Сон выдр

В тот день я сорвался. Даже представить не мог, что способен так низко пасть. Говорят, чтобы выплыть на поверхность, надо сперва достичь дна. Мне это выражение всегда казалось неправдоподобным – до тех пор, пока я не увидел гроб с телом брата. Вот тогда-то и понял смысл. Хорошая метафора, только поверьте, оттолкнуться от этого дна куда сложнее, чем думается.

До сих пор гадко вспоминать тот день. Именно из-за него я бросил употреблять. Но по иронии судьбы из-за него же я и мучаюсь от ломки. Ничего нового, уже как рефлекс: меня всегда тянуло чем-то закидываться, чтобы успокоить нервы, хотя поначалу способы были не такими радикальными. Одно время я ни о чем, кроме таблеток, и думать не мог. Даже на похоронах не сдержался, хотя зависимость сгубила моего брата и стала причиной его смерти. Надо было поддержать маму, утешить ее, но я не мог стоять там, пожимать руки и принимать соболезнования от кучи посторонних людей. Хотелось убежать или все порушить. Вот только я не мог поступить так с Линой. Потому и решил сделать плохо только себе и улизнул в ванную.

Там меня и нашел отчим: я валялся на полу, наполовину в душевой, опустив голову в чашу, хотя меня не рвало. Накидался, но без грязи. Молодец, Джейк, умница. Когда гости разошлись, Андре с Линой отвели меня к себе.

Вскоре после этого я начал лечение в реабилитационном центре и сеансы с Кристин. Мама предлагала такой вариант задолго до кризиса, но я был слишком разочарован в своей жизни. Зато после срыва на похоронах Матье поехал в клинику по доброй воле. Думаю, потому и получилось. Таков секрет успеха в любом деле: инициатива должна исходить от тебя самого. И вот я уже почти три месяца в завязке, сосредоточен только на выздоровлении.

Выйдя из клиники, я думал, что все, зависимость осталась позади. Однако на деле оказалось иначе. Желание употреблять никуда не девается, просто ты сам решаешь держаться. Трезвость – это осознанный выбор. Ты не думаешь о ней, пока тебя не тянет на темную сторону. Совершенно не ценишь, какое счастье – жить без ежедневной борьбы с самим собой. Это примерно как с болезнями. Мучаешься с соплями – думаешь, что вот поправишься – и станешь ценить каждый вздох. А пару дней спустя совершенно об этом забываешь. Благодарность – штука чертовски мимолетная.

Если бы я мог вернуться в тот день, когда впервые попробовал таблетку, никогда бы к ней и не притронулся. Ладно, вру. Тогда никто и ничто не могло меня остановить. Масштабы дерьма сознаешь, только увязнув в нем по самую шею.

Как бы мне ни хотелось повернуть время вспять, я знаю, что это невозможно. Я больше никогда не стану тем Джейком, которым был до наркотиков, до смерти брата. Мне всю жизнь предстоит нести эти шрамы, следы того времени. Нельзя выйти из ада без ожогов. Не существует кнопки перемотки. Нам приходится жить с последствиями наших решений. Этому я сейчас и учусь.

– Эй, звездун, вы с Эмили уже знакомы?

Я поднимаю глаза и осознаю, что так и торчу в дверях, глядя в никуда и утонув в своих мыслях. Наверное, тот еще видок со стороны. Ник глядит по-доброму, но немного недоуменно. Так он на меня чаще всего и смотрит. Мол, не знаю, в чем твоя проблема, парень, но хотел бы помочь.

А вот лисичка глядит иначе. Примерно так, как недавно смотрела на мою сигарету, только теперь ее эмоции направлены на меня самого. Отвращение, презрение – может, отторжение? Хотя, наверное, всего понемножку.

– Привет, я Джейк.

Она улыбается, но в ее улыбке нет ни капли тепла.

– Я знаю, – просто отвечает лисичка, разворачивается и уходит в зал.

Ник неловко откашливается. Я опускаю плечи.

– Так понимаю, она не из числа моих поклонниц.

– Не волнуйся. Наша Эмили не сразу к людям проникается.

Если б Ник знал, сколько всего меня беспокоит, понял бы, что холодная встреча явно где-то в конце списка. Однако поведение этой девушки пробуждает во мне любопытство. Сквозь распахнутые двери я вижу ее огненную голову, что мелькает в зале. Мне очень-очень хочется закурить, но я сжимаю кулаки в карманах и отвечаю Нику:

– Без проблем. У меня в запасе куча времени.

Эмили

Большую часть вечера я перевариваю новость, что наш новый посудомойщик и правда Джейк Суррей. Тот самый Джейк Суррей. Да это же все равно что встретить Ксавье Долана на автозаправке «Макдоналдса».

Я немного знаю его историю, как и почти все жители Квебека в курсе трагедии братьев Суррей. Когда в апреле прошлого года умер Матье, Джейк исчез с радаров, особенно после того, как в сети появилось то неприятное видео, которое нормальный человек смотреть не сможет. Ходили слухи о злоупотреблении наркотиками, о реабилитации, обо всем в таком духе. Я не особо внимательно следила за событиями. Когда у меня самой начались проблемы, я перестала обращать внимание на чужие. Тем не менее новости заполонили весь интернет, нельзя было открыть поисковик, не наткнувшись на «обновление» статуса. СМИ изводили нас, изводили его, как я полагаю, даже если он действительно мечтал о подобной славе. Вот что бывает, когда ты звезда в маленьком сообществе вроде Квебека. Полагаю, на международной арене дела Джейка обстоят не лучше, только мне трудно найти хоть каплю сочувствия в душе, все еще полной страданий самых обездоленных. Все еще полной моих собственных печалей. У этого парня была жизнь, о которой все мечтают, а он выкинул ее в помойку за пригоршню таблеток, запитых виски. Джейк заслужил свою судьбу.

Знаю, как будущий врач я должна бы поменьше осуждать человека, тянущегося к саморазрушению, и более терпимо относиться к нему. Ник совершенно четко дал мне это понять. Когда Джейк ушел после смены, я отправилась к своему названому дяде, решив убедиться, что он не поддался излишнему сочувствию. Я люблю Ника, но знаю его склонность подбирать каждую раненую птицу. Надо сказать, он и сам страдал от зависимости. Его пороком был алкоголь, и это чуть не стоило ему семьи, прежде чем Ник взял себя в руки. С тех пор он верный защитник всех заблудших. Мне это рассказала мать; Ник никогда не говорит о том времени.

– Уверен, что хочешь нанять того парня? – спросила я, пока он заканчивал снимать кассу.

– Я уже его нанял.

– Ты понял, о чем я.

Ник молча смерил меня скептическим взглядом.

– Ты же знаешь, кто он?

– А чего я, по-твоему, его звездуном зову?

– Точно. Ну и вот.

– Что «вот»?

Ник облокотился о прилавок и терпеливо посмотрел на меня, словно сам уже пришел к каким-то выводам и ждал, пока я выскажу свои.

– Он наркоман, – заявила я, чувствуя неловкость под внимательным взглядом Ника.

– Джейк больше не употребляет.

– Откуда ты знаешь?

В карих глазах Ника мелькнул странный блеск.

– Знаю и все.

– Он какой-то не от мира сего, – продолжила я, но мой довод был встречен лишь глубоким вздохом.

– Ему грустно, Эмили. Я ожидал от тебя больше сочувствия. Вроде из гуманитарной поездки вернулась? Прошлое должно оставаться в прошлом.

– Я и сочувствую тем, кто не лезет в дерьмо по собственной воле.

– Фу, как грубо. Знаешь, порой жизнь сама макает нас в дерьмо, хотим мы того или нет. Лучше присмотрись к нему, вместо того чтобы осуждать.

Следовало отдать Нику должное: он не мог похвастать блестящим образованием, зато сердце у него было размером с целый мир. Видя, что близкий друг разочарован моей реакцией, я почувствовала себя мелочной, поэтому заткнулась и принялась с тех пор наблюдать за Джейком. Он, конечно, красавчик. Каштановые волосы, голубые глаза. Тонкие и одновременно мужественные черты лица, прямой нос, полные губы. Соблазнительное лицо.

И полное грусти. Бесконечной грусти. Теперь, когда Ник о ней упомянул, я и сама ее замечаю. Сгорбленные плечи, темные круги под глазами – такие парой дней сна не разгонишь. Даже в самые тяжелые свои дни я и то выглядела лучше. Бросив меня, Джастин расколол мое сердце надвое. Это больно, но края осколков гладкие, и я знаю, что сумею со временем исцелиться.

А вот Джейка будто раздробили на тысячу кусочков. Что бы он ни делал, никогда не сможет собрать их все.

Но порой, когда Джейк улыбается в ответ на шутки Ника, его лицо будто озаряется. Какая-то искра вспыхивает в самых глубинах души, почти незаметно, но согревает все пространство вокруг. Наверное, в прежние времена Джейк мог ослепить весь мир своим счастьем.

Джейк

Я едва замечаю, как проходит август. Сижу в пиццерии в своем углу занимаюсь делами. Мы работаем втроем: Ник, лисичка и я. Иногда на помощь приходят жена и братья босса. Но в основном нас трое.

Мы с Эмили не разговариваем. Как бы Ник ни старался втянуть нас в беседу, он натыкается на стену молчания. Я осторожно здороваюсь с Эмили каждый день, пусть и не получаю вежливого ответа. Интересно, почему она так меня ненавидит? Дело явно личное. Быть равнодушным к кому-то легко, а вот намеренное игнорирование требует определенных усилий.

В социальных сетях на меня вылилось много хейта. Но вживую ощущения совершенно иные. Вот и хорошо, что я ошибся. А то при других обстоятельствах это бы меня задело.

Сегодня вечер пятницы, и мы зашиваемся. Несмотря на то, что я изо всех сил стараюсь не отставать, посуда, тарелки и противни накапливаются передо мной с головокружительной скоростью. Ожидаемой пустоты в голове не возникает. Обычно, как только я надеваю желтые перчатки для мытья посуды, у меня в затылке будто открывается дыра, и мысли стекают вниз по шее и спине. Странный и немного грубый образ, но уж лучше пусть выливаются, чем бурлят в голове.

А вот сейчас дыра не открылась. Я знаю, в чем причина: сегодня, 20 августа, исполнилось ровно четыре месяца со дня смерти Матье. Мысли о брате преследуют меня постоянно, но кажется, с каждым двадцатым числом месяца становится только хуже. Я проживаю отметку за отметкой, но облегчение не приходит.

Иногда гадаю: настанет ли вообще время, когда я перестану так часто вспоминать Матье? Может, это как с возрастом детей – сперва ты фиксируешь каждую неделю, потом каждый месяц, затем переходишь на годы, ведь время летит и мелкие радости и печали теряют свою значимость. Пока скорбь еще свежа, и я представить не могу, как дальше жить без Мата. Это он то мокрое пальто, которое не дает мне двигаться. Мой груз вины и боли. Роскошное пальто, никому такого не пожелаю.

По крайней мере, благодаря Кристин я учусь определять и анализировать то, что чувствую. Видимо, просто признать себя «комком эмоций» недостаточно и никак не помогает мне прогрессировать.

Я знаю, что черпаю свою боль из смерти брата. Все логично. Я не ученый, но и не идиот.

А вот с чувством вины все сложнее.

Было бы легче, останься брат жив: тогда я смог бы разделить ее с ним.

– Что ты имеешь в виду? – спросила меня Кристин на прошлой неделе, когда я выложил ей свои размышления.

– Еще до смерти Мата я чувствовал себя виноватым. Каждый раз, когда закидывался таблетками, все время до того, как наркотики начинали действовать, я просто ненавидел себя. Мне не нравилось то, кем я стал, я больше не узнавал себя. Продолжал твердить себе, что я плохой человек, что делаю дерьмовый выбор. Прежде всего, я знал, что у нас с Матье есть доступ ко всему этому благодаря моей известности: я был ребенком-звездой. Это моя слава открыла нам двери в мир шоу-бизнеса и дилеров. Так что возможность доставать наркотики оставалась на моей совести. С другой стороны, именно Матье начал употреблять первым. В смысле, по-настоящему. Я курил травку уже несколько лет, с пятнадцати, может, с шестнадцати, но все было нормально. Чувствовал, что контролирую ситуацию. Окси – совершенно другое дело. Я бы никогда не прикоснулся к таблеткам, если бы не брат. Но я последовал за ним, и это уже моя ответственность. Короче, вот такое получается разделение вины.

Кристин слушала меня в полной тишине, мягко кивая в такт. Когда я замолчал, она сказала:

– Хорошо, у меня к тебе два вопроса, Джейк.

– Валяй.

– Во-первых, как думаешь, вы действительно разделяли эти чувства? Испытывал ли Матье вину за свои действия?

Я закрыл глаза, снова увидел своего брата на террасе ночного клуба в Калифорнии, в баре в Монреале, в нашей квартире на Плато. Испачканный белым нос, сияющие глаза, уверенная улыбка.

– Может, и нет. Мой брат ко всему относился… легче меня. Он не слишком любил самокопания.

Кристин кивнула. Она явно хотела развить тему, вот только я оказался не готов. Вместо этого я спросил:

– А что во-вторых?

– Ты уверен, что тебя можно назвать плохим человеком?

Я запустил руку в волосы. На фоне отмены у меня развилось предостаточно нервных тиков. Я ерошил волосы, грыз кутикулу, жевал губы. Тело будто постоянно искало, на что бы еще отвлечься, раз уж ему теперь не дают того, к чему оно привыкло.

Мне хотелось ответить Кристин, что нет, на самом деле я не считаю себя плохим, а говорю так, потому что чувствую себя виноватым, и, как по мне, это правильно. Отрицание подарило бы мне иллюзию, что я не так уж сильно разрушен, что работа по восстановлению не будет слишком сложной. Вот только я думал о Матье, которого уже нет рядом, которого у меня не хватило сил спасти. Думал о матери, о ее горе, которое поглотило бедняжку целиком. Об отчиме, который изо всех сил поддерживал Лину и тоже страдал. Как я мог посмотреть Кристин в глаза и сказать ей, что, несмотря на всю причиненную мной боль, я все равно считаю себя хорошим человеком? Не хотелось лгать ни ей, ни себе.

– Да, я правда так думаю. И что, я безнадежен?

– Нет, просто ты говоришь то, что чувствуешь. Это хорошо, но нам еще предстоит поработать над тем, как ты себя воспринимаешь.

– Так затем я сюда и пришел?

– Да.

* * *

– Джейк?

Голос Эмили врывается в мои мысли, резко выдергивает обратно в настоящее. Я вздрагиваю. Понимаю, что до сих пор тру последний поднос и тот уже буквально сияет первозданной чистотой. Судя по висящей вокруг нас тишине, ресторан пуст. Роняю поднос в раковину. Он оглушительно грохочет, ударившись о металлическое дно.

– Прости, замечтался, – бормочу я, доставая поднос и ставя его на место.

– Ничего, просто хотела вернуть тебя на землю, пока ты дыру не протер. Ник очень любит свою посуду.

Я оборачиваюсь. Впервые за две недели лисичка смотрит мне прямо в глаза. Кажется, пытается пошутить, но сложно сказать, уж больно она серьезная. Я вытираю лоб. Футболка намокла от жары и тяжелой смены. Скорей бы принять душ и лечь на кровать, чтобы забыть этот день и перейти к следующему.

Эмили все не сводит с меня глаз.

– А где Ник? – спрашиваю я.

– Ушел относить последнюю доставку. Сказал, чтобы я закрывалась. Завтра в гости приезжает его сын с внуком.

– А-а.

Повисает молчание.

– Ты как? – наконец спрашивает она.

Я поднимаю брови. Похоже, и правда хреново выгляжу, раз уж даже Эмили нарушила свой обет молчания.

– Серьезно спрашиваешь или из вежливости?

– А есть разница?

– Да. В первом случае мне придется ответить честно, а во втором – ляпну банальность, зато сэкономлю нам обоим время.

Сам понимаю, что несу чушь. Если это и задевает Эмили, она не подает виду.

– Ладно, – твердо заявляет лисичка, видимо, придя к какому-то решению.

– Ладно?..

– Не хочешь посидеть снаружи? Я куплю тебе пива.

Ага, сперва я выпью одну бутылку, потом дюжину, потом двадцать. Буду хлестать, как бездонная бочка, пока не отключусь. Спасибо, но нет, спасибо.

– Я не пью. Может, по «Спрайту»?

Она никак не реагирует, и ее бесстрастность сбивает меня с толку. Обычно я хорошо читаю людей. Это часть актерского мастерства: расшифровка, ассимиляция, имитация. Я годами погружался в своих персонажей, анализировал их реакции, эмоции. Всегда стремился понять других гораздо лучше, чем понимал себя. Это принесло мне много счастья, хотя косвенно и разрушило меня. Интересно, каково было бы играть Эмили. Конечно, трудно: пришлось бы вести себя не так, будто я ничего не чувствую, а так, как если бы я чувствовал все, но ничего не выпускал наружу. По крайней мере, такое впечатление она на меня производит.

– Ладно, тогда по «Спрайту», – отвечает лисичка и направляется на кухню.

Невольно улыбаюсь, качаю головой.

– Ничего не понимаю.

Она оборачивается и улыбается мне через плечо. Мне кажется, я вижу надлом в ее взгляде, печаль, которую прежде не замечал. Хотя, может, я переношу на нее свои эмоции.

– Все в порядке, я тоже, – мягко признается Эмили.

Я выхожу из ресторана. Ночь темная и теплая, с легким ветерком. Делаю глубокий вдох. Пот высох, и я жду свой «Спрайт». Дыра на затылке постепенно снова открывается, по крайней мере, на сегодня.

Эмили

Что-то в поведении Джейка, в его молчании тронуло меня и смягчило мое мнение о нем. Да, я жесткая, но не бесчувственная. Мне почему-то захотелось узнать его поближе. Поначалу я пыталась укротить этот порыв, ведь сама до сих пор не пришла в себя и лучше было бы заняться собой, а не чужими печалями. В любом случае, как-то лицемерно осуждать Джейка, но в то же время интересоваться им.

Однако отделаться от этого интереса я не могла. Он возвращался, когда Джейк, приходя в пиццерию, приветствовал меня кивком. Когда я наблюдала в распашные двери за четкими размеренными действиями нашего нового посудомойщика. Джейк казался невероятно сосредоточенным, будто проживал каждую минуту, не задумываясь о следующей. Не как буддистский монах, который смакует каждое мгновение, нет, скорее как человек, прилагающий максимум усилий.

Хотела бы я знать, что скрывается за этим фасадом. Конечно, не очень-то деликатно просто подойти и спросить: и что же тебя подтолкнуло разрушить свою жизнь? Хотя, с другой стороны, как еще мне узнать об этом?

«Привет, в общем, что-то ты не похож на эгоистичного трусливого наркомана. Не расскажешь о себе?»

Ну нет. Я не особо застенчивая девушка, но и у меня есть рамки.

Прошлой ночью мы с друзьями собрались посидеть у костра у реки. Любимое занятие нашей банды. Несколько лет назад мы вырыли яму в лесу недалеко от реки Л’Ассомпсьон и обложили ее большими камнями. С тех пор приходим туда каждое лето. Мы можем торчать там до поздней ночи, болтать, петь и пить. Здесь я впервые напилась, здесь выкурила свой первый и единственный косяк. (До сих пор помню ужасное жжение в грудной клетке и страх потерять контроль над собой.) Я люблю такие вечера под звездами: некоторые из моих самых ярких воспоминаний родились в сиянии пламени.

Джастин живет прямо у воды, возле дома Оливии. Прошлой осенью, когда начали встречаться, мы проводили почти все наши вечера у реки, он и я, иногда с ребятами, иногда одни, и в итоге оказывались у него дома, занимались любовью на шелковых простынях ранним утром. Эти утра были чудесны: я лежала в объятиях Джастина, прислушиваясь к шуму, который постепенно наполнял просыпающийся дом, пока родители любимого, его брат и сестры вставали. Джастину повезло, что у него большая семья. Мне нравилось проводить время в его доме, там у меня создавалось впечатление, что я не одна, хотя только что потеряла одного из двух своих главных близких людей. У Джастина я чувствовала себя в тысячу раз менее одинокой. Не знаю, говорила ли я ему об этом. Может, стоило. Может, если бы я больше открылась ему, он бы продолжал любить меня. Может, и нет.

Джастин приехал в Л’Ассомпсьон год назад, как раз перед поступлением в колледж. Его родители только что перебрались в этот район, он никого не знал, и ему требовалась помощь по химии. Я вызвалась его поднатаскать, за что Оливия немного меня поддразнивала. Я никогда и никого не брала под опеку. Подруга слишком хорошо меня знала и понимала, что я играю в школьного учителя не из чистого альтруизма.

– Ого, да ты по уши в него втрескалась, – заметила она, когда я сообщила, что помогаю новенькому.

Очевидно, Оливия была права. Я по уши втрескалась в смех и потрясающее тело Джастина. Надо сказать, взаимно. Между нами такие страсти пылали. Я думала, мы полюбили друг друга с первого взгляда. А как иначе?

Сегодня я сомневаюсь, верю ли вообще в любовь. Может, постоянная тяга к кому-то – просто физическая и химическая реакция, которая постепенно сходит на нет. Если повезет, пара вместе приходит к решению расстаться, иначе, как в нашем случае, страдает кто-то один.

Совершенно естественно, когда мы начали встречаться, я познакомила его со своими друзьями. Конечно, он мигом присоединился к нашей банде, как кусочек пазла, оказавшийся в нужном месте. Джастин умеет мгновенно располагать к себе людей. Короче говоря, моя помощь была не особо нужна ему: только задать импульс. Он до такой степени влился в нашу компанию, что даже странно становилось, неужели он не был с нами с самого начала.

И прошлой ночью это чувствовалось ярче, чем когда-либо. Кроме Оливии, все еще сидевшей в Испании, собралась вся банда: Элиана, девушка Оливии, Джордан и Николя, мои хорошие друзья с начальной школы. И Джастин. Который болтал и смеялся с остальными, занимая все пространство. Я не знала, где сесть и что сказать. Чувствовала себя самозванкой. Ушла через час, сославшись на головную боль. Никто не попросил меня остаться. Наверное, это и было больнее всего: осознавать, что теперь чужой стала я. Но они мои друзья, и Джастин должен отказаться от того, что принадлежит мне. Ведь так поступают после расставаний, верно? Отдают старые футболки и диски, забытые трусы и ватные палочки. Разделяют имущество и идут разными путями. Я бы хотела, чтобы он вернул мне моих друзей и уехал строить свою жизнь куда-нибудь далеко, чтобы я смогла забыть о его существовании.

Вернувшись домой, я обнаружила сообщение от Оливии. Странно, в Испании же сейчас три часа утра. Наверное, она на вечеринке засиделась.

Оливия:

Твое вранье про головную боль – хрень полная.

Эмили:

Ничесе, это в новостях рассказали, а я не знала?

Оливия:

Элиана сказала, что ты совсем рано ушла.

Эмили:

Было бы тебе так хреново, как мне, – ты бы тоже свинтила.

Оливия:

Нет. Это твоя банда, не уступай свою территорию 😈

Эмили:

Легко сказать.

Оливия:

Похоже, пора мне вернуться и взять дело в свои руки.

Эмили:

Я сама отлично справляюсь, спасибо.

Оливия:

Врушка.

Не испытывая ни малейшего желания развивать тему, я ничего не ответила.

Что мне было нужно, так это отвлечься от этих мыслей. Недолго думая, я взяла телефон и погуглила имя Джейка.

Рефлекторное решение, но оно меня разочаровало, потому что нет менее личного способа кого-то узнать. Особенно его. Если бы сам Джейк погуглил меня, нашел бы только несколько фото из моего «Инстаграма»: растение, кафе, пиво – никаких селфи, потому что я не могу воспринимать себя серьезно в режиме автопортрета. Если бы он копнул дальше, то наткнулся бы на фотографию профиля в «Фейсбуке»[3], может, на старую газетную статью обо мне, когда я выиграла региональные соревнования по гимнастике. Ничего особо интересного. Полная противоположность тому, что можно получить, если ввести в поиск «Джейк Суррей». Мне пришлось пролистать кучу страниц. Все первые статьи говорили о смерти Матье, о реабилитации Джейка, хотя информация по последнему вопросу была расплывчатой. Я продолжала читать, отмотала на полгода назад, потом на год, на два. Наткнулась на интервью с Джейком и его братом примерно во время выхода фильма, над которым они работали вместе. Я видела эту ленту. Как и все остальные. Я не очень разбираюсь в кино, но помню, как меня тронула натуральность диалогов и яркая игра Джейка.

Включаю видеоинтервью. Братья сидят в комнате, залитой светом. Джейк выглядит младше. Сверкающие синие глаза, сияющая улыбка. Он невероятно отличается от того Джейка, которого я встречаю каждый день, замкнутого, угасшего. Его брат ниже ростом, более коренастый, волосы у него светлее, борода гуще. Он тоже излучает сумасшедшую харизму. Занимает много места. Джейк – звезда фильма, но внимание на себя перетягивает Матье. Это происходит совершенно естественно: очевидно, что Джейк предпочитает вести себя более сдержанно, он счастлив видеть, как его брат фонтанирует обаянием за них обоих. Джейк смотрит на него с нескрываемым обожанием.

– Итак, Джейк, почему ты решил рискнуть с этим сценарием? – спрашивает журналист.

Братья обмениваются понимающими взглядами. Это так красиво и так грустно, когда знаешь, чем кончилось дело.

– Никакого риска. Это же мой старший брат. Я целиком и полностью верю в его талант.

Матье сжимает плечо Джейка в знак благодарности.

На этом моменте я выключила компьютер. Почувствовала себя виноватой, как будто меня поймали, пока я подглядывала за ними ночью в окно. Надо признать, читая звездные сплетни или смотря интервью, мы никогда не задумываемся, что это вторжение в частную жизнь людей. Вчера вечером я чувствовала себя вуайеристкой, наблюдая за этими кусочками жизни Джейка, хотя постоянно видела его по вечерам и даже не пыталась заговорить. Узнать его следовало бы, заслужив доверие, а не потому что у меня есть доступ к интернету.