Такова жизнь

– Здорово, водила, – хрипловато выдавил пассажир.

От мужчины пахнуло запахом залежалой одежды и чем-то ещё, что стойко ощущается всегда в солдатских каптёрках и сушилках. Весь этот букет ароматов перебивался стойким запахом перегара. Хорош клиент. Вот тебе и российская действительность. Та самая, которую красиво себе рисуют поэты и художники в своих романтических произведениях в виде образов любви и обожания, пока не встретятся с конкретным случаем падения нравов.

– Здравствуйте! В гостях у родственников были? – ответив на приветствие, спрашиваю я.

– Да не, это кореш мой с жёнкой. Мы с ним срок вместе мотали. Он на год раньше откинулся, а она, сучка, гуляла тут. Так он её почирикал пёрышком, и она теперь ползает перед ним как шёлковая, шалава. А я только сёдни с зоны. – Он снял ушанку и погладил свою налысо стриженную голову.

В голосе его, кроме жаргона, ощущалась грубость тона, которая прививается заключённым вместе с тамошней атмосферой, но не в результате напрасных усилий воспитательского процесса персонала тюрьмы, а в результате многолетнего нахождения среди тех, кто и определяет порядки, манеры и культуру поведения в исправительных учреждениях.

– А ты откуда катишь, смотрю, номера не наши? – спросил мужчина.

– Еду из Берлина, тоже там срок мотал, – пошутил я.

– Как? Да ладно, не заливай. Нашего там не посадют, – недоверчиво пробубнил он.

– Ну, конечно, пошутил. Но срок я там точно отмотал почти пять лет, – заверил я его.

– Не понять тебя, – сказал пассажир.

– Как вас звать? – спросил я.

– Да просто Колька, – ответил он.

– Да? Ну, тогда я тоже Колька. Если хотите, Николай Степанович, – заигрывая интонацией, произнёс я.

– Чё ты мне выкаешь, я ж не барин, – возмутился Колька.

– Привык так. Николай, я решил подвезти вас, потому что у меня деньги закончились и бензина километров на сто осталось, а ехать мне ещё очень далеко. Надо, чтобы вы мне оплатили, сколько сможете.

– Мужик, ты чё, я ж тебе сказал, что я только сёдни откинулся, – нервно сказал Колька, – какие у меня деньги? Я тебе не поверю, чёб ты из Берлина да без филок. Бздишь, фраер, чё я тебя грабану. Ну-ка, кажи бардачок, – нервно прорычал Колька.

События разворачивались стремительно. Он снял правую голичку армейского пошива с пальцем для курка и потянул руку к бардачку. Там у меня были только документы на машину на немецком языке. Не мог же я допустить, чтобы он с ними что-то сделал. Довольно резко тормозя с заездом на обочину, насколько позволял гололёд, я наклонился вправо и решительно открыл дверь. Что было силы, руками толканул попутчика из машины. Он вывалился наружу наполовину. Дёрнув ручник тормоза до отказа вверх, я поднял обе ноги и, развернувшись, резко выпихнул его из машины. Пока я усаживался на место, друг мой Колька, поднимаясь, выдернул из левого рукава нож. Машина в это время стояла поперёк дороги – носом на обочине. Включаю скорость, выворачиваю руль на дорогу, но из-за гололёда машина медленно набирает ход. Колян, держась за открытую дверь, пытается запрыгнуть в машину. Докатившись задними колёсами до шершавой обочины, «Волга» быстро стала набирать ход. Бегущий попутчик, отборно матерясь, оторвался от ручки двери и упал на обочине. Уже на скорости я вырулил на проезжую часть и попал в колею, и машину тут же выбросило на встречную полосу. А там навстречу мчалась чёрная «Волга». Было видно, что колёса встречной машины заблокированы и, чтобы не столкнуться со мной, вывернуты влево, в сторону моей свободной полосы. Когда между машинами осталось уже несколько метров, чёрная «Волга» всё-таки выскочила на мою колею, а мою машину окончательно развернуло влево, и я слетел с трассы в глубокий кювет, воткнувшись задней частью в снег.

На поверхности было только лобовое стекло. Из глубины кювета, как через большой монитор, смотрел я на то, что происходит на дороге. Чёрная «Волга» уже стояла на левой обочине, и двое мужчин в гражданской одежде бежали ко мне. Мой пассажир Колька, видя посторонних, шёл мимо по противоположной стороне в направлении заправки, которая находилась метрах в трёхстах в сторону Москвы. Я попытался открыть дверь, но она, придавленная снегом, не открывалась. Опустив стекло, я прокричал подбежавшим мужчинам, чтоб они помогли мне открыть дверь.

– Тот мужик, идущий по той стороне, только сегодня с зоны, и он вооружён ножом, – сказал я подошедшим, – на всякий случай имейте в виду.

– Мы из милиции, видали мы таких дистрофиков. У вас с ним что-то случилось? – спросил тот, который постарше.

Пока они глубоко в снегу оттаптывали двери моей машины, я коротко рассказал, что произошло, и благодарно добавил:

– Хорошо, что вы не уехали, а то неизвестно, какое продолжение могло быть у меня с пассажиром. Хотя, если бы вы не появились у меня на пути, я бы, может, нормально вырулил.

– Ну как мы могли уехать, если как раз из-за нас это произошло.

– Да, машину выбросило из колеи потому, что я сильно газовал.

– Это просто удача, что мы едва ушли от столкновения. Мы едем из Москвы, там купили эту машину и возвращаемся домой в Сочи, где мы вместе работаем в милиции. Я – капитан Сароян, а он – майор Игнатьев. Вы сказали, что у вас проблема с бензином. В качестве моральной компенсации мы дадим вам талоны на бензин, которых вам хватит до Москвы. Только никого больше не подсаживайте, на дороге всяких типов хватает. А этого скоро подберут. Его место на зоне. Сейчас доедем до Смолевичей и позвоним коллегам. Далеко он не уйдёт.

– Может, не стоит его задерживать, ведь никто не пострадал. Да и потом, что вы ему предъявите? Нужен будет свидетель, а я сейчас уеду.

– Судя по вашему рассказу, у него была попытка ограбления, – сказал Игнатьев. – Ладно, мы разберёмся. Мы позвоним ребятам, чтобы его нашли и провели с ним беседу. Хотя, судя по его поведению, долго на свободе он не задержится.

Капитан Сароян сходил в машину и вернулся с жезлом. Они стали останавливать грузовые машины, но все они были маломощные, и попытки не увенчались успехом. Наконец минут через сорок с запада показались две одинаковые новенькие, красные, трёхосные грузовые машины. Это были «Татры». Объяснять им ничего не пришлось. Они сразу развернулись на запад, встали одна за другой, зацепившись тросом. Я подал водителю заднего грузовика свой капроновый трос, предусмотрительно купленный ещё в Берлине, и они легко вытащили мой автомобиль на дорогу.

Я поблагодарил водителей грузовиков, и они уехали. С товарищами по несчастью мы обошли мою «Волгу» – повреждений не было!

– Обычное дело, когда залетаешь в мягкий глубокий снег, – сказал Игнатьев.

– Вас Бог послал, – сказал я, пожимая руки милиционерам.

Милиционеры дали визитки, талоны на бензин, и мы тепло расстались. Я испытывал удовлетворение от общения с людьми и того, что вся эта неожиданная история завершилась на удивление положительным результатом. Проезжая уже далеко за заправкой, я обогнал Николая. Он шёл пешком по обочине. Мне его было жаль. Теперь у него опять могут быть неприятности. Такой же у меня брат Иван: всю жизнь вкалывал, но трижды отсидел по пустякам и исковеркал всю свою жизнь.

По Москве раньше я никогда не ездил на автомобиле. Улица, где жили мои друзья, находилась севернее района Останкино. Телевизионную вышку было видно издалека, если не находиться среди высоких зданий. Сначала я ехал по знакам в центр города. Проехав Манежную площадь, мимо Кремля направился на северо-восток, время от времени держа в поле зрения телевышку. Интуиция и опыт езды по немецким многочисленным городам и весям без карты помогли мне выехать на улицу моих друзей. Евтошкины были дома. Александр и Валентина, те самые мои берлинские друзья-связисты, которые пару месяцев назад вернулись из ГДР. Поужинав и наговорившись, я уснул и крепко спал двенадцать часов.

Ещё в Германии начали беспокоить меня сбои в сердце. С Александром мы сходили в местную клинику, где после осмотра врача мне сделали кардиограмму и выписали таблетки. Доктор сказал, что до Новосибирска доеду, только не надо нервничать и перегружаться в дороге.

Глава 21. Оправдан на самом верху

Я собрался с мыслями и отправился по столичным инстанциям с отчётом и объяснениями, что я не верблюд. Глотая таблетки, подумал: вот так порой человек из-за юношеских мечтаний получает несвойственные своему существу испытания и в результате стрессов раньше времени превращается в рухлядь.

Сначала я решил поехать в своё министерство на площади Ногина, где меня неоднократно, перед каждой командировкой, утверждала комиссия во главе с заместителем министра. В управлении внешних сношений, которое оформлял загранпаспорт и занимался формальностями по командировке, встретили меня как обычно. Зам начальника отдела Алла Владимировна, красавица с печальными оливковыми глазами, сказала, чтобы я зашёл к начальнику отдела. С Сергеем Николаевичем, который был образцом деликатности, знаком был я и раньше, но близко не общались. Слишком много специалистов промышленности проходило через этот отдел. Но, думаю, вряд ли кто возвращался из-за границы с такой историей, как моя, и она не могла не привлечь внимание руководителя отдела. Сергей Николаевич встал из-за стола и первым протянул мне руку. Про себя я отметил этот не свойственный высоким чиновникам поступок.

– Мы уже получили письмо из «Техстанкоэкспорта» с протоколом «Техцентра» Берлина. Понятно, что они выступают единым фронтом, но нам надо знать реальную суть дела и при необходимости защищать своих людей. А то мы так растеряем всех хороших специалистов. Расскажите коротко, – попросил Сергей Николаевич.

– Когда я приехал в Германию, директор Молов там уже работал. Я делал своё дело по моим планам, которые он утверждал. Разногласий никогда не было.

– Так в чём дело? – спросил Сергей Николаевич.

– Первую пару лет директор меня не включал в состав комиссий по списанию разных товаров, некоторые из которых никто не видел в глаза. Об этом все шептались. Потом, когда отработавшие свой срок старшие специалисты уезжали, к подписанию этих актов пытались привлекать и меня. Под разными предлогами я отказывался. По документам, оприходованным бухгалтерией, числилась новая мебель. А в квартиры всех сотрудников устанавливалась старая, из немецкой комиссионки. Я не участвовал в погрузках контейнеров с товарами, где была не только мебель в упаковке, но и какие-то ящики, которые шеф отправлял в Москву. Я не ездил с ним в командировки, в которых шеф любил расслабиться и требовал организовывать персональные развлечения. Неоднократно шеф давил на меня, пытался заставить менять запчасти завода, которых на складе у меня было на три миллиона марок, на товары немецких предприятий и отдавать ему. Обещал покровительство. Последний разговор был категоричным: или я исполняю его требования, или он избавляется от меня. Если коротко, то это всё, – закончил я.

– В какие политические дела Германии вы вмешивались?

– Полный бред. Через вас должна была пройти почта на завод с каталогами на ткацкое оборудование наших конкурентов. Один из наших немецких друзей помог мне получить нужную нам техническую документацию. В частном разговоре он делился со мной информацией от своего близкого родственника, который работал с Эгоном Кренцом. Такие разговоры были несколько раз. Ход сегодняшних событий у нас в стране и в ГДР подтверждают полученную тогда информацию от этого человека. Однажды я рассказал об отношениях с этим человеком директору Молову, о чём потом пожалел.

– А что там за шпионские страсти?

– Что касается этой темы, то это всё правда. Да, я общался со всеми людьми подряд, кто ко мне обращался с какими-либо вопросами. Но кто из них был шпионом или баптистом, мне неизвестно. Государственными тайнами я не владею и не давал подписки о их неразглашении. Были со мной не совсем служебные беседы военных американцев на пограничном пункте Чек-пойнт Чарли. Намекали, что могут помочь мне улучшить качество жизни. До каких-то провокаций дело не дошло, – закончил я.

– Смелый ответ. А правда, что у вас там ребёнок растёт?

– Отношения с девушкой были в первой командировке пять лет назад. Ребёнок был рождён позже, когда она была замужем уже за другим мужчиной.

– Так ребёнок-то всё-таки чей? – настойчиво, но уже улыбаясь, спросил Юрий Николаевич.

– Не мой. Замуж она вышла через год после моего отъезда. Ребёнок, естественно, от её мужа. В протоколе много лишнего приписано Моловым, чего на собрании и в действительной жизни не было. У меня есть экземпляр протокола, и я его хорошо изучил.

– Откуда у вас протокол? Не принято давать такие протоколы на руки. Догадываюсь, опять женщина?

– Вы угадали – секретарша, – ответил я.

– Ну, прямо донжуан какой-то, – спокойно, без оттенка осуждения произнёс Сергей Николаевич.

– Просто секретарша порядочная девушка, хотя из их системы.

– Кстати, в их систему, то есть в «Техстанкоэкспорт» на Мосфильмовскую ехать не надо. Лишняя нервотрёпка. Они требуют, чтобы мы вас за границу больше не командировали. Дело обстоит серьёзно. Каким-то образом о вашей истории узнали в ЦК КПСС. Сегодня заблаговременно вам надо обратиться в бюро пропусков в здание ЦК на Старой площади с общегражданским паспортом, чтобы в два часа быть у кабинета. Алла Владимировна паспорт вам сейчас выдаст. Пропуск наши сотрудницы уже заказали.

Боясь опоздать к назначенному времени, на Старую площадь я приехал на час раньше, оформил пропуск и ожидал, стоя в просторном холле. Периодически посматривая на моё статическое положение, с вопросом ко мне подошёл молодой человек в штатском. Поняв от меня, в чём дело, он сказал, чтобы я поднимался на второй этаж и ожидал у кабинета.

Без двух минут два к кабинету подошёл мужчина. Я его сразу узнал. Это был Анатолий Иванович Северцев, приезжавший в ГДР с инспекцией и для переговоров с немецкими властями, с которым я имел удовольствие пообщаться. Однажды встреченный добрый человек, как некий маяк чего-то светлого в жизни, запоминается надолго. Мы поздоровались, и я вздохнул с облегчением. Довольно большой кабинет, обшитый темным лакированным деревом, располагал к тишине и покою.

– Расскажите подробно. У нас на это двадцать минут. Потом я уйду, а вы останетесь здесь и напишете всё лаконично и разборчиво на бумаге. Документ ваш будет учтён специальной комиссией при подготовке заседания Центрального комитета по борьбе с коррупцией. Ваша история имела резонанс. По линии КГБ из посольства СССР в ГДР мы получили особое мнение на документы, касающиеся вас, которые направило во все инстанции объединение «Техстанкоэкспорт».

На общение с Северцевым и на написание письменного объяснения у меня ушло часа два. Воспоминание о событиях, произошедших в течение пяти лет, вновь взволновало меня.

Когда Северцев вернулся, он принял от меня исписанные листы, отметил пропуск, и я, распрощавшись с хозяином кабинета, покинул здание.