Иеромонарх революции Феликс Дзержинский

Не последнюю роль в этом решении играло и соседство с Горьким. Дзержинскому удалось снять скромную комнату в пансионе неподалеку от прилепившейся к скале подобно осиному гнезду виллы «Спинола», в которой жил Алексей Максимович. Понравилась не столько комната, сколько балкон с видом прямо на море и скалы. Будто иллюстрация к любимому Мицкевичу:

Тем скалам – остаться здесь вечно,Тем тучам – лить дождь бесконечно…И молньям на миг разгораться…Ладье моей – вечно скитаться.

Впрочем, дома он и не сидел, практически всеми днями пропадал у Горького на вилле или с ним же на берегу. Как-то Алексей Максимович повел Дзержинского посмотреть закат солнца с вершины горы Монте-Соляро. Теплый морской воздух и столь же теплые, продолжительные разговоры со знаменитым писателем тогда действительно быстро вернули его в строй.

Многие слова из тех бесед он вспоминал и обдумывал и в заточении, и сейчас? Говорили, что «Буревестник революции» нынче смотрит на происходящее в России без прежней романтики и, удивляя многих, посреди революционной стихии всерьез уповает исключительно на культуру и науку. Будто только они смогут спасти страну от гибели. Дзержинский пока ещё во многих делах «на новенького», надо вникать и разбираться, послушать, что говорят товарищи и в первую очередь Ленин.

Буквально через минуту разговора к ним присоединились Ногин и Смидович. Речь тут же зашла о положении в Москве и настроениях на фронте.

Ленин, чуть склонив голову, внимательно слушал, желая знать обо всем подробно, из первых уст. Задавал короткие вопросы. Затем заговорил о резолюции только что прошедшей Московской конференции. Поблагодарил за поддержку его идей. Но были и замечания, о которых он сказал прямо:

– Характеристику правительства как контрреволюционного я бы считал неправильной. С точки зрения буржуазной революции этого сказать нельзя. Но она уже окончилась. С точки зрения пролетарско-крестьянской – говорить это преждевременно. Выражать свою уверенность в крестьянстве теперь, когда оно повернуло к империализму и к оборончеству, по-моему, неосновательно. Сейчас оно вошло с кадетами в целый ряд соглашений. Поэтому я считаю этот пункт вашей резолюции политически неправильным.

А в третьем пункте вы прибавляете контроль. И кем он представлен? Чхеидзе, Стекловым, Церетели и другими руководителями мелкобуржуазного блока? Нет, дудки! Контроль без власти – пустейшая фраза. Ну, представьте, как я буду контролировать Англию? Для того чтобы ее контролировать, надо захватить ее флот. Что такое контроль? Если я напишу бумажку или резолюцию, то они напишут контррезолюцию. Не-ет, для того, чтобы контролировать, нужно иметь власть. Если это непонятно широкой массе мелкобуржуазного блока, надо иметь терпение разъяснить ей это, но ни в коем случае не говорить ей неправду. А если я заслоняю это основное условие контролем, я говорю неправду и играю в руку капиталистам и империалистам. «Пожалуйста, ты меня контролируй, а я буду иметь пушки. Будь сыт контролем», – говорят они. Они знают, что отказать народу сейчас нельзя. Без власти контроль – просто мелкобуржуазная фраза, тормозящая ход и развитие русской революции.

Беседовали уже с полчаса. Все это время рядом этаким кудрявым Санчо Панса нетерпеливо переминался Зиновьев, а с другой стороны от вождя неподвижно стоял, широко расставив ноги в тщательно начищенных сапогах незнакомый Дзержинскому худощавый, низкорослый человек в кожаной куртке, со спрятанной в черную бородку улыбкой и цепким взглядом сквозь пенсне. Почему-то пришла на ум слышанная в Сибири присказка «С черным в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, а с курчавыми не вяжись».

Владимир Ильич, спохватившись, отрекомендовал человеку в куртке москвичей по именам, а того представил как отважного и проверенного главу уральских большевиков товарища Якова Свердлова: «Мы с ним в переписке уже несколько лет, а встретились вот впервые».

Я. М. Свердлов за рабочим столом. 1918 г. [РГАСПИ]

Эти слова, пожалуй, можно было отнести к большей части собравшихся. Кто-то где-то с кем-то когда-то встречался, вместе боролся в подполье, создавал рабочие кружки, устраивал стачки и демонстрации, строил баррикады в 1905-м, виделся на тюремных прогулках, в ссылках, на этапах, в эмиграции, знал по партийным кличкам. Кто-то кого-то читал в партийной печати, о ком-то слышал.

Конечно, Феликс рад был встрече с давними соратниками – своим свояком Юзефом Уншлихтом, женатым на двоюродной сестре Софье, и Юлианом Лещинским. А вот, к примеру, нынешний посланец Грузии Филипп Махарадзе создавал марксистские кружки в Польше и сидел в той же Варшавской тюрьме, когда Феликс ещё был гимназистом. Встреч и разговоров было немало. Феликс понял, что при всем уважении к Ленину его нынешний план многие не одобряют или сомневаются в реальности, своевременности предлагаемых мер.

Конференция открылась не во дворце Кшесинской, а в более просторном и удобном зале расположенных неподалеку Стебутовских женских курсов, женского медицинского института. В президиум избрали Ленина, Зиновьева, Каменева, Сталина, Свердлова, Федорова.

Ленин предварил обсуждение краткой вступительную речью о том, что предвидение великих основателей коммунизма оправдалось – мировая война привела к революции. Честь начать её выпала на долю российского пролетариата, но русская революция – только часть великой международной революции.

Затем в докладе «О текущем моменте» Владимир Ильич дал расширенную и подробную трактовку уже знакомых собравшимся тезисов, обосновал и конкретизировал курс партии на подготовку и проведение социалистической революции. Говорил он живо, уверенно, по своему обычаю, всем корпусом разворачиваясь то влево, то вправо, постоянно следя за реакцией зала и как бы упреждая возможные вопросы, на некоторых моментах своих предложений останавливался подробнее, приводил дополнительные аргументы.

Встречали его слова одобрительными кивками, выкриками и аплодисментами. Но все ли были искренне убеждены? Не увезут ли с конференции свои сомнения? Не затаят ли разногласия, недоумения, которые затем непременно проявятся в делах? Они должны быть готовы четко и убедительно передать услышанное своим товарищам на местах. Причем утаить от них мысли, звучащие в кулуарах, тоже не совсем честно. Надо принципиально и открыто обсуждать все мнения.

Об этом наверняка думал не один Дзержинский, и едва докладчик закончил, он решительно поднял руку и внес предложение по порядку ведения:

– Из частных разговоров выяснилось, что многие не согласны принципиально с тезисами докладчика. Я вношу предложение выслушать доклады, выражающие и другую точку зрения на текущий момент, выслушать товарищей, которые вместе с нами пережили революцию и которые находят, что она пошла несколько по иному направлению, чем это обрисовано докладчиком.

Феликса поддержали. А Ногин тут же внес предложение заслушать Каменева в качестве содокладчика.

Лев Борисович встал. Начал, как бывалый оратор, с самого проверенного, надежного и универсального приема, с лести:

– Товарищи! Вы – самое авторитетное собрание. Вы представляете собрание, ответственное за всю будущность нашей партии, и я призываю вас наметить линию нашего поведения столь строго, столь определенно, чтобы дальнейших колебаний уже не происходило, и не надо было бы зарываться вперед и отдергивать назад.

Каменев стремился в очередной раз зафиксировать свою точку зрения, доказать, что буржуазно-демократическая революция у нас ещё не закончена, что не надо спешить – Россия никак не созрела для социалистической революции.

Но Дзержинский обратил внимание, что постоянный оппонент Ленина на этот раз держал себя скромнее, без обычного апломба, говорил без горячки, даже почти без эмоций. Его рыжая борода во время выступления если и двигалась, то по очень ограниченной амплитуде. И выражения в сравнении с его же газетными тирадами он выбирал предельно мягкие. Со стороны могло даже показаться, что он не оспаривает, а лишь уточняет и дополняет ленинские положения, как подмастерье великого, но утомленного живописца с его милостивого разрешения домалевывает какие-то фрагменты эпохального полотна.

Возможно, на его сегодняшнюю манеру повлияли активно ходившие разговоры о прошлом. Вспоминали, как в ноябре 1914 года Каменев проводил нелегальное партийное совещание с членами большевистской фракции IV Государственной думы. Участники были арестованы и преданы суду. А сам Каменев, нарушив принятую этику, тщательно выгораживал себя, заявляя, что по вопросу о войне не был согласен ни с Лениным, ни с ЦК. В итоге получил самое мягкое наказание, вызвав презрение многих товарищей.

В жизни Феликса бывали подобные ситуации, но вел он себя иначе. В июле 1905 года руководил Варшавской партийной конференцией, проходившей в лесу в Дембах Вельских. При виде нагрянувшей полиции товарищи предложили ему бежать. Он действительно мог. Но остался и был задержан вместе с большинством участников. При этом взял на себя всю ответственность за нелегальные материалы, обнаруженные полицией. Назвался Яном Эдмундовичем Кржечковским, имея фальшивые документы на это имя. Перед определением в тюрьму у него было аж две возможности бежать. Сначала это предложили солдаты, разговорившиеся с ним на тему тягот своей службы. Затем помощник пекаря вместе с хлебом прихватил одежду пекаря. Но Дзержинский ни в какую не собирался оставлять товарищей.

Каменев другой… Кто-то ещё рассказал, что всего два месяца назад из Ачинска он посылал приветственную телеграмму отказавшемуся от престола Михаилу Романову, пафосно именуя того «первым гражданином России». Это авторитета внутри партии тоже не добавляет. Закончил свою речь Каменев так: