Некоронованные

Дутцев, сжав пальцы в кулак, начинал разгибать их:

– Там, где тебя готовы взять на работу и где хочешь трудиться сам, там нет бюджета. Не успеешь устроиться, тут же начинаются проблемы с финансированием, зарплату задерживают, фирма уходит с рынка, гонорары вообще не платят. Количество бомжей растет не по дням, а по часам, в метро уже нельзя войти, такая вонь в нем. Вечно газеткой своей торгуют. Или просто мелочь клянчат. С трамваями не легче. Ведь кто-нибудь обязательно умудрится, например, перевозить мебель в трамвае. Мне недавно особенно повезло. Самую древнюю серию – ее уже давно надо было списать, узкую до предела – сгрузили на линию, которой я всегда езжу. Кто-нибудь знает? На остановках водитель выбегает из своего кокпита, чтобы стрелку вручную переключить. В этой старой гусенице ни помещаются ни велосипед, ни ходунок, ни багги, ни роллатор. Тем не менее половина трамвая уставлена колясками укуток. А что делать с ними, с укутками-кутанками, с тетками в хиджабах? Им же тоже жить надо. Машины не у всех. Можно гримасу скорчить. У некоторых искушенных белых баб есть образ под названием «Ты мудак». В репертуаре реакций. Умеют они как-то особенно жутко перекосить рожу, сместив по оси носогубный треугольник и одновременно воткнув язык куда-то в щеку. А можно посмотреть по-другому. Хиджаб – как защита от вируса, кордон для эболы, например. Правда, безопасное расстояние друг от друга в нашей трамвайке все равно не соблюсти. Самое смешное – читать в газете о том, что кто-то радикализировался. Причем как радикализировался, не поясняется. Жил-был парень – обычный или хороший, наверное, муж вот такой укутки, никого не трогал, дышал свежим воздухом, свободным, европейским, а потом ни с того ни с сего необратимые процессы у него пошли. И превратился он в свободный радикал. Почему? Ответ из двух букв. Ха-зе. Халифат его знает. Или Хуучин Зальтай. Наверное, хунд беграбен[22] на химзаводе. Глобальное потепление. Как говорит Кислицын, пять с половиной месяцев в году – ноябрь. Если бы июнь или май, а то… Календарь четвертый, паравоенный. Пятый, военный, еще грядет. Едем дальше. Выдвигается следующая гипотеза. Удельный вес уродливых теток превышает все мыслимые пределы. Но по укутской технологии всех красоток нужно под чадрой прятать, под вуалью. Стало быть, не завуалированный сухой остаток может быть только сухим. Без глаз с поволокой. Зато бесплатный интернет, быстрый и общедоступный – накось выкуси. Но зачем интернет ваххабитам? Да вот, кстати, следующая тема. Дефицит стекловолокна. И денег в бюджете. А ведь Гребер прав, Дэвид Гребер. Не надо путать деньги с полезными ископаемыми. И с редкими артефактами. Тем не менее на строительство трех станций метро уходит три пятилетки. Аэропорт новый вроде как соорудили, а открыть не могут. Хотя каждый год на одной и той же трамвайной ветке рельсы меняют. Видимо, что-то пилят. На любое предписание найдется то, которое все снивелирует. В неразвитых странах взятку дать можно, чтобы нужное с места сдвинулось, тут… А еще моде подвержены о-го-го как. Рюкзачно-ранцевая культура. Чтобы в трамвае, сохранившемся благодаря ГДР – в Западном Берлине его в свое время под нож пустили, – рюкзаком соседу по морде хрясь… Ну, не по морде, так под носом. Стоило кому-то сказать, что краситься нельзя, – краситься перестали. Помните, несколько лет подряд девки зимой щеголяли с голыми животами, в куртчонках, прикрывавших только бюст, в штанах на бедрах, из которых задница вываливалась? А теперь все шлындают в кедах с открытыми щиколотками. И еще в Hotpants. Спрашивается, что лучше – Hotpants или хиджаб?

Пока Дутцев, на немецкий лад жестикулируя, толкал такую или похожую речугу (в этом Павел поднаторел благодаря регулярным диалогам с Рябчиковым и газетному промыслу), Кислицын, как правило, отмалчивался. Комментарии его оставались в пределах одной-двух реплик.

– Говоришь, наноуровни? Жизнь пошла интересная. Даже сим-карты разваливаются на мелкие части, – жаловался Ким, то и дело выдавливая чип из соответствующей ячейки мобильного телефона да поглядывая на собственные пуговицы, одна из которых обязательно болталась на честном слове. Затем в разговор возвращался Игорь, сетуя на безденежье: совершенно нет учеников, старые разбежались, а новые не нашлись.

– Лично мне не нужны инструкции по радикализации, – уточнял он, – у меня и так стресс, потому что я всегда живу как на конкурсе.

Одним из самых идиотских эпизодов своей немецкой жизни Панталыкин считал незнакомство с художницей Сарой Хаффнер, дочерью известного мятежного публициста. Точнее говоря – знакомство, погибшее в зародыше. Играл – таперил Игорь в одном из баров Вильмерсдорфа. Хаффнер, тусившая в шарлоттенградских кварталах, зашла в бар в тот самый вечер, когда там Панталыкин сидел за клавишами. Сказала ему что-то лестное, упомянув про русские интонации в песнях Леонарда Коэна, Тома Вэйтса и Паоло Конте, и даже оставила свою визитку. Однако Игорь не придал этой встрече никакого значения, потому что принял. Принял на грудь, а неожиданный визит известной посетительницы – за очередные подлые происки многочисленных городских сумасшедших.

Не одному Кислицыну было ясно, что Игорь слишком много пьет. И потихоньку спивается. Трезвому образу жизни мешали невостребованность, амбиции, перфекционизм и полная непруха на личном фронте. Прозябать на вторых и третьих ролях Панталыкина не устраивало, выйти на первые не получалось.

– Вон однокашнички мои добились на родине гораздо большего, чем я во лесах гевельских. И никому я ровным счетом не нужен. Даже собственной женушке, – еще до развода рыдал пьяными слезами Игорь.

– Да успокойся ты уже! Раз ты здесь, а жена твоя в России. И вообще радуйся. Она больше денег не требует? Не требует! Перевезти себя не просит? Не просит. Ученики у тебя есть? Есть. Это же звучит гордо? – убеждали его.

– Как есть? Говорю – вышли все!

– Но ведь те, что были, теперь твоими могут считаться воспитанниками! Они же у тебя музами напитались?

– Велика важность, – парировал Панталыкин, – Шуберт тоже дочерям Эстергази преподавал, и что? И вообще. Нынче учатся по ютубу. Видеохостинг – наше все. Там подробные инструкции даются. Пальцы засняты сверху, крупным планом, и медленно расшифровывается, на какие клавиши нажимать.

Панталыкин не кокетничал. Он шарахался от утешительных похлопываний по плечу и от назидательно-голословных наставлений, зная прекрасно, что коллеги попроще уже забросили музыку. Переквалифицировались. Кто в управдомы пошел, точнее, в домовладельцы, кто в программисты. Иной халтурщик и раздуватель щек успел сколотить себе состояние, перегоняя машины. Причем незаметно для окружающих.

Дутцев превратился в газетчика. «You can be better than you are, You could be swingin’ on a star, – подначивал его Игорь. – Будь таблоидным ястребом, если не удалось выбиться в Бинги Кросби или Брюсы Уиллисы». – «Радуйся, Игорек, – платил той же монетой Дутцев, – в отличие от тебя, у меня был только один шанс остаться в музыке – перелистывать ноты. Стать членом жюри мне не грозит, хотя критик охотно рядится в тогу арбитра. Так или иначе – одно нас по-прежнему объединяет: пресловутые вольные хлеба».

Паша статьями стал промышлять недавно – до этого играл в кабаках, диджейничал, переводил с языка на язык, писал по заказу аранжировки. У него в резерве всегда найдется какой-нибудь подходящий комментарий, объясняющий фактическую перемену профессии. Обычно такой:

«На самом деле как автор я тоже никому не нужен. „Мамаша Кураж“ написана, русский Театр имени Алессандро дель Фине возглавила неподражаемая Минерва Мэйфлауэр, в немецком Театре имени Пешкова успешно работает Мишель-Багира-Бронислава-Каталея Вюрцман, приехавшая в Тевтонию в более юном возрасте, чем мы, и владеющая языком на уровне родного. Но есть надежда, ведь нынче каждый Homo Scribens, даже безграмотный. Если верить лучшему романисту прошлого века Евгению Сазонову, человека в писателя превращает сама писанина. А коли пишешь не о себе, но претендуешь на причастность – к злобе дня и документализму, то ты уже как минимум блогер. Да и лабухи больше не котируются, только трутся по злачным местам в грусти полной, питейным заведениям не требуясь. Развлекатели теперь переместились в метро. Спускаешься туда – „Светит месяц“ слышишь. Выходишь через пять станций, а там тот же гармонист уже фуги фигачит. На ковре-самолете добрался. Или, может быть, брат-близнец помог. И как не устают? С утра до ночи одно и то же. На моем отрезке пути – сидят по флангам. Им бы девочек подкинуть, для подтанцовки. Своей рукой раздвину я меха, они красны, как гребень петуха. А кабак живет аккуратной жизнью без всякой музыки и сильно не тужит. Ибо сказано, что пивная стойка сама передает стук и сигналы, вполне годящиеся (распадающиеся) на три главные роли: мелодии, ритма и темпа. Шш-и-и-и – первый сигнал. Это пиво вылетает из крана. Дзинь – сигнал второй. Это звенит стеклянная кружка, встретившаяся донцем с мрамором стойки. Шлеп – третий кардинальный звук. Это пена падает с кружки на пол. Ну и, наконец, бум, четвертый сигнал, завершающий – кружка попадает на стол к заказчику. В природе ничто не пропадает. Даром, что ли, уменьшилось количество стука в других местах – часовые и железнодорожные стрелки да стыки почти поют. Или молчат. По-прежнему стучат лишь очень бдительные соседи».

Сидя в бистро и вспоминая все это, Кислицын внезапно понял, что вольными хлебами он бы не тяготился. Хотя в далеком прошлом хотел, чтобы у него все было как у отца – не спринт по пересеченной, а карьерный старт по распределению, бюджетная организация, штатное расписание, нормированный рабочий день. А ведь на самом деле такими днями Ки Бо похвастать не мог. Менялись времена и страны. И лишь один фактор не давал сбоев: в отцовскую эпоху очень многое решали знакомства и блат; теперь тоже наиболее важные вещи редко удавались без связей. Киму помогли устроиться в фирму, где он, по счастью, сумел задержаться. Кислицын-младший и сам помогать старался, что было сродни филантропскому альтруизму: в диаспоре этим блистали немногие. Игоря он вообще хотел раскрутить-распиарить, однако продюсерское агентство, в котором работал Ким, Панталыкиным не увлеклось. Не заинтересовалось, не прониклось. Мало ли великих пианистов вокруг рыщет. Виртуозы сплошь. Но поскольку одиночные усилия ощутимых результатов не приносили, Кислицын подключил Павла, чтобы тот писал статьи об общем товарище.

Первый дутцевский репортаж носил название «Лесами гавелян». «О ком это?» – интересовались у него ошарашенные берлинцы, сутками сидящие в фейсбуке виртуозы шапочных знакомств, давно пресытившиеся, забившие на чтение газет и не готовые к таким странным заголовкам. Предвкушая Пашину реакцию, на помощь спешил Панталыкин.

– Это, господа, о недавней встрече Рузанны Лисициан с Танитой Тикарам в ресторане «Лехаим», а также о запрещенном спиритическом сеансе социал-демократов сталинской группы «Месами даси» с покойными Усамой бен Ладеном и Вацлавом Гавелом. В зарослях гаоляна, – важно вздыхал Игорь с самым серьезным выражением лица.

– Чего-чего? – переспрашивали берлинские алтернузы и лузеры.

– Придурки! – плевался Павел. – Пни поганые. Псы. Неучи. Молчали бы лучше, если не в курсах! Не знают про гавелян, славное славянское племя, – и не надо. Эти места гевеллам принадлежали, пока их германцы не вытурили.

– Не меряй своей меркой, чувак, – резонерствовал Игорь. – «Sentimental Journey» на русский слух иногда «чувствительным Джонни» кажется. Но в наше время это уже не повод для возмущений. Glory to go вместо Glory to God.

– Иди в баню. – Дутцев горазд огрызнуться.

– Мы все здесь живем в сплошном ожидании того, что нас когда-нибудь вытурят. Или выкурят. – Анемичный контрапункт Кислицына вплетался только в один мотив из всего разговора. – Россия опять стала империей зла. Я давеча по радио слышал, как диктор, зачитывая обзор иностранной прессы, сделал украинскую газету «Обозреватель» французской: Обо́з Реватэль.

– Нервные вы люди. – У Панталыкина очередной медный пятак в резерве. – А Дутцев особенно – его еще в школе слишком травили.

– Тебе сейчас в глаз дать или чуть попозжее? – злобно басил Павел, театрально сдерживаясь. – Уж очень хотца избежать кровопролития и бранных слов. Игореша, родной! Твою Таниту никто не помнит нонче. Хотя она родом из Мюнстера.

Намек на возможный дебош не воспринимал всерьез даже автор намека, и все же Панталыкин воздерживался от комментариев. Лишь втихомолку, в глубине души возмущаясь, вспоминая Пашины буквенные игры и жалуясь Киму уже тогда, когда Дутцев сваливал:

– Какая, к лешему, Танита! Лика, так звалась она. И была ангелом. Прелестнее, чем Бекки Тэтчер. Только вот мой статус означал в ту пору не две и не три буквы. А все четыре. ГМТС. Расшифровываясь как «глупее и моложе Тома Сойера». Увы, в Берлине, если верить Виму Вендерсу, ангелы – сплошь мужики. Интересно, насколько в чести у Вендерса длинные затемненные прогоны. Зато немецкое радио любит пианистов по имени Пабло. То Пабло Хельд у них звучит, то Пабло Войса они восхваляют. Зря Дутцев бросил музыку. Пауль – заговоренное имя, начинает и выигрывает. Поляну держит Tante Pauline. Поль ты наш Поль, Полинчик, Погонщик-Полынщик, Аполлинер.

Прагматик Дутцев считал по-другому. Он даже журналистикой не дорожил. Постоянный риск уйти на дно в водовороте газетной поденщины заставил сосредоточиться на одной-единственной колонке, перемежая роль колумниста редкими эксклюзивными репортажами, рецензиями, анонсами артистов из России, интервью с известными гастролерами.

С рецензиями дело особенно туго шло. Комплиментарность, восторженная хвалебность, которой от него ждали устроители концертов, Паше была не по силам. Легче давалось саркастическое словоблудие. Каждый раз он порывался фатально позубоскалить и всех до основания разнести. Но не решался. Однако страсть к разгромной музыкальной критике в нем тлела всегда. В неправдоподобном школьном прошлом опубликовал Дутцев такую свою поэму (в ответ на концерт «шефской бригады» со старинными романсами – жанр этот Павел ненавидел люто):

ЖИВЕТ МОЯ ОТРАВАКуда кондовее Кобзона,Я всех вас тут перепою!Но продержаться, как колонна,Цедя остатки баритона,Мне трудно без икот и стона,Кобзон – непьющий, я же – пью.Пущай горит моя отрадаВ ненужном людям терему,Кому-то надобны награды,А мне награды ни к чему.Я сам себе давно народныйАртист. Без липовых мерси.Учителей не знал я сроду,Я знаю сам, где – до, где – си,Где буду после я, где дольшеУ микрофона на посту.Мне говорят, поешь как поршень.Неправда! Как медведь-шатун.Мне разных авторов не надо,Впишу я сам туда-сюда:Гори-гори, моя отрада,Или живет моя звезда,Горит камин, трещит про женщин,Как был любим я и забыт,Про ласку, негу, боль затрещин…Отпетый я, друзья, пиит!И если в нашей жизни встречаБывает, к счастью, только раз —Пересидите этот вечер,А там не свидимся, бог даст.

Она носила несколько специфическое название – газета, в которой разные встречи происходили регулярно, а Дутцеву поручили вести колонку «Берлинский Китеж». Аббревиатура совпадала с акронимом популярного немецкого издания «Берлинский курьер». Про эмигрантский таблоид острили, что «если русский Париж помножить на одесский кипеж, не ровен час, беспощадный мятеж получится…».

Кислицын уже собирался уходить из бистро, когда ему на глаза попался свежий номер, лежавший на столике у окна. Ким стал листать «БК», спохватившись, что соответствующая рубрика должна была вот-вот разразиться новой беседой Паши с Игорьком, с князем, как Панталыкина иногда называли. В преддверии концерта, намечавшегося в одном из берлинских залов, не самых престижных. При участии Кима в качестве администратора. Энное время назад Панталыкин, отпетый меланхолик, не веривший в устные уверения, джентльменские соглашения, и в то, что какой-либо успех возможен без массированной рекламы, договорился с собственными друзьями нотариально, обменявшись бумагами и скрепив печатями свою затею. С Кимом – как менеджером, импресарио, с Пашей – о медийном аккомпанементе. Мог ли альянс добиться большого успеха, если бы дуэт Дутцев – Кислицын упорно бил в одну точку, предугадать было некому. Ким приглашал князя регулярно, но Павел не торопился публиковать даже анонсы. А по части рецензий вел себя как иная портниха, месяцами державшая отданные ей на перекройку вещи. Вот и теперь вместо интервью Кислицын обнаружил только очередные статьи за подписью Вышек Дуц: Павел иногда пользовался таким псевдонимом. Вышек (почему не Пауль или хотя бы Збышек? С таким же успехом мог бы быть Взбучек) Дуц писал обо всем и ни о чем близком, конкретном, об именах и событиях всем известных, о политике и экономике, о Берлине и Москве, об эмигрантах вообще:

«Подходит ли фильм о Вацлаве Нижинском для Дня космонавтики? Вполне. В таком сочетании можно легко найти метафорический смысл. Есть общая составляющая в жизни космонавтов и балетных танцоров. Пилоты орбитальных станций попадают в невесомость и преодолевают ее, а лучшие танцовщики мира сами создают иллюзию невесомости. К Вацлаву Фомичу Нижинскому это относится в полной мере. Все, кто видел великого артиста на сцене, отмечали, что для него земной гравитации словно не существовало».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Грубое немецкое ругательство.

2

Неремонтопригоден; необратимый, непоправимый ущерб; не восстанавливается в функции.

3

Только не вздумай мешать мне, стать на моем пути! (нем. идиома).

4

Дуб (биологическое наименование).

5

Неологизм. Здесь дословно: перекрестный поцелуй (нем.).

6

Человек, сменивший профессию, не имея образования по новой специальности (нем.).

7

Человек независимых и нестандартных суждений (нем.).

8

Цирк (нем.).

9

Нам еще нужно добраться туда, где мы находимся (нем.).

10

Имеется в виду станция городской железной дороги Kottbusser Tor в берлинском районе Кройцберг.

11

Наилучший момент будет вот-вот упущен (нем.).

12

Цитаты из стихотворений Иосифа Уткина.

13

От: «[e-mail]» Кому: «-.com» <-> Копия: Отправлено: Вт, 14 марта – г., 7:44 Тема: Ваша жалоба 2–8 для отправки –

Привет, Гавел Дутценд! Большое спасибо за Ваш звонок. Нам очень жаль, что Вы безуспешно пытались забрать посылку в одном из наших филиалов. Мы были рады провести для Вас небольшое исследование, но пока безрезультатно: к сожалению, мы не можем определить текущее местонахождение груза в наших системах. Пожалуйста, свяжитесь с отправителем, чтобы начать расследование через местную почтовую компанию. Приносим извинения за доставленные Вам неудобства. Если у Вас есть дополнительные вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться к нам. Воспользуйтесь нашей онлайн-формой для связи по адресу: dhl.de/kundenservice. С уважением, Ваша служба поддержки клиентов DHL.

14

Дутценд (dutzend; нем.) – дюжина.

15

Перейти на «ты», называть друг друга на «ты» (нем.).

16

Варвар-эсэсовец был похоронен в ФРГ (нем.).

17

Цитата из стихотворения Иосифа Уткина.

18

Вечная женственность притягивает нас (нем.).

19

Вечная женственность тянет нас вниз (нем.).

20

Экономика общественного благосостояния ориентируется не на прибыль и рост, а на долгосрочную стабильность и солидарность (нем.).

21

Дальше, дальше (нем.).

22

Собака зарыта (нем.).