В гостях у Паши Кардинала. Ялмонт

– У меня нет денег! И на мишку нет! И на конфетки нет! И на твою любимую булочку нет!

Девочка заплакала. Проходивший мимо мужчина купил мишку и вручил девочке. Она радостно засмеялась и стала целовать игрушку. Когда мужчина ушел, женщина вырвала игрушку из рук дочери, и сказала продавщице:

– Дай мне деньги, которые тебе дали за эту игрушку. А мишку своего забери! Он нам не нужен!

Продавщица удивилась, возмутилась, и отказала в просьбе. Девочка, сначала онемевшая, стала плакать. Причем так страшно, что казалось, она сейчас умрет. Её маленькое тельцо трясло. Слезы лились потоком. Одежда была залита ими, как дождем. Мать девочки, не обращая внимание на ее состояние, заорала:

– Отдай деньги, сука, сволочь! Мне нечем ее кормить! Мы погибаем!

Продавщица тоже закричала:

– Пошла к черту, идиотка! Не ты мне деньги давала! У меня тоже дети! И их тоже нужно кормить!

– Я убью тебя, гадина! – сказала мать девочки и стала надвигаться на продавщицу. Та выхватила нож и приготовилась отбиваться.

– Что здесь такое? – сказал проходивший мимо офицер – Военные действия? Из -за чего?

Ему объяснили. Офицер нахмурился, вернул девочке мишку, дал женщине какие – то деньги. И быстро ушел. Что было дальше, я не знаю. Я вышел на улицу и скоро забыл об этой сцене. Она меня не удивила. Я уже видел подобные. Неоднократно…

Я и император

Александр Староторжский

Рождественская история.

Год? Не знаю, какой… Но это не важно… Зима! Рождество! Санкт – Петербург… Я иду по Невскому… Навстречу мне идёт человек, гигантского роста, в военной шинели и в зимней шапке с пёрышком… Император! Я остановился, оцепенел… Император подходит ко мне и грозно спрашивает:

– Ты узнал меня?

– Я (дрожа от восторга). Так точно, Ваше Императорское Величество! Узнал!

Император. Чем ты занимаешься?

Я. Пишу пьесы и рассказы, Ваше Императорское Величество!

Император. Это хорошо… Это очень нужно… А скажи, ты действительно предан мне?

Я. Как Вы можете сомневаться, Ваше Императорское Величество! Моя жизнь принадлежит Вам!

Император. Ну, если так, прыгай в Неву! Докажи!

Я хотел прыгнуть, подбежал к оледеневшей реке, но Император схватил меня за плечи и прижал к себе…

Император (утерев слезу). Верю тебе, дорогой мой… Тебя печатают?

Я. Редко, Ваше Императорское Величество! Говорят, что я талантливый, но легкомысленный!

Император. Вот что… Пойдём к тебе!

Мы зашли в мой дом, Император прочитал один мой рассказ, похвалил и написал на нем: « Рассказ Саши Староторжского напечатать! Император Николай Первый».

Потом я прочитал ему одну из своих комедий, он очень приятно и правильно реагировал на неё и когда я закончил, он написал на ней: «Поставить эту пьесу в императорском театре! Я делаю вашу работу господа! Не даю погибнуть русским писателям! Император Николай Первый!».

Мы вышли на улицу. Огромная толпа собралась и шумела у моего дома. Раздалось громовое: «Ура!!!». И крики: « Да здравствует Император, любящий искусство и разбирающийся в нем! Сашка, не подведи!»

И рёв восторга! Оглушительный рёв! Громовой!

Подкатила военная коляска, но Император отказался от неё, и и спокойно пошёл через толпу, куда ему было нужно. Ах, какой восторг охватил народ! Он ревел, плакал… Не передать! Казалось, Богиня Счастья, как сказочный цветок расцвела над Санкт- Петербургом!

Реальная жизнь

Александр Староторжский

Мне говорят, иногда, что я совершенно оторван от реальной жизни, что я совсем ее не понимаю.

Да! Может быть так… Но! Но! Если я ее пойму, то что мне делать?

Недавно я, по инету (видео) видел спектакль, в котором по сцене, залитой водой, бегали артисты и говорили, что – то… Они даже катались по сцене, мокрые совершенно… Брызги летели! И сверкали ослепительно в лучах света! Кайф! Кайф! Кайф!

Режиссер в телепередаче объяснила, зачем вода… Но что это изменило? Зритель воспринимал спектакль, как банальное сумасшествие, отчаянный прорыв беспомощной бездарности, глупый выпендреж и только… Несчастные артисты! Как Время издевается над ними! И над нами тоже…

Ночью я вытащил из холодильника большой, красивый, вкуснейший торт… Как- то отвлекся, покритиковал кое – кого, о ком и помыслить страшно и торт упал… Но может быть все было совсем не так? Ночью я всегда болен, меня пошатывает, на ногах я стою не очень уверенно… Ну, зацепился… И драма произошла! Диабетик брякнул на пол прекрасный торт! Драма! Да… Нужно знать, как жить, и кого критиковать… А то останешься, без «вкусненького»…Но, может быть мне помогли? Не позволили съесть больше чем можно? Какой- то санитарный выпад невидимых сил… Почему я подумал о какой -то помощи, не ясно… Но – вдруг? Фантастический реализм, по Достоевскому…

Один кусочек я все-таки успел съесть, и сахар утром подскочил! Ох, как! 14,1…Это не очень хорошо, и даже очень плохо… Он должен быть 8, максимум… Ну вот! Реальная жизнь! Разве в ней интересно разбираться?

Когда -то давно, когда я только начинал писать пьесы, один из самых знаменитых режиссеров, ходивший в голубых брюках, попросил свою подружку, известную драматургессу, рекомендовать к печати мою пьесу. Она сказала, что мне (мне! не ей!) от этого будет только хуже. Я не уверен, что она прочитала мою пьесу. Реальная жизнь!

С наслаждением слушал Мирей Матье… Как она пела! Какая музыка звучала дивная! У меня было такое чувство, словно я стою на зеленой, летней поляне! По пояс в цветах и травах! Светит солнце! Блаженство! Радость! Ну разве это не реальная жизнь? Разве я проскочил мимо неё?!

Шоу

Александр Староторжский

Когда -то давно мне делали операцию… Выпрямляли носовую перегородку… Ну, сбрили мне бороду… Посадили в кресло..И отвезли в операционную… Доктор, милейший молодой человек, сделал мне необходимые уколы, вставил мне в нос нечто подобное зубилу и стал бить по нему большим деревянным молотком. Вскоре я чуть не потерял сознание. Доктор это усёк и сделал мне ещё один укол. Я пришёл в себя, и операция была закончена, не сорвалась, хотя мне казалось, что я вот – вот покину шар земной. Ну привезли меня в палату. И однопалатники охнули, засмеялись и дали мне зеркало. На меня смотрела чья – то страшная рожа: из ноздрей её торчали огромные куски окровавленной ваты… Или чего – то другого… К шести должна была прийти моя жена Лариса… Стали её всей палатой ждать. Я сидел на кровати спиной ко входу. Лариса вошла и я повернулся к ней. Увидев меня она пошатнулась от ужаса и закрыла лицо руками. Однопалатники – зрители радостно заржали… Шоу состоялось!

Хорошо одетый мальчик

Александр Староторжский

Иду в метро. Остановился. Ищу в портфеле бумажку с адресом. Слышу детский голос:

– Дяденька! Выведите меня на улицу! Я заблудился! – передо мной стоял мальчик лет девяти, восточного вида, очень хорошо одетый, спокойный, вежливый, обладатель таких прекрасных карих глаз, что любая восточная красавица могла зарезаться от зависти. Он протягивает мне руку… я ему… и вдруг, рядом с нами, раздается страшный вопль:

– Не трогайте его! – я отдернул руку и повернулся в сторону вопля. Метрах в пяти от нас стояла огромная женщина, с лицом удивительным: прекрасным и страшным одновременно. Она была без шапки, хотя дело происходило зимой, и в бобровой шубе, сшитой удивительно красиво.

– ЖЕНЩИНА. Если вы возьмете эту маленькую сволочь за руку и поведете к выходу, на улице вас окружит отряд других сволочей! С лицами цвета мокрого песка! Они начнут орать, что вы педофил! Они хором скажут, что в полиции мы это докажем элементарно. Что вас обязательно посадят. То есть вас запугают до смерти и потребуют миллион! Если у вас больное сердце, вы можете погибнуть! Посмотрите вон туда!

В углу, за театральной кассой, стояли трое мужчин, непонятной национальности. Один из них подбежал к мальчику, схватил его за руку, и компания исчезла в длиннейшем переходе.

– ЖЕНЩИНА. Я попалась однажды на это. Слава Богу, на улице меня ждал муж, генерал. Как только он понял в чем дело, он вытащил пистолет, и вся эта грязь улепетнула со скоростью звука.

…Мы попрощались с женщиной, я поблагодарил ее и пошел в учреждение, откуда мне пришел замысловатый счет. Странное дело, но я этой дикой бумажке совершенно не удивился. Мы привыкли к какой угодно дряни… Ее много! И вся она такая сочная!

Стрекоза

Александр Староторжский

Я вышел во двор и стал под лучами солнца. Конец мая! Жарко! Жизнь!

Солнце прогревало меня насквозь, доставляя огромное наслаждение… Появились тюльпаны, зажгли под солнцем свои алые чашечки… Воздух неподвижен… Изредка веет легчайший ветерок, словно кто-то любящий по лицу гладит… Из травы выглядывают крохотные, очаровательные, сиреневые цветочки… Позорище! Не знаю, как они называются!

Наша старенькая, почти засохшая слива, тоже расцвела! Даже она! Вот не ожидали! На другой клумбе, метрах в двадцати от меня, появились оранжевые цветы, сильные, яркие… Опять не знаю, что это за цветы, опять позор…

Я сделал шаг в их сторону и замер: прямо передо мной, в воздухе, непонятно откуда взявшись, повисла большая, жёлто-зелёная стрекоза с прозрачными, как бы стеклянными, выпуклыми глазами, переливающимися всеми цветами радуги! Помню цвета – изумрудный, золотой, медный, фиолетовый… Мелькают в памяти ещё какие-то цвета, но боюсь, я их выдумал, от восхищения…

Чудо! Речная стрекоза висит в шаге от меня, в хрустальном сиянии своих неутомимых крылышек! Повисела секунды три – и… раз! И исчезла! Так же стремительно, как и появилась. Странно, боком умчалась в свою жизнь… Словно ветром её унесло…

Я стоял, и никак не мог понять: тридцать лет я не видел леса, не гулял по полю, не купался в речке, не собирал грибы, не загорал. Стрекозу тридцать лет не видел! Увидел и обрадовался, как ребёнок! Почти до слёз! Как это всё могло произойти?!

Но, конечно, есть ответ: тридцать лет назад мне нужно было перейти маленький мостик, и спокойно идти по жизни дальше… Я собирался это сделать, но тут чья-то мягкая рука, пахнущая ландышем, обняла меня и повела в противоположную сторону. Ласковый голос убеждал: пойдём, там будет лучше… Большие, карие, глаза смотрели нежно и преданно…

Очнулся я в больничной палате, изуродованный с головы до ног.

А Невежество (это было, конечно, оно) растерянно стояло рядом и протягивало мне пирожок с капустой…

Так я, практически на всю жизнь, оказался заперт в своей комнате, и с ужасом часто думаю, что бессмертное Невежество, в миллиардном своём исчислении, бродит по Земле, улыбаясь встречным ласковой, умиротворяющей улыбкой.

Или, где-то на полянке, среди цветов и трав, весело делает экспериментально – ускоренные трепанации черепа кривым, ржавым и грязным от крови, плотницким топором!

Выстрел

Александр Староторжский

1997год. Москва. Лето. Мы справляем день рождения моего однокурсника по консерватории Саши Шварца. Ему стукнуло 49.

Все идет очень хорошо. Стол, разумеется, отличный. Шварц опытен. Он знает куда нужно съездить, что бы купить свежую семгу и икру. Вино итальянское, коньяк французский. Рита, жена Сашки, приготовила вкуснейшую грузинскую еду. Но главное не это! Главное – прилетел из Бостона Гриша Шварц, брат Сашки! Шесть лет назад он, по приглашению, поступил на службу в какую – то компьютерную бостонскую фирму, быстро занял солидное положение, и теперь у него трехэтажная квартира, страховка, хорошая зарплата, и чудесная зеленая лужайка у дома, где он с друзьями жарит мясо, и отмечает все американские праздники. Дочери его учатся в музыкальном колледже имени Чарльза Айвза и очень довольны жизнью. Педагоги у них – все лауреаты международных конкурсов. Так что перспективы юным пианисткам мерещатся самые радужные. И это обоснованно -девочки очень музыкальны.

Рядом с Гришей сидит тринадцатилетний сын Саши, Мишка… Он только что вернулся из Питера, где продул в игорном доме две тысячи баксов, полученные на телевидении. Отец и мать чуть не сошли с ума от его раскованности, но сейчас успокоились и сияют счастьем. А Мишка притворился самым тихим, самым скромным, самым послушным мальчиком на свете, но иногда его глазки вспыхивают таким ярким, и интриганским огоньком, что за папу и маму становится страшно…

Я в этом празднике участвую формально. Я плохо понимаю, что говорят, чему смеются, я занят своими мыслями, очень печальными. Два года назад я стал испытывать сильнейшую жажду и Лариса, моя жена, стала делать мне очень вкусное питье, из варенья и кипяченой воды. Я пил этот эликсир литрами. И что-то странное стало происходить с моими зубами. Они стали чернеть. Язык покрылся белой пленкой. Я пошел к известному профессору, он определил, что что я поражен грибком и выписал мне лекарство. Но ничего не проходило. Я чувствовал себя все хуже и хуже. Зубы стали почти черными. Я был еще у нескольких врачей и они подтвердили профессорский диагноз. Вспоминая о них, я без определения их профессионального уровня словом «идиоты», обойтись никак не могу. Спасла меня врач поликлиники Литфонда, в которой я состоял на учете. Она отправила меня сдать кровь на сахар и оказалось, что у меня диабет, который разрушал меня талантливо, мастерски. Она выписала мне таблетки и я стал чувствовать себя хорошо. Сахар пришел в норму, головокружение и дикая потливость ушли, но что делать с зубами? Они сгнили все! Совершенно!

Напротив моего дома находилась известная платная поликлиника и осмотрев меня доктор сказала, что лечение, то есть появление искусственных зубов у меня во рту, будет стоить 3 тысячи долларов.

Я драматург. Где -то шли мои пьесы, но денег нам не платили. Театры делали с нами что хотели. И понять их не трудно. Они были едва живы. Они умирали, пока карманы управленцев набивались с невероятной скоростью. И это не было секретом. Кто пришел к власти – все понимали.

Так что же делать? Я не знал. Полон рот черных зубов. У кого просить деньги? Не у кого.

В комнату вошел Сашка с тарелкой персиков, и сказал, что Лариса, моя жена, просит меня к телефону. Я вышел в коридор и взял трубку. Лариса сказала, что в нее стреляли. Она была на кухне. Стояла у плиты и варила что – то. Вдруг оконное стекло треснуло. Ясно было, что это следствие выстрела. Я опустил трубку и вошел в комнату.

– В Ларису стреляли, – сказал я и сел в кресло. Все притихли. Беда! А как же праздник?!

– Она жива? – спросил Гриша.

– Да, жива- сказал я.

– Ну тогда мы продолжим – сказал Гриша и веселье возобновилось.

Пили, ели, острили, но на меня смотрели с недоумением. Не понимали, почему я не еду домой. Я не мог. У меня не было денег на такси, а просить я стеснялся. Почему? Я был потрясен. Я надеялся, что меня домой отвезет Сашка на своем вольво. Через два часа это произошло. Лариса отвела меня на кухню. Оконное стекло треснуло и из нижней части рамы торчала пуля мелкашки. Через дорогу от нашего дома находился знаменитый писательский дом. Кто мог оттуда стрелять? Многие писатели умерли от невостребованности и безденежья… Но у них были дети, внуки… Кто -то новый, СВЕЖИЙ, мог вселиться в этот прекрасный дом… Кто? Я вызвал милицию. Через пять минут приехал целый отряд: полковник и трое рядовых с автоматами. Полковник открыл окно, вынул пулю и заворачивая ее в платок, спросил меня:

– Вы знаете, кто живет в этом доме?

Я сказал, что наши коллеги. Полковник усмехнулся и положил платок с пулькой в карман. Не прося нас о том, чтобы мы написали заявление, он еще раз внимательно осмотрел дом, из которого стреляли, и команда быстро удалилась. Почему так произошло, мы не поняли. Нужно ведь дело какое -то завести. Единственное, что мы поняли, это то, что полковнику на нас с Ларисой было совершенно наплевать. Он думал о том какие дивиденды можно состричь с этого выстрела. Странная ситуация нас так удивила, насмешила, что мы открыли бутылку крымского вина и с удовольствием выпили ее.

Памятник

Александр Староторжский

…Писатель Кузьмин Николай Андреевич, прочитал рассказ Бунина «Ида», и пришёл в такой восторг, что не знал что с собой делать. Его трясло. Он оделся, вышел на улицу, купил бутылку португальского портвейна, и поехал к памятнику Бунина, на Поварскую улицу (бывшую Воровского).

Пока он ехал в такси, он размышлял о своей писательской судьбе. И в очередной раз пришёл к выводу, что она трагична. Кузьмин опубликовал 16 книг, его пьесы шли в 12 странах, его рассказы печатались на разных континентах, но резонанса от его работы не было никакого. За книги деньги не платили, за пьесы приходила мелочь. За печатание в США, Европе и Австралии он тоже ничего не получал. Хотя известно, что эти страны не нищие. Что делать? Жить Кузьмину было неинтересно, поскольку смысла в своей жизни он не видел никакого.

…Наконец приехал. Сел на скамейку рядом с памятником, и портвейном помянул Ивана Алексеевича Бунина. Что с Кузьминым было дальше никто не знал. Его не было дома три дня. И к памятнику приехала жена и следственная группа. Под скамейкой нашли кепку Кузьмина, книгу Бунина, и пустую бутылку из под портвейна. Собрались уезжать. Но откуда-то появился очень странный человек. Это был сумасшедший, известный всей улице. Звали его Егорка. Было ему лет пятьдесят. До того, как сойти с ума, он был трубачом в эстрадном оркестре. Егорка, брызгая слюной, провизжал, что видел, как писателя Кузьмина, памятник Бунина забросил в небо, а там его поймали другие писатели, Куприн и Проспер Мериме. Естественно, Егорке не поверили. Деликатно посмеялись, пошушукались, и уехали. Все, кроме жены Кузьмина, Маргариты Яковлевны. Она разговаривала с Егоркой час, и придя домой, оповестила мировую общественность о странном, загадочном поведении памятника. Через день у памятника собралась группа немолодых писателей, считавших труды Бунина литературой величайшей! Писатели хором обратились к памятнику с просьбой поступить с ними так же, как он поступил с Кузьминым. Памятник накалился, покраснел, и через некоторое время все писатели, стоявшие у памятника, исчезли в небесах.

Так получилось, что писателей такого уровня, которые улетели, в России больше не осталось. Весь мир врагов и клеветников злорадствовал по этому поводу, долго и с большим удовольствием.

…Но! Когда наступило утро, и Кузьмин проснулся, он был совершенно ошеломлён. Что это было?! Что за сон?! Такой страшный и такой яркий! Кузьмин оделся, поцеловал жену, попросил сделать блинчики с вареньем, и уехал к памятнику. Больше его никто и никогда не видел. Что с ним произошло – неизвестно. Он исчез! И в этот день с неба посыпались чудесные яблочки. Маленькие, оранжевые, сладчайшие! Говорили, что это подарок Кузьмина Отечеству, и памятнику Бунину. Мало кто в это верит, но что было, то было! И никуда от этого не денешься! Яблоки с неба – падали!

Богатыри

Александр Староторжский

Кажется, мне было 5 или 6 лет, когда я осмысленно прочитал первую заинтересовавшую меня книжку.

Это были сказки и легенды про древних богатырей. Русских и нерусских.

До сих пор помню обложку этой книжки. Статный, русский богатырь, мощно вздыбив красивого, белого, длинногривого коня, неумолимо занёс огромную, в шипах, палицу, над необъятным половецким богатырём, в круглой, железной шапке с лисьим хвостом, и в полосатом, толстом халате, обшитом круглыми железками. Половец, уже падая с коня, из последних сил, отчаянно пытался защититься широкой кривой саблей.

Схватка была нарисована так убедительно, так доходчиво, что я мгновенно понял, что старинный враг Руси, половец, доживает последние секунды своей гнусной жизни.

Я возликовал! Щёки мои запылали! Патриот проснулся во мне! Неожиданно и ярко!

Смотрю жадно на схватку и фантазирую: вот сейчас карающая, могучая русская рука всмятку расшибёт эту беспощадную, подлую, степную тварь! Я представил себе момент удара! Бац! Железная шапка с лисьим хвостом мокро треснула, развалилась, и половецкие мозги мелкими брызгами летят в разные стороны! Какое счастье! Злодей наказан! Справедливость восторжествовала! Слава русскому богатырю! Слава русскому оружию! Смерть захватчикам!

То, что я прочитал об этом сражении, и то как живо я его увидел, так взволновало меня, так разожгло во мне героические чувства, что я впал в воинственное, восторженно – болезненное состояние. С пунцовым лицом, вспотевший, со вздыбленными волосами, в белой, короткой рубашечке, без трусов, носился я по квартире, и рубил всё подряд своей золотой сабелькой!

Но скоро был пойман и обезврежен моей бабушкой. Она была по профессии медсестрой, и сразу поняла, что я немножко заболел. И чем заболел.

Книжку с богатырями у меня отняли, напоили чем-то успокоительным, и я быстро уснул.

Когда я проснулся, то немедленно потребовал вернуть мне моих богатырей… Но бабушка, пытаясь меня успокоить, стала нежно, ласково врать, что богатыри ускакали охранять советскую границу, и предложила мне вместо богатырей мой любимый торт, сметанник.

Я стал плакать. Плакать горько, горячо, у меня поднялась температура, и богатырей мне вернули.

Я набросился на книжку, и стал жадно проглатывать сказку за сказкой… Естественно за мной осторожно и пристально наблюдали, опасаясь очередных приступов воинственности и героизма. Но опасались напрасно. Я привык к сражениям, и стал читать спокойно, но с прежним интересом.

Так я вошёл в мир литературы, и он навсегда стал моим главным миром.

30 августа 2010 года.

Ёлка!

Александр Староторжский

…Рождество! Передо мной панорама европейских городов! Они все в огнях! На площадях множество нарядных елок и базарчики с вкусной едой! (Мне рассказывали об этом). Народ толпится! Веселый, счастливый, радостный! Нищие тоже есть! Как же им не быть! Вот они! Пять крепких, хорошо одетых мужиков, пьют пиво, посреди площади! И гогочут, не боясь испугать народ! Говорят, немцы сошли с ума! Видимо, так оно и есть! Пособие по безработице, всего 489 евро! А они гогочут! Пособие это, ну ничтожнейшее для европейцев! Ерунда! А они веселятся, как люди, которым тепло, хорошо и уютно в своей родной стране! Пиво у них на столе—5,6 литров! Пирогов, колбас и еще какой -то аппетитнейшей еды- сколько душа пожелает! Так проявляется непонимание ситуации, в которой они оказались… Для европейцев это стало нормой… (Я думаю, есть и такие, которые планируют очищении улиц древних немецких городов от претенциозного элемента).

…А где- я? Не понимаю… Главное- у меня нет елки! Что делать? Думал, думал… Наконец- дошло! Я помещу ее в своей голове! А игрушками станут мои воспоминания! И я украшу ими эту елку! Но вообще не все «воспоминания – игрушки» годятся для этого… Пусть так! Пусть повиснет хоть что —то, что сохранилось!

Игрушка первая.

Как быстро проходит жизнь! Лев Толстой однажды написал: «От двух до семи – вечность! От семи до семидесяти – миг!»

Старик, Ты прав! Но не всегда! Особенно, когда говоришь о музыкантах. Это ведь Ты написал: «Чем музыканты талантливей, тем они глупее!». Чайковскому, наверняка донесли! Это же ведь интересно! Узнать о величайшей глупости, которую сказал Величайший из Великих!

Игрушка вторая.

У гроба с покойницей стоят две женщины. Обе знаменитые певицы. Я стою рядом с ними. Одна другой говорит тихо, глядя на покойницу: «Смотри! Вода вышла, и она похорошела!» Эта фраза меня ужаснула! Певица, сказавшая эту мерзость, была красива и знаменита! И я мечтал о нежных, любовных отношениях с ней! О, как хорошо, что я тогда ничего не умел! Не знал, как к ней подступиться! Вдруг что – нибудь у меня с ней получилось?! И тогда… что она, вдруг, могла мне сказать?! Подумать страшно!

Игрушка третья.

На похоронах моей мамы, ее руководитель, профессор медицины, женщина лет 80, прощаясь с ней, сказала: «Люсенька, милая, прощай! Я желаю тебе успехов, счастья, и доброго здоровья!» Сказала, поняла, и ужаснулась! Чуть не упала. Но ее поддержали. После этих потрясающих, страшных слов присутствующие окаменели. Тишина была какая —то свинцовая, давящая…

Игрушка четвертая.

Некоторые знаменитые артисты, худруки великих (в прошлом) театров, пытаясь оправдать отсутствие интереса к современной драматургии, уверяют, что Островский – современный драматург. Ну зачем врать, господа? Мир драматургии огромен! А у вас беден чрезвычайно! Ставьте кого угодно! Англичан, немцев, венгров, шведов, голландцев… Там есть, что делать! Ну только не врите! Вы выглядите нелепо!

Игрушка пятая.

Отношения в театрах складываются иногда очень интересно: худрук ходит в сопровождении четырех охранников.

Игрушка шестая.

Год 1976. Москва. Мы с друзьями едем в ресторан Пекин. Зачем? Вкусить китайской еды? Вовсе нет! Китайскую еду мы презирали! Приготовлена она была бездарно! Мы едем пить прекрасное, грузинское вино Тетра! Еду закажем обычную: жареную баранину, большим куском, и румяную, хрустящую, картошку фри! Такую вкусную, что ее можно было съесть гору! Но! Главная наша мечта, вино Тетра – шедевр виноделов Советской Грузии! И выпить этот шедевр можно было только в ресторане Пекин! Ну, просто, другого места мы не знали! И не искали! Нам было хорошо в гигантском советском ресторане Пекин! Радзинский однажды остроумно (и справедливо) сказал, что в СССР каждый день был повод для праздника! Сегодня ты неожиданно купил одно, завтра, побегав, другое, послезавтра, случайно, третье… И деньги на все это были! Слава СССР! Старик, мы ждем, когда ты вернешься!