Проклятие прабабки. Род одиночек. Книга 2

– Пора, барыня! Времени нет!

Варвара окинула взглядом уютную спаленку, служившую ей безопасным гнездом последние полгода, и без сожаления повернулась спиной. Сбегая по лестнице, ни о чём не жалела. Жизнь спешно ворвалась и вытаскивала её из заточения. Пусть и таким путём, но в последнее время всё в жизни Вареньки происходило именно так: быстро и спонтанно.

Иван ждал их у входа в яблоневый сад. Лидочка, укутанная в пуховое одеяло, крепко уснула и три фигуры незамеченными проскользнули через только-только зазеленевшие деревья к реке, что огибала помещичий дом. Там, по едва заметной в лунном свете тропинке, Иван повёл их вдоль реки к деревянному мостику. Варенька знала эту дорогу, но дальше моста никогда не заходила. Теперь же ею овладел какой-то непонятный азарт и хотелось бежать вперёд чуть ли не вприпрыжку. Она лихо ступила шаткий мостик, который практически лежал на поверхности воды, и с опаской смотрела на доски, которые намокли и теперь зловеще темнели посреди реки.

Иван и Федора, шедшие впереди, споро вышагивали и даже не оборачивались посмотреть, не отстала ли молодая барыня. Да и барыня ли она теперь?

Хоронились в лесу до самого утра. К рассвету Варенька совсем продрогла, и хотелось ей теперь поскорее домой, к печке. Иван исчез, оставив их втроём у небольшого ельника и бросив на прощанье: «Ждите, я вернусь, как разузнаю, что там да чего».

Они с Федорой залезли под нижние лапы огромного хвойного дерева, где был сухо и укромно. Бросили на пружинистую от прошлогодних иголок землю свои узлы, сами сели верхом. Варя взяла у Федоры Лидочку, потому что хорошо представляла себе, как у той отваливаются руки от усталости. Положила девочку на колени, обняла её и задремала.

Проснулась от того, что кто-то тронул её за руку. Лидочка закряхтела и зачмокала полными губками. Проголодалась. Варвара захлопала сонными глазами, а Федора уже шептала ей:

– Покормите девочку, барыня. Сколько здесь еще сидеть, неизвестно…

Варя кивнула, а потом начала вытаскивать полную грудь. Та была каменной, и при мыслях о кормлении по пальцам заструилось молоко. Молодая мать поскорее поднесла младенца к соску и та вцепилась ротиком в сытное тепло, а Варенька застонала от облегчения.

– Сколько мы ещё будем тут сидеть, Федора? Он не забыл про нас? – с тревогой произнесла она. Что-то упало ей за шиворот, и она вздрогнула. Неловко изогнулась, пошарила рукой и вытащила небольшую мягкую иголку. Хорошо хоть не жук, – подумалось ей с облегчением.

– Он придёт, Варвара Александровна, – уверенно сказала Федора. Она с умилением смотрела на то, как Лидочка чмокает и с нетерпением постанывает, жадно глотая молоко. В её глазах светилась нежность и обожание. – Я Ивана давно знаю, он не подведёт.

Наконец ребёнок высосал всё молоко из груди, и Варенька быстренько заменила её на другую. Теперь облегчение было полным. Лидочка сосала всё медленнее, глазки сонно закрывались, и Варенька знала, что произойдет дальше. Девочка напряглась, громко пукнула и испачкала пелёнки. Мать застонала.

– Ничего, ничего, барыня, – забрала у неё дочку прислужница. – Я поменяю пелёнки, только помогите её укрыть от холода. В грязных она быстро замёрзнет…

Две женщины, кряхтя и охая, выбрались из-под ели и огляделись в поисках пня. Ничего такого видно не было, и Федора расстелила свой узел прямо на земле, достала чистую пелёнку и тряпочку. Споро распеленала ребёнка, вытерла её, как могла, тряпицей и заново запеленала. Дурно пахнущую ткань свернула в шар и закатала в узелок.

– Дома постираю, – объяснила она. Варенька брезгливо отвернулась. Она была далека от этого, даже необходимость кормить дочку вызывала у неё протест. Женщины её сословия редко кормили детей сами, для этих целей в деревнях всегда находились кормилицы.

Они были в лесу уже несколько часов, и Варю начало охватывать нетерпение. Ощущение опасности притупилось, хотелось уже в тепло и покой. Лесное приключение порядком утомило барыню. Она оглянулась на Федору – та укачивала ребёнка, напевая какую-то песенку.

– Федорушка, мне надо отойти, я быстро, – многозначительно глянула на прислужницу, и та поняла, что барыне приспичило по нужде. Но той приспичило совсем не в кусты. Пробираясь через лес, Вареньке страсть как хотелось своими глазами увидеть то, что сейчас происходило в доме. Их маленькое приключение теряло свою остроту, а Варю манило назад, в уютную безопасность ставшего привычным убежища.

Девушка не думала о том, что может заблудиться в лесу. Её вело вперёд какое-то звериное чутье, ощущение и запах родной берлоги. Она шла напролом, через заросли, то перескакивая через поваленные деревья, то пригибаясь под колючими кустами. Лес казался ей помехой, которую нужно убрать, растоптать, подавить своей волей и скорее оказаться дома. Еще недавно желала она этой сочной весенней зелени, радовалась пению птиц. Сейчас же пространство сопротивлялось ей. Неожиданная паутина липла на лицо, и Варенька громко отплевывалась, убирая липкую гадость с глаз. С сосен за шиворот падали иголки. Много слоёв нижних юбок мешали ходить, путали шаг, и пару раз она падала, запнувшись в намокшей потяжелевшей ткани.

Наконец она узнала знакомую тропинку и деревья начали редеть. Девушка обошла её, чтобы не наткнуться на кого-то из крестьян, и побрела наугад по лесу, срезая путь к дому. Громкие голоса, хохот и запах дыма заставили её замереть. Как дикий зверь, она нюхала носом воздух и чувствовала запах опасности. Осторожно пробираясь меж деревьев, она вышла аккурат к изгибу маленькой вонючей речки, откуда до дома было рукой подать. Присев, она в страхе разглядывала происходящее.

Окна на первом и втором этажах были распахнуты. Вокруг барского дома стояли четыре телеги, запряженные лошадьми, а прямо на поляне у задней части пылал огромный костёр. В окнах то и дело появлялись люди и что-то бросали на землю. Вот кто-то сдёрнул с гардины тяжёлую зелёную портьеру и выкинул сквозь распахнутые створки. Внизу уже лежала кучка тряпья, посреди которых Варенька увидела цветастые шали Толенькиной маменьки. Из окна первого этажа, где находился кабинет свёкра, то и дело вылетали книги и попадали точнёхонько в костёр. Мужики, одетые кто во что, пересмеивались и обсуждали «барское добро». В телеге виднелось одно из кресел со второго этажа, а на нём – горка аккуратно сложенных отглаженных простыней, что хранились в комоде Варенькиной спальни.

Она изо всех сил прикрыла себе рот рукой и впилась зубами в ладонь, чтобы хоть как-то сдержать рвущийся наружу злобный рык. Слёзы текли по её щекам, но не жадность бушевала в мятущейся душе, а злость. Та злость, что была глубоко запрятана и прорывалась наружу в моменты, когда она думала о Толеньке, о маменьке с папенькой, о родном городе и Петрограде, который так быстро сменил своё сияющее лицо и повернулся к ней зияющей зловонной пастью. Вареньке казалось, что не в доме, а в её теле копались грязные заскорузлые мужики. Не из её спальни тащили вещи, как тараканы, а из нательного исподнего. Не вещи её перетряхивали и обсуждали, а шарили по телу грязными лапами и насмехались. Она видела людей, которые вторглись в личную жизнь, в дом, навели там свои низменные порядки и теперь пируют на костях. И она, Варенька, которую в прошлой жизни слушались и эти мужики, и другие крестьяне, теперь одна против всех и вынуждена всё это терпеть. Ничего она не может им сделать, кроме как в бессильной злобе наблюдать, как разоряют её дом. Как выкидывают не просто вещи, а всю её жизнь. И что теперь делать дальше – непонятно.

Варенька привалилась к шершавому стволу дерева и вытянула ноги. Она хотела до конца видеть, что сделают эти люди. Хватит ли им смелости спалить дом, как они палят сейчас чуждые им вещи – книги, мысли, заключенные в них, предметы искусства и картины, которые их не восхищают, а пугают, будя непонятные чувства? Вареньке казалось, что она видит насквозь этих мужиков, уставших от многолетнего рабства, и она презирала их всеми силами своей семнадцатилетней души. Та самая жизнь, которая как-то текла за стенами её убежища, наконец-то настигла и её. Возврата к прошлому нет.

Очнулась Варенька от боли в груди. Её тело распирало от прилива молока, и значит где-то в лесу уже проголодалась маленькая Лидочка. Надо идти. Молодая мать тяжело поднялась, отряхнула юбки от налипшей листвы и побрела прочь. Теперь лес уже не сопротивлялся, а расступался перед ней, пропуская к ребёнку. Варя шла, как в трансе, и практически видела свои следы – здесь она со злостью ломала ветку, а вот здесь растоптала неизвестный гриб просто потому, что он привлёк её внимание.

Издалека она услышала, как плачет ребёнок. Побежала, чувствуя, как из груди уже бежит молоко. Кинулась, выхватила шевелящийся комок из рук Федоры, рванула на груди пальто, блузку, высвободила сосок и сунула в рот малышке. Та вцепилась своими розовыми дёсенками и тут же закашлялась, когда мощная струя брызнула ей в рот. Варенька застонала от облегчения и присела прямо на траву, потому что от гонки по лесу ноги уже не держали. Пока кормила дочь, рассказала Федоре, что творится на поляне. Та, натерпевшаяся страху от того, что барыня куда-то подевалась и уставшая качать голодное дитя, только ахала да прятала глаза.

– Нельзя нам туда возвращаться, Федора. Там всё разграбили… Надо что-то придумать. К маменьке ехать, или к Толенькиным родителям.

– Не надо, барыня, никуда ехать. Куда вы одна да с дитём? И денег, чай, нет у вас, чтобы куда-то бежать. И ответы на письма ваши так и не пришли. Надо идти в мою хату, в деревню. Там переждём, всё разузнаем. Да и не дело это, с младенцем мотаться. Ребёнку дом и уход нужен, не ровен час заболеет, – горячо убеждала барыню Федора и быстро перекрестилась на последних словах.

Варенька бессильно кивнула. Переложила ребёнка на другую руку, дала вторую грудь. Чувствовала усталость и опустошение. Выход злости, так долго дававшей ей силы, успокоил Варю и сделал послушной чужой воле.

– Ты знаешь, куда идти надо? Отсюда, из лесу? – устало спросила крестьянку и прикрыла глаза.

– Ничего, доберёмся. Ивана не будем ждать, чтобы засветло прийти. Я в этом лесу ещё девчонкой бегала, авось вспомню-то тропинки какие.

Федора порылась в своём узелке и достала кусок хлеба и сыра.

– Держите, барыня, подкрепитесь. Силы нужны, чтобы дойти. Я, пока вас ждала, уже поела, и вы пожуйте тоже.

Варенька протянула руку и схватила хлеб, который показался ей вкуснее, чем обычно. Голод нахлынул внезапно, закрутил узлом внутренности и отодвинул на задний план все трудности дня. Лидочка тем временем засопела и отвалилась от груди, как насосавшаяся пиявка. Федора аккуратно взяла малышку и привязала её платком к туловищу, освободив себе одну руку.

– Ну что, Варвара Александровна, пойдём? – та кивнула и поднялась на ноги. Всё ещё жуя сыр и хлеб, переставляла ноги, стараясь не потерять из виду цветастую спину Федоры. Хорошо, когда есть кто-то старший, кто может принимать решения и вести за собой.

Лес постепенно менялся и превратился в смешанный – дубы перемежались с берёзами, потом опять островком вставали сосны. Под ними стелились заросли папоротника и чистотела, а потом опять сменялись кустами бересклета и молодой дубовой порослью. Когда лиственные деревья пропали и они вошли в сосновый бор, Федора обернулась на барыню и произнесла:

– Мы почти дома, осталось совсем немного, и отдохнём.

Варенька кивнула, но не почувствовала внутри не усталости, ни тревоги. Всё ушло в ноги, что из последних сил топали по мягкому лесному ковру. Сколько они шли по лесу – не помнила. Останавливались попить у ледяного ручья, один раз набрели на настоящую дорогу, которая двумя колеями жёлтого песка разделяла лес. Но Федора свернула в кусты и пошла напролом, чтобы не встретить никого лишнего. Варе такие меры предосторожности казались лишними, она не чувствовала никакой опасности. Ей хотелось одного – упасть и уснуть. События дня оказались слишком изматывающими, чтобы она могла чувствовать ещё хоть что-то.

К сумеркам они вышли на окраину деревни. Тут же залаяли собаки, вслед им вторили то корова, то козье меканье. Здесь чувствовались люди за стенами домов, хотя на улице – никого. Слабо светились окна, освещаемые свечами да керосинками. Ржали лошади в невидимых глазу сараях и конюшнях. Варенька немного воспряла духом и заставила себя ускорить шаг.

По настоянию Федоры пробирались они в избу огородами, пролезали через известные только местным дыры и наконец оказались перед крепким крылечком. Федора смело зашагала по ступенькам и толкнула дверь. Та тихонько скрипнула и подалась, и хозяйка исчезла в темноте.

У Вареньки перед мысленным взором возник большой медный ключ, которым она открывала двери усадьбы всего каких-то полгода назад, и глаза заволокло слезами. Здесь даже ключа не нужно, настолько внутри, должно быть, убого и бедно… Но она смахнула влагу с глаз злым движением и пошла за Федорой. Она не будет плакать по тому дому. У неё всё ещё будет, и Федорин дом – просто временное пристанище. Отныне она сама будет управлять своей жизнью. Надо только подождать, когда подрастёт дочь, да разобраться в этой новой жизни. Кто здесь друг, кто враг, как у них всё устроено и как она может улучшить своё положение.

С этими мыслями Варя вошла в избу, которая пахла холодом и мышами. Федора не была здесь с тех пор, как родилась Лидочка, и дом был полон запустением и пылью. Вот и настала та самая настоящая жизнь, к которой ты рвалась, – подумала Варя и усмехнулась. Пора скинуть старую шкуру и обрасти новой.

Глава 5

Варенька ещё никогда не бывала в такой деревенской избе. Тёмная и сырая, не обогретая после зимы, она вызывала озноб и хандру. Стены внутри были побелены, узенькие окошки пропускали мало света. Пол был выложен скрипучими досками и укрыт домоткаными половиками. Федора была очень хозяйственный и бережливой, и другие крестьянки в селе, должно быть, завидовали ей. Но Варенька не представляла, как ей жить в таких условиях.

Пока она озиралась, Федора притащила откуда-то большую деревянную лохань и опустила туда уснувшую Лидочку. Затем приказала барыне:

– Скидывайте верхнюю одежду, вешайте на крючок. Сейчас затоплю печку, просыхать будет.

Варенька кивнула и начала неторопливо расстёгивать верхнюю одежду замёрзшими красными пальцами. Апрельские ночи были холодными, и она успела продрогнуть.

Федора между тем запалила печь и исчезла в соседней комнате. Там она хлопала какими-то дверцами, и то и дело нечаянно шумела, хоть и старалась заглушить громкие звуки: ребёнок спал. Наконец вышла, сказав:

– Я вам в отдельной комнате постелила, как согреетесь, можете идти спать. Я за Лидочкой присмотрю. А сейчас побегу к соседке, возьму у неё что-нибудь на ужин. А то своего ничего нет, – и унеслась, только Варя её и видела.

Стараясь не шуметь, Варенька обошла дом. Всего три комнаты: кухня, большая центральная комната, которую язык не повернётся назвать гостиной, и жилая комнатка, двери в которой не было. Над входом в неё висела простая занавеска. В комнатке одна узкая кровать, на которой белела простынь и перинное одеяло. Подушка была слишком высокой для Варенькиной головы.

В большой комнате стоял деревянный шкаф, сундук и прялка. Она видела такие в имении у родителей, на них прислуга пряла шерстяные нити, из которых потом вязались тёплые носки, шарфы и шапки для зимы. Вдоль двух стен тянулись деревянные лавки, прикрытые цветастыми покрывалами. Над окнами на верёвочках висели белые занавески. В целом, на самом деле, было уютно. В углу Варенька заметила красный угол с иконами и наскоро перекрестилась.

Выйдя в кухню, уселась у печки и придвинула поближе лохань с Лидочкой, чтобы тепло шло и на неё. Сидела на неудобном стуле и рассматривала кухню. Здесь тоже вдоль стены были прибиты лавки, стол стоял в углу, вокруг него – три стула. На белой скатерти возвышался пыльный латунный самовар.

Если бы Варенька хорошо знала деревенский быт, то поняла бы, что дом Федоры выглядел как жилище зажиточного крестьянина. Помимо рукастой хозяйки тут чувствовался хороший, по меркам простого человека, достаток. Изба не была одной большой комнатой, как в других семьях. Кто-то хозяйственный старательно отгородил и комнатку, и кухню, создавая необходимое уединение. Обилие салфеточек, половичков, покрывал и накидушек придавало уют, на окнах стояли керосинки и свечи в подсвечниках, на стенах – лубяные картинки. На печке красовался чугунный утюг, в углу стояли два деревянных корыта. В другом углу – метла, совочек и ведро.

Сонные Варины мысли прервал стук двери и Федора, которая в фартуке несла съестное. Прошла к столу, вывалила на него четыре вареные картофелины, ломоть хлеба и два пирожка. Затем опять метнулась в сени, а оттуда на улицу. Не было её минут пять, после чего опять раздались скорые шаги и у них на кухне появились два ведра с водой. Варенька лениво следила за перемещениями Федоры, привычно отдавая заботу о себе в чужие руки.

Хозяйка разделась и пошла доставать из печки первые угольки. Ловко нагребла их в совочек и оставила покуда возле заслонки. Потом подвинула пузатый самовар к окну, смахнула с него пыль мокрой тряпочкой и налила воды. В центре у металлического монстра была большая железная труба и Варя с удивлением увидела, что туда, оказывается, можно закладывать дрова и уголь. Тонкой лучинкой Федора ловко орудовала внутри, пока там не разгорелся огонь. Убедившись, что щепки горят ровно, она надела сверху трубу и вывела её в окно. Присела у стола, вздохнула.

– Федорушка, а где я могу руки помыть? – негромко спросила у неё Варя. Чувствовала себя здесь чужой и не к месту.

– Пойдёмте, я вам полью, а вы мне, – встрепенулась Федора. Налила в таз ледяной воды из ведра и сунула в руки кусок коричневого странно пахнущего мыла. – Только воды горячей нет, придётся так умываться.

Она полила Варе на руки, и та мужественно стерпела, и даже ополоснула лицо. После этого ей пришлось тоже полить на руки Федоре, и та также умылась ледяной водой. Лицо и кисти горели от непривычного холода, но Варенька смолчала.

Запах горелых дров наполнил комнату, тяга была плохая. Федора достала две глиняные миски, сполоснула их над тем же тазом и поставила на стол. Молча разделила между ними хлеб, пирожки и картофель и Варя тут же впилась белыми зубами в кисловатый ржаной кусок. Её компаньонка чистила ногтями кожуру с картофеля, и Варя последовала её примеру.

К моменту, когда они уничтожили все скудные припасы, самовар ещё не нагрелся. Они сидели в темноте, две женщины одной эпохи, но совершенно разные по воспитанию, привычкам и достатку, и молчали. Слов было не нужно. Варенька верила, что она здесь ненадолго. Федора думала, что же делать дальше.

– Федора, а почему ты живёшь одна? – осмелилась спросить притихшая барыня.

– Потому что одна… Детей Бог не дал, а мужа на войну забрали, – грустно вздохнула Федора. – Хороший у меня муж был, заботливый. Вон какую избу нам справил. Да не успел толком пожить в ней…

Варенька молчала. Что говорить в таких случаях – она не знала. Но какого это – вдруг оказаться одной, без мужа – понимала очень хорошо. Неожиданно почувствовала прилив чувств и вскочила, порывисто обняв Федору:

– Спасибо тебе, что не бросила нас, – и зарыдала, зарывшись лицом в пахнущий мылом Федорин платок. Та не выдержала и тоже разревелась, обняв барыню. Они обе по-бабьи завыли, уткнувшись лицами друг в друга. Тут же к ним присоединилась и Лидочка – и стало понятно, что жизнь продолжается. Кто-то из них хотел есть, кто-то пить, и все они очень устали за этот длинный день. Пришла пора ухаживать за младенцем и ложиться спать.

***

– Привет, Феодора Захарна, – услышала Варенька сквозь сон зычный деревенский говор. Кто-то громкоголосый зашёл с сеней и громко потопал по кухне. На гостью шикнули, и та ойкнула:

– Ой, а откуда у тебя люлька-то? Неужто на старость лет народився кто?

– Ты с ума сошла что ли, Петровна, куды мне родить? Это внучка моя, – сообщила довольная Федора.

– Кака така внучка? У тя ж дитёв не было никогда? – удивилась пришелица.

– Так-то родных не было, а теперь есть. Дочка у меня и внучка, – похвасталась Федора и чем-то загремела на кухне. – Вчера только вернулись с города. Нашла я их там, Петровна, да к себе привела. Пусть будут мне приёмными, не всё же одной куковать. А и ей хорошо, сложные нынче времена, с дитём-то одной.

– Аа, поняла. Чёт я не замечала у тебя сердобольности-то. А дочка-то где?

– Спит ещё, устала, болезная. Всю ночь добирались, вот и умаялись они с младенцем.

Варенька лежала тихо-тихо и прислушивалась к разговору. Федорин рассказ мысленно одобрила, ей самой в голову не приходило, как её прислужница будет объяснять их с Лидочкой появление. Ей срочно понадобилось в туалет, а ещё грудь разрывало от молока, и она чувствовала, что ребёнок сейчас заплачет. Поэтому встала, накинув на плечи пуховый платок, и, как была в нательной сорочке, вышла на кухню. Привести себя в порядок было нечем, всё самое важное – вода – находилась на кухне.

– Здрасссьте, – протяжно бросила в её сторону дородная старуха в каком-то сером тряпье. Варенька смерила её взглядом с ног до головы и поморщилась. Та была неопрятна и сразу не понравилась девушке. Серая юбка не прикрывала потрёпанные чёрные сапоги со сбитыми носами, а поверх бесформенной кофты старуха была крест-накрест перевязана свалявшимся пуховым платком.

Посреди кухни на потолочном крючке висела нарядная люлька, которую Федора покачивала и сновала между самоваром и столом.

– Здравствуйте, – обронила Варенька и обратилась к Федоре: – Где я могу привести себя в порядок? И нужно сделать утренний туалет.

Федора подхватила её под локоть и повела в сени, откуда указала на приземистый деревянный домик в самом конце участка. Вслед им неслось фырканье: «Туааалеет! Надо же…»

– Вон там нужник, а умыться я вам с самовара налью. Вы при ней лучше помалкивайте, Варвара Александровна, она известная сплетница. Вы и по-нашему говорить не умеете, и манеры имеете. Поэтому лучше не показываться на глаза, – жарко шептала Федора, пока Варенька дрожала от холода и переминалась с ноги на ногу, спеша в нужник. Потом отодрала от себя крестьянку и припустилась к деревянному чуду.

Потянув на себя деревянную дверь, отшатнулась. Нужник представлял собой деревянную будку, как у постового в городе, с дыркой в полу. Запах стоял отвратительный. Но с ночи в туалет хотелось невероятно, поэтому пришлось пересилить себя и воспользоваться теми удобствами, которые имелись.

Когда Варенька вернулась в избу, утренней гостьи там уже не было. Феодора качала на руках Лидочку, которая плакала и тянула ручки к ней ручки. Варя перехватила дочку и приложила к груди. Села на лавку и попыталась откинуться на стенку, но спине было неудобно. Приходилось ёрзать.

– Выпроводила я Петровну, а то начала вынюхивать про вас, – пояснила хозяйка избы. – Я ей свою корову для сохранности отдавала, теперь она мне продуктов должна. Вот и принесла муки да яиц со сметаной. Сейчас быстренько оладушков наделаю, вот и позавтракаем.

Федора разговаривала и одновременно разбивала яйца в деревянную миску, размешивала ложкой, добавляла муку, сметану. В окна уютно заглядывало солнце, ещё не успевшее подняться высоко. События вчерашнего дня казались дурным сном. Варе очень хотелось чего-нибудь сладкого, но спросить у Федоры она робела. Покормив Лидочку, она уложила её обратно в люльку и спросила, во что она может одеться. Смены одежды из дома она не захватила. И вообще, надо было брать продукты да сахар, а не фотографии да хрустальные безделицы. Дура.

– Вам лучше из избы, Варвара Александровна, не выходить. В селе неспокойно, власть сменилась. Коли прознают, что у меня барыня живёт, так худо нам всем будет. Вы схоронитесь, а потом поглядим, что и как…

Но у Вари были другие планы. Она устала сидеть взаперти да хорониться. Она молода, вся жизнь ещё впереди. Да пусть бы лучше в крестьянки записаться, чем бояться всех, кто по улицам ходит!

– Нет, Федорушка. Ты мне дай одежды да научи, чего обычно крестьянки делают. Я не могу уже дома сидеть, я жить хочу. Гулять по лесу, дышать воздухом. Ты сказала же этой… Петровне, что я дочка твоя. Так ты скажи, что я образованная, потому что при барском доме прислуживала, да с хозяйскими дочками обучалась. Вон у Пушкина барышня тоже крестьянкой притворялась, разве я не смогу? А я тебе помогать буду, ты только научи…

Она умоляюще смотрела на свою спасительницу и прижимала руки к груди. Федора, которой тоже не нравилось укрывать у себя беглую барыньку, даже обрадовалась. Уж больно она привязалась к Лидочке, а так бы не стала терпеть у себя пришлых… Но ради малышки придётся постараться.

– Я лишнего врать людям не буду… Но вам помогу. И дочка вы мне не настоящая, а приёмная. Вещи я вам дам, и будете поначалу что лёгкое помогать. Воду принести, корову подоить… А там и видно будет. Да.