Огненный Будда

– Кушай, малыш… кушай…

Осторожно заглянув в щель, он увидел:

Тайсо растирал украденное зерно в ступке, а потом размачивал полученную муку в воде. На коленях перед ним сидела девочка лет четырех – внучка, которую все считали умершей прошлой зимой.

Ее ребра выпирали, как прутья клетки, а глаза были слишком большими для этого исхудавшего личика.

– Еще… – прошептала девочка, протягивая дрожащие ручки.

Тайсо всхлипнул и отдал ей последние крохи.

Агниш тихо положил свои лепешки у порога и уже хотел уйти, когда услышал за спиной шорох.

Старик стоял в дверях, его глаза блестели в темноте.

– Зачем? – прошептал он.

Агниш не нашел слов. Он просто показал свою ладонь – знак пламени теперь светился ровным теплым светом, как маленький очаг в ночи.

Тайсо медленно опустился на колени и заплакал.

А когда Агниш уходил, он почувствовал:

Впервые за долгие месяцы воздух пах не пылью и пеплом.

Он пах надеждой.

Лунный свет струился сквозь щели ветхой хижины, выхватывая из темноты худые пальцы Агниша. Он разломил лепешку пополам – последнюю, спрятанную под половицей еще неделю назад. Черствый хлеб крошился в руках, оставляя на ладони следы, похожие на пепел.

– Возьмите.

Агниш протянул большую половину Тайсо. Старик сидел на скрипучей циновке, прижимая к груди спящую внучку. Его глаза – мутные, словно подернутые пеленой голода – расширились.

– Я не могу… твоя мать…

– Мама сказала, что сегодня постится, – солгал Агниш, чувствуя, как у него сводит живот от голода.

Тайсо медленно потянулся к хлебу, но вдруг остановился. Его рука дрожала, как тростинка на ветру.

– Почему? – прошептал он. – После всего, что они говорят о тебе…

Вдали завыл ветер, принося обрывки песен из деревни – сегодня праздновали первое за много месяцев полное ведро воды из колодца. Никто не заметил отсутствия Агниша и его матери.

Мальчик посмотрел на девочку. Ее крошечная ручка сжимала край одеяния деда, даже во сне не отпуская.

– Она похожа на ту птичку, – неожиданно сказал Агниш.

– Какую?

– Которая жила у нас в хижине прошлой зимой. С подбитым крылом.

Он помнил, как мать отдавала последние зернышки проса той маленькой птахе, хотя они сами сидели без хлеба три дня. Помнил, как птица, выздоровев, билась о ставни, рвясь на волю.

– Мама тогда сказала, что добро – как уголь.

Агниш поднял ладонь, где светился знак.

– Кажется холодным, но внутри хранит огонь.

Тайсо вдруг закашлялся – сухие, надрывные звуки, от которых девочка нахмурилась во сне. Когда приступ прошел, в его ладони осталось кровавое пятно.

Старик быстро сжал кулак, но Агниш уже видел.

– Ешьте, – настойчиво повторил мальчик, вкладывая хлеб в дрожащие пальцы старика. – Для нее.

Тайсо медленно поднес хлеб ко рту. Первый крошечный кусочек. Потом второй. Вдруг его плечи затряслись – старик плакал, бесшумно, чтобы не разбудить внучку, слезы оставляли чистые дорожки на его запыленном лице.

Агниш смотрел, как свет от его ладони мягко освещает эту сцену. Он вдруг понял – знак горит ярче, чем обычно. Тепло разливалось по руке, но не обжигало.

– Спасибо, – прошептал Тайсо.

– Это не я, – покачал головой Агниш. – Это огонь. Он… он так умеет.

За окном ветер разогнал тучи. Лунный свет хлынул в хижину, упав на троих людей, деливших последний хлеб.

А где-то далеко, на краю деревни, в очаге старого Вэя, потухшие угли внезапно вспыхнули на мгновение – ярко-синим пламенем.

Агниш ворочался на жесткой циновке, его сон был беспокойным. На улице завывал ветер, гоняя по пыльным улицам клубы раскаленного воздуха.

Во сне он стоял посреди бескрайней равнины, покрытой пеплом. Серое небо тяжело нависало над головой, но на горизонте – там, где земля встречалась с небом – плясало пламя.

Не обычный огонь, а живое существо. Оно извивалось, как язык гигантского зверя, рисуя в воздухе замысловатые узоры.

"Агниш…"

Голос звучал не снаружи, а изнутри, будто само пламя говорило с ним через кровь в жилах.

Мальчик сделал шаг вперед. Пепок под ногами был теплым, почти горячим, но не обжигал. С каждым шагом знак на его ладони начинал пульсировать в такт танцу далекого огня.

"Ближе…"

Он побежал. Ноги увязали в золе, но странное чувство звало его вперед. Пламя на горизонте росло, принимая форму…

Ворот.

Огненных врат, высоких как храм, из которых тянулись руки – сотни, тысячи рук из живого пламени. Они манили его, звали, шептали обещания:

"Ты больше никогда не будешь голоден…""Мы покажем тебе, кто ты…" "Мы научим тебя гореть…"

Агниш протянул руку. Еще немного – и его пальцы коснутся…

Боль.

Острая, режущая. Он вскрикнул и отдернул руку. На ладони, прямо посередине знака, дымилась маленькая черная метка – как от прикосновения раскаленного железа.

Пламя заворчало, зашипело:

"Когда железные птицы закроют солнце…""Ты еще не готов…" "Но мы придем…"

Агниш проснулся с криком.

В хижине было душно. Он поднял дрожащую ладонь к лицу – знак пылал в темноте, освещая слезы на его щеках. А на самом центре символа отчетливо виднелась новая отметина – крошечный ожог в форме закрытого глаза.

За окном, в ночи, завыл ветер. Но это был не обычный ветер – в нем слышалось эхо того голоса из сна.

А где-то за горами, в храме Лунной Реки, третий светильник погас.

Агниш сидел на корточках у потухшего очага, перекатывая между пальцев тот самый обожжённый уголь, что дал ему старик Вэй. Знак на его ладони пульсировал тусклым светом, будто второе сердце, бьющееся в такт невидимым ритмам мира.

– Сын мой.

Отец стоял в дверном проёме, его силуэт чётко вырисовывался на фоне закатного неба. В руках он держал связку сухих прутьев – топливо для вечернего огня.

– Ты не спал снова.

Это было не вопросом. Отец знал. Всегда знал.

Агниш молча разжал ладонь, показывая свежий ожог. Отец вздохнул, опустился рядом, начал складывать прутья в очаг особым образом – по кругу, словно строил маленький храм из хвороста.

– Видишь этот уголь? – Он ткнул пальцем в чёрный кусочек в руке Агниша. – Когда-то это было деревом. Живым, дышащим. Потом оно умерло, но не исчезло – стало углём. А когда мы его подожжём…

Он чиркнул огнивом. Первая искра упала на сухую траву.

– …оно станет огнём.

Пламя разгоралось медленно, облизывая прутья языками золотого света.

– Карма – это как уголь, сын мой. Наши поступки – деревья. Они умирают, но не исчезают. Превращаются во что-то новое.

Агниш наблюдал, как огонь пожирает хворост. Его знак теперь горел ярче, будто беседовал с собратом.

– А перерождение?

Отец улыбнулся. Подбросил в огонь щепотку благовоний. Дым заклубился синими струйками.

– Видишь дым?

Агниш кивнул.

– Дерево стало огнём. Огонь станет дымом. Дым станет облаком. Облако – дождём. Дождь напоит новое дерево.

Он взял сына за запястье, поднёс его светящуюся ладонь к пламени.

– Ты думаешь, твой знак – это проклятие?

Агниш опустил глаза.

– Они называют меня…

– Они называют течьём реку, не зная, что она впадает в океан, – перебил отец. – Ты – как этот уголь, Агниш. Ты просто промежуточная форма.

Пламя вдруг вспыхнуло ярче, образовав на мгновение чёткую фигуру – человека, сидящего в позе лотоса, окружённого огненным нимбом.

– Будда? – прошептал Агниш.

Отец покачал головой.

– Будда – это состояние. Как огонь. Ты можешь быть углём. Можешь стать пламенем. А можешь…

Он дунул на костёр.

Пламя погасло.

Но в воздухе ещё долго вились тёплые спирали дыма, складываясь в странные знаки перед лицом ошеломлённого мальчика.

– …можешь стать тем, что будет после.

Агниш посмотрел на свой ожог. Теперь он видел его иначе – не как рану, а как…

Первую букву в книге, которую ему ещё предстояло прочесть.

Где-то вдали, за горами, четвёртый светильник в храме Лунной Реки начал мерцать. Скоро и он погаснет.

Глава 2: Тень железных воронов

Крик разорвал утреннюю тишину прежде, чем взошло солнце.

Агниш проснулся от звука бьющейся посуды – мать роняла глиняный кувшин у колодца. Не крик страха, а тот особый вопль, который вырывается из горла, когда ужас слишком велик для слов.

Он выскочил во двор босыми ногами – и замер.

Деревня просыпалась в хаосе.

По главной улице скакали всадники в рваных плащах, лица скрыты за железными масками, похожими на клювы воронов. Их сабли сверкали в предрассветном сумраке, собирая первые лучи солнца, еще невидимого за горами.

– Дань! – орал один, поднимая окровавленный меч. – Последнее предупреждение!

Старейшина деревни, старый Лин, уже лежал в пыли, его седая борода окрасилась алым.

Агниш почувствовал, как знак на его ладони вспыхнул – не просто светом, а жаром, который заставил зубы сжаться от странной боли.

Отец схватил его за плечо:

– В печь.

– Что?

– Угольную печь. Быстро!

Они бежали задворками, пригибаясь каждый раз, когда рядом проносился всадник. Женские крики, детский плач, скрежет металла – деревня превращалась в ад.

У печи старик Вэй уже сбрасывал глиняную крышку.

– Внутрь, – прошипел он. – Угли остыли с ночи. Не сгоришь.

Агниш заколебался. Отец толкнул его к черному отверстию:

– Они ищут тебя. Видел их маски? Это не простые бандиты.

Из печи пахнуло гарью и страхом.

Первый удар колокола разнесся над деревней – сигнал сдачи. Бандиты начали сгонять людей к центру.

– Тебе нельзя попасть к ним в руки, – Вэй толкнул его внутрь. – Пока не научишься гореть.

Темнота поглотила Агниша.

Он сидел, поджав колени, в еще теплой золе, сквозь щели наблюдая, как всадники собирают дань:

– Где мальчик? – ревел их предводитель, тыча мечом в сторону матери Агниша. – Где дитя с огненной меткой?

Мать молчала.

Меч взметнулся – и вдруг…

Земля содрогнулась.

Где-то за холмами, в храме Лунной Реки, пятый светильник погас.

А в печи, среди углей, рука Агниша впервые вспыхнула по-настоящему – не светом, а пламенем.

Он закусил губу, чтобы не закричать.

И понял страшную правду:

Это не нападение.

Это охота.

И он – добыча.

Зола въелась под ногти Агниша, когда он выбрался из печи. Деревня пылала. Солнце, только поднявшееся над горами, казалось бледным пятном в клубах черного дыма.

Он бежал, спотыкаясь о разбросанные вещи, миновал горящий амбар, где кричали запертые внутри куры. Его ладонь пылала – не метафорически. Настоящее пламя лизало кожу, но не обжигало, лишь оставляло красные узоры, похожие на древние письмена.

"Мама! Отец!"

Голос сорвался в шепот, когда он увидел их у колодца.

Мать стояла на коленях, прижимая к груди окровавленный платок. Отец лежал ничком, его рука неестественно вывернута за спину. Перед ними, расставив ноги, стоял вожак бандитов – высокий, в маске с длинным железным клювом.

"Где мальчик?" – голос из-под маски звучал неестественно, словно несколько человек говорили в унисон.

Агниш не помнил, как закричал. Не помнил, как бросился вперед. Он только ощутил, как пламя на его ладони вспыхнуло ярче, превратившись в огненный кинжал.

Вожак повернулся с удивительной для его размеров ловкостью.

"А-а, искра…"

Сталь сверкнула. Агниш почувствовал удар в живот – не боль, сначала просто ощущение холода. Он посмотрел вниз: из его живота торчала рукоять ножа.

"Слишком рано тебе гореть, мальчик."

Вожак дернул оружие назад. Агниш рухнул на колени, хватая воздух ртом. Кровь хлестала между пальцев, горячая, как расплавленный металл.

"Заберите их," – сказал вожак кому-то позади. "Остальных – в печи."

Агниш видел, как бандиты волокут родителей к лошадям. Видел, как другие поджигают последние дома. Его пальцы впились в землю, хватая горсть пепла.

Знак на ладони вспыхнул ослепительно.

Пепел в его руке зашипел, превратившись в стеклянные шарики.

"Он… он еще жив!" – кто-то крикнул.

Вожак обернулся. Его маска отражала пламя горящих домов.

"Неважно. Пусть сгорит со своей деревней."

Агниш упал лицом в пыль. Последнее, что он видел – как старик Вэй выползает из-за развалин кузницы, как его старые руки тянутся к нему.

А потом – только тьма.

Но не тишина.

В темноте звучал голос пламени:

"Ты не умер… Ты просто начал превращение…"

Где-то очень далеко, в храме Лунной Реки, шестой светильник погас.

Сознание возвращалось медленно, как вода просачивающаяся в трещины пересохшей земли. Сначала Агниш почувствовал запах – едкий, густой, въевшийся в саму ткань мира. Запах горелого дерева, расплавленного металла и… чего-то сладковато-приторного, от чего свело желудок.

Он открыл глаза.

Небо над головой было черным – не от ночи, а от дыма, стелющегося низко, как похоронный саван. Солнце едва пробивалось сквозь эту пелену, окрашивая все в грязно-багровые тона.

Агниш попытался подняться – тело ответило волной боли. Рука инстинктивно потянулась к животу, к тому месту, где был нож. Пальцы наткнулись на что-то липкое и жесткое – запекшуюся кровь, смешанную с пеплом, образовавшую странную корку.

Он перекатился на бок.

Перед ним лежала Кхарва.

То, что от нее осталось.

Дома превратились в черные скелеты – обгоревшие балки торчали из пепла, как ребра мертвого зверя. Там, где был колодец, зияла черная дыра, окруженная оплавленным камнем. На площади, где еще вчера дети играли в бабки, теперь лежали…

Агниш зажмурился.

Он не хотел видеть.

Но запах уже рассказал ему все.

Ветер шевелил пепел у его ног, обнажая обугленные остатки – детскую игрушку, глиняную чашку, металлическую пряжку от пояса старика Тенга. Каждый предмет кричал без слов, рассказывая свою последнюю историю.

Агниш подполз к тому месту, где была их хижина.

Пепел здесь был теплым, будто земля все еще не могла остыть от ярости огня. Его пальцы наткнулись на что-то твердое – нефритовая фигурка лошади, которую отец выменял на прошлогоднем торге. Теперь она была покрыта сажей, но цела.

Он сжал ее в кулаке, чувствуя, как слезы оставляют чистые дорожки на его грязном лице.

Внезапно знак на его ладони вспыхнул.

Не просто засветился – загорелся.

Настоящее пламя, живое и теплое, лизало кожу, но не обжигало. Оно пульсировало в такт его сердцебиению, будто пытаясь что-то сказать.

Агниш поднял голову.

Среди пепла, в самом центре деревни, стояла единственная не сгоревшая вещь – деревянная статуя деревенского божка, которую все считали уничтоженной еще в ночь его рождения.

Теперь она была черной от копоти, но целой.

И смотрела прямо на него.

Агниш встал, шатаясь. Каждый шаг поднимал облачко пепла, которое оседало на его окровавленную рубаху. Он шел к статуе, чувствуя, как пламя на его ладони разгорается все сильнее.

Когда он подошел вплотную, статуя треснула.

Из трещины хлынул свет.

Не огненный, а чистый, как горный ручей.

Агниш протянул руку…

И услышал голос.

Не статуи.

Не пламени.

Свой собственный, но какой-то другой – старше, мудрее, будто доносящийся из далекого будущего.

"Ты не один."

"Ты никогда не был один."

"Мы ждем тебя в храме Лунной Реки."

Свет погас.

Статуя рассыпалась в прах.

Агниш стоял среди пепла своей жизни, сжимая в одной руке фигурку лошади, а в другой – живое пламя.

Где-то далеко, за горами, седьмой светильник в храме Лунной Реки погас.

И наступила полная тьма.

Но не для Агниша.

Для него только начинался рассвет.

Глава 3: Волчий путь

Пятый день блужданий.

Агниш пал на колени перед гниющим пнем, его пальцы судорожно копались в мшистой земле, выискивая хоть какой-то корешок, личинку, червя – все, что можно было бы запихнуть в рот и назвать едой. Ногти, почерневшие от въевшейся сажи, ломались о мерзлую почву.

Живот больше не бурчал – он превратился в каменную пустоту, сжимавшую внутренности холодными тисками. Рана на боку, где вонзился бандитский нож, воспалилась и пульсировала тупой болью, но даже эта боль казалась далекой, словно приходящей через толстый слой ваты.

Лес вокруг дышал.

Старые сосны скрипели на ветру, трусь друг о друга облезлыми стволами. Где-то далеко каркала ворона – насмешливый, одинокий звук, от которого по спине пробегали мурашки.

Агниш поднял голову.

Перед глазами поплыли черные пятна. Солнце, пробивавшееся сквозь чащу, раздваивалось, растраивалось, превращаясь в несколько слепящих шаров. Он зажмурился, чувствуя, как липкая слабость поднимается от колен к груди.

Знак на ладони – тот самый, что светился так ярко в пепле Кхарвы – теперь едва теплился, будто и сам готов был погаснуть.

"Нет…"

Он сжал кулак, чувствуя, как шершавая кожа ладони прилипает к пальцам.

"Не сейчас…"

Ветер внезапно сменил направление, принеся с собой новый запах – резкий, металлический, знакомый.

Кровь.

Свежая.

Агниш поднялся, цепляясь за стволы деревьев. Его ноги двигались сами, ведомые древним инстинктом, более старым, чем страх.

Три шага.

Пять.

Десять.

Перед ним открылась небольшая поляна, заваленная буреломом. И там…

Волк.

Огромный серый зверь лежал на боку, его могучая грудь тяжело вздымалась. Из задней лапы торчал железный наконечник стрелы, а вокруг уже собралась липкая черная лужа. Желтые глаза, полуприкрытые, следили за приближением Агниша, но в них не было страха – только усталое принятие.

Агниш замер.

Он видел этого волка раньше – в детстве, когда ходил с отцом за грибами. Старики в деревне называли его Лунным Странником и шептались, что это не просто зверь, а дух леса.

Теперь этот дух умирал.

И умирал в одиночестве.

Как и он.

Агниш опустился на корточки, протянув дрожащую руку. Знак на ладони вдруг вспыхнул слабым светом, освещая рану зверя.

"Нет…"

Он покачал головой.

"Не ты…"

Его пальцы обхватили древко стрелы. Волк зарычал, но не укусил – просто сжался в ожидании новой боли.

Резкий рывок.

Древко сломалось, оставив наконечник внутри.

Агниш схватил край своей рубахи – последней чистой ткани, что у него осталась – и с силой дернул. Материал с треском разорвался.

"Подожди…"

Он не знал, понимает ли его зверь. Но когда он начал обматывать рану, волк лишь глухо застонал, но не сопротивлялся.

Кровь проступала сквозь ткань почти сразу, но Агниш не останавливался – завязывал туже, крепче, пока пальцы не начали неметь от напряжения.

"Живи…"

Это было не просьбой.

Не мольбой.

Это был приказ.

Тот самый, который он не смог дать себе, когда лежал в пепле родной деревни.

Знак на его ладони вспыхнул ярче – не ослепительно, как прежде, но достаточно, чтобы осветить морду волка.

И тогда Агниш увидел.

В глазах зверя отражалось небо.

Не то, что было над ними сейчас – серое, затянутое дымом.

А ночное.

Усеянное звездами.

И на его фоне – силуэт горы с пещерой, из которой лился золотой свет.

Послание?

Видение?

А может, просто галлюцинация голодного сознания.

Но когда волк, превозмогая боль, поднялся и сделал шаг вперед – затем еще один – Агниш понял.

Это был не конец.

Это было начало.

И когда зверь оглянулся, словно спрашивая "ты идешь?", Агниш, стиснув зубы от боли в боку, шагнул следом.

Двое раненых существ.

Один путь.

И знак на ладони, что теперь горел чуть ярче, чем пять минут назад.

Где-то далеко, в глубине леса, завыл ветер – долгий, протяжный звук, похожий на зов забытого бога.

Тени становились длиннее, когда Агниш продирался сквозь чащу, его босые ноги увязали в гниющих листьях. Четвертые сутки без еды превратили мир вокруг в размытое пятно – деревья склонялись над ним, как голодные великаны, их ветви цеплялись за окровавленную рубаху, будто пытались удержать последнего свидетеля сожженной деревни.

Жажда жгла горло раскаленным железом. Воспаленная рана на боку пульсировала в такт шагам, каждый из которых давался с трудом. Агниш остановился у пересохшего русла ручья – лишь несколько мутных луж напоминали о том, что здесь когда-то текла вода. Он рухнул на колени, пальцы копались в иле, выискивая хоть каплю влаги.

"Еще день… может два…" – мысли плыли медленно, как густой смоляной поток.

Он поднял дрожащую ладонь перед лицом. Знак пламени – тот самый, что светился так ярко в пепле Кхарвы – теперь едва теплился, будто сквозь толстый слой пепла. Но странное дело – чем слабее становилось его тело, тем отчетливее он чувствовал…

Другие огни.

Где-то далеко, за горами – большой и яростный, как лесной пожар.

Ближе – крошечные искорки, разбросанные по лесу. Жизнь насекомых под корой, дыхание зверей в норах, даже медленное биение соков в корнях деревьев – все это он ощущал теперь, как слепой чувствует тепло костра кожей.

Агниш судорожно глотнул воздух.

Перед глазами поплыли черные пятна. Он ухватился за ствол березы – кора под пальцами была прохладной и шершавой, будто кожа древнего существа.

"Не сейчас… не здесь…"

Из кармана выпал последний кусочек черствого хлеба – тот самый, что он нашел в развалинах пекарни. Агниш поднял его дрожащими пальцами. Три дня он не решался съесть этот крошечный кусочек, берег его как последнюю связь с прежней жизнью.

Теперь хлеб покрылся плесенью.

Он зажмурился, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

Знак на ладони вдруг вспыхнул – не светом, а жаром, будто кто-то влил раскаленное масло прямо в кровь.

Агниш вскрикнул.

И в этот миг увидел.

Не глазами – всем телом сразу.

В пятидесяти шагах – лисью нору с выводком голодных детенышей.

В сотне шагов – мертвого оленя, наполовину съеденного волками.

И совсем близко…

Раненого зверя.

Большого.

Сильного.

Страждущего.

Как и он.

Агниш поднялся, опираясь на березу. Где-то в глубине сознания шевельнулась мысль – это не просто голодные галлюцинации. Знак вел его.

К испытанию?

К спасению?

К новой потере?

Он сделал первый шаг.

Потом второй.

Ноги двигались сами, будто кто-то другой управлял его телом.

Лес вокруг затаил дыхание. Даже ветер стих, и только редкие капли с высоких ветвей падали на лесную подстилку, как удары крошечного барабана.

Агниш продирался сквозь заросли папоротников, их липкие споры оставались на его коже, как следы невидимых пальцев.

И вот…

Поляна.

Бурелом.

И посреди – огромный серый волк с белым пятном на груди в форме полумесяца.

Зверь лежал на боку, его могучая грудь тяжело вздымалась. Железный наконечник стрелы торчал из задней лапы, а вокруг уже собралась черная лужа крови.

Желтые глаза – мудрые, как у старого отшельника – встретились с Агнишевыми.

И в них не было страха.

Только усталое понимание.

Такое же, какое Агниш видел в глазах матери, когда бандиты окружили их дом.

Он опустился на корточки, протянув дрожащую руку.

Знак на ладони вспыхнул ярче.

"Нет…" – прошептал Агниш. – "Не ты…"

Его пальцы обхватили древко стрелы.

И в этот момент волк…

Улыбнулся.

Точнее, Агнишу показалось, что улыбнулся. Может быть, это была просто гримаса боли.

Но когда он дернул стрелу, зверь не зарычал.

Не укусил.

Просто закрыл глаза и стиснул зубы, как воин перед последней битвой.

Древко сломалось с треском.

Агниш схватил край своей рубахи – последний лоскут чистой ткани – и начал рвать зубами.

"Держись…"

Он не знал, понимает ли его зверь. Но когда он стал обматывать рану, волк лишь глухо застонал, но не сопротивлялся.

Кровь проступала сквозь ткань почти сразу, но Агниш не останавливался – завязывал туже, крепче, пока пальцы не начали неметь от напряжения.

"Живи…"

Это было не просьбой.

Не мольбой.

Это был приказ.

Тот самый, который он не смог дать себе, когда лежал в пепле родной деревни.

Знак на его ладони вспыхнул ярче – не ослепительно, как прежде, но достаточно, чтобы осветить морду волка.

И тогда Агниш увидел.

В глазах зверя отражалось небо.

Не то, что было над ними сейчас – серое, затянутое дымом.

А ночное.

Усеянное звездами.

И на его фоне – силуэт горы с пещерой, из которой лился золотой свет.

Послание?

Видение?

А может, просто галлюцинация голодного сознания.

Но когда волк, превозмогая боль, поднялся и сделал шаг вперед – затем еще один – Агниш понял.

Это был не конец.

Это было начало.

И когда зверь оглянулся, словно спрашивая "ты идешь?", Агниш, стиснув зубы от боли в боку, шагнул следом.