Барин-Шабарин 6

Вместе с тем, слава об успешном рейде моего отряда на коммуникациях врага быстро обошла всю Южную армию, ту её часть, которая осаждала Силистрию. Это был очень важный момент, так как это был, наконец, пример удачного действия против неприятеля. Может, и не сильно, но немного боевой дух даже такие новости должны были приподнять. Хотя, все же вряд ли. От английского офицера я узнал принеприятнейшее известие, способное добавить уныния.

– Господа, не хочу быть вестником дурных новостей, но необходимо и вам знать, что французы и англичане высадились в Варне, – сказал я после того, как мы выпили по бокалу вина за русскую победу.

– Откуда сведения? – резко подобрался генерал-лейтенант Сельван. – Я ещё не знал об этом. Это событие резко меняет характер войны.

– У меня в пленных есть английский капитан. Я его захватил в ходе засады на обозы, которые направлялись в крепость, – сообщил я.

Конечно же, господа, если не потребовали, то убедительно попросили, чтобы я этого самого англичанина им предоставил. Что и было сделано. И сразу же английская гадина попыталась воззвать к русскому благородству. Причём на французском языке, мол, англичане – такие же образованные, цивилизованные люди, как и другие генералы, которые, безусловно, должны знать язык Вольтера.

– Господин Шабарин, вы отдаёте себе отчёт, что ведёте с пленным дворянином себя словно с мужиком? Вы же представляете все русское офицерство! – из-за стола резко поднялся генерал-майор Антон фон Штедт.

– Я не потерплю в отношении себя каких бы то ни было оскорблений и обвинений. Сударь, прошу присесть за стол, выслушать и понять ситуацию, – сказал я генерал-майору, приметив, что англичанин ухмыляется.

Посеял раздор в нашу компанию, вот и радуется, скотина. А до моего вызова на дуэль генерал-майора оставалось только одно небрежно брошенное словно, или даже жест.

– Давеча я был на аудиенции у Его Императорского Величества… – я решил сразу бить из крупнокалиберной артиллерии.

А самая мощная пушка в России – это государь. Кто его знает, о чём именно мы разговаривали с государем Николаем Павловичем! Так что я могу, лишь для общего блага, немного приукрасить, пофантазировать на предмет моей прошедшей аудиенции у императора.

– Английский посол обещал всяческую поддержку Российской империи, давал слово, что Англия с нами. Да и вы все, господа, в том числе и я, заблуждались, что Англия нам союзник, – решив всё-таки убедить офицеров, рассказывал я. – Так что слово они не держат. А посему, кто слова своего не держит и не может отвечать за поступки и обещания для меня уже не дворянин.

И с этим было сложно поспорить. Несмотря на то, что дворянство уже начало разлагаться, что уже имели место и трусость, и отказ от службы, всё же в своей массе люди были благородны, жили по своим правилам, когда нужно держать слово, выполнять обещания. Время дуэлей ещё не закончилось, хотя их становится всё меньше.

– Мсье, вы же понимаете русский язык? – обращался генерал-лейтенант к моему пленнику на французском языке. – Если так, то вы слышали эти обвинения, которые выдвинул против вашей страны хозяин этого чудного стола. Есть что ответить?

– Этот варвар, которого вы называете «господином», не может привести ни одного документа, который бы свидетельствовал о том, что Англия обещала России союзнические отношения, – только этими словами англичанин себя полностью утопил в болоте.

Не понимают европейцы, что, несмотря на то, что русское дворянство всячески подражает европейскому, есть некоторые незыблемые основы русской души, отличимой от той же английской. Мы, русские люди, почти всегда не за формальность, не за закон, мы за справедливость! Не скажу, что подобный подход русского человека правильный. Всё-таки законы нужно соблюдать, или хотя бы писать их не под копирку людей, живущих другими понятиями и смыслами, а исходя из русского менталитета. Но такова реальность. У нас нет свободы, у нас воля! И я разделяю эти понятия.

– Господа, слова моего пленника подтверждают ту истину… Английский джентльмен – хозяин своему слову. Захотел – слово дал, захотел – забрал обратно. А ещё у англичан есть такая поговорка: если джентльмен проигрывает в игру, то он начинает менять правила этой игры, – сыпал я на головы моих гостей афоризмами, которые почерпнул из будущего.

– Это весьма остроумно… – сказал генерал-майор, затем вновь резко встал, щёлкнул каблуками и поклонился. – Прошу простить меня, господин Шабарин, за вспыльчивость. Мы все под этой чёртовой крепостью уже сходим с ума.

– Я нисколько вас не виню, – тепло сказал я и обратился уже ко всем гостям: – Господа, находиться за одним столом с английскими предателями своего слова я не могу. Не серчайте, но я увожу пленного в его временную тюрьму.

Господа уже ничего не имели против моего решения. Им ещё предстояло обдумать тот факт, что можно вот так джентльмену взять и отказаться от своих обещаний. Ведь, по сути, получается, что предали, оскорбили основу основ русского государства – нашего императора. Так что тут не до политесов. Правда, сомневаюсь, что офицеры остались бы довольны, если бы на их глазах я выпорол англичанина. Нет, пороть не буду. Я придержу у себя англичанина. Мало ли… Война только начинается. Было бы неплохо иметь свой обменный фонд пленными.

– Итак, господа, положение наше такое: англичане и французы находятся в Варне, перекрывая нам путь на Константинополь. В то же время Австрия концентрирует свои войска на границах с Валахией и Молдавией, недвусмысленно говоря о том, что готова воевать против России. Пруссия помогает Австрии вооружением, и можно сказать, что враждебно-нейтрально настроена. Швеция на все это смотрит и потирает руки, сомневается, не решается на действия. Но надолго ли эти сомнения? И в это время мы сидим возле крепости, – уже после того, как мы отведали две смены блюд, я решил продолжить серьёзный разговор.

– Не от нас зависят стратегические решения, – с сожалением в голосе произнёс генерал-лейтенант Сельван.

– Безусловно, Дмитрий Дмитриевич, я с вами полностью согласен. Но мы можем взять Силистрию, и достаточно быстро! – решительно и громко заявил я.

– Простите, Алексей Петрович, не сочтите за обиду, но ваши слова звучат, словно бравада. Сколько мы уже не можем её взять? А штурм, что был проведён не так давно, лишил нас тысячи солдат и офицеров, – высказывал свой скепсис полковник Юшневич.

– Господа, у меня есть план. Я предлагаю вам вместе со мной его окончательно проработать и выдать предложение в штаб армии. Думаю, если иного способа взять крепость, чем тот, что я буду предлагать, не будет, то с ним, при помощи моего плана… нашего плана, господа, если вы будете со мной согласны, нам все удастся, – говорил я. – К моему величайшему неудовольствию, я не могу найти общий язык с генерал-инженером Шидлером. Мне нужно, чтобы он не мешал.

Безусловно, генералы и полковник согласились поучаствовать в разработке плана, который я уже, в принципе, разработал. Оставались частности: где и как начать копать, по сути, даже проходы под землёй. Не думаю, что они вдруг преобразились, поверили мне.

Нет, тут другая психология. Генералам претит стоять и ничего не делать. Командующий… Не будем о нем… А тут я предлагаю хоть что-то, пусть и в качестве развлечений.

Предлагаемый мной план, я в этом более чем уверен, сочли бы сущим прожектёрством, если бы я его предлагал в самом начале осады крепости Силистрия. Тогда ещё казалось, что русская армия возьмёт крепость походя и устремится уже прямиком через перевалы Шипки на Варну, ну и дальше на Константинополь.

Сейчас, когда наступил кризис командования, когда наступил кризис идей, когда русская армия санитарными потерями теряет в день до восьми десятков солдат и офицеров… все командиры, которые ещё окончательно не отчаялись, хотят зацепиться хотя бы за какую-то соломинку. Я же, по моему скромному мнению, предлагаю им не соломинку, а вполне прочный канат.

– Извольте пройти на стрельбище. Я хотел бы показать, на что именно способны мои бойцы. Сразу говорю, что взамен я хотел бы, может не сейчас, но в будущем, всех своих воинов легализовать хотя бы по казачеству. А то… башибузуки без роду и племени. И в этом я жду от вас поддержки, – сказал я, увлекая своих гостей на полигон.

Может быть, и зря Тарас и архитектор Александр Садовой решили сделать полноценный, по современным меркам даже слишком продвинутый полигон, чтобы он по большей части скрывался от глаз посторонних. Да, нельзя показывать наши тактики врагу, а также демонстрировать те умения, возможности, которыми мы обладаем. С другой стороны, командование не видело и не знает, на что мы способны, потому и всячески затирает, не даёт действовать.

– Для начала, господа, я хотел бы, чтобы вы взглянули на те винтовки, штуцера, коими пользуются в моём полку, – сказал я и подал знак Мирону, чтобы он принёс все образцы нашего оружия, кроме, правда, одной винтовки.

Я объяснял принцип унитарного патрона, сам стрелял и давал пострелять генералам и полковнику. Правду говорят, что мужчина никогда не выходит из детского возраста, даже с приобретением морщин. Офицеры были словно те пацаны, дорвавшиеся до уникальных игрушек, которых ни у кого не то что во дворе, во всём городе, нет.

Удивительно было то, что английский шпион, которого уже отправили в Петербург, знал о существовании, по крайней мере у меня, оружия под унитарный патрон. Он знал, а свои, родные, русские, об этом не знали. Хотя, не сказать, что я бы скрывал эту информацию.

Теперь я готов заявлять не только русским офицерам, что такое оружие есть, и оно, пусть не в больших масштабах, но производится в Екатеринославской губернии, прежде всего, на Луганском заводе. Пусть и враги знают. Они не успеют быстро наладить массовое производство. А вот испугаться должны.

Крымская война, которая ещё пока не получила такого названия, была для России судьбоносной. У меня даже есть своё предположение, что нарастание народовольческого движения, как и других протестных движений, в том числе в рядах интеллигенции – это следствие не только внутренних проблем, но также проблем во внешней политике. Униженный народ – это разрушитель, стремящийся смести старое и строить новое.

Я знаю, меня так учили на курсе политологии, что победы государства зачастую влияют и на державу. Даже самому дремучему крестьянину, как только он осознаёт себя русским человеком, приятно, что его страна великая, что она способна бить любого врага. Эта причастность к великим победам зачастую порождает патриотизм, и он не позволяет человеку проявлять внутри себя низменные чувства.

Конечно, без решения ещё и внутренних проблем, с тем же самым крестьянством, невозможно создать общество, чтобы оно смогло, широко шагая, переступать через многие критические точки в истории и не скатиться в пучину революции и гражданских войн.

– Это просто превосходно! Мы можем подойти к крепости, опасаясь только ядер либо дальней картечи. И уже с расстояния в четыреста шагов обстреливать неприятеля, – сделал вполне грамотный вывод полковник Юшневич.

– Я не разделяю вашей радости. Все едино легко Силистрию не взять! – заметил генерал-майор фон Штедт

– Мои лучшие стрелки уже сегодня ночью начнут работать по неприятелю. Пока ещё турки и их союзники не пуганые, могут даже караульные курить на посту, мы будем их отстреливать. По огонькам! – заявил я, серьёзно посмотрел на своих гостей и сказал. – Господа, донесите до личного состава, что курить нужно так, чтобы прикрывать огонёк. Если в крепость уже приходят европейцы, то у них, похоже, есть вооружение, сравнимое с моим. Они будут стрелять на огонёк, и немало наших солдат положат.

– Вы говорите так, как будто всё это знаете наперёд. А ещё эти слова… «театр военных действий», «личный состав»… Я склонен верить, господин Шабарин, что ваши успехи в 1849 году, когда вы пленили польского генерала, не случайность, а скорее, как вы изволите говорить, «работа», – сказал генерал Сельван с таким тоном, будто разоблачил во вне преступника.

– Я не верю в удачу, лишь только в промысел Божий. Но сейчас господа, я предлагаю перейти к тому плану, который хотел бы представить для штурма крепости Силистрия. Для этого мне нужно было бы пригласить ещё одного человека. Это главный архитектор Екатеринославской губернии Александр Николаевич Садовой. Мы с ним уже разрабатывали план, как можно захватывать современные крепости, – сказал я, рукой показывая направление в сторону моего шатра.

Работа над планом велась одновременно с тем, как велась и работа по его осуществлению. В моём полку была почти тысяча лопат, кирки, возможность быстро сколотить тачки или носилки. При этом генерал-лейтенант Сельван предоставил мне сразу тысячу солдат-землекопов. Они пошли в распоряжение Александру Николаевичу Садовому.

Окопы копались на расстоянии чуть менее чем в километр от ближайшего форта к крепости, с западной стороны Силистрии. И редко днем, чаще все же ночью и почти без освещения. Днем же бойцы ползали и прокладывали по требованию Садового веревки. Именно на них после и ориентировались копатели.

Мы сразу же столкнулись с большой проблемой, когда уже на глубине более метра проступала глина и вода, что сильно осложняло землеройные работы. Однако грамотно расставленные по участкам тысяча солдат – это много десятков метров окопов даже за одну ночь.

На каждые сто метров ставились точки, где могли отдыхать бойцы либо же пережидали артиллерийский обстрел группы стрелков. Блиндажи становились главными укрытиями, а еще и небольшими складами, где можно было складировать и боеприпасы, и провизию.

Окопы копались не только зигзагообразно, казалось, что это было хаотичное рытьё. Вот только учитывались многие моменты, включая и те, чтобы не случалось столпотворения, если солдатам придётся идти либо в атаку, либо, напротив, отступать.

Острая нехватка древесины, конечно же, портила общую картину и снижала темпы строительства. Были разобраны многие близлежащие дома, чтобы не только строить блиндажи, но и досками укреплять сами окопы, чтобы они не обрушивались после первого дождя или от недалёких прилётов вражеских бомб. И этого не хватало. Рубили акации, которых вокруг было очень много. Но это такое дерево, что сложно обрабатывать.

Прибыли "воронцовцы". Мы были готовы действовать.

Глава 6

– Сударь, позвольте представиться, инженер-майор Эдуард Иванович Тотлебен, – представился мне статный высокий мужчина с зализанными волосами и аккуратно подстриженными усами.

Эка какую птицу ко мне занесло! Тотлебена я знал из послезнания. Ничего плохого о нём сказать не могу. Наверное, всё-таки даже больше хорошего. Узнал, что в иной реальности Александр Сергеевич Меньшиков отмёл проект Тотлебена по укреплению Севастополя. В том, что англо-французским войскам всё-таки удалось взять Севастополь, была в том числе и это было причиной.

– Давно хотел с вами познакомиться, инженер-майор, – сказал я, протягивая руку.

– Так уж вышло, что мы с вами разминулись. Когда вы уехали из Севастополя, я только туда прибыл. И могу сказать, что был весьма впечатлён теми материалами, кои вы предоставили для укрепления города, – сказал Тотлебен, а я указал ему на стул.

Мы сидели в моём тёплом шатре, из которого не хотелось выходить без особой надобности. Печки-буржуйки сделали своё дело, а двойная плотная шерстяная ткань, сверху даже немного прорезиненная, создавала ощущение уюта. Уверен, если бы подобными шатрами можно было бы обеспечить всю армию, болезней было бы кратно меньше.

– Я рад, что мы наконец-таки с вами имеем возможность встретиться. И чего же хочет ваш начальник генерал Шильдер? – не без язвительности спросил я.

– А вам не кажется, господин, что для общего дела нам нужно быть терпимее между собой? – с металлом в голосе сказал Тотлебен.

– Будет об этом. Давайте сделаем! – сказал я, подзывая Мирона, чтобы он принёс карту наших инженерных сооружений.

Я имел некоторую обиду на генерала Карла Шильдера. Уже то, что главный инженер Южной армии каждый раз оказывается занятым, либо больным, но не хочет со мной общаться. При этом я к нему со всей душой и почтением. Видимо, что-то у Шильдера не ладится с генералом Сельваном. Впрочем, с этой осадой крепости все на взводе. Генералы ссорятся по-своему, полковники по-своему, среди солдат также участились случаи нарушения дисциплины.

– Ваши трубчатые мины весьма пригодятся. У меня тоже есть в наличии фугасы на бездымном порохе. Нам уже давно нужно было объединить наши усилия. Чтобы не сидели в палатке, а обедали в крепости, – сказал я.

Генерал Шильдер, как и его ученик инженер-майор Тотлебен – гении своего дела. На мой взгляд, если оценивать полезность офицеров, то они чуть ли не самые важные из тех, что есть в Русской императорской армии. Инженерными методами, которые уже разработаны этими двумя гениями, можно успешно воевать.

– Не желаете пройти на позиции, чтобы мы не только на словах с вами разговаривали, но и прочувствовали то, как можно действовать? – мои слова звучали как вызов.

– Труса никогда не праздновал и не собираюсь это делать, – гордо заявил Эдуард Иванович.

– Нам нужно с вами друг друга понимать лучше. Я нисколько не сомневаюсь в вашей смелости. Я хотел бы, чтобы вы прочувствовали возможности моего полка. Видите ли, никто не верит, что мы можем добиваться больших результатов, – сказал я, наливая из чайника горячий кофе.

Мы пробирались вперёд по извилистому лабиринту окопов, минуя один за другим блиндажи. И всё-таки одно из главных оружий любой войны уже в этом времени – это лопата. Уже на подступах к передовому форту, который носил имя Араб-Табия, окопы уходили вглубь земли, и некоторое расстояние можно было пройти даже под землёй.

– Уже здесь можно заложить мины! – рассматривая позиции врага невооружённым взглядом, находясь буквально в трехстах шагах от передового форта, восклицал Тотлебен.

– Хоть сегодня вечером, – бахвалился я.

– Как же не вовремя случилось это ранение с командующим. С кем же согласовывать взаимодействие между генералами при штурме? – сокрушался Эдуард Иванович.

– Увы, сударь, но сие нужно решать вам. Со своей стороны, я обещаю, что выстрелов с форта будет крайне мало. Может, удастся и вовсе их избежать, – сказал я и подозвал к себе одного из лучших стрелков моего полка – Елизара.

– Да, вашбродь! – отозвался молодой казак.

– Троих наблюдателей на башне видишь? Один стоит посерёдке и всё никак не отложит свою подзорную трубу, нас рассматривает. Убери его. Надоел, аж спасу нет, горше горькой редьки, – куражился я.

Елизар отошёл немножко в сторонку. Стрелок облокотился о край окопа, навёл резкость в своём оптическом прицеле.

– Бах! – последовал выстрел, потом ещё два.

Два мужских тела кулем свалились с башни, а один – это было отчётливо видно в зрительную трубу – завалился назад, во внутрь башни. Страйк! Жаль только, что в бою так может и не получиться. Волнение, спешка.

– Господин инженер-майор, я вас убедил? – спросил я после того, как Тотлебен высказал своё восхищение меткостью стрелка.

– И много у вас таких стрелков? – задумчиво спросил Тотлебен.

– Такой один. Но есть другие, тоже стрелять умеют, – сказал я, наблюдая, как Эдуард Иванович морщит лоб и прикусывает нижнюю губу – наверняка о чём-то размышляет.

– А вы можете убедить генерала Сельвана, чтобы он сразу после взрыва направил своих солдат занять обрушенную башню? – спросил Тотлебен.

– Нет, но моё прошение Горчакову и Паскевичу уже доставлено им обоим. Если армия не будет штурмовать форт, это будет делать мой полк. И не будет ли тогда стыдно всей армии, что я возьму передовые турецкие укрепления? Я могу обеспечить прикрытие, бесперебойно стрелять меткими стрелками в защитников крепости. Но я не хочу, чтобы мои солдаты шли на приступ в одиночку. Не для того они тысячами патроны расстреливали и учились стрелять так, как никто в Европе не умеет, – высказался я, давая команду сотне своих стрелков, чтобы они продолжили работу и прорядили как можно больше защитников форта Араб-Табия.

На самом деле, вновь бахвалился. Защищались турки крепко. Я только положил бы весь полк в бессмысленной атаке. Нужно не менее двух дивизий, чтобы с напряжением сил, но сковырнуть турку. А еще учитывать, что турецкий корпус стоит недалеко, не позволяя полностью охватить Силистрию, чтобы морить ее голодом и снарядным и продовольственным. Умно устроились турки, или не они, а европейцы подсказывают.