Нестинарка

– Что за угли? Откуда они вообще?

– Предполагаем, что это чокнутый ублюдок использует какую-то установку, сжигает дрова, а потом доставляет угли на место преступления.

– Ты хочешь сказать, что это уже третье убийство, а вы до сих пор не выяснили, как он действует? Есть у вас хоть одна рабочая версия?

– Я не имею права разглашать детали расследования, даже тебе, Фред. То, что я уже сказал, – больше, чем могу себе позволить. Я сам позвоню Дэвиду?

– Я сам, Билл. Мне просто нужно немного времени.

– Фред, скажи, почему Дэвид не забил тревогу, когда Мариан не вернулась домой вчера вечером? У них были какие-то семейные проблемы?

– Ты что, считаешь, что Дэвид и есть тот ублюдок? Серьёзно, Билл? Ты можешь себе представить, чтобы он сделал такое?

– Ты не ответил на вопрос, Фред.

Телефон Бейли завибрировал. Он достал его из кармана и поднял руку, давая понять Стоуну, чтобы тот помолчал.

– Слушаю, Шелби… Через сколько?… Отлично. Ты уже позвонила Линде и Питеру?… Позвони немедленно и держи меня в курсе.

Бейли убрал телефон и повернулся к другу:

– Я не знаю, как тебе это сказать, Фред.

– Просто скажи.

– Мариан была беременна. Шелби… доктор Мартинес сейчас изолирует ДНК плода. Мы отправим его на сравнение с профилями из базы.

Сэр Стоун встал и уставился Бейли прямо в глаза:

– Я лично сдеру с этого ублюдка шкуру, когда вы его поймаете! Ты мне должен дать немного времени наедине с ним, Билл. Живьём сдеру, слышишь?!

Его голос вдруг надломился.

Глава 5

Болгария, 1986 год – Двадцать шесть лет назад.

Когда родилась маленькая Эленка, она весила всего килограмм девятьсот. Врачи не давали больших надежд на её выживание. Единственный инкубатор в городке уже занимала другая девочка – тоже недоношенная. Врачи собрались на консилиум. Почесали головы, обменялись мнениями и пришли к выводу: Эленка всё-таки родилась в начале девятого месяца, и, несмотря на низкий вес, у неё есть большие шансы выжить без инкубатора.

В восемьдесят шестом году все больницы в Болгарии были государственными и крайне скудно оснащёнными. Оборудование было старым, местами неисправным. В областной больнице из пяти инкубаторов два имели трещины в стекле, заклеенные лейкопластырем. Аппаратура была ценна, и государство не планировало выделять средства на новую. Многие дети в регионе рождались преждевременно. По слухам, причина крылась в удушливом газе, который по ночам тайком выбрасывали трубы близлежащего металлургического завода.

К счастью, врачи были людьми совестливыми и умелыми – проявляли находчивость и преданность делу. Решение оставить Эленку вне инкубатора было рискованным, но если бы девочка выжила, она хотя бы не ослепла. Многие дети, прошедшие через старые инкубаторы, получали повреждения зрения. Парадокс: аппарат, спасший им жизнь, оставлял отпечаток на всю жизнь. Новые модели контролировали подачу кислорода и почти не давали побочных эффектов. Единственный такой инкубатор находился в Институте акушерства и гинекологии в столице – за сотни километров.

Эленка выжила. Врачи, медсёстры и даже санитары привязались к крохотному созданию, сражающемуся за жизнь. Её мать, Яна, была давно выписана – жива и здорова. Сама Яна была ещё ребёнком – шестнадцати лет. Она даже не сразу поняла, что беременна. В четырнадцать уехала учиться в гимназию за тридцать километров от родного села Българи в горах Странджа. Яна была единственной дочерью Марина и Димы, и родители делали всё возможное, чтобы дать ей образование.

Дима, бабушка Эленки, была нестинаркой. В селе её уважали и побаивались. Говорили, что у неё великая сила. Женщины старались не встречаться с ней взглядом на улице. Если же это всё-таки случалось, они возвращались домой и откладывали все дела – будто чёрная кошка дорогу перебежала. Считалось, что иначе день не заладится.

Но без Димы тоже никто не мог. С любой бедой шли не к врачу, а к ней. Она открывала дверь всегда – в праздник и в будни, зимой и летом. Мыла руки, садилась на трёхногую табуретку и заглядывала больному в глаза. Иногда варила травы, иногда бормотала что-то под нос, иногда просто касалась головы или проводила пальцами вдоль позвоночника – и человек выздоравливал. Это было настоящее чудо.

Лишь однажды она отказала. Посмотрела на старушку, погладила её по жидким седым косичкам и сказала:

– Я не могу тебе помочь, сестрица. Надо ехать к врачу. Я могу только снять боль, если хочешь. Но эта боль – тебе в испытание. Если я её заберу, она может перейти на твоих детей. Скажи, что делать?

Старушка моргнула, смахнула слезу краем платка и прошептала:

– Пусть болит, раз надо.

– Иди к доктору, сестрица, – сказала Дима, – чем раньше, тем лучше. До конца месяца – ещё помогут.

Сыновья отвезли мать в районную больницу. Операция удалила злокачественную опухоль, и она прожила ещё десять лет. В благодарность сыновья прислали Диме ягнёнка и пятилитровую бочку молодого вина.

Когда случилась беда, Яна не сказала матери. Она боялась признаться, что заигралась со своим одноклассником – тот оказался трус и безответственный человек. Без согласия родителей Яна не могла сделать аборт. Она подумала оставить ребёнка себе, но в те времена одинокая мать приравнивалась почти к проститутке. Никто в школе и не подозревал о её беде. Она каждое утро туго перематывала растущий живот. Все гимназистки носили одинаковые чёрные фартуки с белыми воротничками, и это помогало Яне скрываться. К счастью, последние два месяца беременности пришлись на летние каникулы.

Она решила сохранить всё в тайне. Узнала, что в городке под Бургасом есть приют, где помогают девушкам отдать новорождённых на усыновление. Из-за утреннего токсикоза она почти не ела, и ей удалось скопить на билет.

Яна написала короткое письмо родителям, мол, часть учеников уехала в консервный завод у Сливена3, и она среди них. Сложила вещи в выцветшую сумку и села в автобус. В приюте солгала, что не знает, кто отец, и подписала отказ от ребёнка. Через месяц родилась Эленка. Когда девочка закричала, Яна приподнялась и попросила её показать. Акушерка показала младенца с носиком-пуговкой, но не дала прикоснуться. Яна зарыдала:

– Это моя Эленка! Верните мне мою Эленку!

Младенца унесли. Врач потом сел у её койки, напомнил про подписанную декларацию и мягко пояснил, что психологи запрещают родильницам контакт с ребенком – так легче принять расставание. Всё время в больнице Яна плакала, уткнувшись в подушку. Когда её выписали, она похудела на пятнадцать килограммов и выглядела как призрак. Затем уехала в бригаду и весь месяц, словно автомат, резала персики на заводе.

Когда вернулась домой, едва открыла дверь – рухнула в объятия Димы и, рыдая, рассказала всё.

Впервые в жизни Дима взбесилась. Яна предала её. Кто-то обманул её дочь и лишил её родового права. Это был не гнев пуританки – это был гнев львицы, у которой гиена вырвала детёныша. Эленка была её плоть и кровь. Первенец. А в их роду именно первородные девочки унаследовали древние тайны – те, что нельзя хоронить с собой, а можно передавать лишь от бабки – к внучке.

Марин, её муж, увидел безумие в её глазах, одолжил у дяди чёрную «Волгу» и отвёз Диму в приют. Пока ждал два часа на дворе, выкурил целую пачку сигарет. Когда Дима вышла, её глаза уже не горели. Эленку усыновили какие-то иностранцы. Даже врачи не знали их имена.

Она медленно повернулась к зданию, вытащила из-за пазухи бумажку, прошептала что-то неразборчиво, и резким движением разорвала лист.

Через неделю директор приюта, подписавший документы об усыновлении, погиб в автокатастрофе. Заснул за рулём.

Эленка улетела в Великобританию на самолёте. Гарри и Саманта Смит были на седьмом небе от счастья.

– Как назовём её? – спросил Гарри в самолёте.

– Тебе нравится Линда? – улыбнулась Саманта. Гарри поднял младенца, поцеловал в лоб и прошептал:

– Добро пожаловать в семью, Линда Смит.

Глава 6

Доковые склады на Темзе, Лондон,

28 мая, воскресенье, 19:30

Кран скользнул по рельсу и остановился с тяжёлым вздохом. Длинная жёлтая стрела повернулась над нашими головами и высыпала свой груз на баржу. Вода в реке под светом прожекторов светилась, как чёрное зеркало. Я чувствовал, как влага ползёт и проникает сквозь одежду. Казалось, всё моё тело впитывает её, как губка. Воздух тоже насытился ею, стал тяжёлым и приобрёл вкус железа. Вокруг витал запах машинного масла. Неподалёку лягушачий хор исполнял вечерний концерт. Свет прожекторов отбрасывал тени по углам грузовой рампы. Грэм приподнял полицейскую ленту, и мы проскользнули под ней. Склад «Хилл Коммерс» располагался на трёх акрах земли на левом берегу Темзы. Сержант Дик Макнил повёл нас по узкой тропинке, извивавшейся между горами гравия и перлита, ожидавшими своей очереди на погрузку.

– Вот здесь, – Дик указал на участок рампы под навесом. – На первый взгляд всё выглядит в порядке, но если пройти с левой стороны – смотрите!

Древесный материал был уложен как стена, верхняя часть которой почти упиралась в край навеса. Она состояла из трёх плотных рядов поддонов. На каждом поддоне было уложено по девять упаковок деревянных досок, обёрнутых в полиэтилен. Мы обошли. Левая часть стены слегка просвечивалась. Один из поддонов был выдвинут вперёд, и за ним открывалась пустота – в средней части не хватало дерева. Вор замаскировал кражу, заново расставив внешний ряд. Я отступил на несколько шагов и внимательно осмотрел место. За нашей спиной стоял плотный забор, который не пропускал свет, а днём навес защищал складированные товары от солнца. Разницу в плотности между участком с недостающим материалом и правой частью стены можно было заметить только вечером или ночью, после включения прожекторов на грузовой рампе. Это объясняло, почему кража не была обнаружена раньше.

Дэби уже достала «К-пакет» и проверяла наличие отпечатков, посыпая графитовую пудру кисточкой. Грэм щёлкал вокруг фотоаппаратом.

– Видишь, как здесь преломляются лучи света? – Линда озвучила мои мысли.

– Да, я подумал о том же. Проверим, пользуется ли «Хилл Коммерс» живой охраной – кто и когда обнаружил кражу. Надо поговорить с начальником.

– Начальник Эдвардс ждёт нас в офисе, вон в том вагончике. Я предупредил его, чтобы никто из дневной смены не уходил, пока не будет допрошен, – отозвался Дик, который всё это время стоял молча, и мы почти забыли о его присутствии.

– Спасибо, сержант Макнил, хорошо придумал, – Линда улыбнулась ему лучезарно и протянула руку. – Приятно познакомиться. Пит редко говорит о своих друзьях, но я заметила, что он не пропускает ваши пятничные встречи. Меня зовут Линда, а это Дэби и Грэм.

Дик покраснел до самых рыжих корней волос. Его глаза засияли, и он пожал руку Линды.

– Рад наконец-то встретиться. Питер говорит о тебе с большим уважением. Я знаю, как важно, чтобы напарник был человеком надёжным. Хочешь прийти с нами в следующий раз? Пит, ты ведь не против, если Линда составит нам компанию в пятницу?

– Я даже не стану спрашивать, что Пит рассказывал обо мне, – Линда улыбнулась в ответ. – С удовольствием принимаю приглашение.

– Кстати, Дик, – заметил я, – если мы собираемся допросить Эдвардса и рабочих, тебе придётся отпустить руку моей напарницы.

Дик моргнул и посмотрел на свою руку, которая всё ещё сжимала руку Линды. К его чести, он быстро взял себя в руки:

– Здесь темно и полно препятствий, Питер. Я джентльмен и не могу позволить даме споткнуться в темноте.

Дик согнул локоть, галантно положил ладонь Линды на него и повёл нас между разбросанными досками.

***

Эдвардс достал из кармана мятый носовой платок, вытер лоб и уставился на нас своими водянистыми глазами. Было видно, что он обеспокоен.

– Это какой-то абсурд. Склад и рампа огорожены стеной в пять метров высотой. На ней установлены камеры с датчиками движения, которые работают круглосуточно. У нас по четыре охранника на каждую смену и электронное наблюдение. На въездном и выездном шлагбауме всегда дежурит контролёр. Каждый путевой лист проверяется в компьютере. Не могу себе представить, как кто-то мог войти или выйти с таким количеством древесины, – он отчаянно покачал головой и добавил: – Теперь страховщики поднимут тариф. Только этого нам не хватало.

– Почему, произошло что-то ещё? – спросил я. Обычно один из нас вёл допрос, а другой (в данном случае Линда) делал записи.

Эдвардс кивнул в сторону комнаты для персонала по другую сторону фургона.

– На прошлой неделе Лени вывихнул лодыжку. Пришлось заполнять кучу бумаг по поводу производственной травмы.

– Кем работал Лени?

– Докером, разнорабочим, человеком на все руки. Хороший работник. Он у нас уже двадцать лет, ни разу не брал больничный. У нас нет текучки. Люди работают здесь годами.

– Как это произошло?

– Поскользнулся на площадке. Мартин расскажет вам подробности.

– А Мартин кем работает?

– Тем же, что и Лени. Здесь у всех одинаковые обязанности, кроме крановщиков и охраны. Даже я иногда вожу погрузчик – клиенты всё время торопятся, да и штраф за задержку при погрузочно-разгрузочных работах очень большой.

Несмотря на животик, натягивавший рубашку, Эдвардс явно держал себя в хорошей форме для пятидесятипятилетнего мужчины. Загрубевшие крепкие руки с выступающими жилами говорили о том, что он привык к тяжёлому физическому труду. Я подумал, что владельцы фирмы сделали правильный выбор, назначив его управляющим. Этот вывод подтверждался отсутствием текучести кадров. Мы с Диком часто бывали в «У Мёрфи», где докеры собирались после работы. За семь лет я успел хорошо изучить их гильдию. Никто бы не остался так долго на одном месте, если бы условия были плохими. Но если верить словам Эдвардса, кража не могла быть совершена без участия кого-то из своих. Это означало, что все, включая его самого, оставались под подозрением.

– Сколько человек здесь работает? – продолжил я задавать вопросы.

– Шесть крановщиков, восемнадцать докеров, девять охранников и я, разумеется.

– Какой у вас режим работы?

– Три смены по восемь часов, по очереди. Перерывы у каждой смены перекрываются, чтобы не останавливать рабочий цикл. Ещё приходит один бухгалтер, но только днём. Охранники проверены, большинство из них служили.

«Служили» означало, что они работали в службах или были военными.

Эдвардс поднял руки в отчаянии:

– Не знаю, как такое могло произойти?! Всё думаю, не перенёс ли кто-то палеты в другое место, может, мы что-то перепутали. Не знаю, это невозможно, поймите, я всех здесь знаю. Они мне как братья и как дети. Посторонний не мог сюда войти. Накладные оформляю я. Если нужно прийти в два ночи – я приду. Говорю вам – не может быть! Просто не может!

– Когда вы получили древесину?

– Четыре или пять дней назад. Её должны были отгрузить сегодня вечером. Всё записано в графике.

– Вы дадите нам доступ к файлам в компьютере?

– Конечно, дам, пароль… подождите, я его вам запишу.

– Эдвардс забегал в поисках листа и карандаша.

– Грэм, подойди сюда, – крикнул я в открытую дверь. – Проверь, пожалуйста, файлы. Господин Эдвардс, когда мы сможем допросить остальных, кто сейчас не на работе?

***

Я оставил свою визитку Эдвардсу, и мы направились в комнату для персонала. В общем, рабочие смены подтвердили слова своего начальника. Никто не видел ничего подозрительного. Не мог не признать, что Линда умела вести допрос. Она использовала целый арсенал приёмов для получения информации. При необходимости не колебалась использовать и своё женское обаяние. Облучала мужчин своими чёрными глазами, и это действовало на них как сыворотка правды – они просто не могли перестать болтать.

Мартин был сорокалетним, невысоким, коренастым и с огромными руками. У него была привычка размахивать ими, пока он говорил:

– Скажу вам, г-жа, всё произошло очень быстро. Шланг у погрузчика лопнул, и масло разлилось по цементу. Лени прыгнул посмотреть снизу, но как раз тогда кран повернулся, а погрузчик стоял в зоне стрелы. Это запрещено, г-жа, потому что опасно – стоять под стрелой, то есть, это опасно, и потому запрещено. Так что Лени решил оттолкнуть его влево, вытащить из зоны, а потом уже смотреть, что делать. Я не увидел, что именно случилось, но пока я спустился, чтобы помочь, он поскользнулся, и его нога попала под стрелу. Скорая приехала быстро. Хорошо, что ничего не было сломано. Только нужно беречь – ногу, то есть – хотя бы несколько дней. Он хороший человек. Племянник у него тоже хороший.

– Племянник тоже здесь работает?

– А нет, он пришёл только подменить Лени.

– Как вы его назвали?

– Ленин. Ленин Оуэн его зовут, но мы зовём его Лени.

Мне стало смешно, и я отвернулся. Краем глаза я увидел, как Линда приподняла брови и скрыла улыбку.

– Этот племянник, должно быть, из вашей смены, он сейчас здесь?

– Так Лени сегодня снова на работе, вон он – Мартин указал рукой на высокого, начинающего лысеть двухметрового гиганта возраста Эдвардса.

– Спасибо вам, Мартин. Вот моя визитка. Если вспомните что-нибудь ещё, звоните по этому телефону, даже если это покажется вам глупым или неважным. Просите Линду Смит или Питера Уайли.

Мы направились к Ленину. За свою жизнь я слышал много странных имён, но до сих пор не встречал человека, чьи родители были бы фанатичными поклонниками Владимира Ильича Ленина – вождя российского пролетариата и отца революции 1917 года. Его тёзка имел открытый и честный взгляд. Нас представили. Он уже знал, кто мы, зачем пришли и горел желанием помочь.

– Как ваша нога, мистер Оуэн? – голос Линды был полон сочувствия.

– А, уже всё в порядке. Просто потянул, но носил шину, которую мне наложили в больнице. Теперь я как новенький.

– Мы расспрашиваем всех, кто был на смене вчера. Мы поняли, что вы отправили своего племянника подменить вас, – пояснила Линда перед следующим вопросом. – Знаете, где можно с ним связаться?

– Его можно найти вечером после восьми на улице Солсбери, 39, или в «Кривом мачте» в двух кварталах оттуда. Ищите Сталина Оуэна.

Я не поверил своим ушам – Ленин и Сталин! По блестящим глазам Линды я понял, что мы оба на грани того, чтобы расхохотаться. Неприлично. Я с усилием глубоко вдохнул, чтобы остановить приступ смеха, и спросил:

– Случайно, у вас с собой есть удостоверение личности или водительские права, мистер Оуэн?

Глава 7

Севернее Лондона;

неделей ранее, 20:00

Костадин Сакис поднял голову и вгляделся в зеркало. На его лице не осталось следов пены для бритья, и он довольно улыбнулся. Осторожно вытер раковину и убрал губку в нишу. Пока он застёгивал откидную панель на стене, его левый локоть задел короткую полку с туалетными принадлежностями. Бутылочка с шампунем упала, глухо стукнувшись о пластиковый пол. Коста подумал, что, несмотря на неудобства и тесную ванную, у каравана есть свои преимущества. Вместо того чтобы платить по сто фунтов за ночь в отеле (хотя он мог себе это позволить), он платил триста фунтов в месяц за аренду на караванинге – нечто среднее между кемпингом и стоянкой для домов на колёсах. Учитывая, что в эту сумму входили расходы на газ, воду и электричество, мелкие неудобства можно было проигнорировать. Сейчас у него было отличное, дешёвое и чистое жильё в полутора часах езды на поезде от центра Лондона.

Караван был произведён в Словении – стране из бывшего Восточного блока – в восьмидесятые годы прошлого века. Модель «Адриа» 4052TE. Он купил его за сто пятьдесят фунтов у сутенёра, который решил выбросить его на свалку и даже был готов заплатить кому-то, настолько хотел избавиться, что готов был заплатить за вывоз. Коста арендовал пылесос и пароочиститель, с помощью которых тщательно почистил и на всякий случай продезинфицировал каждый квадратный сантиметр. Он выбросил старый биотуалет и купил новый трансформатор. Подключил холодильник и провёл удлинитель под кухонным шкафом, чтобы подключать другие электроприборы. Он заменил газовую установку и прочистил форсунки отопительной печки. Караван был маленький, но удобный. В нём было два основных помещения, в которых диваны превращались в спальные места, кухонный уголок и тесная ванная с туалетом. Вытяжка и газовые конфорки были в полном порядке. Очевидно, караван не использовался для приготовления пищи. Сложнее всего было привести в порядок жалюзи. Их ткань затвердела от въевшейся пыли и стала ломкой от старости, но механизмы всё ещё работали. Проведя две недели за разборкой и сборкой, Коста сумел их оживить. Окна были с двойным стеклопакетом и, казалось, не открывались уже с прошлого десятилетия. Он разработал направляющие, с помощью которых открывались створки. Сходил в аптеку и за два фунта купил пузырёк с глицерином, которым смазал резиновые уплотнители. Он всегда знал, что Бог помогает своим.

Коста – Костадин Сакис – вырос на Балканском полуострове. Его родители были потомками болгарских переселенцев с территорий, которые Греция получила от Болгарии в результате Первой мировой войны. Жители Беломорской Фракии и Эгейской Македонии, имевшие болгарское происхождение, были вынуждены покинуть свои земли. Взяв с собой только то, что могли унести, сотни семей направились на север. Многие из них обосновались в южной части страны, где хребты Странджа спускаются к Чёрному морю.

Фамилию семья получила по линии пра-прадеда, мастера-каменотёса, который прибыл на континент с острова Тасос. Ремесло передавалось по наследству, но в диких сёлах Странджи не было клиентов на мраморные фонтаны или дворы. Дед Костадина кормил семью, изготавливая надгробия.

В год, когда Коста пошёл в школу, по деревне прошла холера и унесла половину жителей, в том числе его мать. Два месяца спустя отец погиб нелепо – был застрелен столичным важным человеком, которого повёз на охоту на лис. Костадина отправили к тёте – жене священника в соседней деревне.

Бедность в этом краю была велика. Жизнь была тяжёлой, и тётя находила утешение в религии. Она внушила ребёнку глубокую веру в то, что единственная радость – на том свете, если смиренно понесёшь тяготы этого мира. Костадин оказался способным учеником и не выходил из маленькой церкви, что позже стало причиной его исключения из школы. Постепенно атеизм стал государственной политикой. Тоталитарное правление возвело в культ веру в коммунистическую партию, и эта новая религия не терпела конкуренции. Правительство уволило старых священников, в том числе и дядю Косты, и назначило агентов под прикрытием рясы. Муж тёти не смог перенести разжалования и последовавший инсульт приковал его к постели.

В это время Коста уже начал взрослеть. Хотя он не окончил основное образование, он прошёл шесть классов и был грамотным. В деревне не было работы. Чтобы помочь тёте, которая ухаживала за беспомощным мужем, он спускался к морю и ловил рыбу, которую сушили на зиму. У берега, недалеко от деревни, простирались широкие и девственные песчаные пляжи. Район набирал популярность среди отдыхающих. Когда Костадину исполнилось пятнадцать, он стал спасателем на пляже. Однажды за песчаными дюнами появились два автомобиля с регистрацией из Восточной Германии. Один из них тянул маленький домик с окнами – один из первых моделей «Адриа». Позже вечером, когда немецкая семья ужинала под открытым небом, Коста подполз к заднему окну каравана и был очарован. Впервые он видел мягкие кресла, которые превращаются в кровати и шкафы, которые могут быть раковиной, плитой или холодильником.

Теперь, тридцать лет спустя, он воплотил свою детскую мечту – у него была своя «Адриа». Возможно, придётся ждать здесь месяцами, но Коста был обязан это сделать. Он знал, кто эта женщина. Надо было как-то положить этому конец! Он задумался о сыне – Тако – и задал себе вопрос, в какой момент всё пошло наперекосяк…

Глава 8

Париж,

28 мая, воскресенье, 20:00

Рабочий день подходил к концу. Между рядами с продуктами немногочисленные запоздавшие покупатели торопливо наполняли свои тележки полуфабрикатами. Тако Сакис снял с полки несколько баночек, не спуская глаз с пары, остановившейся у отдела с вином. Мужчина нежно придерживал женщину за талию, и они вместе читали этикетки на бутылках. Наконец, они выбрали две и направились к кассам. Тако подтолкнул свою тележку к соседней кассе и начал выкладывать покупки на ленту, продолжая следить за парой.

– Господин, у этой „Фуа-гра“ заканчивается срок годности, хотите, я вам её заменю?

Тако опустил взгляд на кассиршу:

– Простите, что вы сказали?

– Хотите, чтобы я заменила вам эту „Фуа-гра“? У неё срок годности истекает завтра.

– Нет, спасибо, я её возьму.

– Тогда я сделаю вам двадцать процентов скидки, господин.

– Хорошо, хорошо… – Тако поднял глаза к соседней кассе. Теперь там стояли две толстые дамы с напудренными лицами. Ему показалось, что он заметил сиреневое платье у выхода, возле тележек. – Можно побыстрее, я очень спешу!