Элленир: песнь Серинталя

Рядом, на краю круга, в тени у стены. Настоящий.

Такой же, как во сне.

Глаза – те же. Внимательные. Чуть грустные. Как у того, кто помнит слишком много.

– Привет, – сказала она. – Ты… останешься?

Он не ответил. Просто подошёл ближе и лёг рядом.

Тишину нарушил Кайр, появившийся с другой стороны круга с вяленым мясом в одной руке и чашкой в другой:

– Ну наконец-то. А то я уже начал думать, что у нас коллективные галлюцинации.

Нерри хмыкнула:

– Даже галлюцинации у нас с характером.

– И с глазами, – добавил Тейн, не глядя. – Которые видят лучше, чем мы иногда.

– Надеюсь, он не храпит, – сказала Эльта, поглаживая волка по загривку.

На что волк открыл один глаз. И снова закрыл – с видом существа, которое умеет проигнорировать ироничное человеческое.

– Всё. Принят, – подвела итог Нерри. – Не храпит. Не возражает. Выдержал проверку юмором.

Эльта смотрела на него долго, не отводя взгляда.

Будто читала историю – строчка за строчкой – вписанную в шерсть, в походку, в тишину между вдохами.

Волк был не просто волком.

Рийвен.

Имя пришло, как будто из глубины, где спят забытые слова.

Оно не требовало подтверждения. Оно было правдой.

– Рийвен, – повторила она. – Добро пожаловать.

Он поднял взгляд. В нём – безмолвие, путь, одиночество. И – стая.

Он не был питомцем. Он был отражением. Тенью её силы.

Словом, которое не нуждается в голосе.

Приходит – когда нужно. Исчезает – когда надо пройти самой.

И всегда… возвращается.

Свет в проёме впереди стал ярче.

Теперь они были не вчетвером. А впятером.

С волком.

С памятью, которая выбралась из круга.

С шагом вперёд.

И этот шаг уже не был одиночеством.

А если и был – то из тех, что не пугают, а собирают силу перед следующим.

Глава 7

Лес Эха

Лес возник не сразу. Сначала был запах – свежий, влажный, как после дождя, которого никто не ждал. Потом – ритм. Не пение птиц, не шелест травы, а дрожь, будто лес дышал в такт с их шагами. Только когда тень от первого дерева упала на песок, Эльта поняла: они дошли до границы.

– Это он? – спросила она у Тейна.

– Лес Эха, – коротко кивнул тот. – В нём не говорят. В нём слушают.

Рийвен остановился первым. Его шерсть чуть поднялась, уши насторожились. Он сделал один шаг – и замер. Потом ещё. А потом – исчез между стволов.

– Он знает дорогу? – спросила Эльта.

– Он не ведёт. Он проверяет, – сказал Кайр. – Если он не вернётся, значит, ты не готова идти.

Она кивнула, но внутри кольнуло. А вдруг не вернётся? А вдруг… она опять останется одна?

Но он вернулся. Без звука. Просто появился из леса и остановился напротив. Глаза – янтарные, как первое солнце на горных склонах. Он посмотрел на неё и пошёл вперёд. И она пошла за ним.

Шаг в лес – как вдох. Воздух менялся. Становился плотнее. В нём было меньше света, но больше цвета. Меньше запахов – но каждый точеный, глубокий, как воспоминание, которое не пускает.

Каждый шаг – отзвук. Каждое движение – эхо. Не звука. Чувства. Мысли. Памяти. Эльта вдруг поняла: здесь слышат не уши.

Лес стоял будто бы в напряжённой тишине. Ни птиц, ни треска веток – только шелест, как будто кто-то дышал сквозь листья. Эльта не шла – она проскальзывала, стараясь не потревожить. Не из страха, а из ощущения… будто она в храме.

На повороте тропы деревья вдруг плотно сомкнулись, и где-то в глубине ветвей, совсем рядом и бесконечно далеко, прозвучало:

– Сер…

Шёпот. Едва уловимый, как имя, которое почти забыл. Эльта обернулась. Никого.

– Ты слышишь?..

Это уже не было голосом. Это было изнутри уха, изнутри груди. Как будто мир задал вопрос, но не ожидал ответа.

Она сделала шаг назад. И в этот момент шорох утих, листья затрепетали, и всё стихло – даже собственное дыхание.

Сер…

Слово звенело в ней, как сон, ускользающий до того, как успеешь его назвать. Она вдруг поняла, что знает это имя, но не знает, откуда. Оно лежало где-то глубже мыслей, в тени её настоящей памяти.

– Сирин? Селар? Сэран?.. – перебирала Эльта вполголоса, как будто перебирала струны, надеясь на правильный аккорд.

Но лес молчал. И только одна фраза всплыла из ниоткуда, как старинная загадка:

– Имя будет названо тогда, когда ты станешь тишиной.

И тогда лес заговорил. Не словами. Сначала – шелестом. Потом – стоном. А потом… её голосом.

– Зачем ты пришла?

Она обернулась – но никто не говорил. Это был не вопрос. Это было… повторение. Голос, который она когда-то произнесла. Или хотела. Или боялась. Лес Эха начинал петь её собственную песню.

Сначала пришло лицо. Из темноты. Мамино. Улыбка натянута, голос мягкий, как всегда, но в глазах – тревога. Она не помнила, сколько ей было лет тогда. Но точно помнила фразу:

– Ты же умная девочка, правда? Подумай, что скажут другие люди. Не надо меня позорить.

И следующая тень в лесу – она сама. Малышка. Сжавшая руки в кулаки. Не из силы – из безысходности.

Шорох из глубины будто откликнулся на её боль. Эльта остановилась.

– Это не страх. Это было. Я… помню.

– Тогда зачем ты пришла? – повторил лес.

И тут ударило. Словно кто-то разжал её грудную клетку изнутри. И вместо воздуха – плач. Не её. Но знакомый. Детский. Сдавленный. Похожий на её собственный, когда-то. Или – на тот, что она подавила.

– Стой! – крикнула она. – Хватит! Я не ребёнок! Я не обязана…

Рийвен подошёл. Касание морды к её ладони – и всё затихло. Лес Эха слушал. И она – дышала.

– Я пришла, чтобы услышать. Но не утонуть.

Деревья шевельнулись. Шорох. И тишина. Принятие. Лес не уничтожал. Он вспоминал вместе с ней. И первый шаг был сделан.

Она остановилась у дерева, прикоснулась к шершавой коре – и вдруг заметила: к её сапогу прилип лист, похожий на ухо. Причём левое. Нерри бы сказала, что лес так слушает в ответ. Эльта усмехнулась про себя – даже здесь не обошлось без странных намёков.

Но лес не закончил. Он не знал жалости. Он знал – глубину.

Следующим было зеркало. Не настоящее – чувство. Отражение. В каждом стволе, в каждой тени – лицо. Её лицо. Но чужое. Слишком уверенное. Слишком громкое. Как будто кто-то другой жил её жизнью. Работал, говорил нужные слова, улыбался там, где хотелось кричать.

– Ты ведь хотела нравиться. Быть хорошей. Успешной. Удобной, – шептал лес её же голосом. – И ты старалась. И забыла, кто ты.

Перед ней мелькали сцены – работа, за которую не болело сердце. Отношения, в которых нужно было притворяться. Праздники, где она смеялась не своим смехом. И ещё – моменты, где она осмеливалась быть собой. Высказывала то, что чувствовала. Делала, что хотела. И в ответ – тишина. Или раздражение. Или отстранённые взгляды, как будто её желания были слишком громкими, чтобы их слышать.

– Ты пыталась. Ты показывала себя. Но мир молчал. Или говорил: «Помолчи».

– Сколько раз ты сказала «да», когда хотела уйти?

– Сколько раз ты промолчала, когда было больно?

– Сколько раз ты выбрала не себя?

Эльта стояла, и плечи тряслись. Не от страха. От узнавания. Сердце билось, как будто его пытались разбудить. Не от ужаса – от правды. Слёзы лились сами.

– Это больше не я, – выдохнула она. – Это… было. Но теперь так не будет.

Слова дрожали, как лёд, долго державшийся под солнцем. И всё же треснувший.

И тогда пришло чувство. Не облегчение – опустошение. Как будто кто-то вымел изнутри всё лишнее: старые роли, чужие маски, ожидания. Осталась она. Глубинная. Без украшений. Без защиты.

Тишина. А потом – один звук. Щелчок. Как будто открылась дверь. Внутри. Что-то отпустило. Как будто цепь соскользнула с сердца.

И внутри стало тихо. Но не пусто. А спокойно. Как утро после грозы.

И в этот момент – голос. Не внешний. Её:

– Я есть. Я здесь. И я слышу.

Рийвен тихо зарычал – не угрожающе, а как утверждение. Как будто он услышал это вместе с лесом. И согласился.

И тогда лес зазвучал по-новому. Не эхом боли – эхом силы. Не воспоминанием – возможностью. Она больше не была гостьей. Она была частью этого места.

И шагнула дальше.

На выходе из леса её ждали. Кайр, Тейн, Нерри. Стояли молча – не потому что не знали, что сказать, а потому что чувствовали: момент требует тишины.

Эльта вышла из теней, как будто несла за спиной саму ночь. Лицо было бледным, но глаза – сияли. Не блеском победы. А светом узнавания.

– Всё в порядке? – спросил Тейн, и голос его прозвучал мягче обычного.

Эльта кивнула.

– Я теперь лучше знаю, кто со мной в этом пути, – она погладила Рийвена по шее. – И кто – я сама.

Нерри чуть улыбнулась:

– Лес возвращает то, о чём ты сама боялась вспомнить.

Кайр смотрел долго, потом хмыкнул:

– Ну, если ты после Эха ещё жива – значит, точно не просто так к нам пришла. Выдержала всё это без истерик. Что, кстати, редкость – у нас даже деревья терапию прошли.

Нерри шагнула ближе, коснулась локтя Эльты и тихо сказала:

– Главное – ты слышишь себя. А остальное… догонишь по дороге.

Эльта не ответила. Но в её шаге стало больше устойчивости.

Словно лес не просто отпустил её, а вложил что-то незримое – не силу, не знание, а разрешение. Идти. Не убегая, не оглядываясь. А принимая. Свою правду. Себя.

В дыхании – спокойствие. В молчании – смысл.

Их шаги растворялись в тишине – уже не как бегство, а как выбор.

Шла не та, что вошла в лес.

Шла та, кто вернулась к себе.

Вперёд – в себя, в путь, в то, что станет новым началом.

Глава 8

Башня Безмолвия

Башня появилась внезапно – как будто выросла из скалы, пока они не смотрели.

– Ага, типичная башенная подстава, – пробормотала Нерри. – Пока отвлёкся на жажду – бац, архитектурное озарение.

– Ну хоть не очередной лес, – откликнулась Эльта, вытирая лоб. – Я уж думала, нас прокляли на вечный поход в духе «шагай и очищайся».

Кайр хмыкнул:

– Местами – тише, чем кладбище. Здесь даже мысли звучат слишком громко.

Тейн кашлянул и пробормотал:

– Особенно если у кого-то мысли крикливые.

– Это был намёк? – прищурилась Нерри.

– Это был отчёт, – вздохнул Тейн.

– Это просто у меня мысли с огоньком, – невозмутимо ответила Нерри, вытаскивая из сумки сухофрукт. – И кто-нибудь, пожалуйста, скажите башне, что внутренний диалог можно вести потише?

– Спасибо, капитан загадочность, – буркнула она и кивнула Рийвену.

Рийвен в этот момент зевнул, обнажив зубы, и фыркнул.

– Он считает, что мы драматизируем, – перевела Нерри с «волчьего».

– Он вообще считает? – удивилась Эльта.

– Иногда. Особенно в час кормления.

Волк молча прошёл вперёд, как будто знал дорогу. Как будто вообще всё знал – просто молчал из принципа.

Башня стояла одна, будто позабыла, что когда-то принадлежала миру. Ни дорог, ни стен, ни намёка на то, что здесь жили. Камень – гладкий, серый, с прожилками, будто тронутыми молнией. И на его поверхности – символы. Прозрачные. Полустёртые. Но в одном из них Эльта увидела: Ser – n—th – l.

Сердце стукнуло дважды – слишком громко. Словно башня услышала и отозвалась.

– Я это видела. Где-то. Или чувствовала.

– Слушай дальше, – сказал Тейн. – Здесь слышат не уши, а всё, чем ты дышишь.

Кайр скрестил руки на груди:

– У некоторых дыхание – это один сплошной внутренний монолог.

Тейн фыркнул:

– Ты просто завидуешь, что в моей голове интереснее, чем в твоей.

Внутри – ступени. Узкие, как дыхание перед слезами. Они поднимались в тишине. Только шаги и дыхание Рийвена. Воздух становился гуще с каждым витком.

На одном из поворотов Эльта вдруг остановилась:

– Я только сейчас поняла. Мы лезем вверх, чтобы… помолчать?

Кайр пожал плечами:

– Не всё можно крикнуть. Иногда самое важное приходит в тишине.

– А если я в тишине слышу мысли про еду? – невинно поинтересовалась она.

– Значит, ты ещё не готова к просветлению.

– Значит, я точно живая, – пробормотала Эльта и пошла дальше.

Позади раздался голос Нерри:

– Если кто-то встретит просветление по дороге – передавайте привет. И пусть оно прихватит булочку!

На вершине был зал. Пустой. Один круглый зал, выложенный серым камнем. Ни света, ни окон. Только ощущение – будто всё замерло.

Рийвен остался у входа. Эльта шагнула внутрь – и мир стал тише. Не просто звуки исчезли. Пропала тревога. Ожидание. Даже дыхание стало не её, а… частью чего-то большего.

Она села. Оглянулась по привычке – и закрыла глаза.

И услышала. Себя.

Не голос. Не мысли. Суть.

– Я боюсь.

– Я устала.

– Я всё ещё хочу…

Мысли не осуждали. Они звучали и затихали. Как будто башня принимала её такой, какая она есть. Или она – принимала себя.

Спустя неведомое время она открыла глаза. Камень под ладонями был тёплым. Башня не изменилась. Но внутри что-то стало… тише. Чище. Как будто кто-то навёл порядок и оставил чайник на плите.

– Пора, – тихо сказал Кайр.

Эльта встала. Губы дрогнули:

– А ты молчаливо талантлив, – усмехнулась она. – С таким набором молчаливых талантов можно устраиваться в библиотекари башни.

– Я стараюсь.

И они пошли вниз. Вперёд. В тишину, в которую теперь можно было не прятаться, а жить.

У подножия башни их ждали Тейн и Нерри. Оба выглядели иначе. Тейн будто сбросил десяток лет – взгляд стал яснее, осанка ровнее. А Нерри, обычно живая и болтливая, стояла молча, с прижатой к груди ладонью. Как будто всё ещё слышала, что сказал ей камень.

– Вы тоже… слышали? – осторожно спросила Эльта.

– Каждый – своё, – кивнул Тейн. – Но главное – теперь тишина внутри не пугает.

Нерри посмотрела на Эльту и вдруг улыбнулась:

– Ты была не одна там, знаешь? Башня помнит всех, кто искал. Ты просто… пришла, когда она была готова ответить.

Эльта кивнула. Что-то в ней действительно стало другим. Глубже. Спокойнее. Меньше спешки. Больше ясности.

И пока они собирались в путь, она подумала: а ведь раньше она боялась тишины. А теперь – благодарна за неё.

Они шли от башни медленно, почти церемониально. Словно не просто уходили – а несли что-то, чего нельзя уронить. Тишина ещё не рассеялась – она оставалась с ними, дышала на затылок.

– Башня не говорит, – заметил Тейн, поправляя ремень с флягой. – Она отслушивает. До самого костного мозга.

– Ну, теперь я точно знаю, что мои кости болтливые, – отозвалась Нерри. – Но, знаешь, они вроде бы впервые меня услышали.

Эльта усмехнулась:

– Потрясающе. Мы пришли в башню, чтобы молчать, и выходим с монологами.

– Это уже диалог, – тихо вставил Кайр. – С собой.

И на какое-то время им больше не нужно было говорить. Они шли.

И каждый шаг был не уходом – а возвращением.

К себе.

Глава 9

Имя, которое прячется

Они вышли к озеру в сумерках – когда день уже не день, а ночь ещё не ночь. Ветра не было. Ни звука. Только вода, будто натянутая мембрана между мирами.

– Это… странно красиво, – пробормотала Эльта. И почти сразу добавила: – Опять какое-то ощущение, будто мне это уже снилось.

Рийвен остановился первым. Его шерсть вздыбилась, но не от страха.

Позади Нерри прошептала:

– Ох, как я не люблю водоёмы, где слишком тихо. Они или волшебные, или в них кто-то живёт. Обычно оба варианта – плохие для причёски.

Волк смотрел на гладь, не мигая. Эльта встала рядом. Остальные остались чуть поодаль – слишком тихо здесь, слишком зыбко.

Она посмотрела в воду. И увидела… себя. Но не так, как рабочим утром, в старой квартире. И не так, как недавно – в броне и с хвостом. Сейчас отражение было… ближе. Настоящее. Лицо то же, но взгляд – старше. Волосы – распущенные, развевающиеся от несуществующего ветра. А рядом – будто мелькнул силуэт волка.

Она вздрогнула.

Вода дрогнула вместе с ней. И на её поверхности проявилась надпись. Странная. Изломанная. Словно кто-то пытался вспомнить слово, которого не говорил тысячу лет.

– Что это?..

Она не знала. Но внутри откликнулось. Что-то тёплое, упрямое, как внутренний голос, который слишком долго молчал.

– Я здесь, – прошептала она. Не как магия. Не как вызов. Как напоминание себе.

И тогда – всплеск. Позади, в зарослях.

Рийвен рванулся. Эльта едва успела выхватить нож.

Из кустов вывалились двое: ферраны, но странные. Глаза стеклянные, движения рваные. Как будто ими кто-то управлял. Один бросился на Эльту, второй – на Кайра, который подоспел с другой стороны.

– Засада?!

– Не знаю, кто они, – бросил Кайр, – но они не сами по себе!

Эльта пригнулась, ускользая от удара. Земля под ногами словно шептала ей, где наступить. Волк прыгнул, сбив одного нападающего в сторону. Эльта развернулась и ударила. Не в сердце – в точку, где почувствовала разлад.

Фигура замерла. Потом рассыпалась в прах. Словно была не плотью, а песочной оболочкой.

– Иллюзии? – спросила она вслух. – Или что-то хуже?

Остался один. Он завыл. Не от боли. От злости. Или страха. Потом – исчез. Ветер поднялся. Озеро вновь стало гладким.

Эльта стояла, тяжело дыша. В её ладони всё ещё дрожал нож.

– Я здесь, – повторила она. Уже громче.

И озеро, кажется, согласилось.

Плеск воды стал глубже. Эхо шороха пробежалось по поверхности, как будто кто-то невидимый провёл ладонью по её границе. Из глубины начали подниматься мерцающие образы – не лица, не сцены, а ощущения. Тепло первого признания. Острота боли, когда не услышали. Радость от глупого, но своего выбора.

Эльта замерла. Это не были её воспоминания буквально – но они отзывались внутри. Как если бы озеро помнило то, что она сама оттолкнула. Забыла. Или не приняла.

– Так ты и есть… моё зеркало, – прошептала она.

Озеро дрогнуло. Из глубины поднялся один-единственный лист. Серебристый. С тонкой прожилкой по центру. Он лёг у её ног, как знак. Она наклонилась и осторожно взяла его в ладонь.