
Полная версия
Механизм Ариэля

Ирвин Тесс
Механизм Ариэля
Глава I: Несвоевременный Выход из Строя и Зловещий Ритм Бездны
Книга Первая: Скрежет Шестерен
Столица Аэриона, Город-Цитадель "Корунд", дышала, как всегда, в такт гигантскому сердцу, скрытому в его стальных недрах. Внутренний Купол, этот искусственный небосвод, лишь начал разгораться от ночного индиго к холодному, металлическому синему предрассветья. Воздух, насыщенный запахом озона, горячего масла и далекой серы из Бездны, вибрировал от вечного гимна машин: глубокого урчания турбин где-то под ногами, шипения пара, вырывающегося из вентилей высокого давления, ритмичного постукивания распределительных валов и далекого, но неумолимого звона трамваев на магнитных рельсах, скользящих по эстакадам, словно стальные змеи. Город пробуждался, его механизмы натягивались, готовясь к новому циклу работы.
Именно в этот час перехода, когда тени были длиннее всего, а искусственный свет – наиболее обманчив, доктор Аргон Вейл, видный член Гильдии Инженеров-Энергетиков, совершил невозможное. Он не просто умер. Он осуществил акт совершенного, немыслимого самоуничтожения, ставшее вызовом самому фундаменту механики Аэриона.
Инспектор Элиас Торн прибыл на набережную Парящего Канала – широкую платформу из рифленой стали, нависающую над клокочущими внизу парами Бездны – когда первые проблески "утреннего"света Купола окрасили туман в свинцовые тона. Его сопровождал капитан СИК Малкольм Брэкстон, человек с лицом, высеченным из гранита недовольства, и манерой держать руки за спиной, словно боясь испачкать перчатки о реальность происходящего.
Объект их внимания стоял у самого края Причала №7, безупречный и нелепый в своей нетронутости: паровой фаэтон "Серебряный Скат"последней модели. Машина сияла полированным алюминием и дымчатым кварцем кабины. Пар из ее предохранительного клапана струился ровной, почти эстетичной белой колонной, давление в котле, судя по манометру, было идеальным. Казалось, она только что припарковалась после легкой прогулки по верхним террасам Архитекторского квартала.
Если бы не то, что лежало на мостовой прямо перед открытой дверцей водителя. Вернее, то, что не лежало.
На месте доктора Вейла осталось лишь обширное, причудливо переливающееся всеми цветами радуги пятно. Оно напоминало пленку разлитого машинного масла, но структура его была иной – более гелеобразной, с вкраплениями мельчайших, словно перемолотых, металлических осколков и… чего-то органического. Сладковато-приторный запах, смешанный с резким химическим оттенком, висел в воздухе, перебивая даже привычные ароматы города.
– Полный, мгновенный выход пара из системы жизнеобеспечения костюма, – пробормотал Торн, не глядя на Брэкстона. Он уже присел на корточки, его длинные пальцы в тонких кожаных перчатках осторожно исследовали край пятна. В левой руке он вертел крошечную, необычно сконструированную шестеренку, найденную в нескольких сантиметрах от зоны поражения. – Но не взрывное разрушение. Не плавление. Растворение. Точечное, контролируемое, с последующей мгновенной деактивацией. – Он поднес шестеренку к сложному окуляру, прикрепленному к оправе его главных очков. Щелчок – сменилась линза. – Следы форсированного термоцикла… но только на одной стороне зубцов? Как так? Странная избирательность. Невозможная.
Брэкстон сдержанно кряхнул. – Торн, перестаньте мурлыкать над своими железяками. Это дело явно пахнет "Свободным Ходом". Топливники опять где-то стащили реактивы из нижних лабораторий. Спецотдел по Техноугрозам уже выехал. Ваше присутствие здесь излишне.
Торн игнорировал его. Его внимание переключилось на фаэтон. Он обошел машину, его взгляд, усиленный очками, сканировал каждый сантиметр полированного корпуса, каждую заклепку, каждый шов.
– Капитан, – его голос был спокоен, но в нем звучала сталь. – Обратите внимание. Покрытие "Ската". Идеально чистое. Ни малейшего намека на брызги… этого вещества. Ни царапины от осколков. Ни следа термического воздействия или коррозии. – Он указал на дверцу. – Даже обивка салона безупречна. Зона поражения строго ограничена объемом тела доктора Вейла в момент, когда он сидел за рулем или только собирался сесть. – Он щелкнул пальцами. – Представьте: его собственный костюм с замкнутым контуром терморегуляции и жизнеобеспечения внезапно становится автоклавом чудовищной мощности. Но! Без малейшего внешнего воздействия на машину. Без нарушения ее работы. Как будто "Скат"… отключился от происходящего. Или содрогнулся.
– Чушь! – фыркнул Брэкстон, но в его глазах мелькнуло сомнение. – Машины не содрогаются. Они ломаются или работают.
– Ошибаетесь, капитан, – Торн достал из внутреннего кармана своего твидового пиджака прибор, напоминающий странный гибрид стетоскопа и компактного патефона – его "Аускультатор". Он приложил резонаторную воронку к капоту "Ската", рядом с местом, где обычно находился водитель. Надел наушники. Его лицо, обычно выражающее лишь сосредоточенное безразличие, на мгновение исказилось. – Она… дрожит. Вибрации нестабильны. Неисправность? Нет. Частота хаотична. Это… испуг. Шок. Она чувствовала это. Видела.
– Видела?! – Брэкстон сжал кулаки. – Торн, ваши еретические разговоры о чувствах машин когда-нибудь приведут вас прямиком в Бездну, и не на инспекцию! В лучшем случае – на принудительную диагностику к биомеханикам.
– Возможно, – равнодушно ответил Торн, все еще прислушиваясь к тонким, пронзительным пискам и гулу в наушниках. Его пальцы автоматически регулировали резонаторы. – Но пока их "ересь"говорит мне больше, чем протоколы вашего спецотдела. Доктор Вейл… – Торн задумался, перебирая в памяти досье. – Последний проект. Оптимизация резонансной синхронизации КПД вторичных контуров Сердца в секторе Гамма-7. Узкоспециализированная тема. Почти рутинная для инженера его уровня. Или… – Он резко обернулся к Брэкстону. – Капитан! Кто последним видел доктора Вейла живым? Точнее, перед тем, как он стал… этим?
Брэкстон поморщился. – Его личный помощник. Механик третьего класса по имени Кел. Допрашивают в штабе. Говорит только: "Доктор вышел из клуба, сел в "Скат", нажал на пуск… и… фьють". Больше ничего внятного. Испуганный, как кролик перед турбиной.
– "Фьють", – повторил Торн, и в его глазах, за толстыми стеклами очков, вспыхнул тот самый холодный, аналитический огонь, который заставлял даже видавших виды коллег по СИК нервно ежиться. – Нет, капитан. Это не саботаж Топливников. Это не кустарная химия. Это что-то иное. Нечто, что знает наши системы, наши машины, возможно, само Сердце… лучше, чем мы сами. Нечто, что может заставить безупречный механизм предать своего хозяина с хирургической точностью. – Он бросил последний, долгий взгляд на безупречный "Серебряный Скат", на мерзкое, переливающееся пятно на рифленой стали, на безразличные лица патрульных СИК, оцепляющих место. – Это было первое предупреждение. Мы ошиблись в диагнозе – будет второе. И третье. И так до тех пор, пока весь грандиозный механизм Аэриона не заклинит и не остановится навеки. Везите меня к этому механику Келу. У меня к нему вопросы. Очень много вопросов.
Тень инспектора Торна, удлиненная и остроконечная под косыми лучами разгорающегося Купола, скользила по стальным плитам набережной, направляясь к зловещему, гудящему, как гигантский улей, зданию Центрального Штаба СИК. Его шаги были быстрыми, механически точными. В его кармане лежала таинственная шестеренка. В ушах еще стоял "испуганный"вой "Серебряного Ската". Предупреждение было принято.
///
Глубины. Сектор ТК-9 "Молох".
Воздух здесь был не для дыхания, а для выживания. Густой, маслянистый, пропитанный сероводородом и чем-то еще, едким и металлическим. Он резал легкие, оседал черной пылью на коже, въедался в одежду. Свет не шел сверху, от Купола. Он рождался тут же, из трещин в раскаленной породе, из мерцающих скважин, откуда сочился Эфирный Конденсат – густая, переливающаяся всеми оттенками фиолетового и черного жидкость, кровь Аэриона, его топливо и проклятие. Или из редких, коптящих газовых горелок, укрепленных на шатких балках.
Лира Векс стояла на краю пропасти. Вернее, на краю гигантской сборной платформы, сотрясаемой под ногами от ударов где-то далеко внизу гигантских поршней Приводных Валлов. Внизу, в кромешной тьме, кипел и клокотал истинный ад Бездны. Ее руки в грубых, промасленных перчатках сжимали перила из ржавой трубы. Под ней, на несколько уровней ниже, копошились фигурки Топливников в прорезиненных робах и шлемах с подсветкой. Они, как муравьи, обслуживали насосные станции, качающие Конденсат наверх, к свету и власти. Их жизнь измерялась не годами, а циклами работы оборудования и дозами радиационных блокаторов.
Лира закрыла глаза. Не для того, чтобы не видеть этого ада. Она видела его каждый день. Она закрыла глаза, чтобы снова увидеть то лицо. Лицо младшей сестренки, Элизы. Не испуганное, нет. Удивленное. В тот миг, когда клаксоны системы оповещения только начали выть о "профилактическом сбросе давления"в их секторе. Сбросе, который почему-то не ограничился вентиляционными шахтами, а вырвался в жилые модули… Лира не слышала взрыва. Она видела, как лицо Элизы, такое живое, мгновенно покрылось инеем, а потом… рассыпалось, как хрупкое стекло. Мать успела толкнуть Лиру в аварийный шлюз. Сама не успела. Отец… он был на смене, у насосов. От него не нашли даже масляного пятна.
– Лира! – Грубый голос вырвал ее из кошмара. Это был Борк, ее правая рука, широкоплечий детина со шрамом через левый глаз – подарок надсмотрщика СИК. – Компрессоры на линии Альфа готовы к отключению. Только команда. Скоро "Парад Шестерен". Лучшего момента не будет.
Лира открыла глаза. Боль, ненависть, ярость – все это спрессовалось внутри в холодный, твердый шар решимости. Больше никаких Элиз. Больше никаких "профилактических сбросов".
– Хорошо, Борк, – ее голос звучал хрипло, но твердо. – Передай ячейкам: ждать моего сигнала. Отключение должно быть синхронным по всей линии. На два часа. Не больше. Этого хватит, чтобы парализовать верхние террасы во время их дурацкого парада. Пусть их Архитекторы потанцуют в темноте. – Она окинула взглядом мрак Бездны, пронизанный редкими лучами фонарей и зловещим свечением Конденсата. – Мы не просим многого. Только справедливости. Только воздуха, который не убивает. Только знания, что ты не расходный материал. – Она пнула ногой пустое ведро из-под Конденсата. Оно с грохотом покатилось по платформе и исчезло в пропасти. Через несколько секунд донесся глухой всплеск. Жидкость, разъедающая даже сталь, не говоря о плоти. – Если они не услышат наш тихий стук, – прошептала Лира, глядя вниз, – мы заставим услышать грохот остановившегося сердца.
///
Институт Кинетических Исследований. Лаборатория доктора Ариса Телвина.
Тиканье. Бесконечное, назойливое тиканье десятков метрономов, настроенных на разные частоты. Лаборатория Телвина напоминала логово безумного часовщика, скрещенное с хирургическим театром. Столы были завалены схемами, логарифмическими линейками невероятной сложности, коробками с шестернями и пружинами неясного назначения. На главном стенде, под стеклянным колпаком, покоилось нечто, напоминавшее изысканный механический паук, соединенный тончайшими проводками с панелью мерцающих ламп и вращающихся циферблатов – его "Нейроскальпель". Инструмент для ювелирной работы на стыке живой нервной ткани и искусственных нейроимпульсов. Инструмент, который теперь пылился. Как и надежды его создателя.
Доктор Арис Телвин сидел в кресле, откинувшись назад. Его взгляд был устремлен не на приборы, а в пустоту где-то над мерцающим экраном осциллографа. На экране прыгала зеленая линия, запись какого-то сигнала. Рядом лежала потрепанная тетрадь в кожаном переплете – последний лабораторный журнал Сиры, его жены. Страницы после определенной даты были… вырваны. Аккуратно. Безжалостно.
Он взял тетрадь, перелистнул к последней целой записи. Ее аккуратный почерк: "…частота 7.83 Гц проявляет необъяснимую когерентность с фоновыми пульсациями Бездны. Эффект усиливается при приближении к Сердечнику. Не резонанс… скорее, ответ. Как будто что-то… слушает…"
Телвин провел рукой по лицу. Усталость въелась в кости глубже, чем масло Бездны в кожу Топливников. Сира верила. Верила, что открывает дверь к чему-то грандиозному, к пониманию самой сути Аэриона. Не к управлению. К диалогу. А он? Он смеялся над ее "мистикой", уткнувшись в свои биомеханические интерфейсы. Пока ее не нашли в разрушенной лаборатории, официально – жертвой взрыва нестабильного реактора. Но реактор был цел. А вот журнал…
Внезапно тиканье одного из метрономов сбилось. Частота его замедлилась, стала неровной, словно механизм заедало. Телвин нахмурился. Это был не просто прибор. Это был калибратор, настроенный на абсолютно стабильный ритм хронометра Института. Такое могло произойти только при…
Дверь лаборатории с шипением открылась. На пороге стоял молодой ассистент, бледный.
– Доктор Телвин! Вы слышали? Доктор Вейл! На набережной Парящего Канала! Его… его не стало! Говорят, прямо в своем фаэтоне! Какая-то ужасная авария!
Телвин медленно повернулся. Вейл? Аргон Вейл? Тот самый, кто недавно с таким энтузиазмом расспрашивал Сиру о ее "спекулятивных теориях частотного фона"? Который потом внезапно переключился на скучнейшую тему синхронизации КПД?
– Авария? – голос Телвина звучал глухо. – Какого рода?
– Не знаю точно, доктор. Говорят… что-то с паровым контуром. Распылило его! Весь! А машина цела!
Телвин встал. Его глаза, тусклые минуту назад, теперь горели холодным, опасным огнем. Он подошел к осциллографу. Зеленая линия, запись Сиры, все еще прыгала. Он покрутил ручку, увеличив масштаб. И увидел. Крошечный всплеск. Аномалию. Примерно в то время, когда погиб Вейл. Частота… та самая, 7.83 Гц. Та, о которой писала Сира. Та, что сейчас сбила его метроном.
Он схватил вырванный из журнала листок с каракулями Сиры – ее последними, торопливыми записями. Там было схематично изображено что-то, напоминающее резонансный контур, и пометка: "Критическая фаза. Обратная связь. Опасно!"
Сердце Ариса Телвина, этот изношенный, разбитый механизм, забилось с новой силой. Не горечь. Не скорбь. Ярость. И… жуткое, ледяное любопытство ученого, почуявшего запах истины. Авария? Нет. Это было послание. Или предупреждение. То самое, которого так боялась Сира.
Он подошел к "Нейроскальпелю"и снял стеклянный колпак. Пыль века щекотала ноздри. Инструмент блеснул в тусклом свете лаборатории острыми, точными гранями. Пора прекращать пылиться.
///
Инспектор Элиас Торн шагал по коридорам Штаба СИК, его ум анализировал шестеренку и "испуг"машины. Лира Векс отдавала приказы, которые могли потрясти основу Города. Доктор Арис Телвин брал в руки инструмент, способный перевернуть понимание самой сути их мира. Три шестеренки, еще не ведая о том, начали неумолимое движение, их зубцы уже сцеплялись в грандиозном, непостижимом и, возможно, смертельно опасном Механизме Ариэля. Первый акт трагедии, или откровения, был сыгран. Занавес поднят. Грохот Приводных Валлов Бездны звучал похоронным маршем по доктору Вейлу и… предвестником грядущей бури.
Глава II: Показания Механика, Шепот в Трубах и Трещина в Реальности
///
Штаб СИК. Допросная Камера №3.
Воздух здесь пахнет озоном от перегруженных логических арифмометров, дешевым порошковым чистящим средством и страхом. Инспектор Элиас Торн сидел напротив Кела, личного механика покойного доктора Вейла. Юноша лет девятнадцати, в промасленной униформе механика третьего класса, съежился на металлическом стуле, его пальцы нервно перебирали края тряпки для протирки. Глаза, широко распахнутые, метались от Торна к капитану Брэкстону, стоявшему у стены с лицом, выражавшим предельное нетерпение.
– Повторите, Кел, – голос Торна был спокоен, почти монотонен, но в нем не было угрозы. Была лишь холодная, всепроникающая точность. – Детально. От момента, как доктор Вейл вышел из клуба «Паровая Корона» до… «фьють».
Кел сглотнул. – Я… я ждал у «Ската», инспектор. Как положено. Доктор Вейл вышел… обычный. Немного возбужденный, что ли. Говорил что-то про «прорыв» и «невероятные перспективы». Сказал, что завтра все изменится. Я открыл ему дверь, он сел… и… – Механик содрогнулся.
– И? – Торн наклонился чуть вперед. Его очки, улавливая слабый свет лампы на столе, вспыхнули двумя бледными кругами.
– Он нажал кнопку пуска. Котел зашипел… нормально. И тут… – Кел закрыл глаза. – Тут «Скат»… вздрогнул. Весь. Не как при сбое. Как живой. Как будто его… ударили током. И доктор… он вскрикнул. Не от боли. От удивления. Посмотрел на приборную панель… и все. Просто… исчез. Будто его выключили. Осталось только это… пятно. И запах. Сладкий и… жженый. – Он открыл глаза, в них стояли слезы. – Я ничего не сделал, инспектор! Клянусь шестернями Сердца!
Торн вытащил из кармана ту самую крошечную шестеренку. Положил ее на стол перед Келом. – Вы знаете, откуда эта деталь? Найдена рядом с пятном.
Кел наклонился, присмотрелся. Бледность его лица сменилась недоумением. – Это… это не от «Ската». И не от костюма доктора. Слишком… старая. Архаичная конструкция. Зубцы под другим углом. Такие ставили лет сто назад, до стандартизации. Где вы такое нашли?
– Интересно, – пробормотал Торн. – Архаичная шестеренка на месте преступления с использованием технологии, опережающей наше время. Противоречие. – Он убрал деталь. – Что доктор Вейл исследовал последнее время? Говорил о «резонансной синхронизации». Но что конкретно?
– Не знаю, инспектор. Он был замкнут. Но… – Кел замялся, бросив робкий взгляд на Брэкстона. – Он часто встречался с кем-то… не из Гильдии. В темных плащах с высокими воротниками. В последнее время… нервничал. Проверял датчики давления в кабине «Ската» лично. Говорил что-то про «нестабильность фона» и «обратную связь».
Обратная связь. Слово эхом отозвалось в памяти Торна от его размышлений у «Ската». И откуда-то еще… из старых, полузабытых отчетов СИК о «необъяснимых инцидентах» вблизи Сердечника.
– Вы знали доктора Телвина? Ариса Телвина? – спросил Торн внезапно.
Кел моргнул. – Биомеханика? Того, чья жена погибла? Нет, лично нет. Но… доктор Вейл упоминал его пару раз. Говорил, что работа его вдовы была «блестящей, но опасной ересью». Что ее записи нужно было уничтожить. – Он вдруг побледнел еще больше. – Он… он говорил это в тот вечер, перед тем как… выйти из клуба. Спорил с кем-то по акустической трубе.
Брэкстон оттолкнулся от стены. – Телвин? Опять этот затворник? Торн, хватит копать в ересях! Вейл – жертва диверсии «Свободного Хода». Кел – либо соучастник, либо невинный свидетель. Заключить под стражу до выяснения. А вам – сосредоточиться на следах Топливников! Возможно, они использовали какую-то старую технику из Бездны!
Торн игнорировал его. Его взгляд был прикован к Келу. Что-то в истории юноши не складывалось. Слишком… гладко. Как отполированная шестерня. Он только что назвал шестеренку архаичной, не от «Ската»… но как механик третьего класса узнал о стандартизации столетней давности? Слишком специфично.
– Капитан, – Торн встал. – Я займусь следами Топливников. Лично. Но сначала мне нужно проверить одну деталь у «Ската». Кел… – он посмотрел на механика, – останется здесь. Под охраной. Вашей охраной. И чтобы с ним все было в порядке. Понятно?
Брэкстон кивнул неохотно. Торн вышел, оставив в душной камере двух людей: одного в гневе, другого – в смертельном страхе. Шестеренка в кармане инспектора казалась невыносимо тяжелой. Архаичная. Как ключ к замку, который давно считали утерянным.
///
Нижние Уровни. Перекресток «Три Шестерни».
Лира Векс двигалась по узкому сервисному тоннелю, проложенному вдоль гигантской трубы, по которой с грохотом неслась перегретая вода к верхним теплообменникам. Стены дрожали, воздух был обжигающе влажным. Рядом с ней, как тень, шел Борк. За ними – двое верных бойцов «Свободного Хода», их лица скрыты капюшонами прорезиненных плащей.
– «Мастер Ключ» прислал весточку, – прошептал Борк, его голос едва пробивался сквозь грохот. – Говорит, двух часов отключения – мало. Нужен «убедительный аргумент». Предлагает… инцидент на магистральном коллекторе Гамма-7 во время сбоя. Чтобы Архитекторы не просто испугались темноты, а почувствовали Бездну на своей шкуре.
Лира остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. Коллектор Гамма-7… Это был один из главных трубопроводов Конденсата под самым Архитекторским кварталом. «Инцидент» означал прорыв. Выброс тонн Эфирного Конденсата под чудовищным давлением. Радиоактивная, разъедающая жижа, способная растворить сталь и плоть за секунды, хлынула бы в жилые модули верхних уровней. Тысячи погибших. Невинных. Таких же, как ее сестра.
– Это не диверсия, Борк, – ее голос звучал хрипло от напряжения. – Это массовое убийство. Мы боремся за жизнь, а не за смерть!
– «Мастер Ключ» говорит, полумеры – путь в никуда! – прошипел Борк. – Что Архитекторы поймут только язык силы! Что ты, Лира, слишком мягка. Что если «Свободный Ход» не готов к решительным действиям, то «Чистый Ход» возьмет инициативу. Со всеми вытекающими.
Угроза висела в воздухе гуще пара. Лира чувствовала взгляды своих людей. Ждавших ее решения. Она сжала кулаки. Образ Элизы всплыл перед глазами. Хрупкий, обреченный. Станет ли она такой же, как те, кто отдал приказ о «профилактическом сбросе»? Ради «высшей цели»?
– Передай «Мастеру Ключу», – сказала она, с трудом выговаривая слова, – что план «Свободного Хода» остается неизменным. Отключение на два часа. Без «инцидентов». А если «Чистый Ход» посмеет действовать самостоятельно… – Она посмотрела Борку прямо в его единственный глаз, – мы остановим их. Любой ценой. Мы не мясники.
Борк молча кивнул, но в его взгляде не было согласия. Было разочарование. И предчувствие бури. Он отвернулся и скрылся в клубах пара, уходящего в боковой туннель. Лира осталась стоять под грохочущей трубой, чувствуя, как почва уходит у нее из-под ног. Революция трещала по швам, и трещина эта пахла кровью и Конденсатом.
Внезапно грохот воды в трубе изменился. На мгновение он стих, сменившись на странный… шепот. Низкий, вибрирующий, состоящий из множества перекрывающихся голосов, словно статический разряд обрел смысл. Лира замерла, прислушиваясь. Сквозь рев пара и воды ей почудились слова: «…НЕ… ДОПУСТИТЬ… ОСТАНОВКИ… КРУГ… ДОЛЖЕН… ЗАМКНУТЬСЯ…»
Она резко обернулась. Ее люди смотрели на нее вопросительно. Они ничего не слышали. Только грохот. Лира провела рукой по лицу. Усталость. Стресс. Галлюцинации. Должно быть. Но холодный пот стекал у нее по спине. Шепот звучал слишком… осмысленно. Как эхо из самой Бездны. Или из Сердца.
///
Лаборатория Телвина. Поздняя «ночь» по времени Купола.
Доктор Арис Телвин не спал. Перед ним, на столе, лежал «Нейроскальпель», разобранный до последнего винтика. Рядом – схемы из журнала Сиры, его собственные расчеты и… украденная из архива Института запись частотного фона сектора Гамма-7 за последний месяц. Тот самый сектор, где работал Вейл.
Он нашел совпадение. Пик аномальной активности на частоте 7.83 Гц – за час до смерти Вейла. Тот же пик, только в разы слабее, был записан Сирой в ее лаборатории в день ее гибели. И еще один – сегодня, когда он разговаривал с ассистентом о смерти Вейла. Совпадение? Нет. Закономерность.
«Сердце слушает, – писала Сира. – И иногда… отвечает. На резонанс. На попытку связи. На… страх?»
Телвин собрал «Нейроскальпель» заново, внеся модификации по схемам жены. Вместо интерфейса для нервной ткани – мощный резонатор и усилитель для тончайших эфирных колебаний. Оружие превращалось в… ухо. Огромное, чуткое ухо, настроенное на шепот планеты.
Он подключил прибор к главному акустическому коллектору лаборатории – толстой медной трубе, встроенной в стену и соединенной с городской сетью пневмопочты и вентиляции. Сеть, опутывавшая весь Аэрион, как нервная система. Если «оно» говорит через трубы… он его услышит.
Включил питание. Прибор загудел, лампочки на панели замигали. Телвин надел наушники, подключенные к выходу усилителя. Сначала был только привычный гул Города – шипение, скрежет, удары, перекрывающие друг друга. Белый шум механической жизни. Он регулировал фильтры, отсекая известные частоты, фокусируясь на узкой полосе вокруг 7.83 Гц.