Нестинарка

Девушка обиженно поджала губы и начала пробивать покупки.

– Как вы желаете оплатить?

– Простите?

– Я спрашиваю: вы будете платить наличными или картой?

– Наличными. Пожалуйста, быстрее.

Окончательно обиженная, девушка резко захлопнула кассовый ящик и швырнула сдачу и чек на прилавок.

Тако схватил пакет, бросил тележку у выхода и выбежал наружу. Двери едва успели открыться. Пары уже не было. Он открыл дверь припаркованного перед магазином тёмно-синего седана и бросил внутрь пакет с покупками. Дурак, – выругал он себя мысленно и завёл двигатель. В этот момент фары машины, выезжающей с парковки, осветили его лицо, и он инстинктивно поднял руки, прикрывая глаза. Машина медленно свернула к выезду. В ней кто-то наклонился, чтобы включить радио, и свет от панели осветил профиль женщины. Тако улыбнулся – он больше их не упустит. Как всегда, его бог знал, что делает.

Глава 9

Болгария, Южное Черноморье

1987 год – Двадцать пять лет назад

Харри и Саманта Смит решили арендовать дом в Болгарии, когда их дочери исполнился один год. Из каждой булыжины на узких мощёных улицах деревушки струилась тысячелетняя история. За шесть веков до новой эры на восточном побережье поселились рыбаки – часть древнегреческой колонизации Балканского полуострова. На небольшом холме они построили дома из камня и дерева. Окна, обращённые к морю, указывали на то, что поселение основали морские люди. Различие было заметно именно по окнам – дома болгарских переселенцев 1920-х годов были обращены лицом к суше – спиной к морю.

Дом семьи Смит находился в старом городе, и из него открывался прекрасный вид на Чёрное море. Через несколько лет арендаторы получили возможность выкупить недвижимость и приобрели её у пожилой хозяйки. Во дворе росли инжирные деревья, а забор был оплетён вьющимися розами, усеянными ярко-жёлтыми и красными цветами всё лето. Их аромат смешивался с запахом самшитовых кустов, окаймлявших дорожку ко входной двери.

Решение купить недвижимость там, где родилась их долгожданная дочь, Харри и Саманта приняли взвешенно. Болгария была исключительно красивой страной с умеренным климатом, смягчённым на территории гор Странджа морским влиянием. В отличие от Атлантики, замкнутое между Европой и Азией море имело вдвое меньшее содержание соли. Бог создал этот райский уголок без острых приправ в виде ядовитых тварей, плавающих или ползающих в других частях света. Самым опасным существом здесь была ядовитая гадюка – змея, редко встречающаяся на прогретых солнцем скалах. Если человек имел неосторожность идти ночью босиком, он мог наткнуться в песчаных дюнах на ядовитую «скрипю» – многоножку с чернильно-зелёным телом и розово-жёлтыми лапками. Но встретить одну из этих двух было маловероятно. За последние сто лет было зарегистрировано всего два случая укусов. Гораздо опаснее было само море. Здесь ветер мог поднять большую волну всего за два часа, тогда как в Средиземном море на это уходили дни. Горы были покрыты густыми лиственными лесами, в которых водились зайцы, косули, олени и кабаны. По энциклопедии, медведи встречались редко, а популяция лис и волков была критически низкой.

Решение Харри и Саманты основывалось не только на красоте природы. Хотя Шотландия, хоть и дождливая, была прекрасной и куда более упорядоченной. Психологи посоветовали родителям рассказать Линде правду о её усыновлении, когда она достигнет подходящего возраста. Цель заключалась в том, чтобы не травмировать ребёнка и объяснить, что настоящий родитель – не тот, с кем у тебя кровная связь, а тот, кто воспитывает тебя с любовью и преданностью. Ещё одной причиной была медицина: по мере её развития многие наследственные заболевания можно было предотвратить, если знать, какие болезни есть в роду. После достижения совершеннолетия Линда получит право на доступ к документам об усыновлении и, если захочет, сможет установить контакт со своими кровными родственниками. Они также учли, что ребёнок является частью самобытной культуры, которую, возможно, захочет познать. Это только обогатит их дочь, ведь она будет носить в себе знание о быте как Великобритании, так и Болгарии. О мире Болгарии было известно слишком мало, а она заслуживала большего внимания.

Местная музыка сильно воздействовала на девочку. Семья Смит заметила это за месяц до того, как они планировали отпраздновать её третий день рождения во дворе дома. Женщина, которую Саманта вызвала помыть окна, отказалась прийти, сославшись на то, что в этот день никто не работает. Это был какой-то христианский праздник святых «Святые Константин и Елена». Из её слов они поняли, что в деревне Българи, совсем рядом, должен был пройти странный ритуал с танцами. В их посёлке не хватало развлечений, поэтому Харри и Саманта решили посмотреть праздник. Они подождали, пока Линда проснётся после дневного сна, накормили её, усадили в кресло на заднем сиденье и поехали.

Когда они прибыли в горную деревню, уже вечерело, и маленькая площадь была полна народа. Было много курортников, в том числе немало иностранцев, приехавших, как и они, посмотреть на местные традиции. Улыбчивая молодая француженка объяснила им, что все с нетерпением ждут нестинарских танцев. Когда они попросили больше информации, девушка указала на догорающий костёр, разведённый в обнесённом верёвкой кругу в дальнем конце площади. Несмотря на плохой английский с сильным французским акцентом, они поняли, что люди будут танцевать по углям, когда огонь прогорит. До их слуха донеслись звуки барабана и волынки. Шотландцы знали волынку, но Харри впервые слышал такие необычные ритмы. По мере приближения музыки Линда становилась всё беспокойнее и начала покачиваться в такт. Харри рассмеялся – его дочь реагировала, как и все дети, на звук барабанов. У Саманты заболели руки, но она не ставила малышку на землю, так как толпа сильно выросла, и кто-то мог её случайно затоптать. Она передала девочку мужу. Зрители прижались ближе к верёвке, и они почувствовали сильный жар от красных углей. Музыканты появились, за ними шли несколько женщин, начавших обходить круг.

Музыка изменилась, и барабан зазвучал низкими, тяжёлыми ударами. Вдруг пожилая женщина громко вскрикнула и ступила на угли. Толпа ахнула. Вокруг её ног взметнулись искры, и она начала танцевать по углям. Сначала Харри подумал, что это сон. Потом ему пришла мысль, что он вот-вот станет свидетелем ритуального самосожжения. Он вспомнил, взял ли с собой медицинскую сумку, с которой обычно не расстаётся. Однако женщина продолжала танцевать, не проявляя ни малейших признаков боли. На её снежно-белую тунику попадали искры, прожигавшие ткань, но она не обращала на них внимания. Её ноги не обжигались – вопреки всем законам физики. Пока Харри вглядывался в её ступни, Саманта почувствовала тревогу и повернулась к нему. Ребёнок в его руках раскачивался всем телом, с широко раскрытыми глазами тянул руки к нестинарке. Харри проследил взгляд жены, затем крепко прижал девочку к себе и начал проталкиваться сквозь толпу. Малышка расплакалась и начала вырываться из его объятий. Когда они добрались до машины, Харри взял её за ручку и измерил пульс – сердце билось нормально, кожа была прохладной. Признаков перегрева не было.

Харри и Саманта были глубоко потрясены увиденным и по дороге назад обсуждали вероятность того, что ребёнок унаследовал какой-то музыкальный талант. Они решили, что нужно нанять учителя музыки, который бы научил её играть на каком-нибудь инструменте.

Год спустя Саманта наняла для Линды преподавателя по скрипке. Это предприятие окончилось полным провалом. Ещё через два года, когда Харри и Саманта убедились, что нестинарские танцы – исключение в болгарском фольклоре и практикуются лишь в двух-трёх местах страны, они записали ребёнка в кружок народных танцев при местном библиотеке. Хотя к тому времени семья уже постоянно жила в Эдинбурге, авиабилеты в Болгарию были дешёвыми. Мать и дочь проводили каникулы на болгарском побережье, и уроки в библиотеке продолжались.

Линда бегала по песчаным берегам, научилась прыгать в море со скал на мысе и даже начала соревноваться с местными детьми – кто дольше пробудет под водой без дыхания. Благодаря общению с ними она выучила болгарский и греческий языки, так что к четырём годам говорила на них с такой же лёгкостью, как на английском своей матери и шотландском – дедушки по отцовской линии.

Когда работа позволяла, доктор Харри Смит присоединялся к семье. Он надевал старые джинсы и отправлялся на рыбалку с местными рыбаками, сажал помидоры в саду и научился пить ракию. Когда Линде исполнилось двенадцать, она уже умела танцевать почти все болгарские танцы, чьи сложные ритмы вызывали восхищение у её одноклассников в Шотландии.

Они втроём больше никогда не посещали праздник нестинарей.

***

В тот вечер, когда семья Смит бежала к машине с кричащей дочкой, от толпы отделилась тень и проследила их до кустов сирени, где они припарковались. Яна заметила эту пару ещё тогда, когда готовила лопаты, чтобы мужчины могли развести костёр. Среди туристов были и другие семьи с детьми, но только эта девочка была того возраста, каким сегодня была бы Эленка – и всякий раз, когда Яна видела ребёнка этого возраста, она вглядывалась в него с мыслью, что, может быть, это её ребенок.

Когда Дима начала нестинарский танец, Яна не сводила глаз с малышки. Ей показалось, что в маленьком личике, освещённом углями, она узнаёт знакомые черты. Она слышала, что родители говорят на другом языке, и когда девочка начала покачиваться в такт барабану, Яна сперва удивилась. Много раз она видела, как иностранные туристы, ежегодно присутствующие на празднике, пытались включиться в хороводы, которые местные жители водили на площади в конце вечера. Яна установила, что все иностранцы любят болгарский фольклор, но немногие справляются с танцевальными шагами. Если бы у неё было больше знаний в музыке, она бы сказала, что причина кроется в неравномерных размерах, характерных для болгарских народных танцев и слишком чуждых западному миру.

Однако покачивание ребёнка было вполне ритмичным. Где-то глубоко в сознании что-то закричало, что это – Эленка, и что гены в ней вспомнили ритм её предков. Яна прижала руки к груди, будто пытаясь остановить сердце, которое подступало к горлу. После расставания с Эленкой она столько раз провожала взглядом младенцев, которых встречала, что устала обманывать саму себя. Тем не менее она не могла отвести глаз от девочки, которая протягивала ручки к нестинарам, не переставая покачиваться в ритме их танца.

Может, у девочки просто был музыкальный слух, или же… Яна почувствовала, как начинает задыхаться, и резко тряхнула головой, чтобы вытрясти слёзы из глаз. Нет, сказала она себе, хватит! Если хочет жить – пусть едет и ищет Эленку, пока не найдёт её – или пусть остановится и выйдет замуж, в надежде, что новый ребёнок навсегда положит конец этим терзаниям

Когда её дочери исполнилась десять лет, Яна уже давно была замужем и жила в глубинке— далеко от своего родного села.

Глава 10

Лондон,

28 мая, воскресенье, 23:00

Я снимал довольно приличную квартиру с видом на реку. Район был хороший – на правом берегу Темзы и недалеко от туристического центра города.

Почтовый ящик ломился от всевозможных каталогов и приглашений на рекламные туры. Я бросил их в корзину за дверью и вошёл в лифт. Узкая кабина едва вместила мои чемоданы, на которых всё ещё были наклейки с аэропорта.

Я бросил багаж в гостиной и направился в ванную. Прохладная вода смыла накопившуюся усталость и облегчила мысли. Лилась долго.

Выходя из ванной, я вспомнил, что не позвонил родителям. Посмотрел на настенные часы – приближалась полночь. Я надел халат и налил себе стакан бурбона. Растянулся в кресле и набрал номер.

– Алло?

– Мам, извини, что не позвонил раньше, работа затянула меня и только сейчас отпустила.

– Не нужно извиняться, Питер. Мы с отцом проверили сайт аэропорта и увидели, что самолёт приземлился. Полёт прошёл хорошо?

– Ну, немного трясло, но ничего особенного.

– Ты звучишь усталым. Успел поесть?

– Я не остался голодным, мам, не переживай.

– Мы с отцом прочли, что снова случилось одно из тех ужасных убийств. Вы должны поймать этого изверга, Питер! Во что бы то ни стало!

– Поймаем, это вопрос времени.

– Береги себя, Пит! Он ведь сумасшедший!

– Берегу, мам. Как папа? – Отец восстанавливался после пневмонии, и когда я уезжал, он всё ещё тяжело дышал.

– Уже лучше. Мы собираемся уехать в Палм-Бич. Говорят, что йодовые испарения обладают сильным лечебным эффектом. Врач порекомендовал провести лето на океанском побережье и гулять по берегу на рассвете. Тогда испарения самые насыщенные.

– Передай привет Мигелю и Пенелопе.

Семья Лопесов заботилась о нас столько, сколько я себя помню. Пенелопе готовила самую вкусную паэлью на свете.

– Обязательно.

– Я тебя люблю, мам. Скажи и папе, что я его люблю.

Похоже, недавняя разлука и усталость действительно делали из меня сентиментального нытика.– И мы тебя любим, Пит. Целую тебя.

Бурбон в стакане начал теплеть. Я открыл холодильник, чтобы достать лёд. Звонок неожиданно зазвонил, и я едва не расплескал напиток. У двери стояла Фиона. Она облокотилась о косяк в вызывающей позе. Ее грудь проступала сквозь тонкий свитер. Я протянул руку и притянул её к себе. Она попыталась что-то сказать, но я не дал ей шанса. Внезапно меня охватило дикое, первобытное желание – настолько сильное, что ничто не могло меня остановить. Я с лёгкостью поднял её и опустил на диван. Она не сопротивлялась.

Чуть позже мы лежали неподвижно, пока моё дыхание постепенно выравнивалось. Ночной свет проникал сквозь окна и плясал по потолку. Фиона перекатилась и прижалась к моему плечу. Я поцеловал её. Услышал, как увеличивается громкость «I feel good». Я убрал её руку и встал. Проклятый телефон не переставал звонить, а я не мог вспомнить, куда его положил. Наконец нашёл на кухонной стойке.

– Пит, прости, что звоню так поздно, надеюсь, ты ещё не спишь, – голос Линды звучал чуть оживлённо. – Жертва была беременна на втором месяце. Шелби смогла выделить ДНК плода. Надо допросить мужа, а он уходит на звукозапись в девять… Мне заехать за тобой в семь?

– Может, сделаем это после обеда?

– После обеда мы допрашиваем рабочих на доках. Питер, ты же помнишь договорённость с Эдвардсом? И потом – надо заехать за показаниями у того Сталина. Значит у Дэвида Лонга утром?

– У жертвы разве не была фамилия Стоун?

– Да, она не взяла его фамилию, сохранила свою. Не забудь спросить его почему. Значит, завтра в семь? Пожалуйста, спустись вниз, чтобы мне не искать парковку.

– Буду внизу в семь, – подтвердил я. – Иди спать, Линда. Хватит тебе на сегодня. Спокойной ночи.

– Спокойной.

Я вылил остатки бурбона и налил новый. Вынул второй стакан, положил три кубика льда и снова налил немного – только чтобы покрыть лёд. Протянул стакан Фионе:

– Угощайся. Больше ничего предложить не могу. Холодильник пуст, не успел пополнить. Рад, что ты заглянула Фи. Кстати, откуда узнала, что я вернулся?

– Попала в пробку и свернула на твою улицу. Представляешь моё удивление, когда увидела свет в твоём окне?

Я был уверен, что в это время пробок не бывает, но не стал спрашивать, где она была. Знал, что моя безразличность её заденет, но честно говоря, мне было всё равно, чем она занимается, когда мы не вместе.

– Отпуск прервали. Приземлился несколько часов назад, – пояснил я.

– И не позвонил?

– Не было времени.

– Но время позвонить Линде у тебя нашлось.

– Ты же не серьёзно? Давай не будем ссориться Фи – я погладил её по затылку и добавил: – Я только что с работы, и мне вставать рано.

– Можно я останусь у тебя? Хотя бы на этот раз, прошу… не хочу расставаться сегодня…

Не знаю, как у неё получается, но Фиона всегда заставляет меня чувствовать себя подлецом.

– Не драматизируй, милая, мы не навсегда прощаемся. Ты живёшь в двух кварталах отсюда. Давай спокойно допьём – и я тебя провожу.

– Почему я не могу остаться? – упрямо спросила она.

– Ты знаешь ответ Фи. Мы уже обсуждали это не раз. Мне надо рано вставать, и я не привык делить с кем-то постель. Если ты останешься, мне придётся спать на диване, и я проснусь ещё более уставшим, чем лёг. Пожалуйста, не предлагай спать на диване самой – я не позволю. Думал, мы это давно уладили.

– Я надеялась, что ты будешь немного добрее, особенно после того, как набросился на меня…

– Я всё тот же Фи. Только немного более сонный, чем обычно. Иди сюда. Посидим в тишине пару минут, а потом я тебя провожу.

– Чёрт с тобой, – тихо сказала она и снова прижалась к моему плечу.

Глава 11

Нью-Йорк,

28 мая, воскресенье, в то же время

Дорис положила трубку и посмотрела на Сета, который задремал в кресле. Она встала, взяла книгу с его колен, отметила страницу выцветшей открыткой и аккуратно поставила книгу на полку. Пальцы её скользнули по полкам, на которых стояли фотографии семьи. Питер и его отец, широко улыбающиеся, держат огромного усатого сома, пойманного в гигантском водохранилище, которым невежественные жители той балканской страны затопили уникальное историческое наследие древних тракийцев. Она – едва различимая в облаке снежной пыли, когда пыталась затормозить со сведёнными лыжами на трассе в Гуд-Вэлли. Все трое – на церемонии вручения дипломов Питера в Гарварде и протянутая рука декана юридического факультета, вручающего ему награду за отличную учёбу. Каждый момент, запечатлённый на этих снимках, стоил того, чтобы его пережить вновь.

Дорис не могла пожаловаться на свою жизнь. Всего в семнадцать лет она встретила Сета Уайли, который очаровал её своей формой морского пехотинца. Необыкновенное воздействие, которое оказывали на неё его синие глаза, усиливалось козырьком фуражки. Он благоразумно подождал, пока она достигнет совершеннолетия, и попросил её руки.

Предки Дорис были одними из первых переселенцев на континент. Семья владела фамильными домами, поместьями на Восточном и Западном побережье, а также значительным состоянием в ценных бумагах. Отец Дорис подверг Сета тщательной проверке. Последнее, чего он хотел – чтобы какой-нибудь охотник за приданым обманул его дочь и испортил ей жизнь. Оказалось, что претендент – порядочный юноша. Хотя он был северянином, Сет происходил от нью-йоркской ветви рода Флина Уайли. Вплоть до своей смерти в тридцатых годах XX века Флин Уайли прошёл долгий путь – от полицейского, окончившего общественную школу, через службу в спецслужбах, до поста директора ФБР. Да, у Сета не было денег, но были хорошие гены. Доходов, которые Дорис получала от отца, было вполне достаточно, чтобы молодая семья жила в достатке.

Сет отказался пользоваться средствами тестя и таскал свою жену по военным базам до самого увольнения из армии, после чего перешёл на службу в спецподразделения. Питеру было восемь лет, когда умер дедушка Дорис и завещал ему два миллиона долларов. Сет и Дорис унаследовали от того же деда семь миллионов долларов в ценных бумагах, поместье в Палм-Бич и дом в Нью-Брайтоне. Сет, наконец, уступил, и семья переехала на Стейтен-Айленд.

Питер мог бы не работать до конца жизни, но он не вписывался в среду праздных отпрысков других богатых фамилий. Он не придавал деньгам большого значения, хотя и умел их ценить. Он продолжал инвестировать с осторожностью, но это продиктовано было скорее чувством долга перед предками, чем жаждой наживы. Он сам установил себе месячный лимит расходов в пределах среднего класса и старался его не превышать. За исключением парусного спорта, его единственной слабостью, на которую он иногда тратил немного сверх лимита, был так называемый «риверсайд» – Питер обожал, чтобы из окна его жилья открывался вид на воду. В каждом городе, где он жил, Пит находил квартиру рядом с рекой или морем.

Дорис улыбнулась при воспоминании о тесной мансарде напротив Пон д’Альма4, где Питер провёл три года, совершенствуя свой французский в Париже и изучая славянские языки в Сорбонне. Влажность была такой высокой, что Дорис чуть было не купила дом в Монпарнасе, чтобы заставить его съехать с этого затхлого чердака. Её остановила мысль, что Питер найдёт способ привести дом в порядок, но с видом на реку он не расстанется. Она заметила, что её сын имел привычку по утрам на минуту-другую замирать у окна, глядя на водную гладь с чашкой кофе в руке, и как будто черпал из этого силу. Дорис вспомнила и те кошмарные дни девяносто пятого года, когда он стоял у окна точно так же, но глаза у него были уже другими. После возвращения из Боснии он стал другим. Она могла лишь догадываться, что ему пришлось пережить, работая переводчиком в «зонах безопасности» ООН в Сербии. Несчастные события привели его в Маркале5 сразу после той резни. Ему понадобились месяцы, чтобы прийти в себя. Дорис не знала подробностей, но, увидев фотографии в газетах, была уверена: никто не может полностью оправиться от подобного.

Из столовой донёсся звон столовых приборов. В воздухе распространился аромат только что испечённого печенья. Дорис наклонилась к Сету и нежно погладила его по плечу:

– Дорогой, ужин готов.

Глава 12

Париж,

29 мая, понедельник, 8:00

Серый ему шёл. Покрой дизайнерского костюма стоил мешка с деньгами, и у Тако было достаточно средств, чтобы позволить себе одежду, которая ему нравилась.

Он покрутился перед зеркалом, сдул невидимую пылинку с рукава и довольно улыбнулся.

Темноволосый мужчина перед ним открыл дверь, и Тако вышел на сцену. Зал был полон.

– Помолимся, братья и сёстры! – сказал он.

Люди перед ним пали на колени и подняли руки в молитве.

Серый ему определённо шёл!

Глава 13

Лондон,

29 мая, понедельник, 8:00

Когда я поднял руку, чтобы нажать на звонок, дверь передо мной открылась. Невысокий китаец открыл дверь и повел нас по асфальтовой дорожке, разделяющей газон перед домом. После того как мы вошли в просторную и модернистскую гостиную, китаец поклонился и исчез за дверью.

Огромные окна открывали вид на живую изгородь, за которой покачивались голландские тюльпаны, высаженные в узоре стилизованной бабочки. От света у меня прищурились глаза – два аспирина всё ещё не притупили боль в висках. Видимо моему организму требовалось больше времени, чтобы адаптироваться к стрессовой смене часовых поясов, которому я его подверг за последнюю неделю.

Я оглядывал комнату надеясь, что предметы интерьера подскажут мне что-то о живущих здесь людях. Большой рояль рядом с французскими окнами имел авангардный дизайн. Через его прозрачную крышку было видно лиру, и можно было наблюдать, как молоточки движутся, извлекая звуки из струн. Сейчас они отдыхали ожидая, чтобы кто-то оживил спящие клавиши. Причудливая форма кресел, эргономичные спинки и необычные овалы маленьких столиков, разбросанных в кажущемся беспорядке вокруг, создавали особый уют и намекали, что хозяин дома – эстет.

Диван, лишённый модных разноцветных подушечек, был чем-то средним между канапе, шезлонгом и скомканным футуристическим матрасом. Я знал, что Линда уже запомнила фотографически каждый маленький элемент и аксессуар, завершающий эту картину.

– Простите, что заставил вас подождать.

Измученное лицо человека перед нами имело некоторое сходство с фотографией на обложке его последнего диска. Если убрать тёмные круги под глазами, осветлить несколько прядей и заставить его улыбнуться, он бы стал похож на себя. Сейчас лицо Дэвида Лонга совершенно искренне отражало следы горя и бессонной ночи. Или, может быть, это было следствием чувства вины?

По словам Бейли, муж жертвы узнал ужасную новость от своего тестя, сэра Фредерика Стоуна, накануне вечером.

– Примите наши соболезнования, мистер Лонг. Я агент Линда Смит, а это агент Питер Уайли. Надеемся, допрос займёт немного времени – мы знаем, что у вас назначена запись в студии.

– Я её отложил. Потеряю большие деньги, но не в состоянии работать, так что у нас есть больше времени. Чем могу быть полезен?

–Нам нужно задать вам несколько вопросов. Совершенно рутинных, конечно.

– Пили ли вы кофе? Мин Во приготовил завтрак, хотя у меня сегодня утром желудок не в порядке. Не хотите присоединиться ко мне за завтраком?

– Спасибо, мы уже позавтракали, – ответила Линда, – но с удовольствием составим вам компанию за чашкой кофе, – добавила она, поймав мой взгляд.

– Пожалуйста, сюда.

Мы последовали за ним в столовую, напоминавшую зимний сад, обставленную в том же модернистском стиле, что и гостиная. Дэвид Лонг жестом пригласил нас сесть и сам устроился спиной к двери, которая, вероятно, вела к кухонному боксу.