Такова жизнь

Нас встретила жена Станислава – Мирта, я бы сказал, русская женщина. Полноватая, сероглазая, курносая и смешливая, с красивыми зубами и улыбкой. Она так же, как и муж, была сербка, со схожей с мужем судьбой. Их отцы, Драган и Иосиф, будучи совсем молодыми, в тридцатых годах, видя подъем экономики в Германии, приехали на заработки и попали к отцу Герхарда Шранка. Отец Герхарда тогда был состоятельным бюргером, и приехавшие Драган и Иосиф трудились в основном на сельскохозяйственных работах. Перед самой войной, когда уже начались преследования евреев и славян, Драган и Иосиф уехали к себе на Родину, в Сербию. После войны, в 1948 году, друзья вновь вернулись к своему прежнему хозяину Шранку, который по причине инвалидности не был призван в гитлеровскую армию и не только сохранил жизнь и свой бизнес, но и расширил его. Вернулись тогда друзья в Германию уже женатыми на своих соотечественницах и имели разнополых детей, Станислава и Мирту, которые, вырастая, будто понимали, что предназначены друг для друга. Стареющие родители Станислава и Мирты уехали на свою историческую родину, теперь уже – в социалистическую Югославию. А Станислав и Мирта поженились. С помощью молодого хозяина, Герхарда Шранка, уже тогда возглавлявшего фирму, получили вид на жительство и прижились в Германии.

Мы со Станиславом были почти ровесники. Удивительно, что моё отношение к нему было не как к какому-то чуждому иностранцу, а как к заблудшему в своём историческом пути родственному славянину, если не русскому. И если бы наши отношения могли продлиться во времени, мы с ним могли бы стать хорошими друзьями. Мы с ним легко общались на смеси немецкого, русского и сербского языков. Наши языки имели общие корни или общее звучание. Дома Станислав был прост, часто обнимал свою жену и шутил. За ужином он много спрашивал о жизни в Советском Союзе. Послевоенная пресса Западной Германии совсем мало писала о нашей реальной жизни, как и о жизни Сербии. Для этого были основания: между Востоком и Западом шла «холодная война». Советский Союз, как страна-победитель и за счёт образования военно-политического блока стран Варшавского договора, устранял последствия войны и набирал обороты в своём развитии. Началось соревнование двух систем, кардинально отличавшихся основными принципами государственного устройства. В Советском Союзе отсутствовала частная собственность на средства производства и, следовательно, был исключён наёмный труд на частного хозяина, все люди обязаны были работать. Государство держало все функции экономического и промышленного планирования всего народного хозяйства, отдавая приоритет ключевым отраслям индустрии, обеспечивая определённый гарантированный уровень существования населения страны. Однако государственная система серьёзно опаздывала в удовлетворении возрастающего потребительского спроса. Народ практически был отлучён от выражения своих частных интересов и от создания способов самостоятельного обеспечения доходов своих семей.

Западная же система, то есть исторически общемировая система свободного рынка, существующая века, основывалась на использовании всех источников капитала, с доступным участием в бизнесе заинтересованного активного населения. Но не желавшие работать, в отличие от социалистической системы, имели законное право не работать. Но эта капиталистическая система свободного рынка не всех, желавших работать, обеспечивала работой. Таким образом, не все люди могли найти себе достойное место в жизни. Постепенно появлялось массовое недовольство, что вынуждало правительства западных стран развивать элементы систем социальных пособий и поддержки безработных. Конечно, рыночная система была стихийной, но более гибкой и всё-таки вынуждена была учитывать некоторые аспекты социальной практики Советского Союза. В свою очередь, советская система, которая десятилетиями не меняла подходов к учёту частных интересов граждан, теряла такие важные факторы в развитии экономики, как инициатива, интеллектуальные и организаторские способности и финансы своих граждан.

Со временем становилось очевидным, что качество жизни противоборствующих систем было не в пользу социалистической системы. По крайней мере, в массе своей. Об этом в основном и шла дискуссия у нас со Станиславом.

Мирта, тоже хорошо говорившая на немецком языке, в основном задавала вопросы о жизни, о наших домашних семейных делах на моей Родине. Она интересовалась, как и кем работают женщины и чем занимаются в свободное от работы время. Прибежавшие с улицы двое мальчиков смотрели на меня с интересом, ели молча, а если что-то говорили, то это был чистый немецкий язык. По словам Станислава, дети знали и сербский язык, но не так хорошо. Вечер был тёплым, безветренным и как бы логическим приложением к нашим дружеским отношениям, какие я встретил у моего сербского приятеля.

Я поблагодарил хозяев за вкусный ужин и вино. Станислав вызвал такси и, как приглашающая сторона мероприятия, оплатил часть пути до фирмы. Остальной отрезок от фирмы до границы оплачен был мной. Такая скрупулёзность в расчётливости меня не удивляла. В ресторане жена и муж порой оплачивали ужин каждый за себя.

Поздно вечером дома меня ждал разговор с женой. Она, узнав от сотрудниц «Техцентра» вероятный исход предстоящего собрания и, как следствие, откомандирование меня с семьёй домой, была возмущена: «Жить надо уметь, как живут все нормальные люди!»

Что ж, она права: есть у меня такая чертовщинка несговорчивости и неумение приладиться к обстоятельствам. Это от деда «Чипонца». Но это, извините, судьба.

Война войной, а автомобиль «Волга» купить мне хотелось больше всего. В пятницу я позвонил Мюллеру по телефону, данному мне Александром, и подтвердил, что приеду оформлять машину. Имя Алексея Григоренко имело магическое воздействие на немецких друзей, думаю, в большей мере за его деликатность и умение быть добрым товарищем. Необходимые деньги мной были собраны, и оформлять договорились в субботу. Когда я увидел машину в первый раз, моя душа затрепетала. Каждый советский человек понял бы меня. Белого цвета, как лебедь, в блестящих молдингах, «Волга» работала как часы. Мне не верилось, что машине пять лет. Вот что значат хорошие дороги и должное обслуживание. Я едва сдерживал радость, боясь, как бы Мюллер не передумал. Домой поеду своим ходом, радостно думал я. Мне уже было всё равно, что скоро я здесь буду персона нон грата в глазах наших чиновников. В этом ничего уже не поправишь, а ехать домой на машине, да ещё на «Волге», это выше всякой мечты. И тут во мне зашевелился червячок сомнения, который голосом шефа говорил мне о моей обычной меркантильности. Но другой голос, более лояльный моему внутреннему «я», возразил: всё нормально, мужик, куплено на свои кровные и легально. Я безжалостно растоптал сомневающуюся ползучую тварь и вернулся к дому на машине, навсегда прекратив все терзания. Дело было сделано.

Глава 19. Заседание светской инквизиции

В понедельник было пасмурно. Дождя не было видно, но, дойдя от подъезда до машины, я почувствовал на лице влажность, а по стеклу автомобиля стекали извилистые струйки. Обычное для Берлина дело – морось. Как только я зашёл в «Техцентр», Вера сразу объявила мне, что в десять часов собрание. Ожидал я этого момента, но возник он всё-таки как-то неожиданно. Кроме Евгения при разговоре вчера после работы, заранее никто меня не предупредил о собрании. Где-то внутри пробежала холодная льдинка. Надо было готовиться что-то сказать. Но непонятно, о чём будут спрашивать или говорить. На всякий случай снял со стеллажа папки с планами работ, с договорами и перепиской. Зачем? Ничего не буду делать. По ходу будет видно. Хорошо, что без женщин будет, ведь собрание партийное. Потом болтовни меньше будет. Впервые в жизни коллектив, в котором я работаю, будет меня обсуждать с намерением осудить. Но внутренне я был готов не признавать хоть в чём-то свою вину. Особенно в работе. Я чувствовал себя уверенно, хотя была какая-то неприятная внутренняя вибрация. Мне было непонятно, что же обо мне плохого могут сказать мои коллеги, и казалось, что они переживают больше меня.

В десять часов все были в сборе. Пришёл главный инженер Пашка. Он был в костюме с белой рубашкой и с красным галстуком – у человека праздник. Все пытались шутить о постороннем, но было видно, что нет обычной лёгкости: экзамен для всех.

– Здравствуйте, – громко с порога сказал шеф, поглаживая сытый, через ремень переваливающийся живот. – Жуков, почему над твоим столом горят шесть лампочек?

– Лампочки по отдельности не включаются, это же люстра, – ответил я.

– Ну да, это же не из твоего кармана, – не слыша моего ответа, серьёзно и уверенно сказал шеф.

– Леон Евсеевич, свет нужен для того, чтобы вам лучше было видно всю мою подлую сущность.

– Вот, вот, я бы на этом и закончил собрание. В связи с чистосердечным признанием уволить как несоответствующим образом подготовленного для работы за границей. Ну что, товарищи, поскольку все в курсе, по какому поводу собрание, тогда сразу и начнём. Первым выступит Павел Григорьевич, главный инженер технического центра, – объявил шеф.

В эту минуту в зал вошла Лариса Каменцева, извинилась за опоздание и сразу включила во всём помещении свет со словами:

– Что это вы в темноте сидите? На улице мрак, как вечером.

На слова и действия Ларисы шеф ничего не сказал, только дважды покашлял и объявил:

– Внимание, Лариса будет вести протокол, как опытный работник профсоюзов.

Далее начал свою речь Пашка Балин:

– Когда я ещё находился в Москве, перед выездом сюда слышал, что в Берлине завёлся какой-то неуживчивый тип. Скандальный, много умничает, якобы принципиальный. Все работники внешней торговли, особенно те, у кого есть высшее академическое образование, знают, что за границей особенная специфика отношений. Люди должны быть дипломатичными, гибкими и действовать исключительно в интересах дела. А Жуков себя ведёт так, как будто он у себя на заводе. Не умеет разговаривать с руководством, заносчив, ни в чём не советуется. Сам решает, куда поехать и с кем встречаться. У меня есть данные, что он имел несанкционированные встречи с представителями немецких спецслужб на границе с ФРГ. Чаще, чем другие коллеги, ездил в Новосибирск на завод, где производится секретная военная продукция. Оттуда привозил упаковки с какой-то документацией. Выезжая из «Техцентра» якобы в командировку, увозил эти документы. Никто не проверял, что и кому он передаёт, вывозя с военного завода. И другое известно, что он несколько раз и подолгу имел встречи с американцами на пограничном пункте в Западный Берлин – чек-пойнте Чарли. О чём он там часами с американцами беседовал? Возвращался из Западного Берлина домой за полночь. Я, как главный инженер, могу сказать, что и машину «Жигули» он разбил по безалаберности. И даже думаю, что он надеялся на свою исключительность и что ему дадут новую. У меня всё. Даже этого хватит для того, чтобы передать дело в КГБ для расследования и ходатайствовать о немедленном выдворении его из ГДР. А дома следствие и суд решат, что с ним делать за шпионскую деятельность.

– Я бы хотел ответить на сказанное главным инженером, – сказал я, одновременно удивившись, откуда информация о моих задержках при переходе через границу.

– Нет, Жуков, ты будешь говорить после всех, – сказал шеф. – Следующим выступит Калинцев Семён Георгиевич.

Сеньку было жалко. Он встал, поморщив лоб, почесал кудрявую голову, попытался улыбнуться и, глядя на шефа, начал медленно выдавливать слово за словом:

– Ну, я с Колей работаю два года…

– Ну что за панибратство, Калинцев! Ты что, забыл, где находишься и о чём надо говорить? – строго сказал шеф.

– Да ничего я не забыл. В принципе, Жуков нормальный мужик. Но какой-то он не компанейский. Столько раз по нормальному поводу предлагали посидеть, выпить, поговорить по душам. Но он почему-то избегает, ездит куда-то по вечерам, якобы к каким-то своим друзьям. Мне это непонятно. Ну, короче, тёмный он человек. А когда надо было Леону Евсеевичу помогать грузить контейнеры, он вообще увиливал. Короче, Николай Степанович, в коллективе так нельзя. Мы с женой предлагали организовать кружок танцев. Вы все знаете, что мы с женой были лауреатами Ленинградского конкурса по танцам среди семейных пар. Так он нас высмеял и сказал, что лучше будет петь. Я думаю, на его место давно надо нового человека. Заелся он здесь за четыре года.

«И тут Остапа понесло», как было сказано в «Двенадцати стульях», и он уже не мог остановиться… Выговорившись, Семён тяжело сел. На его висках выступили вены, и он ни на кого не смотрел.

– Виктор Дмитриевич Расторгуев – специалист по светокопировальному оборудованию. Пожалуйста, Виктор Дмитриевич, – представил следующего шеф.

– Ну, вы же знаете, Леон Евсеевич, что меня с Жуковым объединяет только гитара. Работа у нас у каждого своя. – Витя Расторгуев нравился мне своей непосредственностью, манерой и интонацией разговора коренного одессита. Он всегда показывал свой артистизм, и его манере играть и петь я откровенно завидовал. По работе у него вечно были какие-то промахи, за что на совещаниях он был мальчиком для битья. Теперь он слегка склонил голову и, покачивая рукой с авторучкой, говорил полусерьёзно, едва улыбаясь в свои богатые, почти полностью закрывающие ему рот усы. – Ну, машину он мне не давал в командировку съездить. А если даст, то потом вечно бурчит: то это ему не так, то ему масла мало в двигателе, то плохо помыта, и всё по мелочам. Всегда найдёт, к чему придраться. Жену мою на складе унижает, говорит, что она не умеет работать с каталогом, и требует, чтобы она детали заворачивала в мазут. А у неё от этой гадости руки раздражаются. И вообще, она не для этого ехала сюда. Она библиотечный работник. Саженцы сажали, Жуков подсчитал, посадил свои и ушёл. Это уже индивидуализм какой-то. Всё-таки в коллективе должна быть взаимопомощь. У него завышенное самомнение, это у него есть, и любит поскандалить. Короче, Жуковым я теперь недоволен. У меня всё.

– Евгений Проклов не так давно работает у нас, но у него уже есть что сказать о Жукове. Они вместе бывали в командировках, и Жуков ему кое о чём проболтался. Пожалуйста, Женя, – с долей нежности сказал Молов.

– Я, конечно, благодарен Николаю Степановичу за его помощь мне, особенно когда я входил в курс дела. Но хочу сказать, что у него здесь была любовная связь с одной немкой в Нойгерсдорфе. Я точно не знаю, но, кажется, у этой немки ребёнок от него. Он как с родным обнимался с отцом этой немки. Там ещё бывают западные немцы – родственники хозяйки отеля, где он раньше жил. Так он с ними общается как со старыми друзьями. А меня, когда разговаривает с ними, отправляет погулять. Я думаю, ему есть что скрывать. А ещё я видел вчера, как Николай Степанович подъехал к дому на новой «Волге». Я не знаю, откуда она у него.

– Ни хрена себе, – сказал Пашка. – Леон Евсеевич, у вас личная «Волга» есть?

– Нет. У меня, генерального директора, «Волги» нет. А у рядового инженера есть. Чувствуете несоответствие? И этот человек думает, что он праведник. Вот где она, истина. Я этого не знал, спасибо, Женя. Так, у нас остался Виктор Боголюбов. Хотя нам уже всё ясно и можно время не тратить…

– Да нет, Леон Евсеевич, я хочу добавить к неполному портрету Николая Степановича. Я тут не услышал, что Жуков добрый и внимательный, всегда готов помочь. Что он порядочный и чужого не возьмёт. Что он отличный специалист – я это знаю из разных немецких откликов предприятий и внешнеторговой фирмы «Текстима». Когда я сюда приехал, завидовал ему: вот бы мне так освоиться в ГДР! Завод о нём снимал фильм. Думаю, руководители завода знают его десятки лет и отдают себе отчёт в том, что делают. А кто из вас может похвастаться таким немецким, как у Николая? Мне стыдно за вас, мужики, что вы делаете? – обратился он к коллегам. – Со мной Леон Евсеевич тоже разговаривал, просил вспомнить плохие поступки Николая. Я сказал, что подумаю. Как видите, думать полезно. Кругом коррупция, того и гляди страна развалится. Кто на чьей стороне будет? Надо быть на стороне правды. Это на стороне своих родителей и своих детей. А то, что у Николая Степановича могла быть какая-то история с немкой, так он тогда ещё не работал в «Техцентре». Тогда давайте вспоминать всё, что у нас было с самого детства. Это его личное дело, и мы не вправе совать свой нос в его прошлую жизнь. Главный вопрос к нему может быть только один: какой закон он нарушил? Ну, кто скажет какой? Он нормальный мужик со своими взглядами на жизнь. Да, он грешен, как все мы, рождённые во грехе, – закончил Боголюбов.

– Лариса, запиши слова Боголюбова: Жуков грешен, – сказал негромко шеф.

Я смотрел на Виктора и сожалел. Напрасно он так себя подставил. Теперь наверняка у него будут проблемы. Хотя я его понимал: иначе поступить он не мог. Общаясь с ним в течение двух лет, я удивлялся его уму, душевности, изобретательности и знаниям в электронике. В семье его – любовь и полное умиротворение. Всегда улыбчив. Он обслуживал не только поставляемую электронику, партии телевизоров, но и сложные комплексы на телестудиях. Школу он закончил с золотой медалью. Эрудированный знаток древнегреческой и римской истории и мифологии. Да и похож он на грека, со своими слегка вьющимися волосами, греческим профилем и атлетическим телосложением. Позже, уже в 1992 году, я по делам находился в Москве и случайно столкнулся с Верой. Она тогда и поведала мне о том, что Виктора Боголюбова выслали из ГДР через три месяца после моего отъезда…

– Боголюбов, ну хватит. Ещё один нашёлся! Один голос «против», это не в счёт. Я думаю, надо ставить точку, – сказал директор. – Коллектив достаточно сказал, оценивая своего коллегу. Я бы мог добавить, но не хочу опускаться до разборок с ним. Жуков – это не мой уровень, чтобы пачкать свои руки. В торгпредстве у меня полная поддержка. А теперь пусть Жуков скажет хоть что-то в свою защиту. И заранее знаем: что бы он ни говорил, это пустое сотрясение воздуха. Протокол пойдёт по всем инстанциям, и всю оставшуюся жизнь он будет невыездным. Надо, чтобы каждый это помнил на будущее и знал своё место. Слушаем, Жуков.

– Да мне и говорить-то ничего не хочется. Вакханалия абсурда. На вас на всех надеты театральные маски, главный режиссёр – директор, а играете вы все фальшиво. Мужики, ну не противно вам? Все ваши заявления – чушь, притянутая за уши. Роль Балина понятна – защищать шефа, корпоративные и свои шкурные интересы. Вы, уважаемые руководители, нарушили баланс представительства, принятый Министерством внешней торговли, в котором сказано, что в «Техцентрах» главным инженером должен быть человек от промышленности. А вы теперь, сговорившись, всех несогласных перемелете в муку. Порядочный главный инженер мешал вам здесь, так вы всё сделали, чтобы не продлить ему работу здесь на новый срок. Все знают, что вы, директор, занимаетесь нечистоплотными делишками и все отгруженные ваши контейнеры с ворованными товарами зарегистрированы на станции Берлин-Товарный. Вы и нас всех втягиваете в грязные дела. А ваши потуги насильно сплотить коллектив мероприятиями со спиртным являются банальной пьянкой. И в них надравшийся спиртного человек никогда не покажет своей лучшей сути. Скорее всего, наоборот, из него лезет всякое дерьмо, как это не однажды было. А вам только этого и надо, чтобы человек обгадился и висел у вас на крючке. Сближают людей просто нормальный труд и уважительные отношения. Что касается моих коллег, они малодушные марионетки, хотят тут работать и плетут чушь. Они даже не могут поднять глаза. Мне их жаль. Виктор Боголюбов – человек чести, и он просто не мог поступить по-другому. Да только жаль, что вы же его теперь заклюёте, – закончил я.

– Всё, Жуков, хватит распространять ложь и домыслы. Всем оставаться на рабочих местах и заниматься делами. Вера напечатает протокол, все подпишите, – сказал шеф.

– Я ничего подписывать не буду, – тихо сказал Боголюбов.

– А ты, между прочим, с сегодняшнего дня в командировке в Ваймаре. Вот прямо сейчас и выезжай, тебя там ждут. Можешь идти прямо сейчас, – сказал Пашка Балин.

– Я подпишу со своим особым мнением, – сказал я.

– А от подсудимого согласия и не требуется, – с издевательским смешком проговорил Пашка, – ты ещё дорасти должен, чтобы что-то решать. Ты вообще скоро ту-ту. – И он изобразил кривую ухмылку и показал рукой куда-то вдаль.

Только в самом конце дня протокол был готов. Пашка собрал подписи присутствовавших на собрании и увёз конверты в торгпредскую канцелярию. Мне протокол не показали. Шефа на работе уже не было.

Перед выездом домой Вера ждала меня на первом этаже и попросила довезти её до магазина Кауфхалле купить фрукты.

По дороге она рассказала, что шеф долго правил протокол. Она вытащила из сумки вчетверо сложенную бумажку, сказала:

– Коля, это я для тебя один лишний сделала, чтоб ты знал, что там написано. Подпись Боголюбова на отправленных экземплярах стоит, наверное, Балин нарисовал.

Я тут же прочитал протокол. Документ адресован торговому представителю СССР в ГДР, министру среднего машиностроения, в «Техстанкоэкспорт» и заводу «Сибтекстильмаш». Протокол написан сухим языком в стиле следственных документов. Общий вывод: скандалист, вероятный агент западных спецслужб, имел интимные связи с местными женщинами, от одной из них имеет неусыновлённого ребёнка, незаконно куплен автомобиль и т. д.

– Вот как высоко я взлетел. Интересно, по телевидению в Союзе сообщат о выявленном шпионе? – пошутил я.

– Я не знаю, Коля. Но ты, конечно, вляпался, и теперь тебя затаскают. Может, тебе не надо было скандалить с шефом. Кстати, я разговаривала с девчонками из Москвы. Они сказали, что фильм, который тут снимали весной, уже крутили по первому каналу. Там шеф тебя встречает в аэропорту, обнимает как друга и улыбается тебе.

– Ну да, мы с ним лучшие друзья. – И я попрощался с Верой.

Через пару недель меня вызвал к себе начальник отдела кадров торгпредства, показал факс из «Техстанкоэкспорта» и сказал:

– Я знаю, что ты купил автомобиль. На право покупки машины недавно было официальное разрешение Минторга, поэтому теперь это не является нарушением. Я поговорил с заместителем торгпреда Щенковым. Он даст команду руководителю автогаража, и твою машину протехничат. По прайсу услуг надо будет заплатить. Всё-таки зима, чтобы ничего не случилось в дороге. Деньги-то на это есть?

– Немного есть, думаю, хватит. Я проверял машину, вроде всё в порядке, но подъеду в гараж, спасибо.

– И ещё. Тут написано, что тебе три дня на сборы. В бухгалтерии я сказал, что выедешь через пять дней. Сделают полный расчёт, в котором будут предусмотрены деньги на билеты семье поездом. Жене и дочке купи билеты и отправь их. Потом сам выедешь следом на машине. Сопровождать тебя до границы никто не будет, хотя было такое мнение, что надо сопроводить. Я надеюсь, ты не подведёшь, не повезёшь какие-то запрещённые вещи и не наделаешь глупостей на таможнях. Будут тщательно проверять тебя. Смотри не усугубляй своё положение. Будь во всём осторожен.

В декабре 1985 года от Берлина до Москвы всё было завалено глубоким снегом. Снег шёл не переставая. Особенно сложно было ехать ночью по Польше – всё сливалось в единую мутную пелену. Практически не было видно никаких придорожных знаков. Прямо по Пушкину: «Буря мглою небо кроет». Проехав польско-советскую таможню, где самым тщательным образом проверили мой багаж, я приткнулся к первому столбу с фонарём, около него и устроил себе парковку.

Утром было солнечно, и всё искрилось нескончаемыми бликами. Такое превращение казалось невероятным. Вчерашняя отбушевавшая буря была словно финальной музыкой последнего акта большой, начавшейся несколько лет назад романтической увертюрой оперы, переросшей в абсурдную и трагическую драму. Последние кульминационные события унесла тяжёлая, но столь необходимая снежная буря. Утренние солнечные лучи были символичными и, по ощущению, своими, домашними. Хотя до дома было ещё несколько тысяч километров. Свет этих лучей отделял меня от смутного периода, оставшегося позади за границей. Впереди открывался путь на родные просторы, долгий и успокаивающий, дающий надежду на обновление.

Глава 20. Первые приключения на родной земле

Где-то под Минском выяснилось, что бензина и денег до Москвы не хватит. Покупка автомобиля и сборы домой съели все финансовые запасы. Всегда если о чём-то очень думаешь, то это непременно тебе явится в каком-то виде, якобы во спасение. И ты, радостный, цепляешься за это, как за соломинку.

Уже за Минском, когда я проезжал какой-то небольшой городок, меня остановили трое. Женщина была с узелком. Думаю: «Ну вот, сейчас я её подвезу и что-нибудь подзаработаю».

Останавливаюсь. Женщина спрашивает:

– Одного человека подвезёте?

– Одного подвезу, садитесь рядом, сзади всё занято.

Она повернулась к мужикам, отдала узелок одному из них, и тот так быстро сел в машину, что я ничего не успел сообразить.