Миссия убить – спасти

Миссия убить – спасти

Лина Юрьева

Посвящается моему дедушке – тому,

кто первым показал, что слова – не просто звук,

а мост между сердцами.

Что важное нужно говорить сразу,

не пряча за молчанием, не откладывая «на потом».

Особенно если это – про любовь, про веру,

про то, что по-настоящему живёт внутри.

© Лина Юрьева, 2025

ISBN 978-5-0067-4873-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1 Глава

В подземном бункере, спрятанном под заброшенным научным институтом на окраине города, царила стерильная, будто вымершая тишина. Над головой – толстый слой бетона, а за ним другой, параллельный мир: уличная возня, очередь в аптеку, новости о скидках и пробках. Всё то, что не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило здесь, внизу.

Здание над нами выглядело безнадёжно покинутым: облупленные стены, выбитые окна, заросший двор, вывеска «Автономные Системы», перекошенная и поблекшая. Никто не догадывался, что на глубине тридцати метров начинались коридоры Отдела «Тень». Организации, которая официально не существовала. Ни в реестрах. Ни в бюджете. Ни в головах простых людей.

Внутри бункера воздух был беззвучным, вычищенным до стерильности. Холодный свет ламп заливал просторные помещения. Стены – из армированного полимера, потолок – клубок кабелей, всё сделано так, чтобы не допустить ошибок. Тут не про уют. Тут про контроль. И мгновенную реакцию.

У голографической панели стояла Кира. Наш командир. Женщина, способная одной бровью заставить генерала замолчать. Брючный костюм без единой складки, волосы затянуты в идеальный пучок, браслет-сканер на запястье – всё выверено до миллиметра. Даже пауза в дыхании была стратегической.

В руках у неё была папка. Бумажная. Потому что кое-что до сих пор не доверяют ни цифровым каналам, ни зашифрованным сетям.

– Ты хоть слушаешь? – спросила она, не оборачиваясь.

Я лениво расхаживал по комнате, вращая плечами, будто разогреваясь перед спектаклем.

– Всегда, Кира. Просто настраиваюсь. Спасти мир, соблазнить наследницу глобальной катастрофы – понимаешь, важно поймать ритм.

Я знаю, как выгляжу: рубашка застёгнута не на все пуговицы, галстук сбился набок, прядь на лбу, серьга в ухе. Со стороны – будто я из отдела дизайна, а не спецопераций. Но это и есть часть роли. Беспечность – лучший камуфляж. Внутри же я совсем другой. Серьёзный до скрупулёзности, почти педант. В душе – идиалист, который до сих пор верит, что мир можно исправить. Просто теперь я предпочитаю делать это не в лоб. А тихо. И точно.

Кира с тихим хлопком швырнула папку на стол.

– Алиса Валентайн. Вторая дочь доктора Маркуса Валентайна. Ты знаешь, кто он.

– Гений с манией контролировать катастрофы. Создатель проекта «Лев». А год назад – просто исчез. Без следа. И, как показывает практика, такие исчезновения редко ведут к чему-то хорошему. – Я подошёл ближе, склонился над фотографией. Девушка с тёмными завивающимися волосами, прямой взгляд, глаза – цвета замёрзшего озера. – Прелестна. Но в этих глазах лёд. Такой, что обжигает.

– Возможно. – Кира подтолкнула ко мне досье. – У неё есть старшая сестра – Яра Валентайн. После развода родителей Яра осталась с матерью, Алису отец забрал к себе. С тех пор – две параллельные жизни. Разные города, разные школы, даже фотографии – как из двух разных вселенных.

– Мать – Мирисса Кроуфорд. По образованию – филолог, но давно уже не преподаёт. Сейчас у неё собственное издательство и небольшой бизнес, связанный с образовательными курсами. Женщина сложная, стервозная, конфликтная. Острый ум, тяжёлый характер, склонна к манипуляциям и резким суждениям. Со взрослыми у неё всегда война, с авторитетами – тем более. Но при всём этом – детей она любит. Особенно Яру. С ней у Мириссы крепкая эмоциональная связь: Яра – «её девочка», её отражение и, возможно, главная гордость. – А отец… – Кира сделала паузу. – Доктор Маркус Валентайн. Гений, одержимый контролем. Научный руководитель проекта «Лев». Ходили слухи, что он собирался внедрить прототип в реальных условиях, не дожидаясь одобрения комиссии. Через пару месяцев после этого – исчез.

– Как будто знал, что за ним придут.

– Яра – социально активная, понятная. Прямая, прогнозируемая. У неё – фото с друзьями, соревнования, грамоты, благотворительные сборы.

– Алиса – другая. Тихая, закрытая. В соцсетях – тишина. Поведение ровное до настороженности. Особенно после того, как отец пропал.

– По сути, он обожал её. Алиса была для него не просто дочерью – смыслом, точкой опоры. Он держал её подальше от своей работы, старался оградить от всего, что касалось проекта «Лев». Вместо школ – домашние преподаватели, вместо друзей – тщательно отобранные взрослые. Контроль, стерильность, безопасность. Он построил вокруг неё стеклянный купол – как будто знал, что грянет буря. Но в таких семьях дети слышат больше, чем кажется. Замечают, запоминают, складывают в пазлы. А потом он исчез. И оставил её – с кучей вопросов и, возможно, с ответами, которых мы пока не видим.

Я пролистал пару страниц. Действительно – у Яры профиль скучный, как понедельник. А вот у Алисы – провалы, нестыковки. И какое-то странное затишье.

– Значит, фокус – на младшей. Потому что именно её он держал рядом.

– Именно. Если кто-то и может знать, где Маркус, или хотя бы, где спрятан прототип – это она. Возможно, она ключ. Или… сам механизм.

Я ткнул в фото.

– А если она не в теме? Если она – просто побочный эффект чьей-то паранойи?

Кира посмотрела прямо в глаза.

– Тогда ты быстро это поймёшь. Но если ошибёшься – будет уже поздно.

Я выпрямился.

– Значит, действовать осторожно. Втереться, узнать, вытащить информацию. Без шума. Без следов.

– Всё как всегда.

В этот момент дверь с шипением открылась и появился Лукас – с кофейным стаканчиком и с выражением лица «я уже в курсе».

– Кофе мёртв, но я жив. О, вы тут обсуждаете кого-то с глазами цвета «апокалипсис на рассвете»?

– Лукас, выйди, – сказала Кира, даже не моргнув.

– Уже почти ушёл, шеф, – буркнул он, но остался где-то за стеклом, как обычно.

Я закатил глаза.

– Он всё равно подслушает.

– Знаю. Но я не говорю то, что нельзя говорить.

Я закрыл папку, взглянул на неё.

– Уровень допуска?

– Формально – второй. Неофициально – у тебя свобода действий. Но если провалишься – ты сам по себе.

Я усмехнулся.

– Ничего нового.

Уже направляясь к выходу, я услышал её голос за спиной:

– Матвей.

Я обернулся.

– Это не просто девочка. Это, возможно, запусковой механизм. Помни об этом.

– А я, возможно, – человек с пальцем на кнопке, – бросил я и вышел в коридор.

Дверь за моей спиной закрылась. Всё было как всегда: воздух с привкусом металла, мягкое шуршание вентиляции, красноватые огоньки на панелях.

У выхода меня, конечно, ждал Лукас. Прислонился к стене, с видом человека, который уже придумал пятнадцать теорий заговора и успел опровергнуть их сам.

– Ну и? Кто у нас на повестке дня? Красотка? Шифровка? Бомба замедленного действия?

Я бросил взгляд на него, на его торчащую наружу бирку с одежды.

– Убери это. Ты либо шпион, либо манекен с распродажи.

– Когда-нибудь ты скажешь что-то глупое?

– Скажу. Когда провалю миссию.

Я нажал кнопку лифта. Двери закрылись. Он остался снаружи, покачивая головой.

– Вот ведь засранец, – пробормотал он. – Но, чёрт побери, наш.

Лифт поднялся на верхний уровень. Меня ждала парковка. Чёрный «Форд Фокус». Старенький, с характером. На левом борту вмятина – напоминание о неудачной парковке полгода назад. Каждый раз, когда прохожу мимо, думаю: «Надо бы исправить». И каждый раз – не сейчас. Этот хрипловатый зверёныш не вызывает подозрений и это главное. Идеальный прикрытый следопыт – потертый, неприметный, но упрямо живой.

Сигналка пискнула в темноте. Я открыл дверь, швырнул пиджак на заднее сиденье, сел. Кожа сиденья прохладная, слегка потрескавшаяся. Завёл двигатель – машина вздрогнула, заурчала с ленивым ворчанием.

– Да ладно, я тоже рад тебя видеть, – пробормотал я и поставив руку на руль, медленно выехал со стоянки. – Поехали, старина. Мир сам себя не спасёт.

Скользнул взглядом по панели – топливо есть, масло в норме. Бардачок захлопнут, но я знаю, что внутри – папка с досье. Бумажная, старая школа. Всё, что удалось собрать по Алисе Валентайн: фрагменты её жизни, следы отца, зацепки по проекту «Лев», финансовые движения, поведенческий профиль. Бумажная биография потенциальной катастрофы.

На трассу выехал без музыки – радио я выключил ещё на базе. Не выношу, когда мне в уши льют про пробки и погоду, будто кто-то решил, что я не справлюсь без напоминания, что на улице лето. Вместо этого – тишина. Почти. Шуршание шин, редкие фары встречных. Внутри головы – рой.

Алиса Валентайн.

Голубые глаза, чёрные кудри, взгляд с характером. По досье – интроверт, по фото – не без стержня. Вроде просто девчонка, но каждый отчёт намекает: она может знать гораздо больше, чем говорит. И дело даже не в отце. Дело в молчании. Слишком ровном. Слишком чистом. А чисто, как известно, там, где либо тщательно убирали, либо что-то прячут.

– Вот бы выяснилось, что она и правда обычная, – пробормотал я, прикусив губу. – Или хотя бы не смертельно интересная.

Засмеялся себе под нос.

– Будет неловко, если я влюблюсь, а она окажется киборгом. Хотя, по нынешним временам, это даже романтично.

Притормозил на светофоре, машинально глянул в зеркало. Снял очки. Настоящее лицо смотрело на меня – без маски, без ухмылки. Просто я.

Под глазами – круги, как кольца на спиле дерева: каждый слой – ещё одна бессонная ночь. Щетина за день успела прорезаться, словно напоминая, что время идёт, даже если ты не замечаешь.

Глаза… в отражении они казались чужими. То зелёные, то синие, как будто сами не решили, какими быть сегодня. Усталость в них – как вечный осадок. От дел, от лиц, от потерь.

В ухе – серебряная серьга. Маленький штрих, который почти никто не замечает. Но я – помню. Это его серьга. Он шутил, что носит её «для баланса». Смеялся, когда я поддел его за это. А потом исчез в дыму, оставив тишину.

С тех пор она со мной. Не потому что сентиментален – потому что кто-то должен помнить. И потому что иногда, чёрт возьми, это единственное, что ещё держит.

– Если она знает, где ключ, – прошептал я, не замечая, как пальцы сильнее сжали руль. – Значит, всё зависит от меня. От того, нажму ли я правильную кнопку… или выпущу ад на поверхность.

Свет – зелёный. Поехали.

– Ну что, Алиса… кто ты? Принцесса, которую надо спасать? Пешка, которую передвинули? Или королева, ставшая слишком умной для своей доски?

Подкатил к дому. Многоэтажка, облупленная штукатурка, сосед с вечно шумной собакой, почтовые ящики, у которых пахнет краской и чужими письмами. Всё как надо. Никаких камер на подъезде. Ни сигналки, ни лишних вопросов. Аренда – на левое имя. Холодильник – наполовину пуст, как и должно быть.

В этой работе роскошные апартаменты – не прикрытие, а цель. А настоящая маскировка – обычность. Самая скучная форма исчезновения.

Сегодня – пока без контакта. Только ночь, только я, монитор и папка с документами, которые нужно прошерстить до рассвета. А завтра – начнётся игра. Главное – не моргнуть первым.

2 глава

Горячая вода стекала по моей коже, смывая остатки сна и спутанных ночных мыслей, которые ещё цеплялись, не желая отпускать. Я стояла под душем, уставившись в запотевшую стенку кабины и дышала ровно, глубоко, будто вместе с паром выходило всё ненужное: тревоги, домыслы, чужие фразы.

Под левой грудью, чуть ниже – там, где иногда замирает сердце, – тёмнела татуировка: созвездие Льва. Мой знак. Мой щит. Маленькие звёзды, соединённые тонкими линиями – простая геометрия, но в ней я всегда находила опору. Я родилась под этим созвездием. Иногда мне казалось, что это единственное, что действительно во мне устойчиво, несмотря ни на что.

Выключив воду, я нащупала полотенце и закуталась в него крепко, как в броню. Оно было мягким, пахло лавандой и немного – свежестью. Волосы, тяжёлые от воды, липли к спине и я смахнула мокрую прядь с лица. Не спешила. Не торопилась. Сегодняшнее утро было моим.

На кухню пошла босиком. Пол прохладный, но приятно бодрил. На ходу включила колонку – музыка полилась лениво и легко, будто лето залетело в окно. Что-то старое, с глупым, но добрым припевом.

– Хорошо, – выдохнула я, подпевая строчку на вдохе. – Пусть день начнётся как кино, а не как новости.

Я поставила чайник, разбила пару яиц в миску, добавила немного шпината, зелёного лука. Омлет – простой, быстрый. Чай – зелёный, терпкий. Никакого кофе. Никогда не понимала, как можно добровольно наливать себе в чашку тревожность.

– Да будет завтрак, – произнесла я торжественно, крутанувшись с половником в руке. – Лулу, ты не возражаешь?

Из соседней комнаты, будто по команде, важно вышла она – Лулу. Белая, пушистая, как снежок из рекламы стирального порошка. У неё были глазища, как два кусочка неба – светло-голубые и чуть прищуренные, как у недоверчивой принцессы. Она мягко ступала по полу, неся себя, как королева и прямиком направилась к полке с книгами.

– Не тронь «Маргариту», я тебя умоляю, – сказала я, заметив, как она потянулась лапкой к краю тома.

Лулу высокомерно проигнорировала замечание, потёрлась о корешки и устроилась прямо под полкой, свернувшись пушистым калачиком.

– Ну да, правильно. Книги – это серьёзно, – кивнула я. – Когда-нибудь ты расскажешь почему у тебя такое лицо, будто ты пережила революцию?

Лулу в ответ закрыла глаза. То ли согласилась, то ли отмолчалась с достоинством.

Многие считают меня странной. Ну или слишком… живой. Слишком яркой. Слишком прямой. Слишком, слишком, слишком. Но я и не пытаюсь понравиться.

Мне хватает собственного зеркала, в котором я не выгляжу фальшиво. Я умею быть разной. Могу обаять кого угодно – продавца в овощной, профессора в институте, собаку на улице. Я просто такая. Люди тянутся, а потом удивляются, когда за улыбкой прячется острый язык и железный характер.

– Да, милая, ты не сахар. Ты соль и перец сразу, – сказала мне как-то мама. Наверное, с гордостью. А может, с лёгкой тревогой.

Я умею смеяться. Громко, заразительно, так, что у людей срывается защита. Умею отшутиться даже на чьё-то хамство – иногда с блеском, иногда с ядом. Но при этом я помню всё. Лица, слова, взгляды. Я просто не показываю. Люди путают лёгкость с наивностью – и это всегда смешно. И опасно.

У меня есть одна чёткая черта – я не люблю, когда мною пытаются управлять. Даже ненавязчиво. Даже якобы «из заботы». Секунду – и я отстраняюсь. Не грубо. Просто будто из воздуха исчезаю. Так было всегда.

Я делаю глоток чая и прислушиваюсь к музыке. Там поют что-то про то, что «жизнь – это танец, даже если ты танцуешь одна». И знаете, что? Это чертовски верно.

Я села за стол, скрестив ноги на стуле, с кружкой чая и вилкой. Омлет удался. Даже без сыра, про который я в третий раз забыла – было вкусно. Может, дело в настроении. Или в том, что я наконец позволила себе утро без спешки.

С улицы доносился гул машин. Кто-то уже спешил, суетился, проклинал пробки. А у меня был свой остров. Своя кухня. Свой день.

– Да, Лулу, пусть всё идёт по плану. Или хотя бы не слишком катастрофично, – пробормотала я, глядя в окно.

Лулу чуть приоткрыла один глаз, зевнула и кажется, согласилась.

После завтрака я пошла сушить волосы. Не всегда делала это, но сегодня был тот редкий день, когда хотелось чуть больше порядка. Включила фен и смотрела в зеркало, как мокрые кудри превращаются в мягкие волны, обрамляя лицо. Чёрные, упрямые – как я. Я даже уловила в себе что-то новое. Или просто давно не смотрелась в зеркало по-настоящему.

Я оделась без фанатизма – светлая рубашка, джинсы, новые туфли на устойчивом каблуке. Любила их за то, как они меняли походку. Делали шаги твёрже, будто я знала, куда и зачем иду. Хотя всё было проще. Я шла на встречу с сестрой. С Ярой. Только и всего.

– Лулу, ты за старшую, – бросила я, пока искала ключи. – Не вздумай разнести библиотеку.

Кошка вытянулась, моргнула в ответ и, кажется, снова уснула.

– Типичная ты, – усмехнулась я. – Ни о чём не волнуешься. Может, это и есть секрет спокойствия – просто спать у полки с книгами.

Закрыв дверь, я на секунду задержалась, прислонившись к косяку. День обещал быть странным. А значит – настоящим.

Я вышла из дома, нацепив солнцезащитные очки, хотя солнце ещё толком не разошлось. Просто иногда хочется спрятать взгляд – не потому что есть что скрывать, а потому что не хочется тратить его на лишних людей.

В ушах – наушники, но музыка звучала едва слышно. Фоном. Не для того, чтобы отключиться, а чтобы чуть приглушить мир. Я всё равно слышала – шаги прохожих, сигнал машин, лай собак. Улица дышала рядом.

Воздух был тёплым, с привкусом лета и чем-то ещё… странным. Как будто в нём витала прелюдия к чему-то непонятному. Как музыка до начала фильма, когда ещё не ясно – будет это комедия или триллер.

Я двигалась медленно, почти назло торопливому городу. Утро тянулось лениво, как тёплый чай в чашке. Люди бежали мимо – с рюкзаками, колясками, собаками, с лицами «всё, жизнь ушла без меня». А я – просто шла. Ветер касался рубашки, каблуки мягко стучали по плитке, будто аккомпанировали собственному маршруту.

И тут – свист. Резкий, наглый, самодовольный, как у тех, кто путает улицу с личной сценой для дебюта.

– Эй, кудряшка, ты просто огонь!

Я остановилась. Нет, не потому что испугалась или растерялась. А потому что во мне проснулся… театральный демон. Такой себе внутренний режиссёр, который сказал: «Сценарий простой, но актёр – хлам. Нужно срочно улучшить».

Обернулась.

Мужик. Лет сорока, может, больше, если считать усталость от жизни. Пиджак на нём был настолько мят, что мог бы получить гражданство в разделах секонд-хенда. Волосы – как у актёра из дешёвой рекламы шампуня «до». В руке – бумажный стаканчик кофе. Улыбка на лице такая, будто он только что рассказал сам себе анекдот и сам же в восторге.

Я повернулась к нему, поправила очки, иду – медленно, будто по подиуму.

– Это ты мне? – спросила я мягко, с почти детской наивностью в голосе.

Он выпрямился, как петух перед началом сезона спаривания. Грудь колесом, взгляд уверенный, как у человека, который вот-вот расскажет, что он «нормальный мужик».

– Конечно тебе. Кто ж ещё такая красотка?

– Хм, – я подошла ближе, заглянула ему прямо в глаза. – Ты точно уверен, что хочешь моего внимания?

Он кивнул и его самодовольная ухмылка расплылась ещё шире. Ошибка номер один.

– Ладно, – я улыбнулась. – Держи.

И аккуратно, без спешки, как будто это часть утреннего ритуала, взяла у него стакан с кофе. Он даже не сразу понял, что я делаю – стоял, замерев, словно камера застопорилась на кадре «до катастрофы».

– Спасибо, – протянула я, всё ещё мягко. – Утро без идиотизма – день зря. А тут прямо свежее, обжигающее. Как я люблю.

И – бульк. Вылела весь кофе ему прямо на голову. Медленно. С наслаждением. Как будто поливала комнатное растение, которое слишком громко дышит.

– ААА! – взвизгнул он, отшатнулся, хлопая глазами, как голубь, которому объясняют закон гравитации.

Кофе стекал по его лбу, волосы прилипли к лицу, рубашка стала пятнистой, как леопард с похмелья. Он выглядел так, будто только что проиграл спор вселенной.

– Ой… – протянула я с фальшивым сочувствием. – Наверное, я просто слишком красивая, чтобы пройти мимо, да?

Он открыл рот – наверное, собирался выдать нечто гениальное в духе: «ты психически больная!» Но я уже разворачивалась. Интересно, конечно, как он ставит диагнозы без мозгов и медицинского образования, но слушать – не входило в мои планы. Утро было слишком приличным, чтобы марать его об чьё-то потрясённое эго.

– Хорошего дня! – крикнула я через плечо. – И да, на будущее: не всякий свист радует. Иногда он предвещает пощёчину. Или хуже.

Я ушла, не торопясь. Шла как ни в чём не бывало, а внутри меня – кипел чайник удовольствия. Редко, но метко. Сзади он всё ещё кричал – что-то бессвязное, обиженное, вроде:

– Да ты вообще с ума сошла! Я тебя запомню!!

А я шла. И улыбалась.

Некоторые мужчины всё ещё не понимают. Львица – это не знак зодиака. Это система предупреждения. А я сегодня была в хорошем настроении. И только-только начинала разогреваться.

Кафе, куда я пришла, было небольшим, с панорамными окнами и запахом свежей выпечки, кофе, корицы и чего-то уютного, что всегда заставляло ненадолго сбавить темп. Я толкнула дверь плечом – с лёгкой уверенностью, как будто это мой личный штаб.

И сразу увидела её.

Моя старшая сестра уже сидела за столиком у окна – с идеальной осанкой и тем выражением лица, которое можно было перепутать с дружелюбием только если ты идиот. Яра. С ярко-красными, длинными волосами, которые невозможно было не заметить. В детстве она была блондинкой, как мама. Собственно, до сих пор – просто краска не прощает правды. Но её душа давно требовала чего-то яркого, кричащего, как вызов.

Матовая тёмная помада, ногти – острые, как когти, взгляд – холодный, цепкий. Чистое наследство от мамы. Говорили, что у меня характер – от отца. А Яра… Яра всегда была вся в мать. И это чувствовалось сразу. Как ток – безошибочно и ощутимо.

В одной руке у неё был матча латте – любимый зелёный яд, как я его называла, – в другой телефон, который она методично листала, не отрываясь. На лице ни намёка на эмоции. Знала, что я подойду – и знала, что я вижу, как она делает вид, что не замечает меня.

– Дорогая сестра, – сказала я, снимая очки и усаживаясь напротив. – Ты всё такая же – будто собралась не на встречу, а на допрос.

Она подняла на меня глаза, прищурилась – и вот в этом взгляде была вся она: как будто просканировала насквозь, как рентген, в котором эмоции бесполезны.

– А ты, как всегда, драматичная. Опоздала на шесть минут. Умер кто-то.

– Почти. Самоуверенность одного мужика. Спи спокойно, кофе на его голове.

Уголок её губ едва заметно дёрнулся. Смех в её случае был бы актом откровения, почти признанием, поэтому он звучал редко. Максимум – вот это.

– Красивая работа, – кивнула она, отпивая свой жутковатый напиток, пахнущий то ли корицей, то ли терпением. – Но ты привлекаешь к себе слишком много внимания.

– А ты, наоборот, слишком его избегаешь. Уравновешиваем друг друга, – пожала я плечами и сделала заказ официанту. Зелёный чай с лимоном, как всегда.

Яра смерила меня взглядом поверх кружки.

– Уравновешиваем… – протянула она с лёгкой иронией. – Как свет и тень.

– Или как бензин и спичка, – усмехнулась я.

– Только не забудь, кто из нас что.

– Это зависит от того, кто в этот раз бросит первый.

Она чуть отставила чашку и наклонилась вперёд, изучая меня:

– Ты выглядишь спокойнее, чем должна.

– А ты – напряжённее, чем хочешь казаться. Всё-таки семья, считываем друг друга с полувзгляда.

Пауза. Она отвела глаза к окну.

– Мама спрашивала о тебе.

– Ну конечно. Не звонила, но спрашивала. В её стиле.

Яра не ответила. Просто сделала ещё один глоток и, как всегда, оставила в воздухе недосказанность – как приманку, как паузу перед тем, как начнётся настоящая тема разговора.

Я отпила чай – зелёный с лимоном, знакомый до последней ноты. Терпкость, свежесть, лёгкая кислинка – как начало дня, в котором ты вроде бы никуда не торопишься… но внутри уже гремят кости.

– Знаешь, – начала я, глядя на Яру поверх чашки, – с таким цветом волос тебя точно не потеряют в толпе. Или в аду. Особенно в аду.

Она даже не моргнула. Только чуть приподняла бровь.

– По крайней мере, мои волосы не выглядят так, будто я каждое утро дерусь с феном и проигрываю.

Я прыснула от смеха, чуть не поперхнулась чаем.

– Это не проигрыш, это хаос с концепцией. Есть даже термин – «естественный взрыв львицы».

– Ага, звучит как диагноз, – бросила Яра, отпивая свой матча латте, словно это была не зелёная болотная жижа, а бокал дорогого вина.

– Лучше диагноз, чем ежедневное превращение в багровую сирену, – хмыкнула я, дёргая кончик её длинных ярко-красных волос, свисающих через плечо. – Кстати, ты не думала, что если тебя кто-то схватит за волосы, это будет конец?

– Если кто-то решит схватить меня за волосы, – сказала она спокойно, – у него, скорее всего, уже нет пальцев. Или он очень влюблён и очень глуп.

– Звучит как твой типаж, – подмигнула я.