Остров Карачун

Наталия Плехт

Остров Карачун

Пролог

Колесо года медленно, но верно, подкатилось к зимнему солнцевороту. Морозы не наступили, иссушенная земля острова зияла трещинами – небо безмятежно голубело, не подергиваясь облаками. О бурях и грозах и речи не было, летний зной сменила осенняя прохлада, на том дело и кончилось. Люди устали молить богов о дожде и снеге: кто-то уезжал на большую землю, кто-то требовал от волхвов возмещение за пожертвования, кто-то носил подношения в горное капище оборотней, склоняясь к ереси.

Мощные деревья Священного Парка тянули влагу из глубины земли, сохраняя подобие жизни, давая тень утомленным путникам и сбрасывая скрючившиеся зеленые листья к зимнему солнцевороту. Сосновую рощу Велеса, в которой молодые волхвы превращались в медведей и учились владеть вторым телом, спасти не удалось. Поливали под стволы, копали между соснами канавки, ежедневно наполняющиеся водой, но не смогли вдоволь напоить вечнозеленые деревья. Роща сбросила рыжие иголки и мелкие шишки, сухие стволы стояли немым укором и ответом разъяренным жертвователям – волхвы свой клочок земли не смогли отстоять, что уж об острове говорить?

После гибели рощи пошли злые шепотки: Велес, мол, не так уж и силен, а его служители слишком сильно впустили в свою жизнь достижения прогресса, за что и поплатились. Один раз уже получили кару за гордыню, теперь – за нарушение устоявшегося уклада и тягу к комфортному быту.

Вдоволь прополоскав Велеса и волхвов, жители Карачуна начали искать других виноватых. Предъявлять претензии Перуну, Живе, Яриле и Мокоши никто не осмелился, молча навязывали пряники и ленты на деревья, опасались задеть старших богов дурным словом. Прицепились ко Второму Кругу. Сначала пытались возложить вину на Стрибога – он, мол, заслон холодным ветрам поставил, замкнул остров знойным кольцом – но после урагана, сорвавшего крыши с домов, и перевернувшего паром, примолкли.

Следующим виновником бед был выбран Авсень – бог смены сезонов, покровитель ранней весны и ранней осени, скачущий по небесам на золотисто-рыжем коне. Именно он отвечал за плодоношение деревьев и виноградников, опекал заросли лесной ежевики, ограждая скрытые в лесах места дурной силы. Злые языки позабыли, что Авсень в давнишние времена вступился за жителей острова и побережья. И что ведал он не только сменой сезонов. Авсень охранял мосты – как зримые, так и незримые, прокладывал пути между прошлым и будущим, мог вывести просителя на Кромку. Бог, чью статую изваял один из местных скульпторов, стерпел, когда нечестивцы оборвали плоды с кряжистой рябины и разбросали оранжевые ягоды по траве. Но когда мощный клен, главенствующий над Священным Парком, облили бензином и подожгли, показал свой норов. У пасечников вымерли пчелы, дрожь земли породила провалы на дорогах, обрушила или сделала опасными мосты. Мёд и консервы испортились, островные кони взбесились – особенно эффектно это выглядело на ипподроме – а домовая нечисть с визгом и хохотом кинулась портить городские коммуникации. Чтобы ни у кого не осталось ощущения осеннего уюта.

Клен подлечили – к делу подключились волхвы, наложили на поврежденный ствол повязки с заговоренным варом и душистыми травами. Виновников нашли – оборотни-милиционеры распутали следы, отвели людей-следователей к каждому дому, а те присовокупили к делам записи с немногочисленных городских камер наблюдения. Суд вынес приговоры, но общего чувства подавленности это не изменило. Вопрос: «Что делать?» незримыми буквами витал в воздухе.

Градоначальник поехал на поклон к престарелому колдуну-скальнику, частенько прогуливавшемуся в Священном Парке и коротающему ночи в беседах со статуями – голос Шероховика, отмыкающего уста камню, становился слышен, когда утихал городской шум. Разговор длился долго, но ничего конкретного от скальника добиться не удалось. Посоветовал провести в парке субботник, на котором все желающие уберут мусор и высадят на клумбах между деревьями свежие цветы.

– И скульптуры вымойте хорошенько, – велел он напоследок. – Голубиный помет камню уста замыкает и взор мутит. Грязь такую развели, что мимо Авсеня и Чура пройти стыдно – у богов глаза залеплены.

Градоначальник к совету отнесся чутко: горожан оповестили по радио и телевидению, и листовки на улицах и в магазинах раздавали, зазывая принять участие в уборке в честь Осеннего Солнечного Венка. Молодежь посмеивалась, старшее поколение отвечало уклончиво, прикрывалось насущными хлопотами, и казалось, что на субботник никто не придет.

В назначенный день, когда машины доставили в парк мусорные мешки, метлы, инструменты, перчатки и рассаду, близлежащие улицы и аллеи начали заполняться людьми и оборотнями. Закипела работа: никто не ругался, молодые и сильные таскали воду ведрами от ближайшего пожарного крана, женщины наводили мыльный раствор, оттирали статуи от грязи и фривольных надписей. Самые активные добрались до лодочного пруда в нижнем парке, бросили в воду подношение Броднице, обрезали ветви разросшихся кустов, скрывших статую Водяного, возлежавшего на крохотном островке и любующегося белоснежными лебедями.

Голоса заполняли парк, люди вспоминали свои встречи с богами, сожалели о том, что никто из них не заглядывает на остров.

– А помните, как сорок лет назад на Зимний Солнечный Венок открылась Кромка и снежные твари в город прорвались? Волхвы бились, защищали улицы, но сколько у нас тех волхвов? Спасибо, воины Чура призыв услышали, пришли на помощь. Загнали тварей обратно в ледяную преисподнюю, к Маре, чтоб ей провалиться!

Чем больше говорили, чем больше вспоминали, тем яснее понимали – не Авсень это разгневался. Он всегда южным землям покровительствовал, и Чуровых стражников позвал, когда давние войны на истребление были.

– Может, у него беда какая случилась? – предположил молодой оборотень, притащивший очередное ведро воды, чтобы полить вкопанную рассаду. – У богов-то тоже раздоры бывают. Помните, как у Велеса с Марой вышло?

– Все помнят, – согласился градоправитель. – Если кошмар приснится, сразу знаешь… кхм… кого благодарить.

Все были наслышаны о том, как скотий бог, покровитель мудрости, колдунов и оборотней, взял на себя слишком много и не справился. Как не сумел победить Мару в открытом бою, когда на него накинулись стаи волков, порождаемых стужей, и ненадолго восторжествовал, пустив в ход чары обольщения. Мара, не распознавшая Велеса, повелась на водопады льстивых слов и молодецкие ухаживания, упала к нему в объятия, и, через положенный срок родила двойню. Дочь Дрёму и сына Ведогоня, властвующих над человеческими снами. Узнав об обмане, Мара разозлилась пуще прежнего, воспитывала детей, вкладывая им в головы, что их предназначение – насылать на людей кошмары. Отцовская ли кровь смягчила нрав близнецов, или просто незлобливыми уродились, но плохие сны всегда перемешивались с хорошими, а Дрёма избранным еще и откровения дарила. Но не каждый мог отличить ложное видение от истинного.

– Нам бы как-то правду выяснить, – после общего молчания, подвел итог градоправитель. – Волхвы и скальники ответа не дают, говорят, что не могут прозреть причину засухи. Оборотней опросили, никто ничего не знает. Жрецов Авсеня у нас на острове отродясь не было, спросить некого. Жива…

– Мать наша Жива уходит от ответа на прямой вопрос, – отозвалась сестра милосердия, отдыхавшая на парковой скамейке. – Мы не знаем, в чем дело.

– Если бы…

Не раз говорили, что стоит о ведьме подумать, и она тут как тут. Вот и сейчас – не успел градоправитель озвучить желание спросить у них совета, как сгорбленная Агафья, опиравшаяся на узловатый посох, возникла у него за спиной.

– Ишь, – проскрипела она. – Хоровод ему подавай. За эту волшбу платить надо не деньгами, а жизнью, чтобы предсказание верным было.

– Таких резервных фондов у нас нет, – отчеканил градоправитель. – Если бы вы назначили разумную цену, мы бы открыли благотворительный сбор. А жертв во вверенном мне городском округе я не допущу. Волхвы и милиция удвоят бдительность.

Агафья расхохоталась. Голос обрел звучность, окутал насторожившуюся толпу отзвуком древней магии.

– Потому боги и молчат, что мы за каждую каплю крови трястись начали. Многим по нраву битвы, иным – жертвы. Парк убрали – хорошо. Может быть, кто-то с небес глянет и порадуется. Беда наша в том, что мы от мира отрезаны.

– Как это? – удивился градоправитель. – Ходит же паром!

– От миров, – наградила его снисходительным взглядом Агафья. – Кто-то запечатал все пути на Кромку. Да так, что ни одна щелочка не открывается уже который Солнечный Венок. Может и Авсень это сделал. Оградил от какой-то опасности. Может Мара разозлилась, а, может, воевода Карачун. Но все пути закрыть невозможно. Как говорится, вода дырочку найдет. Пора готовиться. Пора готовиться к тому, что эти двери распахнутся. Барана мне приведите. Упитанного черного барана. Время пришло. Я соберу сестер и поведу Хоровод.

Черного барана во двор к Агафье доставили на следующий день. А потом какие-то доброхоты подбросили черного петуха и черного кролика. Горожане опасались отката от коллективной волшбы, жертвовали то, что по их мнению может пригодиться.

Агафья хмыкнула, петуха определила на бульон, а кролика отправила в Берлогу Велеса, с запиской наставнику: «Пусть твои медвежата его по траве погоняют, а потом делай с ним, что хочешь».

Сестры откликнулись на призыв. Чувствовали, что остров закипает от запечатанной волшбы, понимали, что если не прозреть будущее в Хороводе, можно получить такие неприятности, что никакие чары для отвода глаз не спасут.

В намеченный день они зазвали во двор волка-оборотня, который загрыз барана, закрылись в доме и встали в круг. Они гадали на крови, жгли бараньи внутренности, пристально вглядываясь в жирный дым. Пели тягучие песни, настолько древние, что только боги могли узнать эти слова, никто из ныне живущих людей и волхвов их не помнил.

Дубовое блюдо треснуло в тот миг, когда они кинули жребий: кому взывать к Доле и Недоле, чтобы получить ответ? От обломков потемневшего дерева повеяло ледяным холодом. Взвились, закрутились миниатюрные снежные смерчи. Мелькнул серп, кто-то извне почти дотянулся до засаленного кубика с точками на боках, рассек смерчи, уронил на дуб кисею снежинок.

– Черный Бадняк, черный Коляда!.. Воевода Карачун собирает войско, чтобы войти в город по листьям Зимнего Солнечного Венка.

Ропот иссушил снежинки. Витавшие под потолком клочья жирного дыма опустились на плечи старух, заставляя согнуться под тяжестью.

– Не беда.

Едкий голос Агафьи развеял дымное бремя. Сестры по Хороводу выдохнули, дружно и облегченно. Сгорбленная старуха подошла к треснувшему блюду, начертила древний знак, повторила:

– Не беда. Зато мы теперь знаем срок и у нас есть время приготовить врагам достойную встречу. Предупредим волхвов, оповестим оборотней и скальников. Молодые пойдут в бой, мы напитаем их силой. Поищем злыдней, попросим передать Удельнице и ее сестрам просьбу о помощи. Богини свяжут рваные нити судеб, спрячут узлы на изнанке ткани мира. Остров выстоит. Не в первый раз.

Глава 1. Андрей. Былые войны и сегодняшние дни

Андрей родился с искрой дара Велеса. Скотий бог, покровитель зверей и оборотней, отец всех колдунов, долгое время надзирал за черноморскими землями, убивая львов, нападавших на бараньи и коровьи стада. Устав от бесконечных охот, он послал своим служителям дар превращения – выбрал зверя, равного льву, свирепого пещерного медведя, способного распороть кошачье брюхо кинжальными когтями. Тех, кому превращение оказалось не под силу – некоторые не могли принять временное изменение тела, сходили с ума – Велес одарил властью над колдовским огнем. Раскаленный шар, умещавшийся в ладони волхва, летел быстрее птицы, и, соприкасаясь с преградой, сжигал дотла что угодно: камень, дерево, живую плоть.

Волхвы, получившие дар, быстро возгордились. Забыли о своем предназначении, кичились перед простыми людьми, к просьбам снисходили, только если получали богатое подношение. Мерились силой медведей, дальностью полета огненного шара, и не замечали, что все чаще сражаются между собой – львов на черноморском побережье и островах уже не осталось, нужду подменила спесь, бой ради боя.

Ведьмы предупреждали, что это не закончится добром. Слишком много зверей бродит по улицам поселений, пугая прохожих, слишком часто сгорают дома и амбары, беззащитные перед колдовским огнем. Предрекали большую беду. Так оно и вышло: увидев бои медведей на ярмарочной площади, Велес разгневался. Отнял дар у самых ретивых, прочих стравил со страшным противником – ненадолго открыл Врата на Кромку и впустил на побережье и остров несколько племен оборотней. А потом смеялся, слушая рык, крики и стоны, наслаждался видом сражений – не угадаешь, что разозлит или развеселит бога.

Как знать, выжил ли бы Андрей в те года и века – сейчас-то уже непонятно где быль, а где правда. В летописях говорится, что люди воззвали к богам, и, не получив ответа, отчаялись. Бежали в земли средней полосы, на ледовитое побережье, лишь бы оказаться подальше от звериной заварушки. Ни Перун, ни Стрибог, ни Жива, ни Мокошь не пожелали вмешиваться в наказание, отмеренное Велесом своим служителям. Только Авсень смилостивился, проложил дороги путникам, перекинул мосты через реки, подсушил грязь, подтолкнул скрипящие колеса телег, в которых люди увозили скарб.

Мара ликовала – ей любые людские беды дарили незамутненную радость. Она науськивала Дрёму и Ведогоня, побуждая насылать кошмары на волхвов, отправляла на острова и побережье снежные метели, порождавшие призрачных волков и медведей, вступающих в битвы с теми, кто попался на пути. Слуги Мары и Чернобога сражались, убивая и калеча противников, и рассеивались от ударов огненных шаров – загрызть или порвать когтями снежную тварь медведи-волхвы не могли.

Люди, сбежавшие на север, охотно рассказывали о своих бедах и злоключениях. Вера в богов пошатнулась, северяне начали сторониться сосен и елей Велеса, к ветвям которых прежде привязывали мелкие дары и ленты-прошения, позабыли дорогу к дубам Перуна и плевались при виде расцветающих темно-синих ирисов с красными пестиками – перуника, выросшая в саду, перестала считаться добрым знаком.

Южные земли получили дурную славу. Никто в здравом уме не желал совершать путешествие к теплому морю, и князья оставили мысли о завоевании плодородных пашен – с оборотней какая добыча? Только голову сложишь.

Наверное, война между людьми – с даром и без дара – и оборотнями закончилась бы тем, что на опустошенных и орошенных кровью землях остались немногочисленные хутора, щерившиеся заговоренными частоколами, да жилища ведьм, укрытые чарами отвода глаз. К счастью, до полного истребления не дошло. Не Велес откликнулся на мольбы опальных служителей. Добросердечный Авсень, не любивший праздного кровопролития, понял, что без вмешательства извне войну не остановить. Он вышел на Кромку в поисках Чура – бога-пограничника, стража троп между мирами. Самого Чура в большинстве миров уже не помнили, только огораживались от неприятностей, постукивая по дереву и проговаривая «чур меня». Волхвы знали истинный смысл слова «чураться». Это значило размежеваться, определить границы, а не сторониться кого-то или избегать.

Они признавали силу другого бога, некоторые в посмертии обретали вторую жизнь и несли службу в его страже. Туда брали тех, кто погиб в бою, не растратив волшбу, и получал второе предназначение. От службы можно было отказаться, уйти в Чертоги Мары, спуститься в ледяную бездну и обрести вечный покой, но мало кто говорил Чуру: «Нет».

Стражники Чура были сильны и могли противостоять любым опасностям – Авсень знал, к кому обратиться за помощью. Не сразу, но на южные земли снизошел покой. Самых озлобленных, не желавших внимать словам богов, отправили в Бездну Мертвых. Войны закончились, люди – с даром и без дара – и оборотни примирились. А ведьмы… Ведьмы всегда держались особняком, упрашивая Удельницу не обрывать нити их жизней в ежегодном полотне.

Андрей, который в пять лет превратился в умилительного бурого медвежонка, отучился в обычной школе и в Берлоге Велеса. Всех детей, имевших искру Дара, обучали в обязательном порядке. Для перевертышей, как их часто называли в народе, главным было приучиться жить в согласии с внутренним зверем. Уметь контролировать превращение, не впадать в безумную ярость при виде противника, не бояться огня и не причинять вреда людям. Огненных учили регулировать магический поток, менять размеры боевого шара, уменьшать накал и температуру природного оружия, уничтожать в собственных руках в случае крайней необходимости.

Островная Берлога Велеса считалась одной из лучших в стране. Карачун, населенный ведьмами, скальниками, оборотнями и волхвами, был поровну пропитан колдовством и современностью. Молодые медведи шли рядом с одноклассниками-колдунами, разговаривающими по сотовым телефонам, отражались в витринах темных магазинчиков с дремлющими черными котами и пучками трав, заходили в супермаркеты, дожидались возле кассы, пока огненный волх купит мороженое на всех..

В детстве Андрей заглядывал только в супермаркеты и кондитерские, а ведьмовские лавки обходил стороной. Колдовство старух, поклонявшихся Удельнице, Доле и Недоле, пугало его до дрожи и икоты. Иногда медвежонок так боялся, что Андрей неделями превратиться не мог – отзвуки древних наговоров, меняющих судьбу, становились непреодолимым барьером. Страхи усиливались перед сном, когда ему казалось, что под дверью детской стоит Удельница и щелкает огромными ножницами, решая, перерезать или не трогать нить его жизни. Со временем страх утих. Андрей принимал как должное, что мать ставит на кухне блюдечко молока домовому, вместе с отцом относил дубовое полено в костер Бадняка на городской площади, и торжественно доставлял в дом обгоревшую щепку, которую заворачивали в белую бумагу и прятали в кухонный шкаф. Ему казалось, что действия защищают его от щелканья ножниц – мама и папа сделают все правильно и Удельница не пришлет к ним злыдню, приносящую беды и ворующую годы.

Повзрослев, Андрей понял, что родители относятся к традициям равнодушно. Домового подкармливали по привычке, потому что так принято. Коляду и Живин день справляли, как не справлять? А вот за советом к ворожеям не ходили никогда.

«Пусть туристы на своей шкуре выясняют, правда ли у нас остров живых легенд. Пусть ищут входы в Бездну Мертвых и рассказывают, что видели в горах Карачуна, покупают травяные сборы и тарачки,– говаривал отец. – Мы и так перебьемся».

Страхи Андрей оставил за порогом детской спальни и средней школы. Он видел в лавках мешочки с травами: их надо было класть под подушку, чтобы провалиться в сон, в котором откроется путь на Кромку, пройти на изнанку мира и в ледяном зеркале Мары увидеть свое будущее. И сборы для настоев, умножающих силу – чтобы медведь ненадолго обретал яростную несокрушимость. Но родители у ведьм никогда ничего не покупали, и Андрею это и в голову не приходило. Еще и из-за запрета наставников, объяснявших, что неумеха к ледяному зеркалу не дойдет, затеряется в кошмарах, насланных Ведогонем, а слабый волхв после «эликсира бешенства» может больше никогда не превратиться, раз и навсегда истратив отпущенные Велесом силы.

У молодых волхвов и без колдовских настоев хватало забот и развлечений. Ровесников Андрея было не так уж много – два перевертыша и троица огненных волхвов. Были ученики постарше, они держались особняком, и была мелкота, путавшаяся под ногами и частенько вызывающая раздражение.

Одного из одноклассников Андрея привезли на остров из Москвы. Он постоянно повторял, что здесь царит провинциальная простота – Кара-Корунд главный город, а выглядит как деревня – и мечтал вернуться домой, в небоскреб, откуда с двадцать пятого этажа открывался захватывающий вид на столицу. Родителя Игоря были непреклонны и желали, чтобы он прошел обучение у лучших наставников страны. Не хотели, чтобы сын, плохо овладевший огненной магией, сделал какое-нибудь неосторожное движение, которое обернется преступлением, жертвами и ущербом. Андрей довольно часто болтал с Игорем и понял, что в столичной жизни, мелькавшей на экране телевизора, нет места ни богам, ни волхвам, ни скальникам. Здесь, на острове, из Берлоги можно было прямиком направиться в Академию милиции, отучиться еще пару лет и работать бок о бок с оборотнями, обладавшими выносливостью, повышенной регенерацией и острым нюхом. Или в заповедник пойти работать. А там что?

Андрей-медведь был подслеповат, хорошо различал звуки и мог пройти по следу. Но в запутанных следах довольно быстро терялся, усаживался и начинал бурчать, жалуясь на несправедливую жизнь. Зато его когти несли смерть любой распоясавшейся нечисти – мог даже оживший камень остановить и раскрошить, что никому из оборотней было не под силу.

Оборотней-одноклассников в городской школе у Андрея было трое, и все человеческие дети им страшно завидовали, потому что два волчонка и один пес не приходили на занятия каждое полнолуние. За день «до», в само полнолуние, и пропускали день «после». С оборотнями Андрей сдружился сильнее, чем с Игорем, часто ходил в гости и гордился тем, что превращается по собственной воле – никакого тебе влияния луны, приступов ярости и плохо контролируемого желания вцепиться кому-нибудь в горло.

Оборотни покупали сборы трав и колдовские зелья в магазинчиках. Приглушали жажду крови, облегчали превращение. Волки – больше, псы – меньше. Псов на остров вообще случайно через Кромку занесло, и они от волков разительно отличались. В детстве Андрей в тонкостях не разбирался, а когда вырос, многое понял.

И об одноклассниках, и о себе, и о родителях. Отгулял выпускной и сделал неожиданный выбор. Ему предлагали поступить в Академию милиции или пройти обучение в Эколого-просветительском центре «Государственный Карачунский заповедник». Огромной территории на побережье, раскинувшейся от моря до вершин гор, постоянно требовались сотрудники, и волхвы-перевертыши подходили на многие должности лучше прочих. Родители ожидали, что Андрей выберет работу в заповеднике, и удивились тому, что он сказал: «Нет». И уехал на большую землю, увозя в спортивной сумке минимум вещей, форму волхва, в которой он получал диплом о среднем магическом образовании и несколько потрепанных тетрадей с конспектами наговоров. У него не было каких-либо определенных планов – захотелось и уехал.

– Я не уверен, что иду по правильному пути, – объяснил он родителям. – Хочу посмотреть, как живут другие люди. Подумать. Выбрать свою дорогу.

Кроме вещей он увозил тяжелые раздумья. В подростковом возрасте, под влиянием гормонального бунта, ему начало казаться, что родители, равнодушные к любому колдовству, стыдятся того, что он родился с искрой дара. Медведь всегда свободно гулял во дворе, но мать, увидев, что он превратился, проходила по дорожке и запирала тяжелый засов на калитке – как будто это действительно могло помешать зверю выйти на улицу. Андрей помнил, что в его раннем детстве засова не было. Поставили, когда ему исполнилось десять лет. Он не решался задать вопрос: «Почему?». Стеснялись? Не верили, что он контролирует себя? Воспринимали его четвероногую ипостась как дрессированного медведя, отказываясь принять тот факт, что под шкурой кроется человеческий разум?

Отец не ходил на родительские собрания в Берлоге, хотя двери школы волхвов были открыты для всех. Мать вообще не интересовалась его учебой – даже дневник из общеобразовательной школы не проверяла. Он никогда не приглашал в дом одноклассников, даже в своем дворе с оборотнями не гулял. В детстве ему постоянно говорили: «Сегодня неудобно, в другой раз». Со временем он привык – зачем спрашивать, если проще самому пойти в гости?

У одноклассников они тоже не часто заходили в дома, гуляли во дворах. Неизменным атрибутом каждого частного дома в Кара-Корунде была беседка, оплетенная виноградом. Навес, дававший тень в знойные дни и защищавший стол от дождя. На этих столах обедали и ужинали, делали уроки, играли в настольные игры, раскладывали материалы для практических работ. Зачем было сидеть в комнатах, когда в беседке они делали все, что душе угодно? Это следование традициям не удивляло. А вот то, что родители никогда не пускали его одноклассников во двор, со временем стало напрягать. Беседка у них была. Крепкая, сваренная из толстой арматуры, накрытая несколькими кусками металлочерепицы и оплетенная жимолостью и виноградом, высаженными вперемешку с разных сторон.

Наверное, родители хотели, чтобы он был нормальным. Таким, как все. Не выказывали неприязни, воспитывали как умели. Может быть, искренне желали ему добра, подталкивая к работе в заповеднике, а, может быть, хотели чтобы он уехал и не маячил перед глазами медвежьей тушей.

Андрей, переполненный сомнениями, решил проверить, что это такое – жить как все. Печать Велеса у него на лбу не светилась, он мог превращаться, а мог и не превращаться. В аттестате о среднем образовании отсутствовали пометки о его магических способностях. Игорь говорил, что в Москве никому ни до кого нет дела. Андрей хотел в этом убедиться. Пожить подальше от острова, пропитанного колдовством, вычеркнуть из памяти праздники с песнопениями ведьм, славивших Долю и Недолю, и переговаривавшихся с царством мертвых. Перестать зажигать свечи в честь Авсеня и Велеса, празднуя очередной Солнечный Венок, и видеть мелкую нечисть, выглядывающую из-за углов и клянчащую подаяние.