Север

Егор Гумилёв

Север

Мы остались совершенно одни на бескрайних просторах холодного русского севера. После первого удара, когда отключили телефоны, интернет, а из-за сильнейших магнитных колебаний перестала работать даже радиосвязь, ни о какой всемирной глобализации не могло быть и речи. То же касается и устойчивых экономических связей между регионами. Люди замерзали в неотапливаемых квартирах, через год начался повальный голод. Армия не смогла прийти на помощь и защитить обычных людей от беспредела бывших зеков, поднявших бунты в колониях, а бывшая полиция занималась в основном поддержанием порядка лишь в самых крупных административных центрах. И тогда, когда связь с «большой землёй» не была налажена даже спустя пять долгих и кровавых лет, мы как-то смирились и смогли принять своё новое положение. Однако, страшные слухи начали приходить из ненецких стойбищ, а предстоящая зима обещает быть самой холодной…

Глава 1

– Валь, подкинь пожалуйста полешку.

Дядя Слава, уютно закутанный в тёплое пушистое одеяло, поёжился на лежанке и перевернулся, чтобы видеть меня. Вставать с тёплого кресла совсем не хотелось, по полу гулял холодный утренний ветерок и пробегал даже через самые тёплые носки, стараясь пощипать пятки. Однако, пришлось-таки скидывать с себя плед и бежать до поленницы, стараясь не стоять на одном месте дольше нескольких мгновений. Жадная пасть буржуйки проглотила очередную порцию и языки пламени принялись облизывать сухую пихту.

Было темно, солнце встанет не скоро. Но дядя каким-то образом без всяких часов знал, что пришло время просыпаться. Нехотя он сполз на пол, приземлившись ногами сразу в валенки, и немедленно дал подзатыльник. Не закрыл заслонку.

– Ну ты совсем как маленький. Сколько раз повторять то? Месяц назад ведь Морозовы с 8-го чуть не погорели. Балбес.

Морозовы были нашими соседями, когда бардак на улицах только начал показываться и на горизонте замаячили перспективы быть выпотрошенным в собственной квартире, энтузиасты вроде нас отправились осваивать целину на бескрайних просторах, далёких от цивилизации настолько, насколько это вообще возможно. Дяде Славе повезло быть знакомым с одним коммерсантом, тот и дал ему ключи незадолго до того, как всё полетело под откос. Сам он свалил куда-то на самолёте, я раньше часто их видел, проезжая мимо аэропорта. Теперь проезжать там в следующий раз доведётся не скоро…

– Да ладно тебе, чего будет-то?

– Чего будет? – передразнил Слава, произнося каждую букву так, как будто его воскового поставили прям на раскалённые угли – Вот проснёшься однажды на пепелище и узнаешь. Если вообще проснуться сможешь.

– Жутковато. Надо бы тебе в городе фонарик купить, чтобы ты с ним народ пугал, поверь у тебя будет такая морда если…

Очередной подзатыльник, на сей раз, однако и самому пришлось признать, что заслуженный. Смешков и издёвок в свой адрес старший коммуны не терпел даже от меня.

– Кстати о птичках. Тебе бы собираться пора.

Перед отъездом решили позавтракать, в жестяной кружке переливалась тёмная оленья кровь. Одного взгляда на неё хватало, чтобы потерять всякий аппетит, но на вкус вполне ничего, хотя возможно я просто привык. В первый раз, однако, пришлось заливать её в себя через силу, косясь на злого и уставшего от уговоров дядьки. Он говорил, что в ней много витаминов и если я не буду её пить, у меня выпадут все зубы и ему придётся пережёвывать пищу за меня. Пришлось пить. Как всё-таки сильно среда меняет человека, сейчас даже кусочки мяса в неё окунаю, почти как печенье в чай.

На улице не было видно ни зги. Пришлось ориентироваться чуть ли не на ощупь, чтобы подойти к снегоходу и запустить его. В прицепе, который был накрыт тёмным зелёным брезентом уже лежало всё, что нужно было продать. Вязанки с рыбой, пару корзин с ягодами с осенних запасов и прочая мелочь. Снега успело навалить достаточно, хотя Маша и Светка только что всё уложили. Сняв с себя варежку, принялся сбивать наросшую снежную шапку, в процессе не заметил, как кто-то подкрался сзади. Крепкие пальцы пробили толстый слой из куртки, свитера под ней и рубашки, достав до рёбер, отзвонив по организму вспышкой разбегающихся во все стороны мурашек и поднявшимися дыбом волосами. Обернулся. Позади стояла, улыбаясь Маша.

– Как был трусом, так и остался! – Меж низких северных деревьев пронёсся звонкий девичий смех.

– Дура! Детство в жопе до сих пор играет, а если бы я тебя дрыном отоварил с развороту? – В эту минуту я искренне жалел, что когда-то мы подобрали её на Лебединском базаре. Хотя тогда минут двадцать об этом упрашивал Славу.

– Ха-ха-ха! Говорю же – трус!

Сейчас она уже ничем не напоминала себя тогдашнюю. На милом бледном лице, словно вырезанном во льду уже не было комков грязи и нагара от костра, курносая с яркими рыжими волосами она уже не была похожа на побитую пятнадцатилетнюю дворнягу. Через два года только шрам на щеке выдавал незавидное прошлое, но и он был почти незаметен, когда веснушчатые щёки озарялись румянцем.

Обида быстро прошла и в моей груди снова, как будто в первый раз застряли слова, которые уже давно следовало сказать. Но вместо этого я переминался с ноги на ногу и улыбался как дурак, не зная в какое русло направить разговор, чтобы не говорить их.

– Вы всё сложили, или опять болтали со Светкой весь вечер?

– Конечно, мы же не валяемся весь день в общей, как некоторые! А ведь мужчины, вы опорой нам быть обязаны!

– Эй, Маш, лет тридцать назад я был обязан только Союзу, царствие ему небесное. – Это дядька вышел из дома, чтобы лично проверить не забыл ли я чего. – Хватит вам ворковать, глянь на парня он краснее клюквы. Совсем ты его засмущала. – Он улыбнулся и подмигнул

– Конечно Вячеслав Михайлович, всё готово. И не смущала я его. Он же пень-пеньком, и слова то, наверное, такого не знает. На, держи. – Она снова улыбнулась и достала из-за пазухи свой термос, который в прошлый раз выпросила купить в городе. – Чайку попей в дороге, вдруг замёрзнешь.

Чаем у нас теперь называли в основном отвар из еловых лапок с ягодами или, когда позволяли финансы – с сахаром. Он неплохо помогал восстановить силы, ведь нормальных продуктов уже почти не осталось. Пришлось прибегнуть к опыту блокадников и использовать всё, что хоть как-то давало жить. Люди, пренебрегающие чаем и не имевшие достатка в основном, походили на овощи, еле волочащих ноги. Настоящий же чай стал большим раритетом, даже то, что раньше считалось дешёвой травой ныне ценилось и пилось в основном по большим праздникам или при приёме гостей. И то не у всех.

Летящие с неба снежинки с глухим стуком ударялись об очки, снегоход набирал скорость и шёл уверенно по крепкому, слежавшемуся насту. Иногда приходилось заметно снижать скорость, когда входил в поворот, ведь прицеп легко мог перевернуться, слишком уж он был сильно загружен. Хотя раньше, когда здоровье позволяло ездить дяде со мной, он мчался так, что приходилось упираться лбом ему в спину, иначе несмотря на шапку с капюшоном была реальная возможность отморозить уши. Уже полгода мне одному приходилось самому приезжать на рынок и пытаться торговаться, хотя это дело явно было не для меня.

По левую и правую руку проносились сугробы и тайга, белая пустыня простиралась настолько, насколько доставал взгляд. Ветер поднимал над сугробами закрученные спиралями вихри и метал белые саваны из стороны в сторону. Вдалеке показалась небольшая чёрная точка, приглядевшись повнимательнее я заметил человека, который копался в сугробе. Услышав гул мотора, он встал, достал что-то из кармана и три раза мигнул мне небольшим, но ярким огоньком. Я осторожно приблизился к нему и выключил фару, которая явно мешала ему разглядеть меня, сначала я подумал, что это кто-то из Таулановского двора, но как оказалось, мужик просто сильно щурился. Он помахал мне и жестом руки попросил подойти. В глубине груди засвербело, мне не раз приходилось слышать, как сердобольных дураков стреляли в упор из обреза и оставляли только голый труп в сугробе. Глаза метались из стороны в сторону, пытаясь увидеть опасность. Рука сама по себе тянулась финке, болтающейся на поясе. Вряд ли я мог тогда отмахаться ей не то, что от двух – от одного то, но как я заметил, человеческий организм, даже самый тепличный всегда сохраняет на подкорке сознания нужный алгоритм поведения в стрессовой ситуации.

– Мужик, слава тебе, Господи. Думал замёрзну тут, как мой брат на Зимнике. Помоги, а?

Это был голос довольно взрослого мужика, лет примерно под пятьдесят. Странное чувство в голове подало сигнал, что опасности нет. Наконец я решился слезть со снегохода и подойти. Ноги проваливались в снег, словно в болотину, почти сразу я почувствовал мелкие уколы, а мужик спокойно стоял почти по пояс.

– Друг, я из города домой ехал, а тут мать его раз так, влетел по слепоте в сугроб. Вытяни, а?

– Кто же в разгар сезона из города то едет? – Я сразу понял, что это челнок, на снегу позади него лежал баул, а в прицепе застрявшего снегохода лежали сумки, которые мой дядя почему-то называл «мечта оккупанта».

– Эх… умаялся совсем, ну ты смотри, немного осталось! Давай газу!

Мотор вновь взревел, и морда наконец показалась. Фара была разбита, но других видимых повреждений вроде не было. Уставшие и потные, мы присели на поваленную ёлку, и старик закурил. Он предложил мне из пачки, но я отказался.

– Фух, наработались. Думал доеду до дома, а тут такая вот засада вышла.

– А вы откуда?

– Дачник я, с посёлка.

Дачниками в городе называли тех, кто осел в частном кооперативе неподалёку от города. Собственная ТЭЦ и богатый опыт садоводства в экстремальных условиях сослужили им неплохой опыт. С первым урожаем они начали завоёвывать близлежащие рынки. Сейчас для них только начало сезона и эта мысль не давала мне покоя, ведь несмотря на самостоятельность, дачники никогда не упускали свой случай впарить по тройной цене зимой то, что летом и ранней осенью придерживали в погребах.

– А чего это вы с полными сумками решили из города уехать? Торговля не идёт?

– Да как тебе сказать, сынок. Председатель ваш, этот… Константин его вроде величать…

– Константин Юрьевич?

– Да, он вот!

– Ну и чего он?

– Да объявил вчера, мол, в связи с Постановлением таким-то, все челноки, не имеющие гражданства теперь торгуют только по визе. А энта самая виза стоит как три моих оборота! Так мало этого кровопийце было, так и ещё и всем, кто по энтой визе торгует двойной сбор надобно уплатить! Совсем мироед окаянный хочет со свету нас свести.

– А чего это он? Мне даже в голову не приходит, зачем так народ тиранить…

– Да известно чего. Его человеку наш сход от ворот дал поворот, понимаешь? Хотел нас обязать его лбов казённых окормлять. И выставить норму хотел в половину урожая. А у нас ведь семьи. Чем мы их кормить то будем? Даром нам этот город не нужен и без него проживём. Эх, бензину только теперь не достать будет…

Константин Юрьевич или как он сам просит себя называть – Костик, был главой службы безопасности при временном Совете по Чрезвычайным Ситуациям, который сложился в городе, когда менты и пришедшие им на помощь вояки приструнили местную шушеру. Поскольку ЧС как-то затянулось, к нему переходили всё большие полномочия, в городе даже шутили, что сейчас, мол, Совет посоветуется, а Костик примет решение.

– Ладно, пойду я, пожалуй.

– Тебя как звать-то, сынок?

– Валера.

– Очень приятно, Валер, меня все Михалыч зовут, и ты тоже зови. Приятно познакомиться. Будешь в наших краях – заезжай! Баню истопим, самогонки выпьем, я ведь теперь в долгу у тебя!

– Спасибо за приглашение, М-м – почему-то панибратское обращение, к чужому человеку, не выходило у меня изо рта, застряв где-то на уровне гортани – …может загляну, если буду мимо проезжать.

Тревожная мысль настойчиво била по мозгам и нормально проанализировать только что состоявшийся разговор не получалось. С одной стороны проблемы индейцев шерифа не волнуют и беспокоиться было не о чем, однако нечто странное и необъяснимое давало понять. Наступают тяжёлые времена, которыми ты по своей глупости считал прошлогоднюю войну между Центром и Комбинатом. Тогда в основном бились за жирные рынки и власть, а сейчас, судя по всему, всё будет намного серьёзнее. На уроках экономики мне рассказывали, что бизнес имеет свойство монополизироваться, а Центр можно считать самой крупной монополией, с которой может посоревноваться только Комбинат. Раньше центровики в основном занимались тем, что щемили местных торговцев, только на Лебеде они споткнулись, а значит раз вылезли из города, то не иначе, как и его задушили. Или решили отложить столь крупный кусок. Необходимо было всё обдумать и решить, что сказать дяде. Хотя, наверное, стоило сказать, как есть и не пытаться лезть в эти дебри.

На фоне расплывающихся, излучающих свет клякс на небе, которые все называли сиянием начали выплывать из тьмы останки аэропорта. Ржавый штык диспетчерской вышки врезался в небо и самодовольно осматривал свои владения, где только он был себе хозяином. Обрушенная крыша провалилась таким образом, что ночью вместо вполне привычного и не излучающего опасность строения упорно виделось злобно сощуренное лицо, застывшее с гримасой злобной улыбки. Соваться в аэропорт стало общим табу для всех, кому приходилось проезжать в этих местах. Ещё тогда, когда всё началось, тут творилось нечто настолько странное, что эти истории потом пересказывали как страшилки, которые хоть и были в основном правдивыми, но тем не менее не лишенными, присущей народному фольклору преувеличениями и додумыванием. Все байки пошли от Кузьмы – одного из пилотов, который в утро апокалипсиса ехал на работу. По его словам, вся взлётно-посадочная полоса, терминал и стоявший неподалёку отель как будто бы источали свет. Только не тот, о котором вы бы сразу подумали, а мертвенно-бледный, почти белый. Люди, находящиеся внутри, словно ничего не замечавшие, на ходу осыпались на пол, потом начался гулкий вой и всё пропало, в череде мелких, но мощных раскатистых взрывов. Машина полетела, ударилась о металлический постамент и стало темно. Когда Кузьмич проснулся, уже была глубокая ночь, всё стихло, только из той самой диспетчерской била струя искр метров на 10 в высоту.

Казалось бы, мало ли в мире сумасшедших, особенно тогда, когда произошёл ни много, ни мало – конец света? Мы вот, хоть и смирились, но всё равно с ума потихоньку сходим. Вроде и так, но интересная получилась закономерность. Почти все, кто ходил помародёрстовать в аэропорт назад не возвращались, а через несколько месяцев даже близко к нему было не подъехать.

Я был уже совсем рядом. Снежная тропа, как назло, извивалась всё ближе и ближе к этому проклятому месту. Похоже, что пристяжь самого Сатаны прокладывала этот путь, чтобы заманить случайного странника в когтистые лапы зверя. Всё было как-то не так, как то неправильно и хотя деревья росли как всегда снизу вверх, а снег падал сверху вниз, нечто тонкое и неуловимое не давало до конца отвлечься от этой тревожной мысли, сконцентрироваться на дороге и не заставлять себя смотреть строго прямо, чтобы лишний раз не обернуться в сторону этой зловещей, кошмарной цитадели. По рукаву ненавязчиво пробежала когтистая ледяная рука, упрашивающая и почти заставляющая свернуть направо. Приходилось прикладывать немалое усилие воли, чтобы не повернуть снегоход прямо в пасть этому левиафану.

На лбу выступили капли пота, мысль, заслоняющая весь горизонт сознания, крепко вцепилась в мой разум. Казалось, что нечто сжимает мой мозг и причиняет ему невероятную боль. Рука то и дело неуверенно дёргалась, чтобы развернуться. Пришлось собрать всю свою волю, всю свою силу, но не дать самому себе изменить этот курс. Выбранный путь уже не играл роли, но ещё можно было пройти его и выжить, или остаться тут и сгинуть, как многие до меня. Я медленно начал считать в своей голове от одного до десяти. Хватка потихоньку ослабла и отступила. Бой был выигран.

Обычно рука не дотягивалась так далеко. Хоть дорога и не считалась безопасной, тем не менее иногда ей пользовались, чтобы срезать большой крюк. Да, жаловались на головную боль и озноб, который ещё не отпускал несколько часов, но такого прихода не описывал ещё никто… Похоже, что неуловимое глазом психическое поле начало расползаться в стороны. Как я тогда смог выжить? Челноки с других участков даже и минуты не могли выдержать под давлением силы. Мозг больно пульсировал, но в целом, самочувствие потихоньку улучшалось.

Наконец за сплошными снежными барханами начали виднеться огни города. Это была комендатура, где караул пропускал и выпускал людей из города. Из верхнего окна на третьем этаже несколько раз мигнул мощный фонарь, я остановился и повторил сигнал фарой. Следующий сигнал приказывал подъехать к КПП и заглушить двигатель. У самопального шлагбаума на месте подпрыгивал один из центровиков, потирая ладони в толстых перчатках и тем не менее, не сводя с меня взгляда. На плече висел АКСУ, ровно в таком положении, чтобы в случае чего схватить его и дать очередь по груди. Моей груди. С самого начала к Костику прибилось много хороших парней, это не считая ментов, бывших его подчинёнными и не забивших на общественный долг ПОСЛЕ. Вместе они тогда смогли отразить сильную атаку, бывшая Администрация претендовала на первенство в управлении (читай во власти) на временно не подчиняющихся Федеральным законам территории. Народу с ними было тогда много, даже по самым реалистичным рассказам, под три сотни. Мужиков заманивали кто чем, кто деньгами или другими материальными благами, а кого – тупо возможностью диктовать свои условия менее сознательным согражданам. Обещали власть и власть настоящую – животную, более присущую стае обезьян, а не нормальному человеку. Костик ещё тогда просёк весь хрен до копейки и недолго думая организовал Совет. Проведя важные для легитимности новой власти мероприятия, он немедленно выставил против Областников около сотни парней в ментовском камуфляже и броне. Бойня, как говорят, была знатная. Две сотни человек тогда положили. С тех пор до второй войны таких крупных разборок в городе не было.

– Документы.

Человек в длинной шинели и в модной в последнее время шапке с явным разочарованием начал посматривать в сторону прицепа. Формальная, казалось бы, процедура неуместно затягивалась. Человек удивлённо хмыкал и перелистывал бумаги, словно я пытался доказать, что я прилетел с Марса и прилетел с миром.

– Коммунар, значит… Ну, что же, с вас 10 патронов за проезд.

– Как это 10? Всегда ведь три было?

– Ну как же? Постановление вышло. Со всех предпринимателей по установленной стоимости. Вы ведь предприниматель?

– Конечно предприниматель. Вот только в Постановлении, насколько я помню, говориться только о членах поселкового кооператива и лицах, не имеющих визы. Так ведь?

– А где же виза то, ваша?

– А вот тут, после 3 страницы.

– Хм… печать какая-то нечёткая и фотография на вас совсем не похожа… Горский, прими товарища в комендатуру, пока не разберёмся!

– Есть!

      Мужик, до того абсолютно безучастно, ковырявший ногой снег, оказался напротив и пристально смотря в глаза, сделал жесть, мол, «пройдите, гражданин задержанный». После, нарочито вежливо, но враждебно препроводил. В комендатуре было тепло и по-своему уютно, в небольшой комнатке, напоминавшей кабинет бухгалтера за столом, сидел тот самый мужик, который пытался стрясти с меня десятку – начальник караула. На толстом и довольном лице, которое в нынешнее время уже не часто встретишь парадоксально сочетались улыбка и горькое сожаление. Он уже в пятый раз перелистывал мои документы, чтобы найти в них что-то. Что-то такое, чтобы могло объяснить неслыханную цену в 10 патронов калибра 7.62, которые с меня спрашивались. Вообще внутренние транзакции в городе велись в основном либо путём бартерного обмена, либо пятёркой, которая стала популярной валютой. Особенно в магазинах, которые подчинялись напрямую Администрации. Однако у тех, кто в городе не жил и не знает, где её добыть в основном спрашивали семёрку, ввиду её большой распространённости.

– Плохи ваши дела, молодой человек. – чувство превосходства распирало это лицо, казалось, оно готово было задавить меня. Меня – настолько слабого и несущественного, того кто ничем не мог парировать даже самую надуманную претензию. Каким же жалким тогда я почувствовал себя.

– Товарищ начальник, ну пожалуйста. Было бы и если бы заранее знал бы, то заплатил. Вы же знаете, как сейчас трудно на выселках. Труднее, чем в городе.

– Не продолжай, а то ведь и разрыдаться могу. – Из-под губы показались жёлтые зубы падальщика. – Ввиду вашей неплатёжеспособности и подозрительности груза я думаю вас необходимо задержать до выяснения.

– Пожалуйста, не надо! Нет у меня никакого груза подозрительного! У меня ведь ничего кроме рыбы, да ягод с собой нет! Пожалуйста, товарищ начальник, давайте что-нибудь придумаем!

Ключевая фраза была произнесена. Описать ту гамму эмоций, которые отражало лицо практически невозможно. На нём переплетались и задавленные смешки, и крайняя степень разочарования, мол, молодой человек, я – боевой офицер, а вы меня… И лёгкая заинтересованность. Начальник сделал вид, что подумал и сказал:

– Сколько у тебя есть?

– Шесть патронов, вот – посмотрите! Капсуля не колотые, пулю не вынимали!

– Хм… ну, что же… по результатам следственного мероприятия по проверке было выяснено, что запрещённые к реализации в Центре товары отсутствуют. Счастливого пути!

За спиной глухо грохнула дверь, охранник, до этого провожавший меня от шлагбаума немного улыбнулся и взяв под руку вывел к двери и вытолкнул на мороз. Уже садясь за руль, я заметил, что кто-то грубо закинул брезент и похоже вытащил целую связку сушеной рыбы. Делать было совершенно нечего. Центр и его военная машина были практически всемогущей силой. Мне, такому маленькому и незначительному тягаться даже с конченой мразью в их рядах было бы сравнимо с нападением мыши на медведя. Руки не могли взять достаточно крепко за руль, по раскрасневшимися от холода щекам побежали две горячие капли. Хотелось прямо сейчас забраться на одну из брошенных многоэтажек и скинуться вниз. Хотелось просто перестать существовать. Если бы меня сейчас увидела Машка, я бы просто провалился под землю от чувства собственной жалкости.

Воспоминание о Машке навела на мысль. За поясом висел термос с чаем. Я жадно отхлебнул прямо из горлышка, и горячая тёплая жидкость прогрела меня изнутри настолько, что я даже вспотел. Слёзы остановились сами по себе. Жест такой простой и приятной заботы со стороны другого человека грели намного сильнее кипятка. Я будто вышел из транса, мир вокруг перестал прыгать в разводах влаги и только сейчас я услышал, что мне что-то кричат из окна.

– Эй, мудак, долго ещё тут стоять будешь?

******************************************************************

– Продешевили вы, Александр Николаевич. Хотя под самогон рыбка самое то!

– А что бы с него ещё взял, Гриша? Можно конечно было и шлёпнуть пацана, но неохота мне его потом до оврага тащить.

– Это, конечно, да. Кстати, надо бы Фоксу передать, чтобы прислал кого-нибудь. Там уже места нет, спалиться можем. После того как ту семью из кооператива шлёпнули туда начали ещё собаки эти сраные наведываться.

– Я же вам балбесам говорил, что нужно минимум метр снега сверху наваливать, так бы к весне одни кости остались, а теперь хоть караул там выставляй… Ладно, Фоксу я всё обрисую. Ах и ведь действительно вкусно.

Комендант довольно крякнул и опрокинул стальную кружку, в которой до этого плескалась мутная жидкость. Алкоголь так его разгорячил, что даже в расстёгнутом бушлате он покрылся испариной и покраснел, несмотря на мороз за окном. За его столом сидели двое вполне обычных мужиков в милицейских куртках и высоких ботинках, третий лишь ненадолго заглянул и выпив вместе со всеми вернулся на свой пост. Всех присутствующих объединяло одно. Они когда-то давно встали с Костиком за достойное дело, однако со временем запал поугас и на первое место в их жизни встало банальное бабло и желание есть побольше и спать послаще. Какими бы благородными не были их помыслы в самом начале, сейчас они откровенно смеялись над ним и называли своего командира за спиной не иначе как мудаком, который до сих пор цацкается с гражданскими и пытается наладить общий быт. Некоторые командиры звеньев уже давно обрабатывали его на тему, что не стоит пытаться всех накормить и всем помочь. Что пора бы уже перестать руководствоваться принципами, которые имели какое-то значение. Говорили, что уже давно стоит пустить в город работорговцев с речного порта и начать выгодный товарообмен. Нет, не поддаётся всё никак, а если особо упорствовать можно было получить кулаком в рыло или пулю в колено. Скотство и крысятничество так или иначе свойственно человеку, все мы хотим грести под себя как хомячьё, даже осознавая, что гора хлама под задницей мало того, что не является гарантией спокойной и сытной жизни, так ещё и вряд ли употребима за всю эту самую жизнь одним человеком. Необъяснимое и абсолютно иррациональное желание заставляло раньше затариваться телевизорами и машинами, а теперь оно толкало на кражу и анонимный удар ножом в сердце. Даже тогда, когда только мы сами остались друг у друга мы продолжаем проворачивать эту мясорубку. Человек так и остался фаршем, и тем, кто проворачивает ручку.