Север

Глава 2

Если за чем и стоило приезжать в Центр, так это за его атмосферой. Даже ночью улицы были освещены множеством фонарей. На новый год даже продолжали вывешивать праздничные гирлянды и ставили ёлку. Будто всем хотелось представить, что всё ещё мы живём нормально и даже так, как раньше. Это могло длиться ещё долго, пока не сломаются последние огоньки и не остановится электростанция. Но что будет тогда? Тогда, когда последняя маска будет сброшена? Сможет ли тогда Костик дальше успокаивать людей и поддерживать порядок? Увы, на каждый перекрёсток не поставить по пулемётному гнезду, а за каждым пулемётчиком не посадить комиссара. Центр – это, наверное, последний островок мира и благополучия, хотя и мало напоминает остров Утопия. Однако не нужно быть провидцем, чтобы понять, какая же лажа эти улыбающиеся зайчики и кошечки, старательно вывешиваемые каждый год. Каждый раз видно всё больше облезшей краски, что подчёркивает остекленевший и пустой взгляд этих праздничных украшений. Этот взгляд передаётся и людям, которые всё больше отдаляются друг от друга и взгляды из-подо лба становятся хищнее и злее. Такой приятный фасад, но как же горестно осознавать, что это всего-навсего симулякр, пытающийся мимикрировать под благополучное общество. Такое понимается почти на инстинктивном уровне. Центру осталось недолго.

Мне нужен был Лебединский рынок, который был совсем недалеко. Ещё в самом начале владелец крупнейшего в городе магазина выставил круглосуточную охрану и вскоре в него же и переехал жить вместе с семьёй. Просидев на ящиках с тушенкой и водкой, он быстро прикинул перспективы и поначалу сидел, там почти не подавая признаков жизни, за исключением огня на поражения при приближении мародёров. Пережив самые кровавые месяцы установления нового мира, начал потихоньку приторговывать и вскоре стал одним из богатейших людей города. Уже во второй раз. Охраны стало больше, почти небольшая армия по сегодняшним меркам. Каждый – двухметровый лоб с автоматом в бронежилете. Дневному обороту позавидовал бы даже совет и не просто так Центр хотел наложить лапы на этот канал. Вот только канал был слишком серьёзным и без боя сдаваться не собирался. Так и идёт эта холодная война, иногда переходящая во вполне себе горячую с потерями с обоих сторон, что признаётся обоими сторонами как досадное недоразумение. Как бы Лебедь ни хотел стать полноправным хозяином своей половины города, он не был дураком и понимал, что даже победа в схватке с Центровиками была бы пирровой. Людей чтобы отбить накаты со стороны Комбината или поселковых с заречными и так хватало со скрипом, а значит этим двум силам приходилось уживаться друг с другом. Сошлись на небольшом проценте, который платил бизнес за защиту от соседей.

Почти вся парковка была заставлена, протолкнуться было нереально. Пришлось встать у самого края гарантированно охраняемой от беспредельщиков зоны и надеяться, что даже ошалевшая от голода босота не рискнёт обкрадывать прицеп на виду у охранников Лебедя. Предстоял досмотр под прицелом АКМ-а, направленного как кажется прямо точно в пузо. Крепкие руки методично обмолотили каждый сантиметр подрагивающего тела через толстый слой одежды, хмурые глаза под чёрной маской докопались до фляжки с чаем, однако вскоре, я уже был за дверьми. Почти всё внутреннее пространство было забито людьми. Одни сидели и торговали, другие сновали от лотка до лотка и покупали. По пути до нужного человека пришлось побороть внутреннего транжиру, ведь попадались такие вещи, которые грех было не унести в сидоре.

– Доброго утра вам, Пётр Семёныч!

– О, Валера! И тебе не хворать, дорогой! Какими судьбами?

Семёныч был другом отца и хорошим дядиным знакомым. Мастер был на все руки, да и чего греха таить – отличным мужиком, хотя возраст гораздо выше пенсионного давал о себе знать. Ещё год назад, когда они вместе заезжали сюда у него ещё не так сильно тряслись руки и залысины были гораздо меньше.

– Я от дяди к вам, он попросил заехать.

– Ах, я старый дурак. Совсем забыл.

Старик принялся рыться в своих многочисленных сумках, расстёгивал какие-то кармашки и рылся в тряпках. Наконец он достал небольшой серебристый прямоугольник, чем-то напоминавший плеер, который у меня раньше был. Тем не менее на нём не было ни дисплея, ни кнопок, даже намёка на нечто подобное. В руке он ощущался увесисто и приятно, так обычно чувствуется нечто очень нужное и дорогое.

– Это нужно отвезти в Заречный и передать человеку, которого зовут Бесом. На твоём месте, я бы прямо сейчас отправлялся, думаю эта вещь ему очень нужна.

– В Заречный???

– Конечно, тебе Слава не говорил?

– Нет, конечно, я же там уже лет пять не был. Как я этого Беса найду по-вашему?

– О! Не переживай, найдёшь – старик рассмеялся так сильно, что даже закашлялся. – его там все знают, спросишь в Лиственнице и тебе подскажут.

– Ну ты удружил, конечно, Пётр Семёныч, я так далеко и не ездил никогда… один.

– Поверь, это очень важно. Слава бы не разрешил мне тебя туда отправить, если бы не это не было настолько серьёзно.

Заречный почти сразу отметился дурной репутацией. Из города туда ездили нечасто, купить там было нечего, да и продать не получилось бы. От большой бедности там быстро появился такой вид бизнеса как шайки. Даже несмотря на местного Костю, который пытался хоть как-то поддержать порядок, очень скоро местный рынок был поделен между настоящей элитой. Множество смелых челноков были ограблены, убиты или поставлены на счётчик. Даже мне было известно минимум о двух. Комаров был мужик хороший, но любвеобильный, зайдя в очередной раз к девочке, он получил трубой по голове. Потом его раздетое, синее тело нашли в сугробе. Ваня Коровин был известен тем, что сидел на приличном складе тушенки, ещё до он как известный параноик готовился к ядерной войне и затаривался буквально ящиками. Стоило ему проболтаться в заречном кабаке, как его в ту же ночь скрутили и оттащили к местному атаману. Никто точно не знает, что с ним тогда сделали, но через два дня приехала большая делегация. Целую четвёрку без задних кресел и ещё несколько нив загрузили драгоценным мясом. Скорее всего Корова тогда хорошо так пожалел, что отказался от защиты центровиков и не переехал в Город. Теперь ходит, опираясь на тросточку и без одного глаза. Ходил, точнее. Через месяц после вышеописанных событий он вздёрнулся в собственной квартире. Соседи только через неделю это поняли. По запаху.

Собственно, поэтому, перспектива ехать в это волчье логово была не особо притягательна. Хотелось прямо сейчас выкинуть эту штуку в снег и поскорее помчаться по своим делам, как можно скорее забыть об этом разговоре. Но вилка возможностей получалась не сильно хорошая. Наверняка старик уже предупредил этого самого Беса о том, что передаст эту штуку со мной. А если не передам, то значить это может только две вещи. Либо потерял, либо скрысил и другие варианты таким человеком, мутный образ которого уже рисовался в моей голове, не рассматривались. И оба могут стоить мне головы. Если не всем родным. На что же решил меня подписать этот смешной мужичок в клетчатом свитере? Тем интереснее, на что меня решил подписать дядька? В тот момент я в очередной раз пожалел о том, что из нашего обихода навсегда ушли сотовые телефоны.

Центральный рынок встретил меня своей обыкновенной суетой, перед входом в само здание, где торговали самые богатые или лояльные челноки столпились люди попроще. Через мост на КПП вяло текли люди в обе стороны, а у музейного комплекса по своему обыкновению устроили ярмарку ненцы. Раньше они всегда приезжали сюда. Катали на нартах не привыкших к такой экзотике горожан и продавали всякие поделки из косточек. Сейчас их товар стал в угоду времени более практичным.

Пока раскладывался и обустраивался, заметил, как какой-то парень лет 14, тащивший здоровенный ящик, споткнулся о кем-то брошенную чурку и упал. Ящик прокатился по льду ещё метров пять, пока наконец-то не упёрся в каменный остов бордюра. На лице явно читалось клеймо. Это раб с Комбината. Накалённым до красна гвоздём на чумазой моське кто-то вывел буквы «ЛК», почти во всю щёку. Хоть в Центре и не позволяли торговать людьми, никто не запрещал приходить сюда со своими рабами.

– Щенок! – посыпался град ругательств, к распластавшемуся на снегу подростку подбежал здоровый лось, лет тридцать на вид – Я тебя на цепь посажу! Ты мне за две жизни не отработаешь, если хоть одна бутылка побилась!

Посыпался град ударов, крики и плач. Надсмотрщик не гнушался к кулакам добавлять сильные пинки. Один раз засадил ботинком так, что пацан скрутился в позу эмбриона и тихо завыл. Похоже, что мужик и сам понял, что ещё одна серия таких уроков приведёт к понижению работоспособности, достал из рюкзака тонкую деревянную палку, принялся резко и часто стукать по конечностям, призывая «Мелкого гандона» встать и продолжать работать. Отнимающиеся руки и ноги скользили на льду, учитывая в каком отвратительном состоянии была одежда, они уже почти не слушались маленького раба. Наконец он встал и под крики и редкие удары палкой, настолько быстро, насколько вообще мог, поплёлся к ящику.

Я осмотрелся вокруг. Люди стоявшие в нескольких метрах от места происшествия почти не обращали внимания. Некоторые лишь ненадолго отвлеклись от своих занятий, но вскоре потеряли всякий интерес. Над рынком продолжался гвалт предложений, просьб и уговоров. Только старик лет шестидесяти, стоявший недалеко от меня горестно вздохнул, пробормотал что-то о том, что в его молодости такого не было и хотел было что-то сказать вслед уходящим в сторону комбината, но махнул рукой и пошёл к прилавку с куревом. Я же уставился себе под ноги и почувствовал, как сердце начало потихоньку тяжелеть от чувства вины. Вины и обиды. И злости на самого себя, на человека, который не мог забыть зашитых в голову установок отца о том, что нужно защищать слабых и помогать беспомощным. Но как я, будучи слабым и беспомощным мог кому-то помочь? Пока отец был рядом он обычно говорил, что нужно стать большим и сильным. Могучим и добрым. Он хотел, чтобы я стал, как он…

К вечеру ноги почти слились по ощущениям с ботинками. Такого холода не было уже давно. Торговля не задалась, пришлось думать о том, где бы переночевать, ведь не уедешь с рынка, не продав и четверти. Денег хватало на комнату, но ведь не бросишь же снегоход под окнами. Для челноков сдавались квартиры в наёмных домах, которые имели охраняемый внутренний двор, но о такой роскоши и думать не приходилось. К тому же, оттуда тоже воруют.

Подошли двое в форме местной СБ. Их легко было отличить по характерным нашивкам на черных куртках. Один был лет под 40, с редкими, потихоньку седеющими усами. Второй помоложе с невыразительным лицом, которое было настолько незапоминающимся, что я бы ни за что не смог бы его описать даже под пытками. Как будто скульптор, создавая очередную статую забыл добавить детали, ограничившись предельно стандартным черепом, носом и челюстью. Они шли целенаправленно, как торпеды, выпущенные по вражескому кораблю, расталкивая людей перед собой незримой, казалось бы, космической силой. Даже прилавки по пути их следования немного отодвигали в стороны.

– Валерий Александрович?

– Верно. – ответил я, стараясь держаться спокойно, сразу же приметил странный пистолет на портупее у вопрошавшего и какой-то квадратный, короткий автомат на ремне у его товарища.

– Пройдёмте с нами. Свои вещи можете оставить, ничего с ними не случится.

– Можно спросить, зачем вызываете?

– Узнаете на месте. – Второй разговаривал рубленными фразами без всякой выразительности в голосе. С одной исключительно монотонной интонацией, которая больше подошла бы роботу из научно-фантастического фильма.

Препираться было бесполезно, если Центру что-то от тебя нужно, он возьмёт. Двое человек стоящие прямо сейчас передо мной, несомненно, олицетворяли эту, ставшую необходимой для выживания, истину. Белый дом встречал удивительной по сегодняшним меркам опрятностью и чистотой. Сейчас, когда стены покрылись копотью от буржуек, а полы рваными ранами на линолеуме и мутными разводами, белая плитка и свежая штукатурка были больше похожи на космический корабль. Всё дополнялось светом. Яркие, серо-голубые лампы светили ярче солнца. Самое раннее воспоминание, которое они навевали это посещение детской больницы, хотя даже там, парад ярких красок не создавал такого впечатления стерильности.

На входе предусмотрительно обыскали, повторяя эту процедуру на каждом этаже. Выходы с лестничных клеток прикрывали тяжёлые железные двери с небольшой бойницей. Система перемещения по зданию тоже была довольно специфической. Заходя через центральный корпус, подъём на второй этаж происходил в западном, а на третий в восточном, чтобы по итогу опять вернуться в центральный. Завели в длинный прямой коридор, у каждого угла стояли безопасники с пистолетами, в конце коридора одна дверь, по левую и правую руки – сплошь глухие стены. Перед дверью железный стол, за которым сидит ещё один, небрежно положивший автомат на столешницу. Попросили присесть и немного подождать.

В вышеозначенный коридор постоянно заходили люди с какими-то бумагами. Иногда образовывалась небольшая очередь, когда очередной посетитель обсуждал с привратником «гандонов с восточки» и «отморозков с калашами». Выходили обычном с лицами, если и не растерянными, то сильно озадаченными. Мои конвоиры тем временем стояли напротив и посматривая на меня одним глазком принялись спорить спор, который я видимо слышал примерно с середины, поэтому понять в чём суть не мог. Часа через полтора, когда уже наступила глубокая ночь, сказали заходить. Угрюмо посматривая на часы, зашёл, проворачивая в голове мысль, что лучше бы задержали до утра, поскольку сейчас искать себе угол куда приткнуться, будет проблематично.

За длинным деревянным столом в форме буквы «Т» сидел широкоплечий человек с короткой стрижкой, осунувшимся лицом в пиджаке и чёрной водолазке. На столе лежал АПС, похоже, что держать оружие под рукой тут все привыкли. На стуле по левую от сидящего руку висел бронежилет. На секунду оторвав лицо, человек за столом улыбнулся и жестом пригласил сесть.

– Давно не виделись, Валь. Ты как?

– Да потихоньку, Константин Юрьевич.

– Костик, не такой я и старый. Ты слышал, что у мужика в сорок лет жизнь только начинается? Тебя как, нормально доставили?

– Да в целом да, только я только до сих пор понять не могу, зачем?

Прямой вопрос немного сбил человека с темпа, которым он, судя по всему, хотел создать благоприятную атмосферу для последующего диалога. Улыбка на несколько секунд соскользнула с лица, выдав напряжённый взгляд, за которым прятались многочисленные процессы анализа и вычисления.

– Тут прошла информация, что ты к старику на Лебединский заходил.

– Как вы…

Я внезапно почувствовал себя полным идиотом. Как он ещё мог узнать? Странно было бы, если бы не знал. После стольких покушений только дегенерат не аккумулирует у себя информацию о том, кто к кому ходит и о чём говорит. Проникновение СБ в жизнь простых людей особенно обозначилась на второй год, когда ясным осенним днём Костик вышел в своём обычном окружении по каким-то своим делам. Неожиданно, пока он разговаривал с замом, того скосила пулемётная очередь. Нашпиговали так сильно, что хоронить пришлось в закрытом гробу, одна из шальных пуль почти оторвала челюсть, заставив ту повиснуть на лоскутах кожи.

– Известно, как… Ну так что?

– Стало быть, был. Меня дядька направил.

– А, Славка. Как он кстати?

– Да держится вроде, только мы его всё равно до домашних дел уже не допускаем, хоть он и порывается дров принести или на сети сходить. Но сами знаете как это. Сердце золотое, жаль только, что не совсем здоровое…

– Слышал о том, что он болеет. В принципе, на эту тему можно поговорить с Грязевым поговорить, может поможет чем. Таблетки там, укольчики.

– Вы правда можете? – я даже немного подпрыгнул на стуле, до этого момента ситуация казалось безвыходной, а Грязев был начальником медицинской службы и если, где и можно было достать нужные лекарства, то только у него.

– Да не переживай ты так, конечно, могу. Но только для начала и я у тебя кое-что попросить должен.

– Чем могу, К-к.. конечно же всё что могу сделаю.

– Семёныч тебя зачем к себе приглашал?

– Да вот, попросил передать какому-то Бесу в Заречном. – я принялся искать по карманам тот серебристый металлический брусочек. Костик пристально его осмотрел, повертел в руках, постучал ногтем по его гладкой поверхности, приложив к уху и потеряв всякий к нему интерес, снова смотрел на меня, скрестив пальцы.

– Бес недавно перевалил Заречную администрацию, если ты не знал. У меня там были пару человек, но оба сейчас в петле висят, есть мнение, что их кто-то сдал. Поскольку я не могу доверять своим людям, ты встретишься с Бесом, передашь ему это и попробуешь втереться в доверие.

– Да как же я это сделаю? Я вообще туда ехать боюсь, а вы тут такого понарассказывали, что я теперь туда на пушечный выстрел не подойду!

Сейчас Костик совсем не походил на себя тогдашнего – весёлого балагура, постоянно ищущего возможность для мелкой подколки. Годы превратили его в жесткого и властного человека. Сейчас он смотрел на меня двумя застывшими глазами, похоже, что привычка командовать настолько глубоко в него забралась, что мой отказ был для него почти шоком. Я кожей почувствовал, как воздух начал тяжелеть и сейчас были возможны только два варианта, это выйти отсюда своими ногами, либо ими же вперёд. Тем временем Костик думал и похоже, что от варианта с угрозами и немедленным расстрелом он отказался. Он картинно вздохнул, склонился над столом и достал из портсигара сигарету.

– Ты же понимаешь, как много это может значить? Этот человек не сегодня, так завтра свяжется со своими дружками на Комбинате и будь уверен – они возьмут Центр! У меня тут семь тысяч! Ты о них подумал? О бабах, детях, наконец?

– У вас же армия…

– Да какая тут армия? – Он только вяло отмахнулся и наконец закурил. – Три сотни дай Бог. И нормальных стволов едва ли на треть. По моим данным в одном комбинате народу под пять сотен, что под ружьё при случае встанут. Пойми, Валь, если мы первые не ударим, то не выстоим. А не станет нас… Вам с колхозниками и недели не продержаться. Либо дань платить заставят, либо убьют.

– Так бейте, что вас останавливает?

– Для начала, нужно знать, что задумал Бес. Старик с Лебединского его брат, мы его давно отслеживаем. У тебя есть шанс спасти не только Славку, но и весь Центр. Понимаешь? Ты ведь героем будешь! Орден тебе выдадим! Да хотя черт с ним, устрою тебя к себе, квартиру личную выдам. Даже автомобиль не пожалею. Ты только представь, тебе до конца жизни каждый прохожий будет «спасибо» говорить!

Не согласиться было трудно. Едва ли меня интересовала признательность населения, которая имеет свойство менять знак с плюса на минус, но шанс помочь единственному по-настоящему близкому человеку, что и говорить – решал. Альтернативы Костиному предложению не усматривалось, говорил он всё правильно и к месту. Возможно, будучи немного понаглее и опытнее, можно было вытянуть больше информации и понять картину в целом, однако наглость это не про хорошего мальчика из интеллигентной семьи, оказавшегося нето то на войне, не то в бандитской малине.

– Хорошо… я попробую.

– Отлично, Валька, спасибо тебе. Родина, она ведь, не забудет!

– Я понял. Значит, вы поговорите с Грязевым то?

– С каким… Да, конечно. Отгрузим тебе целый пароход, Славка по тундре как сайгак заскачет.

В дверь постучали и в неё тут же зашёл человек в чёрно-синем камуфляже, высоких утеплённых ботинках, с кобурой под мышкой, в чёрном жилете почти до пояса на двух лямках, ухватившихся за плечи. С короткими, чёрными волосами и застывшим выражением лица. Одного взгляда хватало, чтобы понять. Человек очень редко улыбается. Приветственно махнув, он покосился на меня, но получив одобрительный кивок начальника, подошёл к столу.

– Константин Юрьевич, пришла информация с переправы. Большой отряд вышел из Заречного в сторону Князей около двух часов назад.

– Почему так долго? Они бы ещё завтра доложили.

– Зайцев сказал на южном КПП задержали. Ему ещё повезло, что Даня с разведки возвращался. Смог отбрехаться, что это старый знакомый и всё такое.

– Если Зайцева срисовали, что он в СБ, прими меры.

– Неудобно как-то, Константин Юрьевич. Кто же знал, что наши патрульные такие ответственные?

– Да нет, тьфу, блин. Переведи его куда-нибудь. В ГСО, например.

– Хиловат он для ГСО. Что-нибудь придумаю.

– Кстати, Лев Степаныч, можешь не коситься, это наш новый оперативный сотрудник.

– Валера.

– Лев. Карацупа.

Железное рукопожатие, как тиски сдавила ладонь. Взгляд Карацупы бегло пробежался по моей тушке, хмыкнув про себя, он отпустил меня и уселся на своё место.

– Ладно, Валер, нам тут переговорить нужно. Я договорился, переночуешь сегодня в Белом доме.

В затылок отдавали слова Костика. Об ответственности, о долге и прочих великих материях. До конца не получалось понимать до конца, что стало той соломинкой, которая сломила горб верблюду. Высокие материи волновали не сильно, ввиду нешуточных проблем материальных. Ещё пару лет назад подвязать на такое дело молодого раздолбая можно было разве что силой, но сейчас, когда в голове потихоньку начинали откладываться мозги, в словах Костика виднелся смысл, простирающийся на месяцы, да что на месяцы – на годы. Исключая выживание более-менее цивилизованного человечества, на первый план, конечно, выходили проблемы более важные – выживание собственной коммуны, которую рано или поздно найдут. А если и не найдут, то самим придётся прийти, кланяясь до земли и просить, унижаясь, бензин, инструменты и запчасти. Почему-то на проблемы Города, было от души положить. Его жители сами выбрали себе овощную сущность, овощной уклад и овощную жизнь. Сегодня овощи даже не задумались о том, чтобы помочь маленькому, только начавшему свою жизнь человеку. Даже милиция неловко отводила взгляды, стараясь забить эфир обсуждениями цен на рынке, охреневших залётных из других посёлков и прочей дурью. Всё, что угодно, чтобы себя успокоить, чтобы настойчивый молоточек принципов не пробил корку беспристрастности и не навёл на крамольную мысль о том, что в Центре, ставшим для многих спасительным маяком, происходит какая-то лажа. Вообще этот инцидент не был чем-то из ряда вон. Рабовладельцы часто заходили и не скрывали, что всеми мелкими поручениями, переноской тяжестей и прочей черной работой у них занимаются рабы. Похоже, что это устраивало всех. Всех, кроме меня.

Глава 3

Бескрайнее белое поле уходило далеко, впиваясь в чёрную полосу горизонта, снег весело блестел в лунном свете. Я попытался сделать осторожный шаг, и нога опасливо зависла над сверкающей поверхностью, пара секунд раздумий и она на удивление удержалась на тонкой корке наста, под которой даже не раздался характерный хруст. Шаг за шагом я проходил города, страны и даже целые континенты. Никогда не видев их своими глазами, всегда получалось точно угадывать улицы, точно знать, какая тропинка ведёт в непроходимый лес, а какая приведёт куда нужно. Этот вопрос даже не возник в мозгу, как ни странно. Гораздо интереснее было узнать, что именно я искал? Да и искал ли вообще хоть что-то? Падающая снежинка задержалась прямо перед носом, но только не так, как если бы прилипла к окну, а словно паря в неведомо кем очерченной овальной капсуле. Немного покрутившись и покрасовавшись своими искусными узорами, она на секунду застыла и помчалась вперёд. Боясь потерять её, я помчался что было сил, обогнул гору цвета полярной звезды, бросился кубарем в тёмную реку и стараясь преодолеть силу встречного течения истошно загрёб руками, стараясь не проглотить ни капли чёрной воды. Снежинка тем временем обернулась небольшим пылающим шариком и как будто с интересом всматриваясь в меня, подлетела немного ближе…

Раздался сильный хлопок, меня подбросило на кровати, и я сильно ударился головой о прикроватную тумбочку. На несколько секунд в глазах опять потемнело и показалось, что я снова начинаю видеть сон, но звук открывшейся двери и громкий командный голос окончательно разбудили меня.

– Собирайся и выходи. Чтоб через три минуты, ждал меня у лестницы.

Это был один их тех двоих, которые вчера задержали меня у рынка. Тот, что ходил с квадратным автоматом. Даже его голос был настолько заурядным и невыдающимся, что запомнить его было довольно сложно. Тем не менее он словно гипнотизировал быстрым, но спокойным темпом. Удивительная способность. Интересно, такому учат? Пальцы не слушались, и каждая пуговица была серьёзной проблемой, к тому же глаза всё ещё видели только черные сонные круги, разлетающиеся мелкими звёздочками салютов. В коридоре было светло, хоть и не так, как вчера, многие лампы мерцали, одна вылетела из своего крепления и неуверенно повисла. На полу лежала осыпавшаяся серая пыль с потолка и стёкла из разбившихся окон.