Вырванная из рода, или Хроники Облачного Королевства.

Няня показала щель в учебную комнату:

– А здесь девочка, ты должна будешь проводить очень много времени.

Проходя мимо моей комнаты, мы услышали громкий стук и рассерженный голос отца:

– Ларисса, немедленно открой.

Я вздрогнула и испуганно посмотрела на няню. Та прошептала:

– Быстро в комнату и ложись на кровать, как будто мы заснули и нас только разбудили.

Растрепала себе волосы и подойдя к двери убрала стул. В комнату ворвался разгневанный отец со слугами:

– Что здесь происходит? Почему вы так долго не открывали? – медленно процедил он. – И почему слуги мне доложили, что дверь в комнату Лариссы заперта? Чем вы тут занимались?

– Уснули, – кротко ответила няня. – Леди Ларисса так расстроилась из-за магии, да и того что никто подарки не подарил, да не утешил – поэтому и уснула, а я рядом, обняв ее.

Отец дернулся как от удара. Гнев сполз с его лица и осталось только стыдливое раздражение. Он подошел к кровати, на которой сидела я и спросил тихо:

– Ты как?

Я молча пожала плечами. Он долго рассматривал мое опухшее лицо, вздохнул, потом приняв в голове какое-то решение, развернулся к няне и сказал:

– Мы не нуждаемся больше в твоих услугах. Можешь возвращаться к себе в деревню. Если узнаю, что ищешь встречи с моей дочерью – выпорю. Ты меня услышала?

Камила дернулась как от пощечины.

Я вскочила:

– Папа, пожалуйста, позволь няне остаться? Я подскочила к нему и схватила его за руку, но он вырвал ее и не обращая на меня внимание жестко спросил:

– Камилла, ты меня поняла?

Няня кивнула и спросила, помедлив:

– Могу ли я попрощаться со своей подопечной?

– Нет, – отрезал отец, – ты уходишь сию минуту. – И обратился к стоявшему рядом слуге. – Женщину отвезти в ее деревню прямо сейчас.

Я застыла от ужаса, не в силах что-то еще сказать. Единственного родного мне человека увезут куда-то далеко.

Все быстро вышли, только Камилла замешкалась у порога, улыбнулась мне подбадривающее и тихонько прикрыла за собой дверь. Больше я никогда в жизни не видела своей няни.

Когда шаги затихли вдали, я поднялась и затушила осветительные артефакты. Думалось лучше в темноте. Подошла к окну. Вечерняя прохлада освежила лицо. Река размеренно несла черные воды в океан. Слышались только одинокие всплески рыбы и шелест крыльев, проносящихся у окна летучих мышей.

В моей голове опять и опять прокручивались слова няни:

– Ты отродье. Да, тебя готовили стать наследницей двух родов, но теперь я боюсь, твоя учеба закончена. И тебя скорее всего лет в 16 отдадут замуж за какого-нибудь старика. Поэтому если не хочешь себе такой судьбы, учись, незримо присутствуя на уроках сестры, а дальше подрастешь и сама решишь, что делать. И помни – никому не доверяй. Здесь все слуги твоего отца и мачехи.

Очень резко мое детство кончилось. Такое впечатление, что мне исполнилось не четырнадцать, а те самые шестнадцать лет. Меня никто больше не будет защищать, жалеть и направлять. Учителя, интересно, оставят? Вряд ли. Я боковой засыхающий побег на величественном древе и сомневаюсь, что его будут подпитывать знаниями. Я уже много знаю и умею. И этого достаточно, чтобы через два года уехать в поместье к великовозрастному бедному барону, уже имеющего детей-магов и теперь нуждающемуся только в юной особе согревающему ему старость. Я сама поразилась своим мыслям – взрослым трезвым мыслям.

Обхватила себя за плечи и уставившись неподвижно в одну точку думала о том, что я должна буду делать, чтобы избежать такой участи.

Когда глаза стали слипаться от усталости и от стольких событий я подошла к постели и поняла, что никто не пришел помочь мне раздеться и уложить в кровать. Хорошо, что шнуровка была сбоку, а не на спине, в противном случае пришлось бы ложиться спать в платье. Надела ночную рубашку, сама, в первый раз в жизни, откинула покрывало с кровати, залезла под тонкое пуховое одеяло и свернувшись комочком провалилась в тяжелый сон.

Разбудили меня грубо. Никаких поцелуев в лоб и поглаживаний по голове. С меня сдернули одеяло и потрясли за плечо. Я не реагировала, повернувшись на другой бок, но этот кто-то не унимался:

– Леди Ларисса, поднимайтесь, – прозвучало над моим ухом.

Я села, потерла лицо руками и сфокусировала недоуменный взор на стоящей перед кроватью служанке. Голова кружилась с вчерашних переживаний и ее слова доносились до меня как через завесу.

– Вам пора вставать. – Потом, повернувшись к кому-то сзади, возмущенно сказала. – Какая она непослушная и с головой видимо что-то не в порядке, как и с магией.

– Рот закрой.

Я разглядела, что за ней стояла мачеха и смотрела на меня ничего не выражающими глазами. Так смотрят на червяка, беспокойно извивающегося в дорожной пыли. Помолчав несколько мгновений приказала служанке:

– Помоги ей. – Потом подняла руку, медленно осмотрела свои длинные острые ногти

Служанка кинулась одевать меня. Поворачивая меня как куклу, она сорвала с меня ночнушку, резко натянула платье и так туго стянула шнуровку, что у меня в глазах потемнело.

– Все готово госпожа, – служанка подвела меня к Сандре. Та оглянулась и холодно окинула меня взглядом с ног до головы:

– Ларисса, тебе в последний раз помогает служанка. Там куда ты отправишься, когда вырастешь слуг не будет, и ты должна будешь все делать сама, и еще ухаживать за тем, кто станет твоим супругом.

Обучать тебя чему-либо – лишнее занятие и выброс денег. Выезжать с нами ты естественно никуда не будешь. Не дело показывать такое уродство в семье. – И она раздраженно поморщила свой тонкий нос.

– Конечно, внешне ты не изменилась, но внутри ты- пустышка.

Я с горечью смотрела на эту женщину. Прекрасную своей ледяной красотой, с безупречными чертами лица. Нежно-розовые от природы губы даже не тронуты помадой. Черные миндалевидные глаза с такими длинными ресницами что, когда она моргала – тень от них падала на высокие скулы. Белая будто фарфоровая кожа оттеняла воронью черноту ее длинных волос.

Я думала, как такая прекрасная женщина может быть настолько холодной. У нее была гибкая фигура и она любила надевать приталенные красные платья, как бы сообщая, что ее муж маг огня, но ей этот цвет не шел. Ей бы цвета инея носить или голубого льда

– Ты должна быть благодарна своему отцу за то, что он не отправил тебя в какую-нибудь деревню пасти свиней. – продолжала Сандра. На ужины тебя приглашать тоже не будут – питаться станешь в людской со слугами. В то время, когда гостей нет и тебя не предупредили, что тебя не хотят видеть, можешь спускаться к завтраку и обеду. И вообще тебе сюда никто больше не принесет еды и не будет убирать, теперь ты все делаешь сама. Ты меня поняла?

У меня от обиды затряслись губы, а глаза заволокло слезами.

– Я тебя еще раз спрашиваю, – тихо, но в то же время оглушительно громко сказала мачеха. – Ты все поняла?

Я, очнувшись от своих мыслей склонилась перед ней в поклоне:

– Да леди Сандра.

– У тебя есть какие-нибудь вопросы?

Я, помедлив, тихо спросила:

– Могу я гулять?

– Только на территории замка.

Мачеха подождала от меня какой-нибудь реакции, но я молчала, не поднимая головы. В моей голове закрутилась только одна мысль:

– Как выбраться в город, если мне запрещено покидать территорию замка? Вчерашний провал потряс и опустошил меня, но это… Хмыкнула служанка, и я кинула искоса на мачеху быстрый взгляд. Ехидно улыбаясь одним уголком губ, она как будто говорила: «Ну давай, закати скандал, затопай ногами, покажи себя во всей красе».

Так и не дождавшись моей истерики леди Сандра развернулась и вышла из комнаты вместе со служанкой и только приторно-удушающий запах духов остался как послевкусие от ее визита.

Я сняла ключ с шеи. При свете солнца на нем стали видны черные блестки. В голове зазвенели слова няни:

– Чтобы выстоять, ты должна стать призраком в своем доме, серая и незаметная.

А я, надев ключ обратно, подумала: «Что ты, дедушка, увидел в будущем? И почему ведунья не позволяла себе умереть, не сотворив для меня этот амулет».

Что мне предстояло – все также учиться. Только теперь у меня будет учеба не такая как раньше. Я должна научиться выживать.

Второе – освоить потайные ходы. Я должна двигаться там с закрытыми глазами. Скрытые от людских глаз коридоры должны стать моим вторым домом.

А первое – самое главное сейчас, никто не должен заподозрить что они существуют. Поэтому начинаем план А. Он кстати поможет мне выбраться в город.

Я вышла из своей комнаты и пошла по коридору. Попадающиеся навстречу слуги, кто с любопытством, а кто и со злорадством поглядывали на меня. Я, не обращая на них внимания, спустилась на кухню и демонстративно уселась в углу. Повариха опешила и растерянно трясла своими щеками, бросая на меня недоуменные взгляды. Я сидела, вытянувшись в струнку, ни с кем не разговаривая, и ничего не спрашивая.

У служанок от моего присутствия стали валиться из рук ножи и поварешки, и только когда один из поварят случайно обжегся кипятком, кидая на меня исподтишка взгляд, я поднялась и пошла дальше.

Разговоры смолкали и слуги провожали меня любопытными взглядами, когда я шествовала через людскую, подходила к коптильням и вглядывалась в дым. В общем, совершала странные поступки: прячась в сараях и пристройках.

Устала до безобразия и проголодалась. Завтрак-то я пропустила, причем специально. У меня не должно быть графика. Мою светлость должны видеть везде и не видеть нигде.

Я очень много ходила, недоедала, зато из хорошего у меня стали проявляться чувства и эмоции, приглушенные после ухода няни. И я научилась держать себя в руках.

Когда через несколько недель моего хаотичного движения я опоздала к завтраку, отец с мачехой уже сидели за столом. Отец посмотрел на меня каменным взглядом:

– Леди Ларисса, если Вы еще раз опоздаете – будете лишены завтрака.

Ну что я могла сказать:

– Простите пожалуйста, отец.

И тут как воздушное виденье в столовую впархивает Азалия:

– Ах, папочка, я опоздала.

И получает в ответ:

– Ничего страшного, милая, у тебя скорее всего была уважительная причина.

Честно, мне хотелось схватить со стола тарелки и разбить их об пол, все до последней, и кувшин с водой и чашки… но я подошла к своему месту и аккуратно села.

Через три месяца моих блужданий я добилась своего. Меня перестали замечать. Я как призрак проходила по замку, и никто не обращал на меня внимания. Первый пункт моего плана я закрыла. Теперь можно начать изучать ходы.

Меня очень выручали часы с боем, а их у нас было очень много. Благодаря этому – я всегда ориентировалась во времени. Успевала войти в ученическую комнату Азалии, пока был обед и вовремя покинуть ее.

Постепенно слуги привыкли, что меня часто не бывает в комнате и вообще перестали заходить. Когда надо было передать, чтоб я не появлялась к обеду, вылавливали где-нибудь в коридоре, и я послушно уходила трапезничать в людскую. Там меня перестали стесняться и вели себя так, будто меня с ними не было.

Даже на семейных обедах меня перестали замечать. Они разговаривали только между собой. Отец что-то спрашивал Азалию, а на мне даже не останавливал взгляд своих красных глаз. Обсуждал бытовые вопросы с мачехой. А мне это тоже было очень интересно.

Я любила через потайное окошко смотреть на него, когда он работал в кабинете. Ничего не скажешь – граф Гаевский был сильным хозяйственником. Он принимал управляющих, и они обсуждали сколько овощей можно продать, а сколько оставить себе. Стоит ли резать скот сейчас, или через несколько месяцев. Сколько надо оставить пропитания в деревнях, что бы народ не голодал.

То, что проходила сестра я уже знала и намного лучше, чем она, поэтому поприсутствовав незримо несколько раз на уроках, решила, что мне интереснее поучиться у отца ведению хозяйства. За мачехой было наблюдать еще скучнее, чем за Азалией. Бесконечные переодевания и примерки, а еще сплетни с доверенной служанкой о соседях.

Однажды на обеде мачеха заговорила с отцом о будущем дне рождения Азалии:

– Дорогой, меньше через полгода нашей девочке четырнадцать лет. И я думаю, что после успешного подтверждения магии у Азалии, надо устроить торжественный прием, и уже пора к нему готовиться.

– Почему вы так уверенны, что у Азалии откроется канал? – поддавшись сиюминутному чувству поинтересовалась я у Сандры. Мои речь прозвучала как карканье вороны, кажется кто-то разучилась говорить.

Мачеха повернула ко мне изящную головку и менторским тоном сказала:

– Потому что в семье бывает только один урод, милочка.

Я задохнулась от гнева. Рот открылся что бы ответить что-нибудь обидное, но я напоролась на жесткий взгляд отца.

– Замечательная идея, дорогая.

– Я подумывала составить списки из самых влиятельных друзей.

Уткнувшись глазами в тарелку, я кое-как доела второе. Кусок в горло не лез при этих разговорах. Тут мне пришла в голову странная мысль: «А почему не готовили торжественный прием в честь моего четырнадцатилетия. Ведь никто же не знал, что у меня не проявится магия?»

После обеда на деревянных ногах я поднялась к себе, плотно закрыла дверь и подошла к зеркалу. Тяжелым взглядом рассматривала симпатичную очень похудевшую за три месяца девочку, с разными глазами в уже слишком большом для нее платье. Что во мне не так? Рога не выросли, жуткие бородавки тоже. Только магия! Вернее, ее отсутствие. Но я же умная, учитель всегда меня хвалил и читать я люблю, до сих пор ночами в библиотеке просиживаю, благо никому до этого дела нет.

А сестрица бестолочь полная. Я вздохнула. Ну да! Тупая-то тупая, но красивая. Одетая всегда как куколка. Белое мраморное лицо, большие глаз и волосы как черный шелк, вся в мачеху.

Когда я смотрела на нее в смотровое окно, поражалась – ничего не сделала из заданного, но ресничками хлоп-хлоп, взгляд жалостливый бросит:

– Но, учитель, я так старалась, но ничего не смогла сама. Помогите мне, пожалуйста.

А тот, очарованный ангельским голосом, диктует ей все ответы. И Азалия со скромным видом демонстрирует идеальные тетради отцу и мачехе. Отец в восторге – дочь мало того, что красавица еще и умница.

И я сейчас, худющая, всегда мрачная, с бесцветной длинной косой, с большими, но разноцветными глазами, которые всех пугали. Как-то услышала разговор служанок, они так меня и назвали «наша страхолюдина».

– А глаза-то глаза, ужас. Как зыркнет! Надо ж такой уродиной родиться!!! Одни волосья только ничего. И молчит всегда, как немая.

А вот с этим делать точно что-то надо. Как я сегодня раскаркалась на обеде. Может петь в одиночестве начинать? Разговаривать сама с собой начну – в дом для умалишенных поселят. Мало ли что взбредет по этому случаю мачехе в голову. Накинула на плечи косынку и опустив голову прошла по галерее с портретами предков, чтобы не дай небо не встретиться с их осуждающими глазами. Сбежала по лестнице и выйдя из замка спустилась к реке. Мне нужно было подумать. Время летело, и у меня осталось только три месяца чтобы попасть в город и забрать амулет из артефактория.

Скинула на берегу туфли и, приподняв юбку, прошла по щиколотки в воде к большому светло-серому валуну. Подвернула повыше подол и села.

Вода тихо несла свои воды и ласково, как добрый пес, лизала мои ноги. Воды уносили печали и дарили спокойствие. Я любила это место. Приходила сюда днем, когда солнечные зайчики бегали по волнам, и ночью, когда в темных водах отражались мерцающие звезды. Подхватывала пригоршню камешков и перебирала пальцами.

Здесь я мечтала. О разном, о принце с фиолетовыми глазами который полюбит меня без магии, или о том, что вдруг у меня откроется чудесным образом канал, и я стану сильнейшей в стране магиней огня и камня. Я улыбалась, представляя, как отец сразу поймет, как он плохо со мной обходился, и будет просить прощения, и Сандра скажет, что она была не права и полюбит меня как родную дочь. В своих мечтах я садилась на трон и народ преклонял предо мной колени. Только сейчас сижу на сером валуне.

Берег был каменистый, сплошь из камешков больших и маленьких, и серых. Как же мне добраться до ячейки с моим камешком. Для этого надо платье попроще раздобыть, обувь да платок.

Только честным образом это не получится. Была бы няня рядом. Я вздохнула, нагнулась к реке, набрала пригоршню камешков и стала кидать их в воду. Бульк, бульк. Из леса с карканьем поднялась стая воронья. Почему я тоже не летаю как птица?

Эх, Ларисса, не о том думаешь. Тебе надо в город как-то попасть. Да и надоело сидеть безвылазно, и так в призрак замка Гаевских превратилась. И не в своем платье идти, так только до первого стражника и доберусь. Даже если зажмурюсь, чтоб глаза не видно было. Поинтересуются стражи, откуда это у этой девчонки платье богатое и не по размеру – украла небось. А глаза не прятать, шаг в городе сделаешь – отцу с мачехой сразу доложат, а что сказано было «Только на территории замка».

Нда…. Хочешь не хочешь, а придется тебе Ларисса воровством заняться.

Я закинула последний камешек со всего размаху в воду, и тяжело вздохнув присматривать себе чужую одежду.

Поднялась по каменным ступеням во внутренний двор замка и оглянулась. Рядом с конюшней располагалась прачечная, где с утра до ночи трудились женщины. Они замачивали одежду в больших котлах, потом разводили под ними огонь и мешали варево большими деревянными лопатками. После перегружали в чаны и, прополоскав, развешивали на длинных веревках рубашки и платья, простыни и полотенца.

Понаблюдав за ними несколько дней, я увидела, что частенько в ясную погоду постиранное оставалось висеть до утра. И иногда проказник ветер скидывал чистое на землю, а то и уносил в реку. Идеальный вариант. Чтобы никто ничего не заподозрил, надо дождаться ветреную ночь.

Повезло мне через неделю. Когда створка моего окна застучала от порывов в сильного ветра, я улыбнулась коварной улыбкой и пошла на дело. Схватила первое попавшееся платье вроде серое, в темноте же не сильно видно, и платок, а потом, побросав простыни на землю, оттащила ворох рубашек к берегу и скинула их в воду. Это ветер, а не леди Ларисса. Украденное занесла в потайной ход.

Теперь дело за башмаками. Мучила, конечно совесть, что служанок накажут за нерадивость, но у меня не было другого выхода. Но обувь к сожалению, не стирают. И где мне тогда ее раздобыть прикажете? И тут мне пришла в голову прекрасная мысль, как и платье получить и себе обувь купить. Главное – выбраться в город.

Глава 3 Первые весточки

Утром, спустившись во двор, я сразу заметила около прачечной двух заплаканных девушек умоляющих старшую прачку дать им возможность отработать, и не отсылать в Мантир. Вот и жертвы моего ночного выхода. Борясь с чувством вины и постоянно вздыхая, я пошла в обход замковой территории. Центральные ворота охранялись двумя стражниками и предназначались только для хозяев замка и их гостей. Меня здесь не пропустят ни в том, ни в другом образе.

Двигаясь вдоль высокого забора, я зашла в небольшой парк. Дорога петляла меж красиво подстриженных деревьев мимо клумб с цветниками и выходила к небольшой площадке, нависающей над рекой. Там стояла увитая розами беседка из белого известняка – изюминка парка. Любимое место леди Сандры, такая же изящная как она сама. Проходим, Ларисса, не по вам корона.

Меня интересовало то, что пряталось значительно дальше за высокой рощей хвойников. Там у нас имелись склады и подвалы для продуктов. Множество женщин, девушек и девочек из простого народа перебирали скинутые на землю корнеплоды. Те что начинали подгнивать отбрасывали в сторону – что получше, пойдет в еду слугам, что совсем подгнило – скоту. Хорошие клубни складывались в большущие корзины.

Сейчас время урожая и замок запасался провизией. Зима у нас была теплая – ниже ноля температура редко опускается, поэтому не боясь заморозков заготовкой корнеплодов занимались не спеша.

Поденные работницы еще недели три будут сюда являться. Некоторые девушки работали по полдня и перед уходом заходили на территорию склада, отмечать трудочасы, и потом покидали территорию замка по одной или стайкой. Кому-то везло и им разрешали брать с собой овощи, кому-то нет, и они возвращались домой с пустыми корзинами.

Понаблюдав за ними, я пришла к выводу что это был бы идеальный вариант – сначала покинуть замок, а потом возвратиться. Главное вернуться не позднее трех часов.

«Боом!» – раздался удар колокола с центральной городской площади. Некоторые девушки с трудом разогнули натуженные спины и побрели на склад, таща перебранные корнеплоды. Девочек моего возраста тоже хватало, только корзины у них были поменьше, да и денег видимо они получали вполовину от взрослых. Прекрасно, завтра я легко затеряюсь среди них.

А теперь пора и платье примерить. Спустившись к реке по отбитым от старости каменным ступеням, я покрутилась оглядываясь и нырнула в кусты плотно закрывающие от любопытных глаз потайной лаз в замок. Подхватила сверток с платьем, который мирно ждал меня за порогом и направилась к себе.

Проходя по длинным темным коридорам, я периодически приникала к смотровым щелям и окнам. Предварительно заглянув через щель к себе в комнату, и убедившись, что все спокойно, открыла дверь-камин и очутилась у себя. Облачившись в платье, подошла к зеркалу.

– Даа, однако.

Чужое платье мешком висело на моих худых плечах и ладони на три было длиннее чем надо. Полезла в шкаф и где-то в глубине полок нашла кожаный поясок, подпоясалась и подтянула платье. Прикрыла чужим платком голую шею. Ну вот, даже и ничего. То, что длинновато – хорошо, моих туфель дорогих не видно будет.

Мне бы в первый раз в город выйти да в лавку одну сходить, дальше все наладится. А платье придется новое купить, а то не дай небо, узнает кто из служанок свою вещь. Попринимала глуповатое выражение лица, похлопала глазами – пойдет. Лицо только надо землей измазать.

А теперь поищем то, что можно продать скупщику. На полке около зеркала стояла небольшая шкатулка – вот и все мое богатство. Няня говорила – это от матушки осталось, даже не так, это то, что матушка мне при рождении подарила, а ее личные украшения все к Сандре в ларец переехали. Я еще до четырнадцатилетия спросила как-то про них, но напоролась на такой острый взгляд папеньки, поняла сразу, что надо забыть про них, не то порежешься.

Поэтому в моем владении были простенькое золотое колечко, цепочка, несколько заколок и шпилек с сапфирами, и то, на что я возлагала большие надежды – ожерелье из голубого жемчуга. Всего одна нитка, но на ней двадцать крупных переливающихся жемчужин сулили мне возможность кратковременной свободы. Без сожаления разрезала ножницами прочную нить и положила три горошины в кожаный мешочек. Быстрее б наступило завтра.

Все получилось, как и задумала, я натянула одежду простолюдинки, припорошила лицо золой и закрывшись корзиной от небрежного взгляда охранника, проскользнула за ворота. За ними сразу начиналась Замковая улица, облепленная двухэтажными домиками с лавками, цирюльнями, мастерскими.

В нос мне ударил запах, запах свободы, пьянящей и кружащей голову. Это был запах сдобы из кондитерских, зелени разложенной на куске ткани у уличного торговца, запах кожи из окна мастерской портного. Счастливая глуповатая улыбка наползла на губы и я, пританцовывая, с корзиной на плече, не забывая щуриться, двинулась вперед на главную площадь нашего города с таким красивым названием Вирьен.

Центральная улица была запружена народом. Кого здесь только не было. Вон проскакали молодые аристократы, красуясь перед народом своей бесшабашной удалью. А вот прошел отряд стражников в панцирных доспехах и с копьями. Их подбитые металлом каблуки гулко чеканили шаг по грубым каменным плитам мостовой. А вот явно пришлый крестьянин с севера, сидит на телеге, разинув рот и смотрит на облака. Шляпа у него замечательная – соломенная с меховой опушкой, в эту-то жару.

Я любила наш город. Мы с няней частенько отпрашивались сюда гулять, конечно в сопровождении двух стражей. И мое сердце билось в унисон с сердцем Вирьена – улицей Чести. Почему она так называлась? На ней с честью провожали воинов, чествовали победителей, бесчестных вешали на площади, в которую она упиралась, а на кладбище, за площадью, оказывали посмертные почести павшим в боях.

Широкая прямая улица с вычурной архитектурой коричнево-желтых домов, без заборов, где каждый хозяин норовил выделиться либо веселой красной черепичной крышей со смешным флюгером например в виде кота ловящего мышь, либо кованными цветами пузатенького ограждения балконов. Здесь жили зажиточные уважаемые люди.

Вереницей более узких улиц расходились торговые кварталы. Лавочки, торгующие всем, чем душа пожелает. Они стремились перещеголять конкурентов красотой и причудливостью вывесок. У некоторых вывески были металлические с множеством колокольчиков, издающих при порывах ветра мелодичный звон, у других искусно вырезанные из дерева и украшенные разноцветными ленточками, развивающимися над головами покупателей. Кто-то ставил перед входом механических кукол, двигающих руками и вращающих глазами под музыку шарманки.