90-е: Шоу должно продолжаться – 11

– О, смотри, там наши тусуются! – Астарот показал пальцем на патлатую компашку на периферии коммунистического митинга.

– Наши? – я посмотрел, куда он показывал, ожидая увидеть там Еву, Кристину и остальных «ангелочков».

– Ну, из рок-клуба, – сказал Астарот. – Совсем наших я пока не вижу. Пойдем поздороваемся.

Первым нас заметил Алишер. Точнее, Надю заметил, конечно.

– О, здорово! – заорал он и распахнул объятия. – Идите к нам, у нас тут прикольно!

– А что это вы вдруг митингуете? – спросил я. – Вам зарплату не платят?

– Да ну тебя, Велиал, ты скучный! – заржал Алишер. Обнял Надю и чмокнул ее в щеку. У той щеки порозовели, она потупила глазки и стала такая миленькая, что просто ути-пути. Ну да, точняк, говорили же, что Алишер к Наде неровно дышит. А она к нему.

– Смотри, объясняю прикол, – сказал Алишер, активно жестикулируя свободной рукой. – Там у них выступающие что-то гундосят, но здесь ни хрена не понятно. А публика – тухляк вообще! А мы вносим в это все живительный шум.

В этот момент мужик, вещавший в хрипливый матюгальник, громко выкрикнул что-то типа лозунга. Неразборчиво. Несколько голосов в передних рядах подхватили лозунг нестройным «Да!»

Рокеры тут же оживились и заорали.

– Да! Долой буржуев!

– Даешь бухла и закуски народу!

– Ельцина – сжечь!

– Да здравствует мир, труд, май!

Задние ряды начали оглядываться в нашу сторону. Но кое-кого эти вопли взбодрили, и они тоже начали орать.

– Вот! – Алишер радостно потряс в воздухе кулаком. – Ты понял, да? Короче, надо орать, когда там впереди орут. А то что это за унылый митинг?

– Даешь революцию! – заорал другой патлатый.

– Ленин жил, Ленин жив! – подключился третий.

– Ленин тохтамыш! – закончил Алишер. Поднял Надю на руки и покружил вокруг себя.

«В любой тусовке должен быть тот дурак, который первым начнет орать», – подумал я. Рокеры выкрикивали разное, иногда начинали хором скандировать. Люди вокруг как-то тоже оживлялись. Потом эти вопли эхом отзывались на другой стороне толпы.

По началу было даже прикольно. Прямо-таки экспресс-курс по психологии толпы на практике. Некоторые митингующие были нашему участию нисколько не рады, пожилой дядька даже пытался нас матом приструнить. Мол, устроили тут балаган из серьезного дела. Но в основном никого наши вопли не напрягали, даже скорее наоборот.

– А, вот вы где! – Ева обняла меня со спины. – Мы уже собирались к Астароту двигать, думали, вы не придете!

Шумная гурьба «ангелочков» и моих коллег из нашего медиа-холдинга примкнула к рокерскому кружочку.

– О, а вот и Ева-королева! – заметил ее Алишер. – Слушайте, братва, а айда с нами на концерт?

– Какой концерт? – оживился Бельфегор. – В рок-клубе разве концерт сегодня?

– Не, в рок-клубе седьмого, – махнул рукой Алишер. – Другой концерт, в «клоповнике».

– В «клоповнике»? – переспросил Астарот. – А я думал, его закрыли еще в прошлом году.

– Ха, хорошее место так просто не закроешь! – заявил Алишер. – Так что? Двинули? А то на нас уже менты начали поглядывать подозрительно…

Стражей порядка и правда стало побольше. С нашим шумным вмешательством унылый митинг изрядно воспрял духом, там впереди уже потрясали кулаками и выкрикивали что-то насчет битья окон в администрации.

– А кто там выступает? – спросил Астарот.

– Вообще мы должны были, – Алишер виновато втянул голову в плечи. – Слушайте, а сколько время уже?

– Половина седьмого, – машинально ответил я. – Если вы здесь, то чей там концерт?

– Да не, там не только мы, – засмеялся Алишер. – Там, короче, «пиночеты» и прочие панки бузят сегодня. А мы… Ну, я, короче, пообещал, что буду… Так что, поехали?

Историю про многострадальный «клоповник» и его закрытие я слышал, конечно. Эти байки так или иначе всплывали чуть ли не на любой тусовке. Все началось с летнего кинотеатра, по факту – просто здоровый такой сарай без отопления, но с экраном. Когда в школе учился, я туда даже ездил, бывало. Под страхом наказания. Прикол был в том, что там были какие-то зверски дешевые билеты для детей. Открывался он в мае, а закрывался в конце сентября. И хитрожопые школьники в эти самые месяцы частенько сбегали туда с уроков. В девяностом кинотеатр закрыли и забили вход досками. Хрен знает, почему.

Легенда же превращения его в «клоповник» звучала так. Шел мимо какой-то музыкант, которого турнули из очередного дома культуры. И тут забитая досками дверь открылась, и оттуда вылез бомж. Насчет личности музыканта слухи в едином мнении не сходились, но бомж в истории всегда фигурировал. В общем, музыкант взял бомжа за жабры, и тот выложил, что, нормальное место этот кинотеатр. Они с корешами даже электричество с магистрали туда прокинули.

В общем, концерт там случился чуть ли не тем же вечером. И все лето девяностого года у новокиневских рокеров, особенно из тех, кого в рок-клуб не приняли, было место для тусовок и сцена. А летом девяносто первого «клоповник» с громким скандалом накрыли менты. Про это даже газеты писали.

Видимо, сейчас скандал подзабылся, и маргинальная рок-площадка снова в строю.

– Даже не знаю… – сказал Астарот и обвел взглядом «ангелочков». – А в этот раз менты его не накроют?

Глава 6

Если бы клоповник собирал буллшит-бинго по неудобствам, то все клеточки точно были бы закрашены. Собственно, по нему можно было бы этот чек-лист составлять. Здесь было по ощущению холоднее, чем на улице. Но при этом душно и накурено. Казалось, что холодный воздух липкий и склизкий. Сквозь дырявую крышу в нескольких местах капала вода. Звук… Ну, в общем, ходят на такие концерты явно не за отличным звучанием. Галдеж в зале периодически перекрывал происходящее на сцене. И, пожалуй, это было и неплохо… Потому что группа, которая там сейчас выступала, кажется, вообще считала умение играть на музыкальных инструментах моветоном. А в качестве ударной установки они использовали дырявую ванну из оцинковки.

Вход в это «конспиративное место» мы осуществляли по инструкции Алишера – мелкими группами по два-три человека. Ну, то есть, сначала мы большой шумной толпой вывалились из автобуса, а потом рассыпались по скверу, типа прогуливаемся. И потом парами-тройками подходили к типа забитым досками дверям и проскальзывали внутрь. В эту самую неповторимую атмосферу новокиневского андеграунда.

– Я же говорил, что тут будет круто! – прокричал Алишер, когда мы все оказались внутри.

Одной рукой он обнимал Надю за талию, а в другой у него уже была бутылка «Агдама». Самого, пожалуй, мерзотного пойла, которое когда-либо существовало. И самого дешевого из тех, на котором были этикетки.

С первой же секунды я ощутил ровно одну эмоцию по отношению ко всему происходящему – брезгливость. Основная часть собравшихся – очень молодые. Возможно даже школьники. В расхристанной верхней одежде, с осоловелыми блуждающими взглядами. Воняло дешевым табаком, дешевым бухлом и блевотиной. Звуки из темного дальнего угла не оставляли даже повода для сомнений, что этот последний запах приглючился. Да уж… Это было настоящее неподдельное днище. Если питерский концерт в заброшенном ДК оставлял некую иллюзию атмосферной камерности, то здесь – никаких сомнений. Конечная остановка. Конченная, я бы сказал.

Я поймал немного растерянный взгляд Бельфегора. Он еще улыбался, но очень неуверенно. Будто не хотел верить своим глазам или что-то подобное. Астарот обнимал обеими руками Кристину. Лицо – непроницаемое. Бегемот и Света о чем-то переговаривались и вокруг вообще не смотрели. Реакция Кирюхи была схожей с реакцией Бельфегора – он улыбался, но смотрел на других, как будто ища одобрения. Ну, мол, я не понимаю. Скажите же мне, что это на самом деле круто, а то я теряюсь. Только на лице у Макса было написано зеркальное отражение моих эмоций – нижняя губа презрительно оттопырилась, нос сморщился. Как будто он вот-вот потянется за носовым платком, чтобы прикрыть лицо.

«Хорошо, что Наташи сегодня нет», – подумал я, вспоминая нашу «Фазенду». Она тоже была андеграундом. Только уровень трэша там был, скажем так, в пределах необходимого антуража. Там было хотя бы тепло… Ну и еще там было чисто. И мы сами после мероприятий собирали мусор, да и уборщицы, по моему настоянию нанятые Колямбой, держали помещение в сравнительной чистоте. И туалеты, да. Тамошние туалеты, конечно, не были образцом чистоты, но здесь их в принципе не было. В качестве сортира, судя по запаху, использовали бывшую будку киномеханика.

Первым сориентировался в этой обстановке, как ни странно, Жан. Он ухватил за плечо парня с фотоаппаратом из своих и поволок его к сцене, задником к которой служил бывший экран. Порванный, изрисованный краской и хрен знает, чем еще. Ну, понятно. Ему нужен контент в следующий номер «Африки». И он помчался его добывать.

Я открыл, было, рот, чтобы предложить «ангелочкам» уйти в какое-нибудь более приятное место. Но тут же закрыл его.

Спокойно.

На самом деле, очень даже неплохо, что мы пришли в этот говнарский притон. Мне про него как раз кто-то из «ангелочков» рассказывал. Еще в самом начале, до Нового года. С придыханием и мечтательностью. Мол, вот там настоящий рок, чистый и незамутненный дурацкими формальностями, цензурой и прочими благами цивилизации. Сами они в «клоповнике» не были, только байки слышали. Ну и вот они сюда попали. С тех пор многое поменялось. И мне стало любопытно, насколько. Как им сейчас вообще вот это все? Моя реакция понятна, я все-таки взрослый мужик, где-то даже пожилой. «Я слишком стар для всего этого дерьма!»

А они?

«Ангелочки», в сущности, маргиналами-то никогда не были. Более или менее благополучные ребятишки. Из неплохих семей и хорошего района. Они с самого начала неплохо владели музыкальными инструментами, а некоторые, вроде Кирюхи, Макса и Бельфегора, даже хорошо и очень хорошо. И музыку любили самозабвенно. В самом начале им просто не хватало чуть-чуть дисциплины для регулярных репетиций. Их нужно было всего лишь чуть-чуть подтолкнуть небольшими успехами и победами. И вот эта вот их игра в маргинальных сатанистов слетела, как ненужная шелуха. Они просто стали сами собой – в меру умными, жизнерадостными и увлеченными подростками.

И вот сейчас они здесь.

В том месте, которое еще полгода назад было чуть ли не пределом их мечтаний. Место тусовки «крутых» рокеров, отринувших социальные нормы, так сказать.

Тошнотное душное холодное днище.

Усилием воли я стряхнул с себя омерзение и крепче сжал руку Евы.

– Как тебе? – подмигнул я.

– Тебе честно? – иронично улыбнулась девушка.

– Лучше соври, – засмеялся я.

– Очень экзотично, – сказала она. – Сюда можно на экскурсию водить, как в зоопарк.

– Тогда давай проберемся поближе к сцене, – предложил я. – Раз уж мы в зоопарке, глупо будет не оценить местную… гм… фауну.

Обещанных Алишером «пиночетов» я не увидел. Да и вообще знакомых лиц среди музыкантов были единицы. Группа с ванной закончила свое выступление и как раз собирала манатки. Их место занял мужик лет, наверное, тридцати. Длинные волосы собраны в хвост, Он был в длинном пальто, довольно грязном, кажется, незадолго до выхода на сцену он где-то упал. Зато под пальто была белоснежная рубашка. С гитарой. Лицо с бородкой. Этакий утомленный мушкетер. Не вполне уместный в этой всей обстановке.

– Добрый вечер, – сказал он в микрофон. – Рад видеть всех и каждого. Сейчас спою для вас пару новых песен.

– Ты его знаешь? – спросил я у Евы. Мы пробились почти к самой сцене и встали сбоку, рядом со сваленными в кучу поломанными стульями.

– В первый раз вижу, – она покачала головой.

И тут мужик заиграл на гитаре и запел. Кажется, только ради этого стоило сюда прийти.

– В твоих глазах ледяная дымка,

Твоя душа полна шипов.

Я для тебя лишь невидимка,

Ты греза моих нежных снов.

Я льду твоему

Подставляю ладони.

Я холод твой

Ловлю губами.

Я не хочу

Чтобы кто-то понял,

Что ты для меня

Драгоценный камень…

Играл мужик фантастически хорошо. Дешевенькая акустическая гитара в его руках прямо-таки стонала от удовольствия и страсти. Это уровень консерватории, не меньше. Голос у него был не очень сильный, но профессионально поставленный. Тоскливый блюз о безответной любви прямо-таки вышибал слезы.

Какого хрена он здесь делает вообще?

Это же чертов гений!

Мы с Евой переглянулись и обменялись одинаковыми ошарашенными взглядами.

Безымянный музыкант продолжал танцевать длинными пальцами по грифу гитары. И пел, не обращая внимания на то, что бухая публика что-то ревет невпопад и вообще не обращает на него внимания.

Черт, а это ведь прямо клип! На контрасте с окружением музыкант выглядел прямо-таки немыслимо круто. Как небожитель.

Ну да, я отдавал себе отчет, что его музыка кажется гениальной, а исполнение – совершенным, по большей части из-за того, что сидел он на грязной узкой сцене перед разорванным и измазанным экраном. А перед ним кривляется толпа бухих подростков. Они махают «козами», один рухнул мордой в сцену и, кажется, дрыхнет. Патлы сосульками, шапки, сползшие на затылок, «потекшие» отупевшие лица. И тут – он. Со своей тоской о холодной, но прекрасной, как богиня, девушке.

– Пожалуй, он выбрал не самую подходящую публику, – на ухо мне сказала Ева.

– Точняк, вообще мимо! – уверенно кивнул я. – Надо познакомиться с этим парнем.

Ева ничего не ответила. Прижалась ко мне крепче и глубоко вздохнула. И я ее отлично понимал. Едва пробивающаяся сквозь окружающий трэш песня прямо за душу цепляла. К концу даже ком к горлу подступил, что со мной не так часто бывает. Обычно такие эмоции я чувствовал, когда «ангелочки» как-то особенно сильно и пронзительно выступали. Но сентиментальные слезы радости подступали не от их музыки, а скорее из-за радости за моих ребят. Радости за них.

А тут – песня пробрала, надо же.

Вторую он запел без перехода. Это тоже был блюз. На этот раз речь шла про дорогу на поезде и безлюдный перрон незнакомой станции. Куда герой сбежал от чего-то злого и плохого, чтобы начать там новую жизнь. И это у него, разумеется, не получилось, потому что сбежать от себя нельзя. А он и есть то самое главное зло в его жизни.

Он опустил гитару, грустно усмехнулся, отвесил короткий поклон.

На сцену тут же вывалились семеро обрыганов следующей группы. А наш с Евой герой спустился вниз.

– Пойду его поймаю! – сказал я, но замер и покачал головой. – Вместе пойдем.

Оставлять Еву одну хотя бы на пару минут мне не хотелось.

– Эй, мужик, стой! – мы с протолкались через тусящих музыкантов, бухающих в ожидании своей очереди. Я еще мимоходом удивился, как их дофига на самом деле. Не то, чтобы больше, чем зрителей, но прямо немало.

– Ну? – давешний музыкант уже застегнул пальто и натянул на уши вязаную шапку. Гитара в чехле закинута за спину. Лицо угрюмое и непроницаемое.

– Привет, я Вова, – сказал я. Кивнул в сторону Евы. – А это Ева, моя девушка. Мы в восторге от твоих песен.

– Странно, – губы его скривились в горькой усмешке.

– Очень понравилось! – подтвердила Ева. – Как вас зовут? Можно с вами познакомиться?

– Не думаю, что это хорошая идея, – он покачал головой. Такая дремучая тоска в голосе и интонациях.

– Мы так просто не отступим, – заявила Ева. – Проследим за вами до дома и будем караулить у подъезда!

– Ах, у подъезда… – он усмехнулся. На этот раз не так тоскливо, как в первый раз. – Что вы здесь делаете такие чистенькие маменькины детки?

– А, долгая история, – махнул рукой я. – Точнее, история короткая и неинтересная.

– Велиал, да отвали ты от этого гардемарина! – какое-то патлатое убожище повисло на моем плече. Возможно, я его где-то даже видел, но не счел нужным запоминать. – Давай лучше бахнем с нами, а?

– Точно, – ухмыльнулся я. – Обязательно бахнем. Весь мир в труху. Но потом.

Я легонько оттолкнул воспылавшего ко мне дружелюбием рокера, тот покачнулся и проследовал по прямой траектории к другому такому же говнарю и сунул ему в руки бутылку без этикетки. Которую до этого пытался вручить мне.

– Предлагаю пообщаться снаружи, – сказал я.

– Велиал? – переспросил наш музыкант. – Демон-обольститель, не знающий жалости? Так он тебя назвал?

– Типа того, – кивнул я. – Сейчас буду предлагать подписать кровью договор. Страшно?

– Да мне уже нечего бояться, – как-то потерянно сказал музыкант.

Но отмазываться от знакомства больше не стал. Мы выскользнули наружу и в молчании отошли на несколько шагов, к засыпанной майским снегом лавочке.

– Итак, знакомимся? – сказал я, пытливо глядя на него. Явно какая-то драма у человека случилась. Тоскливой безысходностью сквозили не только его песни, но и он сам.

– Вадим, – просто сказал он и протянул руку.

– Не местный? – предположил я, отвечая на пожатие.

– Из Москвы приехал, ага, – усмехнулся он. – Что, так заметно?

– Раньше тебя не видел, – объяснил я. – Видел бы – запомнил. Что ты делаешь в «клоповнике»? У тебя же консерваторский уровень, не меньше!

– Консерватория, да, – кивнул он. – А здесь… Ну, надо же где-то петь…

– Да даже в электричке было бы лучше! – воскликнула Ева. – Это же… Блин, да так нельзя! Вы же талантище!

– Ну, каждому свое, – пожал плечами Вадим.

– Далеко живешь? – спросил я.

– В паре кварталов, – Вадим кивнул головой в сторону сквера.

Мы, не договариваясь, пошли в ту сторону. Он – к своему дому. А мы – его провожать. Имя его мы узнали, но мне нужно было больше. Контакты. Телефон, адрес. Передо мной был настоящий профи. Я еще не знал, с какого боку его пристегнуть к моей растущей команде, но отпускать просто так не хотел точно. Такими подарками судьбы разбрасываться нельзя.

Я спрашивал. Он отвечал. Нехотя, но не отказываясь.

Музыкант с пеленок, мама пианистка, папа дирижер. С десяти лет влюбился в гитару и теперь не выпускает ее из рук практически никогда.

По академическому пути не пошел, начал играть в группе, хотя родители были против. В восемьдесят девятом сел в тюрьму. Через год вышел и оказался никому не нужен.

Отец за этот год умер. Сердце. Мать отказалась пускать его на порог. Группа сделала вид, что его не знает.

Он мыкался какое-то время, перебивался случайными заработками. А месяц назад приехал в Новокиневск, чтобы… Даже не начать новую жизнь, а скорее закончить. Типа, финальная остановка. Он в Новокиневске как-то был проездом, и наш город показался ему образцом безысходности. Ну да, иногда он может произвести такое впечатление. Нашел конуру в коммуналке, забился в нее. Свою классную гитару он уже продал давным-давно. Но музыка требовала выхода. Случайно оказался в «клоповнике». Пришел «на звук». Подобрал там сломанную кем-то гитару, склеил ее. И вот играет, уже четвертый раз пришел.

Депрессивный такой у него был настрой. Прямо вслед за ним в петлю захотелось.

Я посмотрел на Еву. В ее глазах стояли слезы.

– Вадим, слушай, тут такое дело… – сказал я. – Вообще-то я продюсер. Хотя со стороны, наверное, не похоже. Но у меня есть отличная группа и слаженная команда. И пара нормальных площадок. Я пока не знаю вот так сходу, что именно я тебе предлагаю, но терять с тобой контакт не хочу. Оставь свой телефон, я завтра тебе звякну, и мы договоримся…

– Телефон, ха! – усмехнулся Вадим. – Телефона в моей халупе нет.

– Тогда другое предложение! – я выхватил из внутреннего кармана записную книжку и ручку. – Вот адрес. Это бывший кинотеатр «Буревестник», там наш офис. У нас там базируется музыкальный журнал и телестудия. Приходи прямо с утра, я примчу где-то к десяти. Придешь?

– Не знаю, – он тоскливо посмотрел в снежное небо.

– Если к одиннадцати тебя не будет, я прыгну за руль, приеду к тебе и притащу тебя туда за шкирку, понял? – я тряхнул его за плечо и повернул лицом к себе.

– Он притащит, – подтвердила Ева.

– Зачем тебе это? – пожал плечами Вадим. Но в глазах засветилось что-то похожее на надежду.

– Кармические долги раздаю, – буркнул я. – Раз говорю – значит надо.

– Ты же номер моей квартиры не знаешь, – Вадим выдавил из себя кривую улыбку.

– И ты думаешь, меня это остановит? – засмеялся я. – Ты плохо меня знаешь! Я весь этот дом перетряхну, если надо будет. Так что лучше сам приходи, а то потом соседи на тебя затаят злое зло и начнут тебе в суп мыло закидывать.

Хрен знает, откуда я взял про мыло в супе. Просто брякнул то, что в голову пришло.

Но зато Вадим наконец-то нормально улыбнулся.

– Ну раз мыло… – фыркнул он. – Нет, суп с мылом я не люблю. А у вас там прямо настоящее телевидение?

– Самое настоящее, – кивнул я. – Телеканал «Генератор».

– Еще чуть-чуть, и я поверю, что бывают судьбоносные встречи, – хмыкнул он. – Ну ладно, уболтал… Велиал. Если ничего не случится, постараюсь завтра прийти.

Он шагнул к обшарпанной двери панельной четырехэтажки. Повернулся, уже взявшись за ручку.

– На всякий случай, моя квартира шестнадцать, – сказал он. – Комната четвертая.

Дверь с грохотом захлопнулась. Ева быстро и порывисто меня обняла и всхлипнула.

– Мне кажется, он собирался что-то с собой сделать сегодня, – прошептала она.

– Надеюсь, что его планы поменялись, – вздохнул я.

– Да, я тоже… – она уткнулась лбом в мое плечо. – Пойдем обратно. Мне кажется, надо «ангелов» из клоповника уводить. Какое-то ужасное место, как будто болото… Страшно, что засосет.

– Да, погнали быстрее, – согласился я. – Пока они там не ввязались в какую-нибудь историю.

– Скорее не вляпались, – засмеялась Ева.

Глава 7

– Велиал, ты где был?! – Астарот налетел на меня практически у самого входа.

– Да тут недалеко, – я махнул рукой. – Случилось что?

– Да блин! – Астарот поморщился. – Мы уже думали, что надо отсюда валить, но Пантера, блин…

– Что Пантера? – я покрутил головой, выискивая в толпе Надю. На самом деле, тут было не то, чтобы прямо битком народу. Перед сценой толпишка была более или менее плотной, но чем дальше, тем реже. И «мертвая зона» вокруг будки киномеханика. Ныне сортира.

– Не могла она кого-то получше найти, – Кристина скривилась презрительно. – Теперь из-за нее только в этом клоповнике и торчим. Не бросать же ее тут одну!

– Бомжарня какая-то… – брезгливо передернул плечами Макс.

– Я же говорю, надо Пантеру вытаскивать и валить отсюда! – воскликнул Астарот.

– Ага, вон там Алишер, – я заметил нашего потомка Чингисхана. – Ева, подожди здесь, с ребятами. Я сейчас.

– Я с тобой! – тут же выпалил Астарот. – А вы идите лучше сразу на улицу, ага?

Я снова удивленно посмотрел на нашего фронтмена. Реально, растет парень. Хрен знает, что именно на это повлияло. Самостоятельная жизнь, история с Кристиной, уроки вокала или все вместе. Наверное, накопительный эффект получился. Просто перемена была какой-то внезапной. Но за эти полгода Астарот реально очень над вырос. И профессионально, и морально. Если вспомнить, каким капризным нытиком он был в начале…

«Ангелочки» стали просачиваться наружу, а мы с Астаротом двинули к кучке народу, столпившейся вокруг Алишера. У «Каганата» была преданная орда поклонников, и часть из них как раз сейчас его и обступила. Он громко рассказывал какую-то байку, все с благоговением внимали, ахали в волнующих местах и ржали, когда надо было смеяться. Алишер дирижировал ими левой рукой с бутылкой. А правой обнимал какую-то девицу. Только это была не Надя.

– Где Пантера? – толкнув его в плечо, спросил Астарот, перебив Алишера на полуслове.

– Что? Кто? – потомок Чингисхана сфокусировал на нас свои раскосые и уже изрядно косые глаза.

– Ты что такой нервный, Астарот? – между Алишером и нами ввинтился тщедушный парень с беломориной в руках. Только в папиросе явно была уже совсем другая «начинка». – Вот, пыхни! Надо быть добрее!

– Пантера где? – повторил Астарот, отталкивая руку с папиросой.

– Да ничего с ней не случится, что ты кипишь поднимаешь? – расплылся в улыбке Алишер. – Бахмет ее не обидит, поиграет и вернет!

– Где она? – я шагнул вперед, ухватил Алишера за грудки и тряхнул.

– Ну ты чего? Чего? – Алишер нервно задергался, пьяная улыбка сползла с его лица. Поклонники забухтели, но пока никто не решился вступать с нами в перепалку. – Вон там, в тихом уголочке. Да вы не бойтесь, там матрасик мягкий, все чин-чинарем. Не простудит ничего девочка ваша!

Я швырнул Алишера в кучку его фанатов, но те думали как-то слишком медленно, чтобы подхватить своего кумира на руки. Он не удержал равновесие и грянулся на пол. И девицу потащил за собой. Кто-то заорал, кто-то засмеялся. Но мы с Астаротом уже не обращали на них внимания. Рванули, не сговариваясь, в направлении этого «мягкого матрасика».

– Хлебало в мясо расколочу гандону, – прошипел Астарот.