Конец времени. Том 1

С каждым шагом лес менялся.

Если вначале деревья стояли так плотно, что между ними едва можно было протиснуться, то теперь они расступались, будто узнав путников. Стволы, некогда сомкнутые, как ряды воинов, теперь позволяли пройти свободно, открывая пространство, залитое мягким светом. Воздух стал чище, прозрачнее, словно сама тьма отступила, уступая дорогу.

Габриэлла шла впереди, её шаги были лёгкими, почти бесшумными. Она петляла между деревьями с уверенностью охотника, знающего каждую тропу, хотя троп здесь не было. Её спина оставалась прямой, плечи – расслабленными, но в каждом движении чувствовалась готовность к удару, будто она ожидала, что лес в любой момент может ожить и напасть.

Торин же шёл за ней, его глаза жадно впитывали каждую деталь. Он трогал кору, ловил взглядом мелькающих насекомых, вслушивался в пение птиц. Его чёрный глаз, казалось, впитывал окружающее, словно пытаясь сохранить каждую крупицу этого странного мира.

Лес принимал их, но в его тишине, в шепоте листьев, в мерцании светлячков таилось предупреждение: «Вы здесь гости»

Поляна, на которую они вышли, казалась тихим островком среди моря древнего леса – ровная, залитая мягким светом, пробивающимся сквозь кроны. Но Габриэлла внезапно замерла, подняв руку в резком жесте, словно ловя звук, недоступный остальным.

Ли-Сун тут же встал за её плечом, его тело напряглось, как тетива лука. Она повернула к нему голову, и между ними пробежала немая договорённость:

– Ты тоже это слышишь?

Не дожидаясь ответа, они синхронно опустились на колени, прижав ладони к земле. Пальцы Габриэллы впились в почву, будто пытаясь вырвать у неё тайну. Ли-Сун же лишь слегка коснулся мха, но его глаза сузились, улавливая то, что другие не чувствовали.

Торин и Лира лишь переглянулись. Для них лес оставался тихим, лишь шелест листьев да отдалённые птичьи трели наполняли воздух.

– Стадо, – прошептала Габриэлла, и в её голосе прозвучала редкая нота тревоги.

– Тарханы, – добавил Ли-Сун, называя имя этих существ на языке Детей Ночи.

И тут они оба резко оглянулись назад.

Тишину разорвал глухой гул, нарастающий, как приближающаяся гроза. Земля дрожала под ногами, и даже воздух содрогнулся, будто сам лес затаил дыхание перед бурей.

– Бежим!

Габриэлла рванула вперёд, её плащ взметнулся, как крыло испуганной птицы. Ли-Сун – тенью за ней. Торин и Лира бросились следом, и тут они услышали их.

Тарханы – массивные, как скалы, покрытые густой шерстью цвета бурой меди, с тройными копытами, оставляющими на земле странные трёхдольные отпечатки. Их рога, чёрные и закрученные, как корни древних деревьев, рассекали воздух. Глаза – горящие янтарные точки в полумраке.

Они неслись тихо для своих размеров, огибая стволы с пугающей ловкостью, не задевая ни ветки. Но земля дрожала под их тяжестью, а расстояние сокращалось с каждым мгновением.

Габриэлла и её спутники мчались, выискивая путь к спасению. И вдруг – новая поляна, узкая, как коридор, зажатая между холмами.

И там, на другом конце, показалось второе стадо.

Тарханы шли стройно, словно по команде, перекрывая выход.

– Куда нам бежать? Они повсюду! – крикнул Торин, его голос сорвался на испуганный шёпот.

Габриэлла остановилась на мгновение, её глаза метнулись по сторонам, оценивая расстояние, время, шансы. Потом взгляд уперся в землю перед ними.

– Приготовьтесь прыгать!

Торин не успел понять. Куда? Здесь не было ни обрывов, ни пещер, ни даже густых зарослей, чтобы спрятаться…

Но Габриэлла уже вскинула руку.

Золотистые узоры вспыхнули на её пальцах, поползли по запястью, как живые чернила. И в тот же миг земля впереди взорвалась.

Куски почвы взметнулись вверх, разлетаясь в стороны, будто невидимый великан в ярости ударил кулаком по земле. Обнажилась зияющая яма – глубокая, тёмная, словно пасть самого леса.

Габриэлла скользнула в неё без колебаний, исчезнув в темноте.

Ли-Сун – следом, его плащ мелькнул, как последний отсвет солнца перед погружением в ночь.

Лира схватил Торина за руку – и они нырнули вниз, в чёрную пустоту.

Торин вжался спиной в сырую земляную стену, стараясь занять как можно меньше места. Яма была тесной, едва вмещавшей их четверых, и каждый вдох казался громким, предательским. Он поджал ноги, обхватив их руками, будто пытаясь стать меньше, незаметнее. Его пальцы впились в голени, оставляя на коже бледные следы от напряжения. Взгляд, широкий от страха, рвался вверх – туда, где над краем ямы виднелся клочок неба, уже затянутый клубами пыли от приближающегося стада.

Что дальше?

Мысли метались, как испуганные птицы. Яма была открытой, незащищённой – ни веток, ни камней, ничего, что могло бы их прикрыть. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, его стук слышали все вокруг. Торин резко перевёл взгляд на командующую, ища в ней хоть какую-то уверенность.

Габриэлла опустилась на одно колено, её поза была одновременно собранной и расслабленной, словно она не готовилась к смертельной опасности, а просто прислушивалась к земле. Левую руку она опустила вниз, кончики пальцев почти касались грунта, и по ним, от ногтей до локтя, пульсировали золотые жилы. Они расходились причудливыми узорами, ярко сияя, будто под кожей текла не кровь, а расплавленный свет. Её голова была слегка наклонена, взгляд спокойный, устремлённый в землю перед собой – не страх, не напряжение, а глубокая, почти медитативная сосредоточенность.

Правая рука была поднята вверх, локоть согнут, ладонь раскрыта – будто она держала невидимый щит. И по этой руке тоже струилось золото, переливаясь, как жидкий металл, с каждым ударом сердца.

И тогда над ямой появились первые копыта.

Массивные, покрытые грубой кожей, они нависли в воздухе, и Торин уже представил, как чудовищный вес обрушится на них, раздавит, превратит в кровавое месиво. Он зажмурился, инстинктивно втянув голову в плечи…

Но удара не последовало.

Вместо этого раздался глухой стук – будто копыто ударилось о камень. Торин открыл глаза и увидел, как зверь, даже не замедляясь, проскакал дальше, а за ним – следующие. Его разум отказывался понимать, но постепенно до него дошло: щит. Габриэлла держала над ними невидимый барьер, и ни одно копыто не могло его пробить.

Два стада сошлись, как две волны, но вместо лобового столкновения животные, словно подчиняясь неведомой силе, скользили мимо друг друга, расходясь в стороны. Копыта гремели то слева, то справа, земля дрожала, но ни одна тень не задержалась над ямой слишком долго.

Торин перевёл взгляд на Лиру. Тот не испытывал ни страха, ни напряжения – его глаза горели восхищением, следя за золотыми узорами, бегущими по руке Габриэллы. Затем взгляд Торина скользнул к хранителю командующей.

Ли-Сун сидел, облокотившись о стену ямы, с выражением на лице, будто всё происходящее было для него не более чем досадной задержкой в пути. Ни тени волнения, ни намёка на интерес – лишь ленивое ожидание, словно он просто пережидал дождь под каким-нибудь навесом.

Как он может быть таким спокойным?

И вот – последний зверь промчался над ними, топот стал стихать, пыль понемногу оседала. Габриэлла опустила руку. Золотые узоры начали гаснуть, медленно отступая от локтей к кончикам пальцев, пока совсем не исчезли. Она встала, выпрямилась, и её взгляд, насмешливый и острый, скользнул по каждому из них.

– Чего расселись? – её голос звучал почти небрежно, будто они только что переждали лёгкий ветер, а не стадо, способное размазать их по земле.

После этих слов она одним ловким движением – будто ей даже не приходилось прилагать усилий – вытолкнула себя из ямы. Ли-Сун последовал за ней почти мгновенно, словно они были связаны незримой нитью.

Лира выпрыгнул следом и, повернувшись, протянул руку Торину.

– Давай, – ухмыльнулся он, – или ты решил тут поселиться?

Торин, всё ещё не до конца веря, что остался жив, схватил его за запястье и позволил вытянуть себя из ямы. Его ноги дрожали, но он старался этого не показывать.

А над ними светило солнце, и пыль, поднятая стадом, медленно оседала, возвращая миру привычные очертания.

Глава 3

Торин шёл, погружённый в тяжёлую думу, его шаги были медленными, будто каждый из них требовал усилия. Он всегда знал, что сила Детей Света растёт вместе с их титулом, но понимал ли он это по-настоящему? До сегодняшнего дня это была лишь теория – сухие слова из учебников, рассказы наставников, ничего более. Он и сам не был последним среди своих: умел создать барьер, мог призвать пламя, знал пару других приёмов, которые в нужный момент могли спасти жизнь. Но сейчас…

Сейчас он впервые ощутил разницу.

Не просто увидел, а почувствовал на собственной шкуре, что значит стоять рядом с одной из Трёх.

Габриэлла удерживала щит так долго. Не просто барьер, а настоящую невидимую твердь, о которую разбивались копыта зверей, каждый весом в полтонны. И она даже не напряглась. Узоры её силы – те самые золотые жилы, что бежали под кожей, – дошли лишь до локтей. У него же, когда он пытался создать хоть что-то подобное, они поднимались до самого лица, выжимая из него все силы за считанные секунды.

А как она вырвала землю, создавая яму…

Он даже не успел понять, как это произошло. Никаких призывов, никакого медленного втягивания энергии из земли – просто взмах руки, и почва расступилась, будто сама спешила повиноваться. У неё сила была уже внутри, готовая излиться в любой момент.

Значит, вот какая пропасть между нами…

Мысли кружились, как осенние листья, но тут её голос, резкий и чёткий, разрезал тишину:

– А вот и Город Ночи.

Торин поднял голову – и замер.

Перед ними возвышались два исполинских древесных ствола, будто вросших в самое небо. Их кора переливалась золотом, пронизанным чёрными прожилками, словно драгоценный металл, тронутый тлением. Листья, широкие и заострённые, сверкали серебром, шелестя на ветру, будто тысячи тонких клинков.

А между ними стояли стражи.

Двое воинов в доспехах, отлитых из того же серебра, что и листья, но с чёрными вкраплениями, будто тень проросла сквозь металл. В их шлемах были узкие прорез для глаз, но их не было видно. Они казались холодными и безликими. В руках – длинные копья, древки чёрные, как ночь, а наконечники сверкали, будто выкованные из звёздного света.

Они не двигались. Казалось даже не дышали. Просто стояли, и этого было достаточно, чтобы по спине Торина пробежал холодок. Город Ночи ждал.

Габриэлла подошла к стражам, и те, словно ожившие статуи, склонили головы в глубоком, почтительном поклоне. Движения их были неестественно плавными, будто не плоть и кости управляли ими, а сама тень. Голоса стражей слились в единый, мерный гул, словно эхо из глубины колодца:

– Приветствуем, Командующая, в Городе Ночи!

Звук был не громким, но пронизывающим, будто эти слова не просто произносились, а врезались в воздух, оставляя после себя лёгкую дрожь.

Габриэлла не удостоила их ответом – лишь слегка кивнула, как привыкшая к подобным почестям, и шагнула вперёд, между золотых стволов. Торин, Ли-Сун и Лира последовали за ней.

Торин шёл, невольно вращая головой, пытаясь охватить взглядом всё вокруг. Город Ночи был непохож на любое место, где он бывал прежде.

Дома здесь стояли не из камня или дерева, а из чего-то тёмного и гладкого, будто отполированного обсидиана, но при этом они дышали – стены слегка пульсировали, словно живые. Окна светились приглушённым серебристым светом, но не пламенем свечей или ламп, а чем-то иным – может, светлячками, запертыми в стекле, а может, и вовсе каплями лунного света, пойманными в ловушки.

Улицы были вымощены плитами, но не серыми и грубыми, а чёрными, с прожилками золота, будто под ногами лежали осколки ночного неба. По ним струился лёгкий туман, цепкий и прохладный, но не скрывающий путь, а лишь подчёркивающий его, как дымка на старинной гравюре.

Торин шагал по улицам, и с каждым шагом Город Ночи раскрывал перед ним новые грани, словно перелистывая страницы древней книги, написанной на языке теней и звёзд.

Здесь было много зелени – не просто случайные кусты или одинокие деревья, а буйные, почти театральные заросли, создававшие живой контраст с угрюмым великолепием домов и мостовых. Листья, сочные и тёмные, переливались изумрудными оттенками, будто впитавшие в себя свет забытых созвездий. Они качались на ветру, шептались между собой, и их шорох смешивался с далёкими голосами, создавая странную, гипнотическую мелодию.

Дома стояли, словно выточенные из самой ночи – их стены переходили от глубокого тёмно-коричневого, почти чёрного, до иссиня холодного, словно крылья ворона под лунным светом. В них мерцали серебряные вкрапления, крошечные, как звёздная пыль, рассыпанная небрежной рукой какого-то небесного художника. Казалось, если приглядеться, можно увидеть, как эти искорки медленно движутся, перетекая из одного узора в другой, словно живое дыхание города.

Они прошли через рынок, и Торин замер на мгновение, поражённый пестротой жизни, бурлящей здесь. Жители двигались плавно, почти танцуя между прилавками. Их наряды были яркими, как крылья тропических птиц, свободно развевающимися при каждом движении. Алые, лазурные, золотисто-жёлтые – ткани струились по их телам, подчёркивая гибкость и грацию. Никто не носил обуви, и их босые ступни, казалось, не чувствовали ни холода, ни неровностей мостовой – будто они были частью этой земли, её продолжением.

Их кожа была разных оттенков – от бледного, как лунный свет, до глубокого, как кофе, но всех их объединяла одна черта: иссиня-чёрные глаза, бездонные, как сама ночь. Если бы не они, Торин мог бы подумать, что перед ним Дети Света – те же изящные черты, та же лёгкость движений, та же почти неестественная красота. Но в этих глазах не было золотого свечения – только глубокая, завораживающая тьма, в которой, однако, теплились искорки жизни.

Рынок пестрил товарами, и воздух был наполнен ароматами, кружащими голову. На одних прилавках лежали груды тканей, тонких, как паутина, переливающихся всеми цветами радуги. На других – плоские лепёшки, испечённые на открытом огне, их поверхность покрыта хрустящей корочкой, а запах дразнил ноздри, обещая тепло и сытость. Далее стояли лотки со специями – насыщенно-красные, золотисто-жёлтые, тёмно-фиолетовые – каждая щепотка, казалось, содержала в себе вкус далёких, неведомых земель. А рядом – сладости, липкие и блестящие, в форме цветов, звёзд и диковинных зверей, от которых у Торина невольно потекли слюнки.

Потом они свернули на улицу, где царила совсем иная атмосфера. Здесь стояли постоялые дворы, харчевни и пивные, их двери распахнуты настежь, зазывая путников внутрь. Из окон лился тёплый свет, смешиваясь с голосами, смехом, иногда – с обрывками какой-то мелодии, лениво текущей из невидимых инструментов. В воздухе витал запах жареного мяса, пряного вина и чего-то сладковатого, возможно, мёда или карамели.

И тут мимо Ли-Суна, словно лёгкое видение, прошла девушка в белоснежном платье, струящемся вокруг её тела, как молочный туман. Её волосы горели рыжим пламенем, ярким, как закат, и казалось, что они излучают собственный свет. Она замедлила шаг, бросив на хранителя лукавый взгляд, губы её дрогнули в игривой улыбке. Ли-Сун не остался в долгу – его глаза, обычно холодные и отстранённые, на мгновение вспыхнули интересом, и они проводили друг друга взглядом, полным немого обещания.

– Мне нравятся жители Города Ночи, – произнёс Ли-Сун, и в его голосе звучало непривычное оживление.

Габриэлла, которая, казалось, вообще не замечала ничего вокруг, кроме собственных мыслей, иронично фыркнула:

– Тебе нравятся все жители, или только те, что провожают тебя вожделенными взглядами?

Хранитель лишь улыбнулся в ответ, не утруждая себя оправданиями.

Они шли дальше, и вот перед ними открылась главная площадь, а за ней – дворец Ночи.

Площадь расстилалась перед ними, словно гигантская звезда, упавшая с небес и вмерзшая в землю. Семь лучей расходились от центра, каждый указывая в свою сторону, но самый длинный из них, прямой и безупречный, вёл прямо к дворцу. Мостовая здесь была не просто тёмной – она казалась кусочком ночного неба, перенесённым на землю. Под лучами двух солнц, высоко висящих в небе, созвездия, вплетённые в камень, мерцали мягким светом, будто кто-то рассыпал по площади жемчужины и бриллиантовую пыль. Если приглядеться, можно было различить знакомые узоры – спирали далёких галактик, зигзаги падающих звёзд, даже силуэты мифических существ, застывших в вечном танце.

А дальше, в конце луча, возвышался дворец – или, скорее, он вырастал из скалы, будто сама гора решила принять форму, достойную правителей. Камень переливался всеми оттенками серно-серебряного спектра: от ослепительно белого, почти слепящего, до глубокого, почти чёрного, но с холодным серебристым отливом, словно в его глубине прятались лунные блики. Казалось, скала живая – её поверхность дышала, меняя оттенки в зависимости от угла зрения, то становясь призрачно-бледной, то погружаясь в бархатную тьму.

Но самым поразительным был водопад.

Он низвергался с самой вершины скалы, с высоты, на которой обычно кружат только орлы и драконы. Вода падала не тонкой струйкой, а широкой, яростной рекой, вздымая клубы пара от бешеной скорости своего падения. Она неслась прямо во внутренний двор дворца, и с того места, где стояли путники, казалось, что дворец – это гигантский колодец, а вода вот-вот хлынет через край, затопит башни, смоет стены. Но этого не происходило – куда она исчезала, было не видно, и это придавало зрелищу ещё более гипнотическую, почти пугающую красоту.

В струях водопада играли радуги – не одна, а десятки, рождающиеся и умирающие каждую секунду. Они переплетались, дробились, вспыхивали и гасли, будто кто-то невидимый рисовал их светящейся кистью. А в вышине, там, где водяная пыль смешивалась с солнечными лучами, кружили птицы – огромные, величественные, с широкими крыльями, серебряными клювами и перьями всех оттенков коричневого: от нежного бежевого, почти песочного, до тёмно-бурого, как кора древних деревьев. Их крики, чистые и звонкие, как хрустальные колокольчики, смешивались с рёвом воды, создавая странную, почти мистическую симфонию.

Ворота дворца были вырезаны из двух исполинских стволов – таких огромных, что казалось, их срубили не люди, а титаны. На них не было искусных резных узоров – только естественная кора, местами покрытая мхом, который, казалось, продолжал расти, несмотря на то, что дерево давно перестало быть живым. От стволов веяло древностью, мощью, чем-то первобытным и неукротимым.

Окна дворца были огромными, квадратными, словно вырубленными топором великана. Они отражали свет, но не слепили – скорее, поглощали его, превращая в мягкое, приглушённое сияние.

К дворцу вели двадцать две ступени, высеченные из того же полированного камня, что и улицы города. Их поверхность была настолько гладкой, что казалось, по ним можно скатиться, как по зеркалу, но при этом они не были скользкими – будто сам камень знал, кому позволить ступить на себя, а кому – нет.

У ворот стояли двое стражей. Их доспехи были серебряными, но не блестящими – матовыми, словно выкованными из лунного света. Шлемы скрывали лица, оставляя лишь прорези для глаз – необычной формы, вытянутые, как щели между мирами. Их копья, длинные и смертоносные, были скрещены перед дверьми, образуя барьер, который, казалось, не смог бы преодолеть даже ветер.

Они не двигались. Просто ждали. И в их неподвижности было что-то такое, от чего по спине Торина пробежал холодок.

Когда Габриэлла приблизилась к воротам, стражи, не проронив ни звука, разомкнули свои копья с отточенной синхронностью, будто их движениями управляла единая незримая воля. Их шлемы склонились в почтительном поклоне, но за узкими прорезями не было видно глаз – лишь глубокая, непроницаемая тень. Ни приветствия, ни вопроса – только тишина, густая, как предрассветный туман.

Габриэлла уперлась ладонями в массивные створы ворот. Дерево, древнее и вечное, не скрипело, не сопротивлялось – оно поддалось её прикосновению с неестественной грацией, будто узнавая её силу. Врата распахнулись бесшумно, словно само пространство расступалось перед ней.

Переступив порог, они оказались в круглом коридоре, где время, казалось, текло иначе. Внешняя стена была высечена прямо в скале – её поверхность переливалась теми же серно-серебряными прожилками, что и фасад дворца, но здесь они мерцали приглушёнее, будто прикрытые дымкой веков. Внутреннюю сторону образовывали колонны – не рукотворные, а настоящие стволы древних деревьев-исполинов, их кора всё ещё сохраняла первозданную шершавость, а между трещин пробивался живой мох, изумрудный и бархатистый.

Между колоннами открывался вид во внутренний сад – идеально круглый, как отшлифованный самоцвет. Земля здесь была устлана густым ковром мха, мягкого и прохладного, будто сотканного из тысячи летних ночей. Редкие хвойные деревья, стройные и темнокожие, тянулись вверх, их иглы отливали сизым налётом, словно припорошенные инеем.

А в центре – колодец.

Низкие хрустальные стены, не выше колена, окружали жерло, куда с рокотом низвергались воды водопада. Хрусталь был прозрачным, но не стеклянно-хрупким – он переливал внутренним светом, как застывший лёд под полярным сиянием. Сквозь него можно было разглядеть, как вода, пенистая и яростная, несётся вниз, в недра земли, будто дворец пирует её бездну.

Они шли по коридору, огибая колодец. Торин и Лира не могли оторвать глаз от водопада – его гул здесь был глуше, но от этого не менее гипнотическим. Струи, падая, дробились на миллионы сверкающих капель, и в каждом блике рождались крошечные радуги, жившие лишь мгновение. Воздух дрожал от влажного ветерка, что рождался в этом вечном падении, и казалось, будто за пеленой воды кто-то движется – тени, силуэты, может, просто игра света.

Пройдя полукруг, они оказались за водопадом. Здесь звук приглушался ещё сильнее, превращаясь в далёкий шёпот, а стены покрывал толстый слой мха, впитывающего все отзвуки.

Перед ними возвышались новые двери – ещё массивнее, ещё древнее. Их поверхность полностью скрывали ползучие растения: гибкие стебли обвивали створы, как змеи, а листья – серебряные, с прожилками цвета лунного света – шелестели при малейшем движении воздуха. У дверей стояли двое воинов. Те же? Или другие? Их доспехи были такими же, но теперь в руках они держали мечи, а пальцы лежали на рукоятях с привычной готовностью.

А перед ними – Сын Ночи – распорядитель дворца.

Его кожа, тёмно-коричневая, как спелый каштан, казалась тёплой даже в этом прохладном месте. Одежда – просторная туника цвета высохшей глины, широкие штаны, босые ноги – выглядела одновременно и бедно, и царственно. На запястьях сверкали широкие серебряные браслеты, и на каждом был выгравирован один и тот же символ: крыло, сплетённое со следом хищного зверя.

Он поклонился, сгибаясь в пояс, и его голос прозвучал ровно, почти без интонаций:

– Приветствую тебя, Командующая воинами Света. Добро пожаловать в Город Ночи… снова.

В последнем слове повисла лёгкая, почти неуловимая нотка чего-то – усталости? Иронии? Но лицо его оставалось невозмутимым, как поверхность лесного озера в безветренный вечер.

Сын Ночи выпрямился после поклона, и его тёмные, словно отшлифованные временем глаза скользнули по спутникам Габриэллы. Его голос, когда он заговорил снова, был подобен тихому шелесту листьев в предвечернем воздухе – ровным, почти бесстрастным, но не лишенным скрытой глубины.

– Для тебя и твоих спутников уже приготовлены покои, – произнес он, и слова его, казалось, растворялись в прохладном воздухе коридора, – чтобы смыть пыль дороги и подготовиться к ужину.

Затем он слегка наклонил голову, словно делая небольшое, но важное уточнение:

– Брат Ночи, правитель Эльдриан желает лично тебя поприветствовать.

– В вас сейчас же проводят, – обратился он к остальным.

И тут же, будто вызванные самой тенью, рядом с каждым из спутников Габриэллы возникли слуги дворца. Они появились так бесшумно, что Торин даже не успел заметить, откуда взялись эти стройные фигуры в одеждах, сотканных из полупрозрачных, дымчатых тканей. Их движения были плавными, почти невесомыми, словно они не ступали по земле, а скользили над ней.