Исповедальная петля

– Дмитрий Анатольевич, – Михаил посмотрел на него отчаянными глазами, – скажите честно. Вы думаете, я мог их убить?

Ковалев долго молчал, и в этом молчании был ответ.

– Я думаю, Миша, что человек в экстремальной ситуации способен на вещи, которые сам не может себе представить. Но это не делает его монстром. Это делает его человеком.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Это единственный ответ, который я могу дать. – Ковалев встал. – А теперь давай сосредоточимся на том, как доказать твою невиновность. Или хотя бы смягчающие обстоятельства.

Когда он ушел, Михаил лег и уставился в потолок. Где-то в голове медленно формировалась мысль, которую он пока не решался сформулировать:

"А что если я действительно их убил?"

Глава 3

В поисках истины

Выписка из больницы прошла быстро и формально. Доктор Волков вручил Михаилу пакет с лекарствами и бумаги для реабилитации, но в его глазах читалось сочувствие человека, который знает, что настоящие проблемы его пациента только начинаются. В коридоре ждал адвокат – Сергей Павлович Борисов, мужчина лет пятидесяти, с особой манерой держаться, в которой чувствовался многолетний опыт работы над сложными делами.

Борисов был из тех адвокатов, кто выбрал профессию не ради денег, а из чувства справедливости. На лацкане его пиджака виднелся едва заметный значок – орден Мужества, полученный в Чечне, где он служил военным юристом.

Адвокат заметил заинтересованный взгляд Михаила. – Там я понял, что грань между виной и невиновностью часто тоньше лезвия бритвы. И что каждый заслуживает защиты, даже если весь мир против него.

Его седые виски и глубокие морщины вокруг глаз выдавали человека, который видел слишком много человеческих трагедий. Но в отличие от многих коллег, это не сделало его циничным – наоборот, научило ценить каждую спасенную судьбу.

– Михаил Петрович, – сказал он, пожимая руку, – нам предстоит трудная работа. Норвежские коллеги не шутят. Завтра утром вылетаем в Тромсё.

Дорога в аэропорт проходила в молчании. Москва за окном казалась нереальной – будто кто-то взял привычный мир и слегка сдвинул все детали, сделав город чужим. Михаил смотрел на знакомые улицы и понимал, что, возможно, видит их в последний раз как свободный человек.

Самолет поднялся в серое небо, и внизу остались огни столицы, его квартира на Новослободской, университет, где он читал лекции, вся прежняя жизнь. Теперь впереди была Норвегия – страна, где он должен был найти любовь, а нашёл смерть друзей – и обвинения, которые грозили разрушить его жизнь.

Борисов развернул папку с документами.

– Давайте обсудим стратегию защиты. У нас есть несколько версий, – начал он. – Первая: амнезия как результат психологической травмы от увиденного. Вы стали свидетелем убийств, потеряли сознание, а ваша психика заблокировала воспоминания.

– А физические улики? Кровь, ДНК под ногтями?

– Вы пытались помочь, спасти их. Отсюда контакт с телами и биологическими следами. В состоянии шока человек может совершать неосознанные действия.

Михаил кивнул, но внутри все сжималось. Версия звучала разумно, но он сам не верил в нее до конца. Слишком много было странностей в рассказе норвежской полиции.

– Вторая версия, – продолжал Борисов, понизив голос, – самозащита. Если действительно произошла драка, если кто-то из вашей группы сошел с ума, употребил наркотики или алкоголь, напал на остальных… Вы могли защищаться.

– Вы думаете, один из моих друзей…?

– Я думаю обо всех возможностях. В криминалистике самая простая версия редко оказывается верной.

Самолет начал снижение над заснеженными просторами Норвегии. Михаил прижался лицом к иллюминатору, всматриваясь в ландшафт внизу. Где-то там, среди этих гор и лесов, произошло что-то страшное, что перевернуло его жизнь. И он даже не помнил этого.

В аэропорту Тромсё их встретили инспектор Эриксен и констебль Хансен. Никаких наручников, но Михаил ясно понимал – он под конвоем. Эриксен был вежлив, почти дружелюбен, но глаза оставались холодными.

– Добро пожаловать в Норвегию, мистер Гросс. Надеюсь, перелет прошел нормально?

– Спасибо, да.

– Отлично. Мы разместили вас в гостинице в Варде. Это маленький городок недалеко от места происшествия. Вам нужно будет отмечаться в местном отделении полиции каждый день в десять утра. Строго в десять, не позже.

– Понятно. А когда начнутся допросы?

– Завтра после полудня. Сегодня отдыхайте, привыкайте к местности. Возможно, знакомые места помогут восстановить память.

Дорога до Варде заняла два часа. Михаил смотрел в окно на суровые пейзажи северной Норвегии: голые скалы, покрытые снегом, редкие сосны, цепляющиеся за каменистые склоны, замерзшие озера, отражающие свинцовое небо. Красота была дикой, первобытной, и в ней чувствовалось что-то древнее, что напоминало о временах, когда здесь правили другие боги.

Варде оказался именно таким, как он и представлял себе типичный норвежский городок: несколько десятков домов с красными крышами, главная улица с парой магазинов, почта, полицейский участок и гостиница. Население, судя по указателю при въезде, не превышало двух тысяч человек. Место, где все знают всех, и появление подозреваемого в убийстве становится главным событием года.

Когда их машина остановилась у гостиницы "Северное сияние", Михаил сразу заметил группу людей с фотоаппаратами и видеокамерами. Журналисты. Они бросились к машине, как стая голодных волков.

– Мистер Гросс! Помните ли вы что-нибудь о той ночи?

– Правда ли, что вы убили своих друзей?

– Что вы чувствуете, вернувшись на место преступления?

Эриксен и Хансен быстро провели Михаила сквозь толпу репортеров в здание гостиницы. Хозяин – мужчина лет шестидесяти с суровым лицом и внимательными глазами – встретил их без улыбки.

Олаф Нордаль, хозяин гостиницы, был типичным представителем старого поколения норвежцев – молчаливый, основательный, с лицом, иссеченным северными ветрами. Его отец построил эту гостиницу в 1950-х, и Олаф знал каждую доску, каждый гвоздь в здании.

– Олаф Нордаль, – представился он. – Ваш номер готов. Третий этаж, с видом на горы.

Рукопожатие было коротким и холодным. Михаил понял, что местные жители уже составили о нем мнение, и мнение это неблагоприятное.

– Завтрак с семи до девяти, – добавил Нордаль. – Ужин до девяти вечера. Посторонних в номера не водить.

Номер оказался типично норвежским – скромным, но уютным: кровать с традиционным шерстяным пледом с узором в виде оленей, письменный стол из светлой сосны, кресло у окна. На стене висела репродукция картины Мунка и фотография Варде начала XX века. В углу стоял электрический камин, имитирующий потрескивание дров – дань традиции при современной практичности. За окном открывался вид на заснеженные вершины и леса, среди которых где-то пряталась церковь, ставшая местом трагедии. Михаил долго стоял у окна, пытаясь разглядеть знакомые очертания в ландшафте, но горы казались одинаковыми, как близнецы.

Борисов устроился в соседнем номере и сразу принялся за работу, разложив на столе копии документов дела.

– Михаил Петрович, – сказал он, когда они встретились за ужином в ресторане гостиницы, – я изучил материалы следствия. Есть несколько моментов, которые меня настораживают.

– Какие?

– Во-первых, слишком много физических улик против вас. Словно кто-то специально позаботился, чтобы доказательства были неопровержимыми. Во-вторых, временные рамки. По версии следствия, убийства происходили в течение нескольких часов, но судебно-медицинская экспертиза не может точно установить время смерти каждой жертвы.

Михаил отложил вилку. Еда казалась безвкусной, как картон.

– То есть?

– То есть теоретически убийства могли происходить не одновременно. Возможно, первая смерть случилась раньше, а остальные – позже. Или наоборот.

– И что это дает?

– Это дает нам возможность построить альтернативную версию событий. Что если не все ваши друзья погибли от рук одного человека? Что если произошло несколько инцидентов?

В ресторане было немного посетителей – местные рыбаки в традиционных норвежских свитерах с узорами, пара пожилых женщин за кофе с вафлями крумкаке, владелец магазина, читающий местную газету «Финнмарк Дагблад». Все украдкой поглядывали на Михаила, перешептываясь между собой на местном диалекте – смеси норвежского букмола с саамскими словечками, характерной для Финнмарка. Он чувствовал их взгляды как физическое прикосновение – недоверчивое, осуждающее.

– Дмитрий Анатольевич говорил, что многие материалы экспедиции пропали, – вспомнил Михаил. – Полевые дневники, фотографии. Может быть, в них была важная информация?

– Очень может быть. И еще один момент: вас нашли в подземелье церкви рядом с телом Хельги Андерсен, но остальные тела обнаружили в разных местах. Почему убийца перетаскивал трупы?

– Чтобы скрыть следы?

– Или чтобы создать видимость случайных смертей. Каждое тело было размещено так, чтобы смерть могла выглядеть как несчастный случай. Анна в лесу – могла заблудиться и упасть. Томас у озера – мог утонуть. Эрик в церкви – мог поскользнуться на каменных ступенях.

– Но экспертиза показала, что это убийства.

– Экспертиза – да. Но первоначально полиция рассматривала версию несчастного случая. Только когда вас нашли покрытого кровью, начали искать признаки насилия. И нашли.

Михаил задумался. В словах адвоката была логика, но от этого не становилось легче. Он по-прежнему не помнил ничего о той ночи, а физические улики говорили против него.

После ужина они поднялись в номера. Борисов еще долго изучал документы, а Михаил лег на кровать и попытался заснуть. Но сон не шел. За окном выл северный ветер, и в его завывании слышались голоса – далекие, неразборчивые, зовущие его по имени.

В три часа ночи он окончательно понял, что не уснет. Нужно было увидеть церковь. Нужно было попытаться восстановить хотя бы фрагменты воспоминаний. Может быть, знакомые места действительно помогут памяти.

Михаил тихо оделся и спустился вниз. Ночной портье дремал за стойкой, и никто не заметил, как он вышел на улицу. Варде ночью казался вымершим городом: темные окна домов, пустые улицы, только желтые пятна редких фонарей разрезали мрак.

У него не было машины, но адвокат показывал на карте дорогу к церкви. Пешком это займет около часа через лес. Михаил купил в гостинице фонарик и отправился в путь.

Тропа вела через сосновый лес, и с каждым шагом цивилизация оставалась все дальше позади. Снег скрипел под ногами, ветви цеплялись за одежду, где-то в темноте ухала сова. Луч фонарика выхватывал из мрака стволы деревьев, покрытые инеем, следы животных на снегу, изредка – старые туристические указатели.

Через полчаса ходьбы он увидел впереди просвет между деревьями. Сердце забилось быстрее. Михаил прибавил шагу и вышел на небольшую поляну, в центре которой стояла церковь.

Она была именно такой, как он ее помнил – древняя каменная постройка XIII века с характерной для северной Европы архитектурой. Острая крыша, узкие окна, массивные стены, почерневшие от времени. Рядом – остатки кладбища со стертыми временем надгробиями. Место выглядело заброшенным уже много лет, но в то же время хранило в себе какую-то мрачную силу.

Михаил медленно обошел церковь по периметру, освещая фонариком стены. Здесь ничего не изменилось с его последнего визита – того, который он помнил. Те же резные украшения над входом, те же железные кованые петли на дубовой двери, тот же алтарный камень под восточной стеной.

Дверь оказалась незаперта. Михаил толкнул ее, и она открылась с протяжным скрипом, который эхом разнесся по пустой церкви. Внутри было темно и холодно, пахло сыростью, плесенью и чем-то еще – металлическим запахом, который мог быть запахом старой крови.

Луч фонарика скользил по внутреннему пространству церкви. Деревянные скамьи, покрытые пылью. Простой каменный алтарь. Остатки фресок на стенах – бледные лики святых, смотрящие из средневекового прошлого. И в северной части церкви – каменная лестница, ведущая вниз.

В подземелье.

Михаил остановился у края лестницы. Где-то там, внизу, его нашли в коме. Где-то там лежала мертвая Хельга. Где-то там произошло что-то ужасное, что его память отказывалась воссоздавать.

Он сделал глубокий вдох и начал спускаться.

Ступени были скользкими от влаги, и он осторожно держался за каменную стену. Подземелье было больше, чем казалось сверху – длинный коридор с несколькими ответвлениями, выдолбленный в скале еще в средние века. Стены покрывали рунические символы, христианские кресты и какие-то другие знаки, смысл которых был неясен.

И вдруг Михаил остановился как вкопанный.

В дальнем углу подземелья на каменном выступе стояли три свечи. Свечи горели.

Кто-то был здесь недавно. Очень недавно.

Сердце забилось чаще. Михаил медленно приблизился к свечам, освещая фонариком стены вокруг. Воск еще не успел сильно оплыть – свечи зажгли не больше часа назад. Но кто мог быть здесь в такое время?

Он наклонился, чтобы рассмотреть символы на стене возле свечей, и замер. Некоторые рунические знаки выглядели свежими, словно их недавно обновили или подкрасили. А в углу, почти незаметно, лежал окурок сигареты.

Современный окурок в средневековом подземелье.

Михаил поднял его и рассмотрел при свете фонарика. Марка "Marlboro", практически не тронутый влагой. Выброшен несколько часов назад, максимум сутки.

Внезапно сверху донесся звук. Тихий, едва различимый, но в мертвой тишине церкви он прозвучал как выстрел. Кто-то ходил по полу над его головой.

Михаил погасил фонарик и замер в темноте. Шаги были осторожными, крадущимися, словно их владелец не хотел, чтобы его заметили. Кто это мог быть в такое время? Сторож? Но никто не говорил о том, что церковь охраняется.

Шаги приближались к лестнице.

Михаил осторожно переместился в одно из боковых ответвлений подземелья и прижался к стене. Сердце билось так громко, что, казалось, его слышно на всю церковь. Наверху скрипнула доска, затем послышался звук осторожных шагов по каменным ступеням.

Кто-то спускался в подземелье.

В луче чужого фонарика Михаил увидел силуэт – человек в темной одежде, лицо скрыто капюшоном. Незнакомец прошел прямо к углу со свечами, не обращая внимания на окружающее пространство, словно отлично знал дорогу.

Михаил затаил дыхание и наблюдал. Незнакомец что-то искал возле стены, осматривал символы, перекладывал какие-то предметы. Действовал уверенно, явно не в первый раз.

Внезапно человек остановился и резко повернул голову в сторону Михаила. Тот прижался к стене еще плотнее, стараясь не дышать. Несколько секунд они стояли неподвижно – охотник и его потенциальная жертва.

Затем незнакомец быстро направился к выходу. Шаги удалялись, становились тише, и вскоре в подземелье снова воцарилась тишина.

Михаил подождал еще несколько минут, прежде чем включить фонарик. Свечи по-прежнему горели, но на их месте теперь лежал новый предмет – небольшая записка, свернутая трубочкой.

Дрожащими руками он развернул бумажку. На ней было написано всего несколько слов на английском языке:

"Stop digging or join them."

Перестань копать или присоединишься к ним.

Кровь застыла в жилах. Кто-то знал, что он здесь. Кто-то следил за ним. И этот кто-то не хотел, чтобы он искал правду о том, что произошло с экспедицией.

Михаил сунул записку в карман и поспешил к выходу. Нужно было немедленно рассказать об этом Борисову. Появился новый игрок в этой истории – человек, который посещает церковь, оставляет угрозы и явно знает больше, чем известно полиции.

Путь обратно в гостиницу занял меньше времени – Михаил почти бежал, оглядываясь через плечо. Ему казалось, что за ним следят, что в темноте между деревьями мелькают силуэты. Страх придавал сил, и он добрался до Варде, когда часы на городской ратуше показывали половину пятого утра.

В гостинице все спали. Михаил тихо поднялся на третий этаж и постучал в дверь номера Борисова. Пришлось стучать несколько раз, прежде чем послышались шаги и голос адвоката:

– Кто там?

– Это Михаил. Мне нужно с вами поговорить. Срочно.

Борисов открыл дверь, растрепанный и явно недовольный ранним пробуждением. Но когда увидел лицо Михаила, недовольство сменилось тревогой.

– Что случилось? Где вы были?

– Я ездил к церкви. И там… там кто-то есть. Кто-то, кто не хочет, чтобы я вспоминал правду.

Михаил рассказал о ночном визите, о свечах, окурке и незнакомце в капюшоне. Показал записку. Борисов внимательно слушал, время от времени задавая уточняющие вопросы.

– Вы должны немедленно рассказать об этом полиции, – сказал он, когда Михаил закончил.

– А если они не поверят? Эриксен уверен в моей вине. Он может решить, что я все выдумал, чтобы отвести подозрения.

– Тогда мы соберем доказательства. Если этот человек регулярно посещает церковь, то там должны остаться следы. Отпечатки пальцев на свечах, ДНК на окурке, следы обуви. У нас есть зацепка, Михаил Петрович. Первая реальная зацепка.

Борисов был прав. Появление загадочного посетителя церкви меняло всю картину. Если кто-то еще имел доступ к месту преступления, если кто-то оставлял там угрозы, то версия о Михаиле как единственном подозреваемом становилась сомнительной.

– Только давайте больше не будем совершать ночных прогулок без уведомления полиции, – добавил адвокат. – Если с вами что-то случится, это только усилит подозрения против вас.

Михаил кивнул, но про себя уже планировал следующий визит к церкви. Кто-то скрывал правду о смерти его друзей. Кто-то знал, что произошло той ночью. И он найдет этого человека, даже если это будет стоить ему жизни.

За окном уже светало. Первые лучи арктического солнца окрашивали снежные вершины в розовый цвет. Где-то там, среди гор и лесов, ходил убийца его друзей. И теперь Михаил знал – он жив, он свободен, и он не собирается оставлять своих жертв в покое.

Глава 4

Голоса подземелья

Утреннее отмечание в полиции прошло формально. Констебль Хансен записал время прибытия Михаила в журнал, проверил документы и коротко кивнул. Никаких вопросов о том, как он провел ночь, не последовало – либо полиция еще не знала о его ночной прогулке, либо решила пока не раскрывать свои карты.

Эриксен появился ближе к полудню, когда Михаил с адвокатом сидели в небольшой комнате для допросов. Инспектор выглядел усталым – глаза покраснели, щетина на подбородке говорила о том, что он не брился с утра.

– Доброе утро, мистер Гросс, – поздоровался он, усаживаясь напротив. – Как первая ночь в Норвегии? Надеюсь, местный воздух помог восстановить память?

В вопросе слышалась ирония, но Михаил решил играть прямо.

– Я был у церкви, – сказал он спокойно. – И нашел там кое-что интересное.

Эриксен приподнял бровь, а Борисов едва заметно кивнул – они заранее обговорили эту тактику.

– В подземелье горели свечи. Свежие, зажженные недавно. И я нашел свежий окурок.

Инспектор откинулся на спинку стула.

– И что из этого следует?

– Что кто-то регулярно посещает церковь. Кто-то, кто не имеет отношения к нашей экспедиции.

– Местные жители иногда приходят туда. Туристы, искатели острых ощущений. Ничего удивительного.

– В три часа ночи? – Михаил наклонился вперед. – И этот кто-то оставил мне записку с угрозой.

Теперь Эриксен выпрямился и посмотрел внимательно.

– Какую записку?

Борисов достал из папки прозрачный пакет с запиской. Эриксен взял его, прочитал и нахмурился.

– «Перестань копать или присоединишься к ним», – процитировал он. – Где именно вы это нашли?

– В подземелье, рядом со свечами. После того, как незнакомец ушел.

– Незнакомец?

Михаил подробно рассказал о ночной встрече в церкви. Эриксен слушал молча, делая пометки.

– Вы могли бы опознать этого человека?

– Нет, лицо было скрыто капюшоном. Но он явно хорошо знал церковь, двигался уверенно.

– Рост? Телосложение?

– Высокого роста, худощавый. Двигался быстро, но осторожно.

Эриксен закрыл блокнот и посмотрел на Михаила долгим взглядом.

– Мистер Гросс, я должен предупредить вас: самодеятельность может серьезно навредить расследованию. И вашему положению в частности.

– Но вы проверите церковь? Возьмете отпечатки с окурка?

– Мы проведем дополнительную экспертизу места происшествия, – уклончиво ответил инспектор. – А теперь давайте поговорим о ваших отношениях с погибшими.

Допрос длился три часа. Эриксен методично выяснял детали отношений Михаила с каждым членом экспедиции, особенно с Хельгой. Было ясно, что полиция серьезно рассматривает версию убийства на почве ревности.

– Томас Вейн был известен своим успехом у женщин, – заметил Эриксен. – По свидетельствам коллег, он имел репутацию донжуана.

– И что с того? – Михаил почувствовал, как внутри поднимается раздражение.

– Мисс Андерсен была красивой женщиной. Одинокой, в чужой стране, в стрессовой ситуации. Вполне вероятно, что американец мог оказать ей внимание.

– Хельга была не из тех, кто заводит случайные связи.

– А откуда вы знаете? Вы ведь ее почти не помните. Да встречались вы всего несколько месяцев. Люди способны удивлять, особенно в экстремальных условиях.

Борисов вмешался:

– Инспектор, это все домыслы. У вас есть доказательства романа между мисс Андерсен и мистером Вейном?

– Нет пока. Но у нас есть свидетельства напряженной атмосферы в группе в последние дни экспедиции.

Эриксен достал новую папку.

– Дневниковые записи Анны Беловой. Она вела подробный журнал экспедиции. – Он открыл страницу и начал читать: – «15 октября. Михаил сегодня был невыносим. Устроил скандал из-за того, что Хельга долго разговаривала с Томасом о каких-то рунах. Неужели он настолько неуверен в себе? Хельга выглядела расстроенной после их ссоры. Начинаю жалеть, что согласилась на эту поездку».

Каждое слово било как пощечина. Михаил помнил Анну как жизнерадостную девушку, которая всегда поддерживала его. А оказывается, в последние дни она считала его невыносимым.

– 16 октября, – продолжал Эриксен. – «Атмосфера накаляется. Сегодня Михаил обвинил Эрика в том, что тот специально затягивает исследования, чтобы подольше находиться рядом с Хельгой. Полный бред, но Эрик обиделся. Томас пытался разрядить обстановку шутками, но Михаил набросился и на него. Хельга плакала вечером. Боюсь, что экспедиция заканчивается катастрофой».

– 17 октября. Последняя запись. «Завтра спускаемся в подземелье церкви. Михаил настаивает, хотя погода портится. Хельга пыталась отговорить его, сказала, что у нее плохие предчувствия. Но он не слушает никого. Одержим идеей найти что-то сенсационное. Думаю, он боится, что экспедиция провалится, и это убьет его карьеру. А может, просто хочет произвести впечатление на Хельгу. Мужчины…».

Михаил сидел молча, переваривая услышанное. Выходило, что в последние дни экспедиции он вел себя как параноик и деспот. Неужели стресс настолько изменил его характер? Или в нем всегда жили эти темные стороны, которые раньше не проявлялись?

– Как видите, – сказал Эриксен, закрывая дневник, – картина ваших отношений с группой выглядит не так радужно, как вы пытались представить.

– Я не помню этого, – тихо ответил Михаил. – Клянусь, я не помню, чтобы устраивал скандалы.

– Или не хотите помнить. Удобная позиция – винить во всем амнезию.

Борисов решительно вмешался:

– Инспектор, записи в дневнике – это субъективное мнение одного человека. К тому же, даже если мой клиент действительно конфликтовал с группой, это не делает его убийцей.

– Верно. Но в сочетании с физическими уликами это дает нам мотив. – Эриксен встал. – На сегодня все. Завтра продолжим.

После допроса Михаил с адвокатом молча дошли до гостиницы. В голове у Михаила крутились обрывки фраз из дневника Анны. Неужели он действительно был таким чудовищем? Неужели ревность и страх неудачи превратили его в параноика?

– Не принимайте это близко к сердцу, – сказал Борисов, когда они сели в ресторане гостиницы. – Дневниковые записи – ненадежный источник. Люди склонны преувеличивать конфликты, особенно когда находятся в стрессе.

– Но что-то же происходило. Анна не стала бы выдумывать ссоры.

– Возможно. Но между конфликтами и убийством дистанция огромного размера. К тому же у нас есть новая зацепка – загадочный посетитель церкви.

Михаил кивнул, но мысли его были далеко. Где-то в глубинах памяти шевелилось что-то неприятное – смутное воспоминание о споре, о повышенных голосах, о чьих-то слезах. Но чем сильнее он напрягался, тем дальше ускользали детали.

Вечером Борисов ушел к себе разбирать документы, а Михаил остался в ресторане. За соседним столиком сидела молодая женщина – блондинка лет тридцати в форме норвежской полиции. Она ела салат и время от времени поглядывала в его сторону.