Зверогон

– А вот кстати, я вспомнил, – вдруг сказал отец. – Три дня назад консьерж шуганул из подъезда какого-то якобы разносчика объявлений. Ну вы знаете, в хрущобах вечно почтовые ящики всяким спамом набиты. Но не у нас же!

Влад согласно кивнул. Трудно представить себе рекламку пиццерии или нового сетевого магазина в почтовых ящиках элитного ЖК.

– Как он выглядел? – поинтересовался Филин и заметил, как родители Эухены переглянулись.

В их глазах было знобящее внутреннее неудобство, похожее на страх.

– А вы знаете, стремно он выглядел, – откликнулся отец. – Я видел его краем глаза. В спортивном костюме, на пару размеров больше. Кепка надвинута, что глаз не видно. И медицинская маска. Я понимаю, мы все в них совсем недавно ходили, но сейчас-то их зачем носить? Я сказал консьержу, что надо полицию вызывать, а тот только рукой махнул. На всех странных полиция не наездится. А тут наверно болен человек, но все равно как-то возится, зарабатывает.

Больше Филин не узнал ничего нового. Когда они вышли из квартиры, то Арина с выражением прочитала старый стишок-садюшку:

– Провод по дереву вьется змеей.

Мальчик схватился за провод рукой.

Папа склонился над кучкой углей:

Где же тут джинсы за тыщу рублей?

– Да, я тоже это вспомнил, – кивнул Филин, входя с девушкой в лифт. – Дочь умерла, а у них на уме только утраченные выгоды.

– Получается, это тот же человек, которого мы вчера видели на записи, – сказала Арина. – Он выслеживал Эухену. Пытался пробраться к ней в дом.

Филин заметил, как девушка поежилась. Футболка, которую он купил утром, оказалась ей великовата.

– Стремный фанат? – спросил Филин. – Я отсмотрел записи с камер в парке, никого похожего и близко нет.

Арина пожала плечами – собралась что-то ответить, но в это время зазвонил телефон. Филин мазнул пальцем по экрану, принимая звонок, и Сычев произнес:

– Скорее лети на улицу Щорса, девяносто шесть. Мы нашли тень Скворцовой.

***

Улицы, которые лежали слева от проспекта Ленина между политехническим и автовокзалом, были очень старыми и очень неприятными. Даже в солнечные дни здесь царили густые тени, в сумрачной прохладе открытых подъездов всегда что-то шевелилось – то ли обитатели домов, то ли привидения, а трамваи, которые ходили по единственной линии, соединяющей район с остальным городом, старались не задерживаться на остановках – здесь чаще всего били стекла, просто так. Въезжая с Филиным в паутину улиц и улочек, Арина невольно ощутила то же самое напряжение, которое охватывало ее, когда она появлялась в таком же районе в своем мире.

Если ты украл миллион долларов, то тебя найдут даже у дьявола в заднице, но только если ты не спрячешься на Щорса или Плехановской, детка. В конце фразы полагалось подмигивать со значением. Улица, по которой они ехали с Филином, ничем – ни камушком, ни разросшимся кустом жасмина, ни облупленной вывеской “Продукты 24 часа” – не отличалась от такой же улицы родного мира, и в конце концов, Арина совершенно растерялась.

Где она? Еще в чужом мире, или уже в своем? Или есть места с вот такими старыми домами, построенными еще пленными немцами, что утопают в зарослях сирени или жасмина и стоят одновременно и там, и здесь? И только желтоглазые кошки, которые несут вахту возле подъездов, знают, где и какой мир лежит…

Дом на Щорса, девяносто шесть, был двухэтажным, приземистым, давно забывшим, что такое ремонт фасада. Когда-то его создали щеголем с изящными балкончиками и большими окнами, но времена его молодости и красоты миновали – балконы покосились, как пьяные, а часть окон была забита фанерой. Арина вышла за Филиным, прошла во двор, где у единственного подъезда толпился народ – участковые, эксперты, пара алкашей, привлеченных зрелищем – и увидела мертвого ягуара, брошенного на газон.

Белла осматривала зверя; то брала фотоаппарат и делала снимки, то вооружалась инструментами и изучала шерсть – грязную, окровавленную, с проплешинами. Высоченный светловолосый красавец обменялся с Филиным рукопожатием, посмотрел на Арину откровенно раздевающим взглядом и представился:

– Капитан Сычев. Андрей Сычев.

От него пахло дорогим одеколоном и табаком, словно Сычев только что затушил сигарету.

– Здравствуйте, – пробормотала Арина, не в силах отвести взгляд от ягуара. Грациозное животное, настоящая машина убийств, изящное даже в грязной смерти существо сейчас лежало на газоне рядом с бычками, смятой банкой пива и бесформенной пленкой от сигаретной пачки, и Арина могла назвать все это лишь одним словом.

Бесстыдство.

– Да, это Тень Скворцовой, – Белла прошла к задним лапам ягуара, наклонилась, указала на пятно. – Бультерьера узнаете?

Филин присел рядом на корточки – Белла протянула ему латексные перчатки, он надел их и принялся ворошить шерсть на лапе. Арину замутило, и Сычев, будто почувствовав это, заботливо обнял ее за плечи.

Она терпеть не могла таких. И успокою, и спать уложу.

– Почему он ее выбросил? – спросил Филин, выпрямляясь. – Помните, как лежало тело Скворцовой? Он аккуратно, уважительно уложил ее и вот так выбросил Тень на газон?

Женщина в цветастом халате, которая стояла на балконе второго этажа, погасила окурок в жестяной банке из-под кофе и сообщила:

– Вечером ее не было. Я утром пошла собаку выгуливать, и здрасьте, она лежит. Собака у меня, как Гитлер, в четыре утра будит. Вот мы в четыре и вышли, Герда со страху аж обоссалась.