Полная версия
Тайная жизнь дачных участков СНТ «Ромашка». Сборник детективов
Андрей провел пальцем по стеклу, очерчивая лицо дяди. Виктор Николаевич был братом его покойной матери, но стал гораздо больше, чем просто родственником. Когда родители погибли в автокатастрофе, именно дядя Витя забрал осиротевшего мальчика к себе в «Ромашку» на все лето. Он не пытался заменить отца, не читал нравоучений, не заставлял «быть мужчиной». Он просто был рядом – терпеливо учил забрасывать удочку, показывал, где растут лучшие грибы, рассказывал о соседях по дачному товариществу так, словно каждый из них был героем увлекательной книги.
«Видишь, Андрюшка, вон там живет баба Клава,» – говорил дядя, указывая на покосившийся домик за высоким забором. «Она держит трех котов и каждое утро ровно в шесть варит им геркулес. А если кто из соседских котов заглянет на огонек, она и его накормит. Говорит, что коты чувствуют добрых людей.»
Или: «А вон там, в доме с красной крышей, живет дедушка Семен. Он всю войну прошел связистом, а теперь выращивает такие помидоры, что на всю округу славится. Секрет у него особый – каждому кусту отдельную песенку напевает.»
Дядя Витя умел находить в каждом человеке что-то хорошее, интересное, достойное внимания. Он никогда не жаловался на соседей, не сплетничал, не участвовал в дачных интригах. «Ромашка» для него была раем на земле, местом, где люди должны жить в мире и согласии, помогая друг другу.
Андрей помнил, как дядя читал ему на ночь, как они вместе рыбачили в маленьком пруду за территорией товарищества, как собирали ягоды в лесу. Виктор Николаевич был единственным человеком, который принимал молчаливость мальчика как данность, не пытался «расшевелить» или «развеселить». Он просто шел рядом, и этого было достаточно.
А потом дядя исчез. Андрей приехал в «Ромашку» на летние каникулы и не застал его дома. Соседи говорили разное – кто-то видел его неделю назад, кто-то утверждал, что он уехал к дальним родственникам, кто-то предполагал, что он решил переехать в город. Но дядя Витя никогда бы не уехал, не предупредив. Он никогда бы не бросил свой сад, свой дом, своих соседей.
Андрей тогда был слишком молод и растерян, чтобы что-то предпринять. Его забрали дальние родственники, которые были добры, но чужды. А потом началась взрослая жизнь, учеба, работа, и постепенно он научился не думать о дяде Вите, заталкивать боль куда-то глубоко внутрь, где она превратилась в тяжелый узел, который он носил в груди все эти годы.
Теперь этот узел разворачивался, причиняя острую боль. Останки. Это слово звучало так окончательно, так бесповоротно. Дядя Витя был мертв. Все эти годы, пока Андрей надеялся, что когда-нибудь получит от него письмо или звонок, дядя лежал где-то в земле.
Андрей не спал всю ночь, сидя в кресле и глядя на фотографию. К утру он принял душ, выпил кофе и поехал в морг.
Здание районного отделения судебно-медицинской экспертизы встретило его запахом формалина и хлорки, смешанным с чем-то неопределимо тяжелым, что заставляло дышать через силу. Коридоры были выкрашены в казенный зеленый цвет, местами краска облупилась, обнажая серый бетон. Флуоресцентные лампы мигали с едва заметной частотой, создавая ощущение нереальности происходящего.
Андрея встретил пожилой мужчина в белом халате, представившийся экспертом Кузнецовым. Лицо у него было усталое, глаза – равнодушные, как у человека, который повидал слишком много смертей, чтобы воспринимать каждую как трагедию.
«Родственник?» – спросил он, не дожидаясь ответа. «Пройдемте. Предупреждаю сразу – останки в плохом состоянии, пролежали в земле больше десяти лет. Опознание будет затруднено.»
Они шли по длинному коридору, мимо металлических дверей с номерами. Каждая дверь скрывала чью-то последнюю историю, чей-то финал. Андрей старался не думать об этом, сосредоточиться на звуке собственных шагов, эхом отдающемся от кафельных стен.
«Вот здесь,» – Кузнецов остановился у двери с номером семь и достал ключи. «Еще раз спрашиваю – вы готовы? Зрелище не из приятных.»
Андрей кивнул, не доверяя собственному голосу. Дверь открылась, и они вошли в небольшое помещение, где на металлическом столе лежал длинный предмет, накрытый белой простыней. Запах здесь был еще сильнее, въедливый, проникающий в легкие и остающийся там надолго.
Кузнецов подошел к столу и осторожно отвернул край простыни. То, что Андрей увидел, мало напоминало человека. Пожелтевшие кости, обрывки ткани, черепа, в котором зияли пустые глазницы. Но в очертаниях скелета, в широких плечах и длинных костях рук угадывались знакомые пропорции.
«Мужчина, возраст около пятидесяти лет на момент смерти,» – монотонно произносил эксперт. «Рост приблизительно сто восемьдесят сантиметров. При останках найдены фрагменты одежды – джинсовая рубашка, брюки из хлопчатобумажной ткани. А вот это…» – он указал на нечто блестящее рядом с костями кисти, – «наручные часы. „Восток“, советского производства.»
Андрей узнал часы немедленно. Дядя Витя гордился ими – подарок за долголетний труд, который он получил еще в восьмидесятых. Часы шли точно, и дядя никогда их не снимал, даже когда работал в огороде.
«Это он,» – выдохнул Андрей. – «Это мой дядя.»
Кузнецов кивнул и начал накрывать останки простыней, но Андрей остановил его:
«Подождите. А что… как он умер?»
Эксперт на мгновение замер, потом отвернул простыню полностью, обнажив череп. Андрей увидел трещину, паутиной расходящуюся от височной кости. Трещина была неровной, рваной, явно не результат естественного процесса разложения.
«Перелом черепа,» – сухо констатировал Кузнецов. – «Судя по характеру повреждений, удар тупым предметом. Смерть наступила мгновенно.»
Слова повисли в воздухе, тяжелые и окончательные. Дядю Витю убили. Кто-то ударил его по голове с такой силой, что череп треснул. Кто-то лишил жизни человека, который никому не делал зла, который видел в каждом соседе друга, который считал «Ромашку» раем на земле.
«Где… где его нашли?» – с трудом выговорил Андрей.
«На территории садового товарищества, в заброшенной компостной яме. Местные жители расчищали участок под новую постройку и наткнулись на кости. Вызвали полицию.»
Андрей кивнул и вышел из помещения. В коридоре было легче дышать, но тяжесть на сердце не уменьшилась. Наоборот, она росла с каждой минутой, превращаясь из тупой боли в острое чувство несправедливости.
Участковый инспектор, который вел это дело, оказался молодым парнем лет тридцати с усталыми глазами и равнодушным выражением лица. Его кабинет тонул в бумагах – папки с делами лежали стопками на столе, подоконнике, даже на стульях. Инспектор – его звали Михаил Иванович Соколов – листал тонкую папку с надписью «Петров В. Н.» и явно не находил в ней ничего интересного.
«Да, неприятная история,» – говорил он, не поднимая глаз от бумаг. – «Но что поделаешь. Пятнадцать лет прошло, улики потеряны, свидетели разъехались или умерли. Дело это практически глухое.»
«Как глухое?» – Андрей почувствовал, как в груди разгорается незнакомое чувство. – «Человека убили! Убийца до сих пор на свободе!»
Соколов наконец поднял глаза и посмотрел на Андрея с плохо скрываемым раздражением:
«Молодой человек, я понимаю ваше горе, но давайте реально смотреть на вещи. Пятнадцать лет – это очень много времени. За эти годы вещественные доказательства разложились, показания свидетелей стерлись из памяти, люди переехали, кто-то умер. У нас нет ни орудия убийства, ни мотива, ни подозреваемых. Единственное, что мы знаем точно – это то, что ваш дядя был убит ударом по голове.»
«А вы опрашивали соседей? Жителей товарищества?»
«Конечно, опрашивали. Формально. Но все говорят одно и то же – дядя ваш был хорошим человеком, врагов не имел, конфликтов не было. Никто ничего подозрительного не видел, ничего не слышал. Либо все молчат, либо действительно ничего не знают.»
«А может быть, стоит поговорить с ними еще раз? Более подробно?»
Соколов вздохнул и закрыл папку:
«Слушайте, у меня на столе лежит два десятка свежих дел – кражи, грабежи, наркотики. За каждое из них начальство с меня спросит в первую очередь. А тут дело пятнадцатилетней давности, по которому практически нет зацепок. Понимаете, какие у меня приоритеты?»
Андрей понимал. Он понимал, что для системы дядя Витя – это всего лишь статистика, старое дело, которое можно закрыть как нераскрытое и забыть. Что справедливость – понятие относительное, а правоохранительные органы работают по принципу наименьшего сопротивления.
«Но если у вас появится новая информация,» – добавил Соколов, явно желая закончить разговор, – «обязательно обращайтесь. Рассмотрим.»
Выйдя из отделения полиции, Андрей долго стоял на крыльце, не зная, куда идти. Вокруг кипела обычная жизнь – проезжали машины, спешили прохожие, где-то играли дети. Мир продолжал существовать, словно ничего не произошло, словно не было обнаружено тело человека, который любил жизнь и верил в людей.
Но что-то внутри Андрея изменилось необратимо. Пятнадцать лет он прятался от мира, от боли, от необходимости что-либо чувствовать. Он научился существовать в безопасном коконе равнодушия, где ничто не могло причинить ему вред. И вдруг этот кокон треснул, обнажив рану, которая так и не зажила.
Впервые за все эти годы у него появилась цель. Не просто выжить до завтра, не просто пережить очередной день, а сделать что-то важное, значимое. Найти убийцу дяди Вити. Добиться справедливости. Узнать правду о том, что произошло в «Ромашке» пятнадцать лет назад.
Вернувшись домой, Андрей действовал как автомат. Он достал старый дорожный чемодан, запылившийся на антресолях, и начал складывать в него вещи. Немного одежды, предметы гигиены, документы. Взгляд упал на книжную полку – он взял несколько томов, потом подумал и вернул на место. Ему понадобятся не книги, а что-то другое.
Из ящика письменного стола он достал толстый блокнот в кожаном переплете – подарок коллег на прошлый день рождения, который так и не нашел применения. Теперь он знал, для чего этот блокнот предназначен. Он будет записывать туда все, что узнает о последних днях дяди, обо всех, с кем тот общался, о том, что могло послужить причиной его смерти.
Паковал он долго и тщательно, словно готовился к долгой экспедиции в неизвестные земли. В каком-то смысле так оно и было. «Ромашка» образца две тысячи двадцать пятого года была для него терра инкогнита. Пятнадцать лет – целая эпоха. Люди изменились, кто-то умер, кто-то переехал, появились новые жители. Изменилась и сама «Ромашка» – участки застраивались, старые домики сносились, на их месте возводились новые.
Но где-то среди этих изменений скрывался ответ на вопрос, который мучил его пятнадцать лет. Кто и зачем убил дядю Витю? Что такого он сделал или узнал, что кому-то понадобилось его убрать?
Андрей закрыл чемодан и посмотрел на свою квартиру. Еще утром она казалась ему убежищем, местом, где он мог спрятаться от мира. Теперь она выглядела как тюрьма, из которой он наконец вырвался на свободу. Стерильная чистота, идеальный порядок, отсутствие любых следов живой жизни – все это больше не привлекало его. Он хотел воздуха, земли, настоящих человеческих отношений, пусть даже болезненных и сложных.
Утром он загрузил чемодан в машину и выехал из Москвы. Дорога до «Ромашки» заняла около двух часов, но каждый километр пути возвращал его в прошлое. Сначала городские кварталы сменились пригородными поселками, потом пошли дачные массивы, перемежающиеся лесными участками. Природа брала свое – вдоль дороги тянулись заросли ивняка и березовые рощи, а воздух становился все чище и прозрачнее.
Андрей остановился у знакомой автобусной остановки, где раньше дядя Витя встречал его каждое лето. Остановка мало изменилась – тот же потрескавшийся бетонный навес, та же скамейка, исписанная граффити. Только расписание автобусов было новое, да и сами автобусы теперь ходили реже – дачники предпочитали добираться на собственных машинах.
Дальше дорога пошла через лес. Андрей помнил эти места – слева был пруд, где они с дядей ловили карасей, справа – поляна, где росли земляника и грибы. Теперь пруд зарос ряской и камышом, а на поляне кто-то поставил забор и начал строить коттедж. Прогресс не щадил даже самые заповедные уголки детства.
Наконец впереди показались знакомые ворота с выцветшей табличкой «СНТ „Ромашка“». Рядом с воротами стояла будка охранника – новшество, которого не было в детстве Андрея. Тогда «Ромашка» была открыта для всех, никто не думал о безопасности и охране. Времена изменились.
Охранник – пожилой мужчина с седыми усами и добродушным лицом – вышел из будки и подошел к машине.
«Здравствуйте. Вы к кому?»
«Я племянник Виктора Петрова. Участок номер сорок два.»
Лицо охранника изменилось, стало серьезным и сочувствующим:
«А, понятно. Слышал про находку. Соболезную, парень. Хороший был человек, Виктор Николаевич. Добрый, отзывчивый. Все его помнят.»
«Спасибо. А вы его знали?»
«Еще бы! Он меня на эту работу устроил, можно сказать. Это уже потом, как он пропал, меня на постоянную охрану поставили. А при нем я только по выходным дежурил, на общественных началах.»
Андрей почувствовал укол надежды. Вот он, свидетель, человек, который мог что-то знать о последних днях дяди.
«А вы не помните, когда его в последний раз видели? Может быть, что-то странное замечали в тот период?»
Охранник почесал затылок, явно напрягая память:
«Да уж больше пятнадцати лет прошло… Помню только, что перед исчезновением он какой-то напряженный был, озабоченный. На собрании правления даже поругался с председателем – с Петровым, царство ему небесное. Но из-за чего – не помню уже.»
«А председатель Петров еще жив?»
«Нет, умер года три назад. Инфаркт. А дочка его, Светлана Петровна, до сих пор тут живет. На том же участке, что и отец. Хорошая женщина, всем помогает, всех знает.»
Андрей кивнул и поехал дальше. Дорога внутри товарищества была узкой, грунтовой, с глубокими колеями от весенних дождей. По обеим сторонам тянулись заборы различной высоты и конструкции – от старых штакетников до современных профнастилов. За заборами виднелись участки в разной степени ухоженности. Некоторые утопали в зелени садов и огородов, другие заросли бурьяном и выглядели заброшенными.
Участок дяди Вити находился в глубине товарищества, на тихой улочке, обсаженной старыми березами. Андрей остановил машину перед знакомой калиткой и долго сидел, не решаясь выйти. Перед ним была территория его детства, место самых счастливых воспоминаний. И одновременно – место преступления, где был убит самый дорогой ему человек.
Калитка скрипнула знакомым звуком – дядя Витя так и не смазал петли, как собирался каждое лето. Участок встретил Андрея запустением. Трава выросла по колено, яблони одичали и дали множество прикорневой поросли, грядки заросли сорняками. Только дом стоял как прежде – небольшой деревянный домик под шиферной крышей, с верандой, увитой диким виноградом.
Андрей медленно шел по заросшей дорожке, и с каждым шагом прошлое становилось ярче настоящего. Вот здесь росли дядины помидоры – самые крупные и сладкие в округе. Вот там была теплица, где он выращивал рассаду. А вон там, за яблонями, располагалась беседка, где они вечерами играли в шахматы и говорили о жизни.
Дом был заперт, но Андрей помнил, где дядя прятал запасной ключ – под третьей ступенькой крыльца, в небольшой нише. Ключ оказался на месте, покрытый ржавчиной, но все еще подходящим к замку.
Дверь открылась со скрипом, и Андрея накрыло волной воспоминаний. Запах дерева, старых книг, яблок из погреба – все было как раньше, только покрыто пылью и паутиной. В прихожей висела дядина куртка, в которой он работал в огороде. В комнате стоял старый диван, где Андрей спал летними ночами, слушая шум ветра в листьях и далекие голоса соседей.
На письменном столе лежали какие-то бумаги, пожелтевшие от времени. Андрей подошел ближе и увидел протоколы собраний правления товарищества, счета за электричество, переписку с какими-то организациями. Все это могло содержать ключ к разгадке тайны исчезновения дяди.
Но сначала нужно было привести дом в порядок, сделать его пригодным для жилья. Андрей принес чемодан из машины, открыл окна для проветривания, нашел веник и начал уборку. Работа успокаивала, давала возможность не думать о том, что произошло здесь пятнадцать лет назад.
К вечеру дом выглядел более-менее жилым. Андрей сходил в местный магазин за продуктами, познакомился с продавщицей – молодой женщиной, которая слышала о находке и сочувственно качала головой:
«Виктора Николаевича все помнят. Золотой был человек. Кто же его так жестоко…»
Вернувшись домой, Андрей сел за дядин стол и открыл блокнот. На первой странице написал: «Расследование убийства Виктора Николаевича Петрова». Ниже – дату и место: «СНТ „Ромашка“, май 2025 года».
Это было начало. Начало поиска правды, которая пятнадцать лет назад была похоронена вместе с дядей Витей. Но правда имеет свойство всплывать на поверхность, как бы глубоко ее ни закапывали. И Андрей был намерен найти ее, чего бы это ни стоило.
За окном опускались сумерки, и «Ромашка» готовилась ко сну. Где-то лаяла собака, где-то играло радио, где-то кто-то поливал грядки. Жизнь шла своим чередом, как шла все эти пятнадцать лет. Но теперь в этой мирной идиллии появился человек, который не собирался мириться с несправедливостью. Человек, который вернулся, чтобы узнать правду о смерти единственного близкого ему человека.
И где-то среди этих тихих участков, среди этих мирных домиков жил убийца дяди Вити. Возможно, он уже знал о возвращении племянника жертвы. Возможно, волновался и строил планы. А может быть, считал, что прошедшие годы надежно скрыли следы преступления.
Но он ошибался. Андрей не собирался сдаваться. Он найдет убийцу, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь.
Глава 2. Призраки в пыли
Утренний свет пробивался сквозь запыленные стекла веранды, когда Андрей наконец решился повернуть ключ в замке дядиного дома. Металл поддался неохотно, издав протяжный скрип, словно сам замок противился вторжению в застывшее время. Дверь распахнулась с тихим вздохом, выпуская наружу воздух, который пятнадцать лет хранил в себе запахи прошлого – табачный дым от дядиной трубки, древесину старых половиц, едва уловимый аромат земли, что всегда цеплялся за Викторову одежду после долгих часов в огороде.
Андрей переступил порог и замер, пораженный до глубины души. Дом встретил его абсолютной тишиной, нарушаемой лишь мерным тиканьем настенных часов, которые почему-то продолжали отсчитывать время даже в отсутствие хозяина. Солнечные лучи, пронизывая толстый слой пыли, висевший в воздухе подобно золотистому туману, освещали сцену, от которой у него перехватило дыхание.
Удочка дяди Виктора по-прежнему стояла у входа, прислоненная к стене рядом с крючком для куртки. Старые резиновые сапоги располагались аккуратно у порога, словно их владелец только что снял их и вышел на минутку проверить помидоры в теплице. На кухонном столе лежали очки для чтения, а рядом – недоразгаданный кроссворд, ручка все еще покоилась там, где ее оставили посреди незаконченного слова.
Каждый предмет в доме рассказывал свою историю остановившейся жизни. Андрей медленно двигался по комнатам, его пальцы скользили по поверхностям, покрытым толстым слоем пыли, которая поднималась мелкими облачками при каждом прикосновении. В спальне одежда дяди все еще висела в шкафу, ткань хранила призрачное присутствие человека, который когда-то ее носил. Рубашки в клетку, вязаные свитера, старые джинсы с пятнами от садовой земли – все это выглядело так, будто Виктор мог вернуться в любую минуту и снова надеть свои привычные вещи.
В гостиной кресло дяди стояло напротив телевизора, а на подлокотнике лежала стопка журналов о садоводстве, некоторые все еще были раскрыты на страницах с отмеченными статьями. Рядом с креслом на небольшом столике стояла керамическая кружка – та самая, из которой Виктор каждое утро пил свой крепкий чай с медом. Андрей осторожно взял ее в руки, и воспоминания хлынули потоком: дядя, сидящий в этом кресле ранним утром, попивающий чай и рассказывающий мальчику Андрею истории о рыбалке, о том, как важно терпение, о том, что каждое растение в огороде – живое существо, требующее заботы и понимания.
Маленький радиоприемник на кухонном подоконнике молчал, но Андрей помнил, как по вечерам он наполнял дом классической музыкой. Виктор любил Чайковского и часто говорил, что музыка помогает растениям лучше расти. Андрей прикоснулся к потертым кнопкам приемника, и ему показалось, что он слышит эхо давно отзвучавших мелодий.
Исследуя дом комнату за комнатой, Андрей чувствовал, как прошлое и настоящее перемешиваются в его сознании. Здесь, за этим столом, они играли в шашки долгими летними вечерами. Там, у окна, дядя показывал ему, как правильно ухаживать за комнатными растениями. В каждом углу таились воспоминания, каждый предмет был связан с моментами, которые казались ему тогда обычными, но теперь обрели драгоценность утраченного.
Когда солнце поднялось выше, Андрей решился выйти в сарай, где дядя хранил свои садовые инструменты. Деревянная дверь поддалась со скрипом, открывая небольшое, но удивительно организованное пространство. Лопаты, грабли, мотыги висели на стенах в строгом порядке, каждый инструмент на своем месте. Полки были уставлены банками с семенами, аккуратно подписанными рукой Виктора. «Помидоры черри – урожай 2010», «Укроп – сорт Грибовский», «Морковь – лучшие корнеплоды».
На верстаке лежал раскрытый дневник, и Андрей с замиранием сердца понял, что это записи дяди. Страницы были исписаны мелким, аккуратным почерком, датированные записи велись вплоть до самого исчезновения Виктора. Андрей осторожно перелистал несколько страниц, читая заметки о погоде, планах посадок, наблюдениях за ростом растений. Но по мере приближения к последним записям тон становился все более встревоженным.
«15 августа. Опять эти разговоры о продаже участков. Петров настаивает, что это единственный выход, но я не верю ему. Что-то здесь не так.»
«18 августа. Нашел документы в правлении. Суммы не сходятся. Кто-то берет деньги, предназначенные для ремонта дорог и водопровода.»
«20 августа. Пытался поговорить с Петровым, но он избегает встреч. Светлана тоже ведет себя странно. Неужели они все в этом замешаны?»
Последняя запись была сделана всего за три дня до исчезновения дяди, и почерк в ней выдавал сильное волнение:
«23 августа. Они меня не слушают. Кто-то должен защитить то, что мы здесь построили. Если что-то случится со мной, пусть Андрей знает – я пытался сделать правильно.»
Руки Андрея дрожали, когда он закрывал дневник. Эти строки рисовали совершенно иную картину последних дней дяди – не мирную дачную жизнь, а напряженную борьбу с силами, которые угрожали разрушить то, что было дорого Виктору больше всего на свете.
Вернувшись в дом, Андрей принялся методично обыскивать каждый ящик, каждую полку, пытаясь найти дополнительные свидетельства того, с чем столкнулся его дядя. В кухонных ящиках, под слоем счетов за электричество и каталогов семян, он обнаружил папку с корреспонденцией, которая заставила его сердце забиться чаще.
Письма в местные власти, копии жалоб, поданных в различные бюрократические инстанции, черновики все более отчаянных обращений рисовали портрет человека, ведущего проигрышную битву с системой, которая не желала его слушать. Тон писем менялся от вежливого беспокойства до едва сдерживаемой ярости.
«Уважаемые товарищи, обращаюсь к вам с просьбой рассмотреть вопрос о незаконной продаже земельных участков…» – начиналось одно из ранних писем.
«Требую немедленного расследования деятельности правления СНТ „Ромашка“ в связи с многочисленными нарушениями…» – гласило другое, написанное несколькими месяцами позже.
«Если вы и дальше будете игнорировать мои обращения, я буду вынужден обратиться в прокуратуру с доказательствами коррупции…» – это было одно из последних писем, датированное всего за неделю до исчезновения дяди.
Андрей разложил документы на кухонном столе, пытаясь восстановить хронологию событий. Картина становилась все более ясной и пугающей. Дядя Виктор не просто выражал недовольство – он систематически собирал доказательства против конкретных людей, документировал нарушения, строил дело против тех, кто использовал СНТ в своих корыстных целях.
Самым тревожным было письмо, которое дядя написал, но так и не отправил. Оно лежало в конверте с адресом областной прокуратуры, но марки на нем не было. Андрей вскрыл конверт дрожащими руками и развернул несколько страниц машинописного текста.
Письмо представляло собой подробное изложение доказательств коррупции с участием правления СНТ. Виктор документировал схемы с земельными сделками, строительными разрешениями, средствами, выделенными на улучшение инфраструктуры, которые исчезали неизвестно куда. В конце письма был список имен – людей, которых Виктор подозревал в участии в коррупционных схемах.
