Тень Луны

Я уже готова была снова опустить руки, признать поражение, как вдруг…

Под пальцем что-то щелкнуло.

Тихий, четкий, металлический щелчок. Как звук крошечного, точного замка.

Я замерла, не веря своим ушам. Мои пальцы инстинктивно сжали цилиндр. И тогда я почувствовала: крышка больше не была пригнана намертво. Между ней и корпусом появился крошечный, едва ощутимый зазор.

Сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Дыхание перехватило. Все мысли смешались в единый вихрь: «Получилось! Открылось! Что там? Что внутри?»

Я даже не помнила, как оказалась сидящей на кровати. Цилиндр лежал у меня на коленях. Мои руки, чуть дрожа, обхватили корпус. Большие пальцы легли на крышку по обе стороны от того самого волшебного завитка. Глубокий вдох. И… медленно, с возрастающим усилием, я начала проворачивать крышку против часовой стрелки.

Металл слегка заскрипел, сопротивляясь после долгого покоя. Но сопротивление было недолгим. Крышка поддалась. И с еще одним, более глухим щелчком, она отъехала.

Я заглянула внутрь.

Глава 3

Щелчок.

Он отозвался не только в тишине комнаты, но и где-то глубоко внутри меня, эхом пробежав по нервам. Мои пальцы, все еще сжимавшие холодный металл цилиндра, дрогнули. Крышка больше не была частью единого целого. Тонкая, почти невидимая линия разделяла ее и корпус. Воздух замер в легких, сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть. Весь мир сузился до этого серебристого цилиндра, лежащего у меня на коленях, и узкой темной щели, зиявшей на его торце.

Что там?

Страх смешивался с неудержимым, жгучим любопытством. Страх перед неизвестным, перед возможностью разрушить это хрупкое чудо, оказавшееся в моих руках. Но любопытство… оно было сильнее. Оно гнало кровь быстрее, заставляло пальцы двигаться.

Я осторожно, с бесконечной нежностью, как будто держала яйцо дракона из старых сказок, перевернула цилиндр открытым концом вверх. Внутри была темнота. Непробудная, глубокая. Но что-то там было. Я различила смутные очертания, свернутые в плотный рулон. Темный материал, заполнявший почти все пространство цилиндра.

Вдох. Выдох. Я поднесла цилиндр ближе к свету настольной лампы, наклонила. Теперь было видно лучше. Внутри лежал сверток. Плотно скрученный, перевязанный тонким ремешком из того же темного материала. Сам материал… он был незнаком. Не бумага, не пергамент, не ткань. Что-то другое.

Руки снова задрожали, когда я попыталась извлечь сверток. Он сидел плотно, как будто вакуум держал его внутри. Пришлось слегка пошатать цилиндр, подцепить край свертка ногтем. Наконец, он поддался, скользнул наружу и упал мне на ладонь.

Я ахнула.

Вес. Он был легче, чем я ожидала, глядя на его объем внутри цилиндра, но при этом ощущалось некое… плотное присутствие. Как будто я держала не просто предмет, а сгусток неведомой энергии, аккуратно упакованный.

Но больше всего поразила кожа.

Потому что это была именно кожа. Я поняла это сразу, как только коснулась ее. Но какая! Она была невероятно тонкой, гибкой, но при этом прочной на ощупь, как хорошо выделанная замша премиум-класса, только в тысячу раз изысканнее. Цвет – глубокий, насыщенный коричневый, отливающий где-то шоколадом, где-то старинным деревом, а на свету – легким, теплым багрянцем. Но это было не главное.

Главное – текстура. Она была испещрена бесчисленными крошечными, едва ощутимыми выпуклостями. Не чешуйками, нет. Скорее, как будто под самым верхним слоем кожи были вкраплены мельчайшие камешки или… звезды? Они образовывали причудливые узоры, россыпи, спирали, которые переливались под светом лампы, когда я поворачивала сверток в руках. Эти "звезды" были не одного цвета: одни светились едва уловимым серебром, другие – глубоким синим, третьи – теплым янтарным. Они создавали иллюзию глубины, словно я смотрела не на поверхность, а в миниатюрную, мерцающую вселенную.

И еще… она была теплой. Не той теплотой, что передается от рук, а собственной, внутренней. Как живое существо, только что уснувшее. И пульсация! Слабенькая, еле уловимая вибрация, ритмичная, как дыхание, шла от свертка сквозь мои пальцы в запястье. Это было не воображение. Я чувствовала это физически – легкую, настойчивую жизнь, скрытую в этом невероятном материале.

Сердце колотилось так, что звенело в ушах. Я осторожно положила цилиндр на стол, полностью сосредоточившись на свертке. Ремешок, перевязывавший его, был таким же темным, теплым и пульсирующим, как и сама кожа, и завязан на простой, но крепкий узел. Мои пальцы, все еще дрожа, нашли концы ремешка. Узел поддался легко. Я развязала его, и ремешок бесшумно соскользнул.

Настал момент.

Я взяла сверток за края. Он был туго скручен. Материал сопротивлялся, не желая распрямляться, словно сохраняя форму, заданную ему столетия назад. Мне пришлось приложить некоторое усилие, осторожно разворачивая его на столе, прижимая ладонью, чтобы края не заворачивались обратно. Кожа была упругой, эластичной, но при этом казалась невероятно прочной. Ни малейшего намека на излом или повреждение от долгого скручивания.

И вот, он лежал передо мной. Развернутый во всю свою, оказавшуюся довольно внушительной, ширину. Стол едва вмещал его. Я отодвинула лампу подальше, чтобы свет падал равномерно.

Передо мной была карта.

Это стало очевидно сразу. Огромная, нарисованная или скорее выделанная на этой невероятной коже неизвестного зверя. Но это была карта, какую я никогда не видела и даже не могла вообразить.

Во-первых, материал. Ощущение тепла и слабой пульсации не исчезло. Оно шло от всей поверхности, делая карту не просто изображением, а живым, дышащим артефактом. "Звездные" вкрапления теперь были частью изображения, создавая фон, похожий на ночное небо, но гораздо более насыщенное и сложное.

Во-вторых, изображение. Никаких привычных очертаний материков, синих пятен океанов, пунктиров дорог или названий городов. Вместо этого – абстракция невероятной сложности. Карта была сплетена из линий. Тысяч, миллионов линий! Тончайших, как паутина, и широких, как речные русла; извилистых, как корни деревьев, и прямых, как стрелы; спиралевидных и зигзагообразных. Они переплетались, пересекались, сливались в узлы, расходились веерами, образовывали причудливые фигуры, похожие то на снежинки, то на цветы, то на спиральные галактики. Цвета линий тоже поражали: изумрудные, сапфировые, кроваво-красные, мерцающие серебром и золотом, глубокие фиолетовые, нежные бирюзовые. Некоторые линии светились изнутри своим собственным, мягким светом, другие были матовыми, почти черными. Они покрывали всю поверхность кожи, создавая невероятно сложный, трехмерный ландшафт. Казалось, если долго смотреть, линии начинали двигаться, перетекать друг в друга.

Но это было еще не все. Среди этого хаотичного, но явно упорядоченного лабиринта линий были… точки. Или скорее, сгустки. Они тоже светились, но гораздо ярче линий. Одни были крошечными, как булавочные головки, другие – крупнее, размером с монету. Они горели разными цветами: ослепительно белым, теплым желтым, тревожным оранжевым, ледяным синим, мрачным черным (но черным, который как будто поглощал свет вокруг себя), нежным розовым. Эти цветные точки были рассеяны по всей карте неравномерно: где-то густыми россыпями, где-то поодиночке, где-то образуя причудливые созвездия. Некоторые были статичны, другие, если приглядеться, казалось, еле-еле мерцали, как далекие звезды.

И знаки. Повсюду были нанесены крошечные, изящные знаки. Ничего похожего на знакомые буквы или цифры. Это были символы – сплетения кривых, острых углов, точек, завитков. Они выглядели одновременно древними и невероятно сложными, как письмена высшей математики или магические руны из фантастических романов. Они были выбиты или выжжены прямо в коже, часто рядом с узлами линий или цветными точками, иногда прямо на них.

Я сидела, завороженная, не в силах оторвать взгляд. Моя пространственная память, мой главный талант, в который я никогда не верила по-настоящему, вдруг ожил с невероятной силой. Он не понимал, что это, но он жадно фиксировал. Структура линий, их пересечения, изгибы, плотность… Это была карта невероятной сложности, топология фантастического масштаба. Мой мозг автоматически начал искать закономерности, точки отсчета, оси симметрии (которых, казалось, не было), пытался разбить хаос на сектора, понять масштаб. Но это было невозможно. Ориентация? Где север? Где юг? Никаких привычных ориентиров. Ни океанов, ни горных хребтов, обозначенных условными значками. Только бесконечный, дышащий узор.

Я осторожно прикоснулась пальцем к одному из ярких белых пятен. Кожа под пальцем была чуть теплее, пульсация – чуть сильнее. Я провела пальцем вдоль изумрудной линии – она казалась гладкой, но подушечка пальца улавливала микроскопическую рельефность, словно линия была не нарисована, а выткана из чего-то. Я коснулась одного из загадочных знаков – он был вдавлен в кожу, как тайное клеймо.

Что это? Карта чего? Вопрос висел в воздухе. Карта звездного неба, но слишком сложная? Карта магических потоков? Схема какого-то невообразимого механизма? Или… карта мира, но мира совершенно иного, с иными законами и иной топографией?

Моя комната с ее знакомыми обоями, книжной полкой, старым столом вдруг показалась тесной, бледной, ненастоящей. Весь мой мир «Дубков», Маршрут №7, скрип велосипеда – все это померкло перед реальностью этого артефакта, лежащего передо мной. Он был окном. Окном в нечто непостижимо большее, незнакомое, пугающее и манящее одновременно.

Я попыталась представить масштаб. Если эти линии – дороги или реки, то расстояния должны быть чудовищными. Если точки – города или места силы, то их разнообразие и расположение говорили о мире невероятной сложности. А знаки… они явно что-то обозначали. Названия? Предупреждения? Инструкции?

Я склонилась ниже, почти касаясь лбом теплой поверхности карты, вглядываясь в мельчайшие детали. Мой взгляд скользил по лабиринтам линий, цеплялся за яркие точки, пытался расшифровать нечитаемые символы. И чем дольше я смотрела, тем сильнее становилось ощущение, что карта… реагирует. Не явно, нет. Но мерцание точек казалось чуть более выраженным в тех местах, куда падал мой взгляд. Или это был просто обман усталых глаз, ослепленных красотой и сложностью?

Вдруг, в самом центре карты, где линии сплетались в особенно плотный и сложный узел, окруженный множеством разноцветных точек, я заметила область. Она была неяркой, скорее темной, но не черной, а глубокой, как бархатная ночь. И в этой темноте мерцали крошечные, но невероятно яркие огоньки – не точки, а скорее искры. Сотни, тысячи искр, холодных и далеких, как… как плачущие звезды? А вокруг этой области, как кольцо или ореол, тянулась широкая полоса абсолютной, бездонной черноты. Черноты, которая, казалось, не просто отсутствовала, а поглощала свет и смысл вокруг себя. Черная дыра на карте неведомого мира. От нее веяло холодом и… безнадежностью? Это ощущение возникло внезапно и отчетливо.

Я инстинктивно отвела взгляд от этого места, словно оно могло обжечь. Перенесла его на другой участок – туда, где преобладали теплые желтые и розовые точки, а линии были плавными, извилистыми, похожими на реки. И там… там пульсация кожи под пальцами показалась чуть теплее, чуть успокаивающей. Или это мне опять показалось?

Я откинулась на спинку стула, отстраняясь от стола, пытаясь охватить взглядом всю карту целиком. Голова кружилась от переизбытка информации, от невозможности понять. Но мой внутренний навигатор, моя пространственная память, работала на пределе. Она уже запомнила десятки ключевых пересечений линий, форму крупных узлов, относительное положение самых ярких точек и той зловещей черной области в центре. Она создавала свою, внутреннюю, пока еще бессмысленную копию этого невероятного артефакта. Запоминала не названия, а структуру. Не смысл, а форму.

На столе лежал не просто кусок кожи с узорами. Лежал ключ. Ключ к чему-то огромному, чужому и невероятно важному. Я это чувствовала каждой клеточкой. Тепло, идущее от карты, смешивалось с жаром возбуждения во мне. Пульсация артефакта отзывалась учащенным стуком в висках.

"Алиса! Ужин!" – донесся из-за двери приглушенный, но настойчивый голос.

Я вздрогнула, как будто очнувшись от глубокого сна. Реальность – кухня, мама, ужин, завтрашний Маршрут №7 – навалилась тяжелой, серой пеленой. Я не могла оставить карту здесь, развернутой. Что, если мама зайдет? Как объяснить это?

С невероятным усилием воли я оторвалась от созерцания. Руки снова потянулись к карте. Теперь предстояло не менее сложное дело – свернуть ее обратно. Кожа сопротивлялась, края стремились распрямиться, узлы линий и выпуклости точек мешали сделать аккуратный рулон. Я боялась повредить ее, сломать какую-нибудь хрупкую, невидимую структуру. Осторожно, с бесконечным терпением, я начала скатывать карту, начиная с одного края, придерживая материал, чтобы он не морщился. Пульсация под пальцами казалась теперь не просто теплом, а тихим, настойчивым зовом.

Когда, наконец, сверток был готов, я перевязала его тем же теплым, живым ремешком. Он послушно лег в цилиндр. Я поднесла серебристую крышку. Теперь она легко встала на место. Я надавила – щелчок, тихий и окончательный. Замкнулось. Чудо было снова запечатано.

Я держала холодный цилиндр в руках, но внутри меня все еще горел огонь от прикосновения к тайне. От тепла незнакомой кожи. От мерцания плачущих звезд на карте неизвестного мира. Скрип велосипеда, запах пыли, скука Маршрута №7 – все это было где-то далеко. Здесь и сейчас существовало только это. И я знала, что просто так оставить это я не смогу. Карта требовала внимания. Требовала понимания.

Но сейчас нужно было идти ужинать. Делать вид, что ничего не произошло. Я спрятала цилиндр под стопку книг на столе, глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в руках и бешеный стук сердца, и вышла из комнаты. На пороге я обернулась, бросив последний взгляд на стол, где под книгами лежала целая вселенная.

"Иду, мам!" – крикнула я, и голос мой прозвучал странно громко в тишине квартиры. Гораздо громче, чем стук моего сердца, все еще отбивавшего ритм пульсации той невероятной кожи.

Глава 4

Тишина. Густая, почти звенящая тишина моей комнаты после ужина. Мама уже спала, за стеной доносилось ее ровное, чуть храпящее дыхание. Я сидела за столом, приглушенный свет настольной лампы создавал островок тепла и тайны в ночи. Передо мной лежала Карта. Снова развернутая, снова дышащая своим странным теплом, мерцающая звездными вкраплениями и цветными линиями-реками. Цилиндр стоял рядом, холодный и молчаливый свидетель.

Весь вечер я пыталась. Пыталась найти хоть что-то знакомое. Угол, изгиб, сочетание линий, хоть отдаленно напоминающее очертания Европы или Азии из моего пыльного атласа. Мои пальцы скользили по теплой, пульсирующей коже, водили вдоль изумрудных и сапфировых линий, обводили причудливые узлы, где потоки сходились в бурлящие вихри энергии на карте. Ничего. Абсолютно ничего. Это был язык пространства, на котором я не умела читать. Мир, чья геометрия была вызовом моему пониманию.

Отчаяние, острое и горькое, подкатывало к горлу. Я сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Вот он, величайший артефакт, попавший мне в руки, ключ к неизведанному – и я не могу понять даже азов! Моя пространственная память, мой единственный козырь, фиксировал безумные узоры с фотографической точностью, но не давал ключа к их значению. Это было как запомнить каждую ноту симфонии, не слыша самой музыки.

С отчаянной надеждой я снова уставилась на ту область, что привлекла меня в первый раз – на темный бархатный океан в центре, усеянный тысячами холодных, ярких искр, как плачущие звезды. И на то зловещее кольцо абсолютной черноты, что окружало ее, поглощающее свет и, казалось, саму надежду. Может быть, это центр? Может, отсюда нужно начинать? Я протянула указательный палец, намереваясь проследить путь от этой черной бездны к какому-нибудь яркому, теплому скоплению желтых и розовых точек на периферии. Может, это путь? Может, дорога?

Мой палец коснулся холодного скопления звездочек на краю черного кольца. И в этот миг…

Вспышка.

Не просто свет. Ослепительный, всепоглощающий, лунный свет. Он вырвался не из-за окна, а прямо из-под моего пальца, из самой Карты! Холодный, серебристо-белый, невероятно яркий. Он ударил мне в глаза, как нож, заставив вскрикнуть от неожиданности и боли. Я инстинктивно рванула руку назад, но было поздно.

Свет не просто светил. Он… завихрился. Мгновенно. Словно жидкое серебро, вырвавшееся на свободу, начало кружиться с бешеной скоростью прямо над поверхностью Карты, образуя воронку. Воронку света, которая росла с каждой микросекундой, заполняя все поле зрения. Тишину комнаты разорвал нарастающий, оглушительный гул – низкий, вибрирующий, пронизывающий до костей. Воздух вокруг меня заколебался, завибрировал, стал плотным, как сироп.

Я в ужасе отпрянула, стул с грохотом опрокинулся назад. Я хотела крикнуть, позвать маму, но звук застрял в горле, сдавленный нарастающим давлением. Световая воронка уже была выше меня, шире стола. Ее серебристые спирали вращались с невообразимой скоростью, затягивая в себя пылинки, клочки бумаги со стола, волосы с моих висков. В ее центре зияла не просто чернота, а какая-то иная, пульсирующая, бездонная темнота.

Портал.

Мысль мелькнула, дикая и невероятная, но другой логики не было. То, о чем я читала в книгах. То, о чем мечтала в самые смелые свои фантазии.

И он затягивал меня.

Невидимая, чудовищная сила схватила меня за грудь, за ноги, за волосы. Я попыталась ухватиться за край стола, но пальцы скользнули по гладкому дереву. Мои ноги оторвались от пола. Воздух вырвался из легких в немом крике. Я полетела. Нет, меня понесло. Прямо в сердце этой безумной, ревущей серебряной воронки.

Вихрь.

Все смешалось в какофонии света, звука и невероятной скорости. Я кувыркалась в потоке ослепительного серебра. Холодный ветер, не природный, а какой-то искусственный, ледяной и режущий, рвал одежду, слепил глаза. Гул превратился в оглушительный рев, в котором звенели тысячи колокольчиков и скрежетали миллионы шестеренок. Давление сжимало тело со всех сторон, выжимая последний воздух, грозя раздавить кости. Я не падала – я летела сквозь туннель, сплетенный из чистой, безумной энергии.

И сквозь мелькающие стены света мелькали… видения. Смазанные, невероятные, как кадры из самого безумного фильма. Миг – и я пролетаю сквозь кроны гигантских деревьев, но не зеленых, а светящихся изнутри фиолетовым и изумрудным светом. Миг – и подо мной проплывает бескрайнее море, но не воды, а зыбучего песка, переливающегося всеми оттенками золота и охры. Миг – и я вижу город, но город-призрак, сложенный из кристаллов, ловящих и преломляющих свет миллионами радуг. Миг – и огромный летающий остров, парящий в розовом небе, опоясанный радугой, как мостом. Все это проносилось с бешеной скоростью, мелькало и исчезало, оставляя лишь ощущение головокружения и абсолютной, потрясающей нереальности. Я видела тени существ – изящных, длинноногих, с острыми ушами? – мелькавших среди светящихся стволов. Слышала отрывки звуков – неземное пение, рычание, похожее на скрежет камней, звон, похожий на хрустальные колокольчики.

Я не могла дышать. Не могла мыслить. Я была мячиком, затянутым в водоворот иного мира. Страх парализовал, но сквозь него пробивалось дикое, неконтролируемое любопытство. Куда? Что это? Где я?

Длилось это вечность. Или мгновение. Время потеряло смысл в этом безумном вихре.

И вдруг – прекращение.

Свет погас. Гул оборвался, как перерезанная струна. Невидимая сила, несшая меня, исчезла.

Я упала.

С высоты. Не очень большой, но достаточной. Я врезалась во что-то мягкое, но плотное и упругое. Воздух с хрипом вырвался из моих легких. Боль – острая, огненная – пронзила бок, плечо, бедро. Я кувыркнулась, запутавшись в собственных руках и ногах, и замерла, распластавшись на спине, задыхаясь. В ушах звенело так, что заглушало все остальные звуки. Язык во рту был сухим, как пыль. Глаза зажмурены от боли и ослепляющего послесвечения того лунного кошмара.

Первое, что я почувствовала, когда смогла сделать хоть какой-то вдох, был воздух. Он ворвался в мои сжатые легкие – и это было нечто невообразимое. Сладкий. Насыщенный. Богатый ароматами, которых я никогда не нюхала. Свежескошенной травы, но в тысячу раз ярче и чище. Цветущих садов, но с нотками экзотических плодов и неизвестных цветов. Влажной земли после дождя, но с примесью… озонной свежести грозы и чего-то металлического, как холодное серебро. И еще – тонкий, едва уловимый аромат, похожий на жасмин, смешанный с хвоей и свечами. Этот воздух не просто наполнял легкие – он оживлял. Каждый глоток был глотком чистой, дикой энергии. Он пах… волшебством. Так, как я всегда интуитивно представляла его запах.

Постепенно звон в ушах начал стихать. И на его место пришли звуки. Не гул города или скрип велосипеда. А тихий, многоголосый шепот. Шелест листьев, но какой-то… мелодичный. Как будто тысячи крошечных колокольчиков звенят на ветру. Пение птиц – незнакомых, с переливчатыми, флейтовыми трелями. Журчание воды где-то близко – чистое, как хрусталь. И еще… звон. Не в ушах. В самом воздухе. Высокий, чистый, вибрирующий гул, как будто гигантский хрустальный купол тихо поет под солнцем. Он висел фоном, наполняя все вокруг ощущением незримой силы, пульсирующей в самом мире.

Боль в боку и плече была реальной, острой. Я пошевелилась, застонав. Все тело ныло, как после драки. Я осторожно открыла глаза.

Сначала я увидела лишь размытое пятно цвета. Ярко-зеленое. Слишком яркое для привычного мне леса. Я моргнула, пытаясь сфокусироваться.

Стволы. Гигантские, невероятной толщины. Они уходили ввысь, теряясь где-то далеко-далеко в сияющем мареве. Но это были не знакомые дубы или сосны. Их кора… светилась. Слабым, но отчетливым светом. Одни стволы мерцали нежным фиолетовым сиянием, другие – глубоким изумрудным, третьи – теплым янтарным. Свет пульсировал, как будто деревья дышали светом. Он не был резким, скорее мягким свечением изнутри, освещающим глубокие борозды на коре и причудливые наросты, похожие на окаменевшие волны.

Я медленно повернула голову, превозмогая боль в шее. Над головой, вместо привычного голубого неба или ночного бархата, раскинулся полог. Не просто листва. Это был сплошной ковер из огромных листьев и цветов невероятных форм и размеров. Листья были не только зелеными. Они переливались всеми оттенками синего, красного, золотого, серебряного. Некоторые были прозрачными, как витражное стекло, и сквозь них лился свет, окрашивая все под ними в фантастические цвета. Цветы, размером с мою голову, свисали гроздьями, похожие на фонарики из тончайшего фарфора, испускавшие собственное, мягкое сияние – белое, розовое, голубое. Воздух между ними мерцал, как будто наполненный живой пыльцой или микроскопическими светлячками.

Солнечные лучи (или то, что их заменяло здесь) пробивались сквозь этот живой, светящийся потолок длинными, косыми лучами. Они были не желтыми, а золотыми и серебристыми одновременно, и в них танцевали мириады пылинок, сияющих, как алмазная крошка.

Я лежала на толстом слое мха. Но это был не обычный мох. Он был мягким, как плюш, и переливался всеми оттенками изумрудного и бирюзового. Каждая травинка, каждая крошечная веточка казалась выточенной из драгоценного камня. Он был теплым на ощупь и источал тот самый сладковатый, свежий аромат, который я почувствовала первым.

Тишина… Нет, не тишина. Шелест-мелодия, птичьи трели, хрустальное журчание воды и вездесущий высокий чистый звон магии в воздухе. Это был звук жизни. Яркой, незнакомой, пугающе красивой.

Я осторожно приподнялась на локтях. Боль в боку снова кольнула, но любопытство было сильнее. Моя рука судорожно сжала что-то мягкое и теплое рядом со мной. Карта. Она упала вместе со мной. Я машинально прижала ее к груди, свернутую в рулон, все еще излучающую свое тепло. Цилиндра не было видно. Наверное, остался там, в комнате, на столе под книгами. Или… затерялся в вихре.

Я огляделась, медленно поворачивая голову. Светящиеся деревья-исполины. Сияющий полог из листьев и цветов-фонарей. Изумрудный мох подо мной, образующий мягкий ковер. Воздух, сладкий и звонкий. И никого. Ни души. Только я, больная, перепуганная, с куском незнакомой кожи в руках, в самом сердце этого невероятного, дышащего светом леса.

Это был не сон. Боль была слишком реальной. Воздух был слишком сладким и странным. Свет был слишком чужим и прекрасным.

Лунный вихрь принес меня сюда. В мир, нарисованный на Карте. В мир, где кора деревьев светилась, а воздух звенел магией.

Я была в Этерии.

И пути назад не было.