной у неё висел мешок из грубой ткани, расписанный старой художницей маленькими резвящимися рыбками. А внутри лежали драгоценные камни, украшения – подарок.

– Возьми, дочка. Не сегодня завтра отойду я в мир иной, найдут моё тело, а дом разграбят. Я не хочу, чтобы заработанное мной пропало. Возьми-возьми, тебе они пригодятся. В случае чего сможешь продать. Не спорь! Я обижусь, – старушка пристроила мешок на спину Гарделии. – Будет время – заходи, девочка моя. Я буду тебя ждать. Пусть море охраняет тебя…

Гарделия оттолкнула лодку от берега. Возвращаться было труднее, приходилось грести против течения. Выйдя на свободную воду, она вздохнула: «Продержимся! Продадим драгоценности и продержимся!»

Повстанцы встретили её криками радости: вожака не было три дня, все думали, что она погибла в шторм. Гарделия раскрыла мешок и подкинула горстку ювелирных изделий. Они блеснули на солнце.

– Слава морю! Слава морю! – воскликнули измождённые голодом люди.

Снарядили несколько мужчин в город: продать камни и купить провизию.

– Мне нужен меч – мой утонул, – Гарделия тронула за плечо старшего группы.

– Сделаем! – весело ответил тот.

– Вожак! Охрану с островов сняли, – доложили ей разведчики. – Акулы ушли.

Гарделия усмехнулась: «Ты проиграл, Лиам!»

– Сегодня пусть отправится малая группа. Посмотрим, не ловушка ли это, – она отдала приказ и направилась в пещеру: нужно навестить отца. – Да, забыла сказать: дворец губернатора не трогайте. Я завтра отправлюсь туда сама.