Комплимент

Артикуляция кардинально меняется, и речь звучит совершенно иначе – теперь она по-настоящему русская – с типично московским выговором, вызывающе акающим и насыщенным редуцированными звуками, с долгим «ш», украшенная характерными певучими московскими интонациями.

Его даже не надо просить произнести тестовую далевскую фразу «С Масквы, с пасада, с калашного ряда». По речи он – стопроцентный москвич, ну отчасти с немного приобретённым речевым фонетическим бруклинским оттенком.

В ходе дальнейшей беседы всё с тем же недиссимилятивным аканьем, с растягиванием ударных гласных он поясняет, что в девяностых из-за изменившейся ситуации вынужден был уехать из России, где прекрасно жил и замечательно работал, на родину – в одну из африканских стран в центре контитента. Но и там в родных местах всё было сложно. Поэтому он перебрался в Штаты, обосновался здесь, открыл своё дело, занимается туризмом, доставляя желающих к огромной 93-метровой (с постаментом) женщине – 225-тонному символу свободы, правосудия и демократии с факелом в поднятой правой руке, скрижалью в левой и с семью лучами в короне.

Его рассказ пестрит московскими сленговыми словечками.

– Ну чё, как вам Нью-Йорк? – ещё раз интересуется он словами истинного москвича.

В ответ молодой человек весело цитирует «Роллинг Стоунз»: Go ahead, bite the Big Apple («Давай, кусай Большое Яблоко»).

Услышав о Большом Яблоке как сленговом названии Нью-Йорка, негр широко улыбается:

– Здесь классно!

Он на секунду умолкает и, спохватившись, добавляет:

– А я Москву люблю!

Воспоминание о Москве сразу энергетически сплачивает и объединяет много раз гостивших у родственников в российской столице молодого человека и девушку с их новым знакомым.

В конце разболтавшийся темнокожий житель Бруклина ностальгически сообщает, что жил на Соколе, и улыбается:

– Нормально так было! Зимой дубак только, а так – всё путём!

И по-свойски добавляет:

– Меня Гоша зовут! Можно Гога.

Он заговорщически улыбается, потому что привычку цитировать классические советские фильмы тоже унаследовал стойко. Чем окончательно подкупает экскурсантов.

Затем Гоша, припоминая, поднимает глаза к пронзительно синим небесам и луи-армстронговским баритоном с едва заметной хрипотцой напевет:

«Друга я никогда не забуду,

Если с ним подружился в Москве».*

*В. Гусев «Песня о Москве» из кинофильма «Свинарка и пастух»

Слётыш

Даце Стежкиной с благодарностью за вдохновение и сюжет

Понесли Марусю гуси.

Русская пословица

В субботу на долю Елены Алексеевны выпало дежурство, как это регулярно бывает с научными сотрудниками музея по выходным дням раз в месяц.

Занятие не очень приятное, потому что занимает целый день, когда, помимо единственного представителя научного штата, в музее находятся только смотрительницы залов.

Необходимость неотлучного присутствия, конечно, угнетает дежурного, но зато не требует исполнения непосредственных обязанностей. То есть можно заниматься чем угодно. Если, конечно, речь не идёт о неотложных рабочих делах.

Утром Елена Алексеевна не спешила, зная, что музей откроют и без неё.

Домашние в девять утра, когда она уезжала, ещё спали.

Елене Алексеевне пришлось забежать в комнату к дочке за забытым вчера телефоном. Она посмотрела на пухлую розовую подростковую щёку, уютно лежавшую на подушке в обрамлении россыпи светло-русых кудряшек, и, умилившись, потихоньку удалилась. Муж тоже беззаботно почивал в спальне, не спеша вставать ни свет ни заря.

Елена Алексеевна вышла на улицу и попала в очарование светлого июньского утра. Трава, ещё не утратившая своих юных нежных оттенков, улыбалась в ярких солнечных лучах.

Елена Алексеевна направилась к машине, стоявшей в ряду других, словно специально подобранных в разных тонах и напоминавших мольберт – пары синих, пары чёрных, серебристой, белой, красной, оранжевой и жёлтой. Она обошла свою машину кругом, проверяя колёса.

Неподалёку по пустой пешеходной дорожке бродил неприкаянный крупный серо-бежево-рябоватый птенец большой серебристой чайки. На первый взгляд, он казался некрасивым, но на второй, виделось, что его наряд состоит из миндалевидных по форме пёрышек, каждое их которых окаймлено белой окантовкой, что делало птенца кружевным и изысканным. Он неуклюже шлёпал по асфальту своими сиреневато-сизоватыми перепонками, поддерживавшими почти прозрачные ножки-палочки. В воздухе над местом променада кругами летала озабоченная и встревоженная мама. Она плавно взмахивала широкими белыми крыльями, время от времени открывала мощный крючковатый жёлтый клюв, настойчиво оглашала окрестности своим протяжным «кьяу», явно посылая ребёнку какое-то предупреждение о потенциальной опасности.

Птенец явно недавно вывалился или чересчур рано поспешил покинуть гнездо, устроенное на крыше соседней многоэтажки. Так происходило каждое лето, когда птенцы слетали на землю и, не находя себе места, бродили по газонам и дорожкам. Над ними парили или прогуливались рядом встревоженные родители, заболиво вкладывавшие в клювы принесённую еду.

Елена Алексеевна поняла, что объявленная растревоженной мамой опасность исходит именно от неё лично. Поэтому поспешила устранить причину переполоха, уселась в машину и уехала, дабы долго не быть раздражающим фактором.

Человечество не стремилось к ранним воскресным пробуждениям и путешествиям, а потому город был безлюден и дорога практически пуста.

«Так, куда еду я, понятно, – усмехалась Елена Алексеевна, встречая редкие машины, – а куда люди направляются в такую рань?»

По дороге, разделявшей многоэтажки микрорайона, ходил такой же неуклюжий неповоротливый серо-рябой слётыш с перепончатыми сиреневыми лапами, напоминавшими несоразмерные ласты. Точнее, даже не ходил, а топтался на белой разделительной полосе.

Будучи не в силах предположить, куда бросится несмышлёныш, Елена Алексеевна притормозила, пропуская его. Но плохо знакомый с правилами дорожного движения птенец не понял манёвра, развернулся и собрался идти назад.

На встречной полосе показалась машина. За рулём сидела женщина примерно тех же лет, что и Елена Алексеевна. Судя по всему, она тоже озаботилась проблемами совершавшего непродуманный моцион птенца и остановилась.

Птенец, не осознавая, откуда исходит опасность, окончательно «завис», бестолково крутил во все стороны тёмным, ещё не успевшим пожелтеть клювом и нерешительно переминался на белой разделительной линии.

Наблюдая за неуклюжими движениями, обе женщины не сводили с него встревоженных материнских глаз.

Наконец, птичье сознание прекратило глючить, неразумная юная особь немного подумала, определилась с вектором и начала переходить дорогу перед машиной Елены Алексеевны.

«Я никуда не спешу», – мысленно успокоила она неопытную птицу и дождалась, когда та достигнет заветной зелёной травы на газоне.

Встречная машина тоже не двигалась – её хозяйка явно не торопилась.

Других объектов передвижения на дороге не наблюдалось.

Обе автоводительницы понимающе посмотрели друг на друга, обменялись созвучными улыбками и поехали только тогда, когда стало ясно, что птенец в безопасности.

«Интересно, а где его мама? И папа? – озабоченно думала Елена Алексеевна. – Они, кажется, оба по очереди яйца высиживают и потом выкармливают потомство. Оставили крошку без присмотра и улетели! А она, бедняжка, ещё крыльями правильно махать не умеет и гуляет по проезжей части одна-одинёшенька».

С такими мыслями Елена Алексеевна приехала на работу и припарковала машину на рабочей стоянке в музейном дворе.

Первое, что она увидела, выйдя из машины, был такой же несуразный и глупый, открывающий для себя этот сложный и непредсказуемый мир птенец серебристой чайки. В прожекторе солнечных лучей кожа на его тонких ножках просвечивала так, что были видны трогательные тонкие косточки.

С философскими мыслями о том, что наступило время, когда ещё не поставленные на крыло птенцы-подростки начинают покидать гнёзда и подвергаются опасности, Елена Алексеевна осмотрела двор в поисках его родителей. Но ни одной чайки не было видно. Не слышалось взволнованно-озабоченного призывного гоготанья с небес. И никто не нарезал круги над дитятей-неумехой.

Зато в ограниченном четырьмя стенами дворе сидели три кота и пристально наблюдали за птенцом.

Коты были незнакомыми Елене Алексеевне, то есть не музейными. Никогда раньше она не встречала их в окрестностях очага культуры, где трудилась много лет.

Ей сразу не понравилось рассредоточение – коты окружили птенца с самыми недобрыми намерениями. Было ясно, что Елена Алексеевна спугнула их, а неопытный слётыш обречён. Охотники затаились на своих местах, и каждый готов был, подобно молниеносно расправившейся пружине, ринуться в атаку, едва только Елена Алексеевна скроется в подворотне.

Елена Алексеевна посмотрела на крышу дома – скорее всего, птенец отправился в свой первый полёт именно оттуда, едва выбравшись из гнезда. Она испугалась и решила спасать малыша, а потому громко и энергично захлопала в ладоши, потом с криком «брысь» принялась разгонять объединившихся в нехороших целях агрессоров.

Толстый рыжий кот, видимо, не ожидавший такого неуважительного отношения к своей особе от человека, медленно и неохотно пошёл к безлюдной подворотне. По его походке было видно, что он донельзя залюблен и избалован хозяевами. А сюда его привёл исключительно охотничий инстинкт. Внушительные размеры свидетельствовали о том, что ухаживают за ним хорошо и основательно. На шее у него красовался красный ошейник, как положено всем благовоспитанным домашним котам, отправляющимся погулять на улицу. Он с достоинством неторопливо вышел на площадь и с обиженным выражением на объёмной морде уселся у музейной стены.

Второй форвард, не имевший ошейника, был полосат и короткошерст, в нём виделся дворовой крысолов, не допускавший мысли о том, чтобы упустить добычу. Умудрённым опытным взглядом он окинул фигуру невесть откуда взявшейся и сорвавшей боевую операцию женщины и, прижавшись к асфальту, быстро убежал на полусогнутых лапах, понимая однако, что ему даже пинка не достанется и особой угрозы нет, а потому надо дождаться часа-икс, когда защитница пернатых уйдёт. Потом можно продолжить дело и загнать добычу. Полосатый уличный хищник, тоже удрав через подворотню, устроился у музейной стены с другой стороны от собрата-компаньона.

Третий кот-подросток, отмеченный домашним ошейником, ничего в охоте не смыслящий, умчался в скверик напротив подворотни и уселся там в выжидательной позе – он прекрасно гармонировал белой шерстью на обоих боках с нежно-белыми петуниями на ближней клумбе.

Покинувшая подворотню Елена Алексеевна поняла, что стоит ей уйти, как промысел продолжится и птенцу грозит неминуемая гибель. Летать он не умеет, а беспечные родители его не спасут.

«Что делать? – спрашивала себя Елена Алексеевна. – Кто занимается защитой животных? Кого звать на помощь? Кому звонить? Есть у нас какая-нибудь ветеринарная служба спасения?»

Она остановилась у входа в музей и решила никуда не уходить.

Нетерпеливые коты стали неприметно и грациозно подниматься, чтобы вернуться за добычей, но Елена Алексеевна замахала на них руками, и те, соблюдая все правила прайдового сафари, опять уселись в выжидательных позах, заняв свои номера.

Тем временем Елена Алексеевна вспомнила, как в прошлом году они целым двором спасали сеседского кота, полдня просидевшего на высокой берёзе и истошно мяукавшего на всю округу.

Тогда соседи позвонили пожарным. Те вскоре приехали, подняли лестницу и спасли потерявшее надежду отчаявшееся и осипшее животное, которое тотчас перепуганно и без оглядки умчалось в светлую даль.

Елена Алексеевна набрала номер пожарно-спасательной службы.

Девушка на коммутаторе терпеливо выслушала просьбу и усталым казённым голосом сказала, что таких услуг они не оказывают – у них и без того достаточно дел, они тушат пожары, а не спасают заблудившихся незнакомых одиноких птенчиков. В голосе слышалось плохо скрытое недовольство.

Елена Алексеевна набрала номер полиции, где её тоже выслушали и деликатно посоветовали решить проблему самостоятельно, не отвлекая занятых важными делами людей от исполнения служебных обязанностей.

Елена Алексеевна в растерянности стояла посреди улицы у входа в родной музей и напряжённо думала.

На первом этаже родного музея имелся охранник. Но, едва представив себе беседу с несговорчивым и неприветливым человеком, который сегодня сидит на посту, Елена Алексеевна не решилась взывать к состраданию и призывать его на помощь. Любая просьба, обращённая к нему, всегда вызывала недовольство, трансформировалась в предложение не мешать и содержало неозвученный посыл отправиться в дальние края.

Рядом с музеем находился банк.

Едва взглянув на вычурное современное здание, Елена Алексеевна отметила, что там обязательно должны быть охранники. Она, громко прикрикнув на замерших в выжидательных позах разномастных хулиганов, для устрашения помахав в сторону каждого рукой и притопнув ногой, пошла к входной двери.

Секьюрити вежливо её выслушали, осмеяли и высказали примерно тот же текст, что она уже слышала: у них своя важная и ответственная работа, отвлекаться на посторонние дела и покидать пост они не имеют права.

– Птичку, конечно, жалко! – весело прокомментировал большой накачанный мужчина в форме, не пожелавший заступиться за беззащитное существо.

Растерянная и не нашедшая аргументов для пробивания очередной глухой стены Елена Алексеевна отправилась на улицу. Можно было обратиться за помощью к прохожим. Но утренняя воскресная улица оказалась пустынной – никто не нуждался в услугах банка и не хотел прикасаться взглядом к музейным ценностям. Прохожих на улице в этот час не наблюдалось, и даже собачники, которые, несомненно, могли бы оказать посильную помощь, отсутствовали.

«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», – обречённо подумала Елена Алексеевна и ещё раз шуганула показавшихся в поле зрения подтягивающихся к подворотне котов.

Они, конечно, разбежались, но было ясно, что уйди Елена Алексеевна – и они немедленно вернутся.

«Пойду попробую поймать птенца сама и отвезу куда-нибудь подальше, к морю, например. Там много чаек. Может быть, его примут и воспитают», – думала она.

Елене Алексеевне никогда не приходилось иметь дела с дикими животными, а уж с птицами – и подавно.

Она двинулась к подворотне. Птенец всё так же гулял по асфальту между машинами.

«Вот где его родители?» – возмущённо подумала Елена Алексеевна и стала осторожно приближаться к несмыслёнышу.

Тот пятился в сторону, наверное, решив, что женщина, уподобившись трём котам, вознамерилась поймать и съесть его. Инстинкт самосохранения работал у него прекрасно.

Он шлёпал своими несоразмерными тонкими ножками с широкими ластами, шустро убегая от смешно подкрадывавшейся к нему Елены Алексеевны.

В несколько приёмов она пыталась ухватить глупыша за кружевные бока или за чёрные перья хвоста. Но тот отчаянно сопротивлялся нападению и поспешно устремлялся в сторону.

Елена Алексеевна уже потеряла терпение и рассудила, что настало время для решительной атаки, а потому расставила руки и собралась совершить финальный прыжок. И в этот последний момент «чаёныш», как она стала для себя называть его, неумело раскинул крылья, замахал ими, распушил хвост, поджал под него ножки, аккуратно вытянул их, тоненько беспомощно запищал и полетел вверх – прямо на музейную крышу.

«Ах ты, негодник! – воскликнула про себя обрадованная так просто разрешившейся проблемой Елена Алексеевна. – Оказывается, летать мы умеем! Что ж ты нас всех за нос водил?»

Несмотря на то, что акция с поимкой свободолюбивой птицы не удалась, Елена Алексеевна ликовала – слётыш был спасён.

Подтянувшиеся к месту событий коты разочарованно смотрели в небо на махавшего крыльями птенца и с удивлением – на странную женщину, отбившую у них завтрак.

Пляжный пассаж

Июльский солнечный воскресный день. Вторая половина восьмидесятых.

По пляжу идёт молодая супружеская пара. Обоим ещё далеко до тридцати. Они веселы и беспечны.

Сегодняшний выходной решили провести в длительной пляжной прогулке.

За несколько тёплых балтийских дней им надоело лежать у моря, равно как и играть в волейбол.

Сегодня захотелось просто пройтись на дальнее расстояние по берегу Рижского залива.

Скажем, от Лиласте до Саулкрасты, что составляет около десяти километров.

Идти можно неспешно, с остановками и купаниями, попутно загорая и получая удовольствие от ходьбы.

Небо ясное – без единого облачка, море светло-синее, волны мелкие и боязливо-торопливые, с тонкой белой пузырчатой каёмочкой пены, которая выплёскивается при очередном облизывании берега. Ветерок слабый и приятно освежающий в жару. Песок мягкий и хорошо прогретый, а у кромки прибоя влажный и удобный для ходьбы. Чуть дальше от моря в сухом виде он совершенно по-особенному тонко, звонко и протяжно присвистывает под босыми ногами так, как свистит песок только в Лиласте. Иногда недалеко от воды встречаются хаотично разбросанные россыпи мелких и тонких бело-розовых хрупких ракушек. Если внимательно смотреть под ноги, можно найти несколько маленьких прозрачно-жёлтых янтариков, которыми потом интересно пополнить коллекцию, методично складывая в парфюмерные длинные и узкие пустые флакончики с пробниками.

Ближе к лесу на сыпучих дюнах в ребристом песке вьются трогательные миниатюрные голубые цветочки, непонятно за что цепляющиеся усиками и невидимыми корнями.

Молодые люди приехали в начальный пункт путешествия на электричке и планируют вернуться с Солнечных Берегов (то есть из Саулкрасты) на ней же.

В целом по мере отдаления от пляжа в Лиласте и перехода вброд впадающей в море одноимённой речушки путь однообразен – людей здесь мало. Лишь иногда встречаются пары таких же любителей дальних пляжных прогулок, следующих навстречу путешественникам.

Молодые люди идут вдоль кромки воды, беззаботно болтают обо всём, иногда останавливаются искупаться, сделать несколько снимков, посидеть на выброшенном морем и отполированном волнами белом и идеально гладком, серебрящемся в солнечных лучах стволе.

Но вот незаметно за плечами остаётся несколько километров, а впереди уже виден финиш – пляж Саулкрасты с пока ещё едва различимыми маленькими издали фигурками загорающих.

Усталости молодые люди не чувствуют.

Скоро они достигнут намеченной точки, в очередной раз искупаются в море, полежат на песке, перекусят и отдохнут.

По мере приближения к цели справа на верхушке дюны у леса вырастает фигура одинокого немолодого мужчины в стиле ню.

Он бесстыдно стоит на песчаном гребне и по-хозяйски озирает окрестности, как страж, следящий за порядком в принадлежащей ему местности. На голове у пляжного аксакала широкополая соломенная шляпа. В руках – большой бинокль, который он направляет то в одну, то в другую сторону.

Пара, демонстративно не глядя на жаждущего внимания наглого эксгибициониста, идёт своей дорогой.

Вскоре им навстречу попадается быстро шагающий и покрытый тёмно-шоколадным загаром одинокий мускулистый, среднего возраста путник в том же стиле – в чём мать родила. Он абсолютно невозмутим, его коричневая, с виду задубевшая на солнце кожа лоснится, отражая яркие лучи, в руке он держит пакет с одеждой.

И опять пара невозмутимо следует дальше, отводя глаза от бесцеремонного прохожего, понимая, что на пустом пляже он волен ходить в чём хочет.

Дальше у самой кромки воды они натыкаются на молодых родителей с ребёнком. Взрослые лежат под солнцем спинами кверху прямо на пути молодых людей. Покоящиеся на полосатых красно-жёлтых полотенцах фигуры тоже предстают в натуральном виде. Пухлые части тела, обычно прикрываемые одеждой, довольно органично смотрятся на светлом в мелких барханчиках, оставленных следами, песке. По красивому цвету загара можно догадаться, что беззастенчивая пара голышом проводит на ярком солнце всё свободное время.

Рядом играет голенький трёхлетний малыш в белой панамке. Он неуклюже и сосредоточенно насыпает песок зелёным совочком в яркое жёлтое ведёрко. Перед ним разложено несколько разноцветных формочек. Рядом раскинулись разнокалиберные испечённые куличики в форме рыбок, цветочков и улиток.

Путешественники невозмутимо обходят препятствие и скоро замечают на своём пути новую загорающую семью. Две пятилетние светловолосые девочки по щиколотку в воде играют с лёгкими волнами, запрыгивая и отпрыгивая от белой пены, атакующей их при каждом новом набеге и всплеске. Все члены семейства представлены в натуральном виде. Сидящие в непринуждённых позах родители наблюдают за детскими забавами.

– Что-то здесь очень много нудистов, – замечает путница, целомудренно отводя взгляд от вызывающе обнажённой семейной ячейки.

– Ну да, – соглашается её спутник.

– Наверное, с пляжа расползлись – подальше от глаз людских, – предполагает и оправдывает натуристов барышня.

Пара лелеет належду, что скоро дойдёт до официального пляжа и не встретит там абсолютно голых тел.

Открывающиеся жанровые сцены кажутся обоим неприглядными. Взрослые могут прилюдно валять дурака, как им заблагорассудится, но зачем втягивать в это малолетних детей?

Следующая порция загорающих тоже лишена каких-либо одежд. Это две девушки, раскинувшиеся в вольных позах немного ближе к дюнам, и одинокий седовласый мужчина с бронзовой кожей, лежащий в песчаной перине невдалеке от них.

– Прямо какое-то стоянка единомышленников, – комментирует путница, стараясь не смотреть на шокирующих своей откровенностью приверженцев натуризма.

Пара стремится поскорее достичь центрального пляжа – они не ханжи, но навязчивой обнажённой разновозрастной и разнополой человеческой натуры становится слишком много в поле видимости. Обилие открывающихся картин с новыми персонажами начинает их угнетать.

Когда перед молодыми людьми вырастают целеустремлённо заходящие в синие волны ничем неприкрытые и опалённые солнцем муж и жена с двумя мальчиками-подростками, у путешественников появляются сомнения.

Кажется, что все люди коллективно тронулись рассудком и нарочно донага пораздевались в этом месте.

Путники вглядываются вдаль в надежде, что по мере приближения к пляжному скоплению отдыхающих число обнажённых особей уменьшится. Они уверены, что стоит только миновать этот участок одиночек, как впереди возобладает коллективный разум.

Однако контингент любителей группироваться в откровенном виде расширяется.

По мере продвижения дальше становится отчётливо видно, что впереди находится скопище исключительно нагих людей.

Количество разгуливающих лишённых одежд встречных растёт, а жадно принимающая солнечные ванны разнокалиберная группировка встречает одетую в плавки и купальник пару недоумёнными взглядами.

– Да они тут все такие! – восклицает ранее терявшаяся в смутных догадках, а теперь окончательно прозревшая путница.

– Это мы на нудистский пляж забрели, – подтверждает её озарение спутник.

Путешественники, конечно, слышали о таких пляжах на взморье, но никак не думали случайно оказаться в бесшабашном и прямолинейном «оазисе».

У обоих появляется неприятное чувство, как будто они попали в заражённую массовым психозом зону, где установлен своеобразный распашной антидресс-код.

– Пойдём-ка назад, – предлагает девушка, – да ну их всех!

Очутиться на нудистском пляже среди бравирующих внешним видом экстремалов паре совсем не хочется.

Путешественники поворачиваются и, отказавшись от своих планов, ретируются в обратном направлении – в сторону Лиласте.

Ну, артисты!

Исходя из соображений «что станет говорить княгиня Марья Алексевна!», автор в самом начале повествования должен определить свою позицию – ни он, ни его близкие к истории не имеют никакого отношения, а известна она лишь в давнем дружеском пересказе. Так что Марья Алексевна может быть совершенно спокойна.

Изначально события рассказчику, а точнее, пересказчику истории, были поведаны в чудесных 80-х годах минувшего столетия.

В те замечательные годы беззаботной студенческой юности к автостоянке возле киностудии подошли два молодых человека. Художественный объект находился на окраине светлого соснового леса, пространно раскинувшегося в черте города. Возле здания всегда стояла пара красивых и представительных рабочих «Чаек». Всё прекрасно проглядывалось из окон проезжавшего мимо в дальний микрорайон рейсового автобуса. Машины с рабочей надписью «Киностудия» всегда были на виду, так что запоминались всем проезжавшим.

Молодые люди остановились около одной из длинных чёрных блестящих «Чаек» с белыми буквами на передних дверцах.

Один из них приоткрыл дверцу и обратился к сидевшему внутри шофёру.