13

Тюрьма – это храм, где дьявол учиться молиться. Захлопывая дверь чьей-то камеры, мы поворачиваем в ране нож судьбы, потому что при этом мы запираем человека наедине с его ненавистью.

– Общий салам! – сказал я, поставив вату-скрутку на пол, прошёл к умывальнику, чтобы помыть руки.

– Привет, – поздоровался кто-то в ответ, – статья какая?

– 167, – ответил я

– Хищение путём растраты… Понятно, проходи. Бек, – представился он. – Статья 184. А тебя как зовут?

– Тимур.

– Присаживайся (в тюрьме не принято говорить садись). Откуда сам?

– Из Ташкента, – ответил я.

– Это Азамат по 168 – самой распространённой статье, сейчас заехал, – показав на Азамата, сказал Бек.

Узнав его статью, я подошел к нему и пожал руку.

– Чифирить будешь? – спросил Бек.

В тюрьме принято пить чифир (Чай Источник Философии И Размышлений жарг.) – очень крепко заваренный чай – за знакомство. Нужно высыпать в 200 мл воды 40—50 гр чёрного чая. Пьют его по старой арестантской традиции из одной кружки по два глотка с конфетой во рту.

– Долго внизу продержали?

– Нет, час и сразу подняли в камеру.

– Знаешь что за камера?

– Да, нормальная мужская – сразу ответил я. За год своего заключения в следственном изоляторе я научился тюремному жаргону и много чему ещё…

– Молодец, видно, что с тюрьмы едешь, а не с воли…

Я уже знал от бывалых арестантов «строгачей» (заключённый, который уже был в лагере строгого режима), что раньше «опера» специально заводили в камеру к «обиженным», если хотели тебя сломать. И в этом случае, если ты, не дай, Всевышний, попадёшь в такую камеру, тебе нужно сделать всё, чтобы тут же «выломиться» оттуда, вплоть до того, что, если понадобиться, «вскрыться» – порезать вены на руках или шее, или даже в крайнем случае вспороть себе живот, только не задев внутренние органы. Но сейчас после переизбрания президента в 2016 году в Узбекистане такое уже не практикуется.

– Ладно, отдыхай с дороги на любой свободной шконке, можешь вон на той, которая надо мной, – показал он на ту, что находилась справа в камере.

Я разложил свой матрас. Помещение камеры освещалось хорошо – шесть люминесцентных ламп. Две двухъярусные шконки, туалет (дальняк) находился слева в углу, рядом раковина и кран с холодной водой, а по центру большой железный стол.

Камера была небольшая 16 квадратных метров. Мой мир снова сузился до размеров камеры и бесповоротно материализовался в этом тесном пространстве. Где-то там за непроницаемыми стенами МВД вовсю кипела жизнь Ташкента, по улицам сновали бесчисленные табуны машин, жизнь шла полным ходом, но пока без меня. Я прилёг на свою шконку, перевёл дух и закрыл глаза…

В субботу с утра посадили в камеру «наседку», но обстоятельства своего дела я с ним, конечно же, не обсуждал. Да он и не спрашивал, сам больше слушал. Или «они» слушали. В ИВС такое практикуется и называется «слуховой контроль». На следующий день «наседку» забрали. Как я позже узнал, в камере уже была одна, а две наседки в одной камере не работают.

В воскресенье после завтрака и прогулки я присел с Беком на его шконку поговорить, как обычно: «Привет, как дела, откуда, статья, были ли раньше в командировке и т.д».

– Ну, рад с тобой познакомиться, – начал разговор Бек. – По виду вроде нормальный. На следствие приехал?

– Да, но это не первое моё следствие, а продолжение, уже срок получил.

– Сколько дали?

– 8,6 общего режима за 167, 168, 184 и 189.

– Да, нашумел ты на воле. А у меня 4 года строго режима.

– Строгий… Раньше уже был в командировке, а по какой статье заезжал тогда?

– По 177 и 178 – валюта, но сейчас по этой статье не встретишь арестантов, она почти ушла в прошлое.

– Валютой значит занимался, раньше чёрный рынок был очень развит у нас, помню ещё по своей бизнес активности.

– Ты знаешь, Тимур, многие считают, что деньги – это корень всего зла, – сказал Бек, когда я заварил себе кофе, а он себе чифир. – Но это не так. На самом деле наоборот – не деньги порождают зло, а зло порождает деньги. Чистых денег в принципе не бывает. Все деньги, циркулирующие в мире, в той или иной мере грязные, потому что абсолютно чистого способа приобрести их нет. Когда тебе платят за работу, от этого где-то страдает тот или иной человек. И по моему мнению, это одна из причин, почему практически все, даже те люди, которые, никогда не нарушали закон, не против заработать парочку баксов (от английского buck – доллар) хоть и не очень законным путём.

– Да, ты жил за счёт этого на воле раньше, не так ли? – спросил я. Мне было интересно, что он ответит?

– Да и что?…

– И что ты чувствуешь в связи с этим?

– Ничего не чувствую. Я знаю – истина в том, что человек непрерывно страдает. Когда утверждает обратное, он лжёт. Так устроен мир.

– Но ведь в одном случае деньги достаются ценой большого страдания, а в другом меньшего, разве не так?

– Деньги бывают только двух видов, Тимур, твои или мои! – Бек коротко и мрачно хохотнул. – Скажи мне почему существовал чёрный рынок валюты у нас? И даже сегодня он ещё существует, но не в таких масштабах.

– Я не вполне понимаю твой вопрос.

– Сформулирую его по-другому, – улыбнулся Бек. – Почему, как ты думаешь, мы валютчики покупали у народа американские доллары, скажем, по восемь тысяч сум за доллар, в то время как банки только по четыре или пять?

– Потому что вы тогда могли продать их дороже, чем брали? – предположил я.

– Так хорошо. А почему мы могли это сделать?

– Ну как почему. Потому что были люди, которые были согласны покупать по такому курсу.

– И кто же эти люди?

– Не знаю. Я сам тогда менял доллары у валютчиков на чёрном рынке, но не вникал в их дальнейшее странствие.

– Чёрный рынок существует потому, – медленно произнес Бек, словно доверял мне какой-то секрет, а не объяснял коммерческий факт, – что на белом рынке было слишком много ограничений. Что касается валюты, то её легальный рынок очень строго контролируется правительством и центральным банком Узбекистана. Стремление к наживе сталкивается с правительственным контролем, и результатом столкновением этих двух элементов является коммерческое преступление. Сами по себе ни бесконтрольное стремление к наживе, ни контроль без этого стремления не создадут чёрный рынок. Если человек хочет нажиться, например, на изготовлении кондитерских изделий, но не контролирует процесс изготовления, то его чизкейк не будут покупать. Правительство держит под контролем процесс очистки сточных вод, канализации, но если бы никто не стремился на этом нажиться, не было бы чёрного рынка говна для удобрения клубники. Чёрный рынок возникает там, где жадность сталкивается с ограничениями.

– Я смотрю, ты здорово подкован, – рассмеялся я, но был в тоже время рад, чтобы он в своём анализе изложил мне суть валютной преступности, не ограничиваясь обычным тюремным рассказом.

– Да не так уж здорово, – отмахнулся он.

– Нет, правда. Я думал, ты просто будешь знакомить меня со всякими таблицами и цифрами, курсом обмена валют и чем-то ещё подобным, что мы слышим по радио каждый день.

– В курсе обмена валют ты и без меня отлично разбираешься, – усмехнулся он. – Арестантская почта хорошо работает. Но давай продолжим теорию. Возможно, эти познания когда-нибудь тебе пригодятся в жизни.

– Возможно. Продолжай, – согласился я.

– Узбекский сум, – объяснил Бек, – раньше имел очень ограниченную конвертируемость. За пределами Узбекистана он не циркулировал и нигде, кроме нашего государства, легально доллар не обменивался. В многомиллионной стране набиралось немало бизнесменов и обычных людей, выезжающих за рубеж, и им разрешалось вывозить строго определённое количество американской валюты, полученной в обмен на сумы. На остальные суммы они должны были получать справки в банках. Правительство следило за соблюдением этих правил. Человек, выезжающий за границу и желающий обменять сумы на доллары, должен был предоставить в банк паспорт вместе с билетом на самолет. Банк давал справку, указывающую какую именно сумму владелец может вывезти за границу, и повторить эту операцию он мог только через месяц или более. Между тем, почти все узбекистанцы держали под матрасом запас наличных денег – от нескольких сотен долларов до миллионов. В совокупности этот подпольный капитал равнялся, по слухам, почти половине официального валютного оборота страны. Многие узбекские бизнесмены, обладавшие миллионами сум, не могли получить справку на них в полном объёме, потому что банк или налоговое управление интересовались источником этих денег. Оставался тогда единственный выход – купить иностранную валюту нелегально. Ежедневно миллионы сум обменивались на чёрном рынке Ташкента на американские доллары, российские рубли и прочую валюту. К примеру, в те времена я покупал у клиента 100 долларов США за 800 тысяч сум, в то время как банк давал клиенту только 400 тысяч сум – почти 50% выгоды. Затем я продаю эти доллары узбекскому бизнесмену за 850 тысяч сум. Он доволен, потому что в банке просто не мог бы приобрести их, так как конвертации не было. Так что, всё не так уж трудно было тогда, и в основе денежного оборота на чёрном рынке лежит очень простой расчёт.

– Интересно и просто, – закурив ответил я.

– Но это не всё! – продолжил Бек с улыбкой. – На поиск клиентов, которые согласились бы продать тогда свои доллары, я бросал целую армию валютчиков. По утрам я обзванивал крупных валютчиков в Ташкенте и банки, узнавал курс обмена основных нужных мне валют. В моём распоряжении тогда была машина с двумя водителями, работающими посменно. Каждое утро я встречался с ответственными сборщиками валюты из разных районов города и передавал им наличные сумы и доллары для оборота. Уличные валютчики обменивали сумы на доллары и передавали их сборщикам валюты, которые в свою очередь совершали регулярные объезды всех торговых точек, а от них валюта уже поступала инкассаторам, которые разъезжали по всей задействованной территории днём и ночью. Я дважды в течение дня – в полдень и поздним вечером – собирал выручку у инкассаторов. Была у меня также команда парней, которая следила за тем, чтобы нарушения и проблемы происходили как можно реже – так они обеспечивали поддержание дисциплины. Эта работа мне нравилась тогда, – сказал Бек, посмотрев мне в глаза с печальной улыбкой. – Это был высший пилотаж! И ради этого стоило отсидеть срок в лагере. Вся эта кухня чёрного рынка была моей специальностью.

В голосе Бека была горечь и я почувствовал себя неловко. Он глядел на свои сцепленные руки, челюсти сжались, придав ему угрюмый даже сердитый вид, и я решил перевести из прошлого в настоящее.

– Знаешь, Бек, когда много лет назад я занимался оптовой торговлей, мне приходилось соприкасаться с сектором чёрного рынка по обналичиванию денег. И когда я только заехал в эту камеру, ты сказал, что у тебя 184 статья – неуплата и сокрытие налогов – и по моему тюремному опыту она вплотную идёт с обналом. Получается, ты также на воле занимался, обналом. Что скажешь?

– Конечно! – ответил Бек и в его тёмно-карих глазах проснулся интерес. Он провел рукой снизу вверх по лицу и по своей арестантской подстриженной лысине. Этим жестом он словно стёр неприятное воспоминание и сосредоточился на том, что я говорил.

– Чёрный рынок обналичивания денег, связанный с бюджетными деньгами и работающий через липовые фирмы однодневки, – объяснял Бек, – был, и сейчас является прибыльным делом. Он затрагивает значительную часть безналичных расчётов в банках. Тогда моя схема однодневок была основана на бомжах – лицах без определенного места жительства, но с действующим паспортом. Мы находили таких бомжей, договаривались с ними и после этого привозили на специальную квартиру, которая была арендована мной для этих целей, и уже там отмывали их готовили к роли директоров.

– Да я слышал о такой схеме раньше. И как, трудно было их отмывать? – улыбнувшись спросил я.

– В принципе, нет – всё было поставлено на конвейер. Но был один случай. Как то зимой приводят мне нового «директора», весь обросший и одетый в непонятные грязные лохмотья – в таком состоянии он был похож на Робинзона17. – продолжил Бек. – Я наливаю ему стакан водки и он выпивает залпом. После этого я завожу его в ванную комнату и говорю ему, чтобы раздевался. Как я тебе уже сказал, было непонятно во что он одет. Оказалось, что на нём было не менее десяти комплектов одежды – и мужские вещи и женские, и ты даже не поверишь, был и женский бюстгальтер. Я так и не понял тогда зачем он его надел. Отмыв его при помощи нескольких литров моющих средств и шампуней, я постриг его и подготовил к роли «директора».

– Да. О таком я ещё не слышал, ты смог меня удивить.

– После того, как «директор» был готов, – продолжил Бек – его одевали в хорошую дорогую одежду, этим создавая ему презентабельный вид, и я ездил с ним по всем нужным инстанциям. Сразу на него регистрировалось несколько фирм, изготавливались печати и факсимиле – печать его подписи для документов. После того, как фирмы зарегистрированы и все документы и печати по ним готовы, открывались счета в нужных банках. Когда все операции с «директором» заканчивались, ему покупали билет на самолёт, давали немного денег на руки – сумму, о которой с ним договаривались заранее – и отправляли в Россию. Больше его уже никто не видел.

К нашей беседе присоединился Камол, который всё это время внимательно слушал.

– Я тоже когда-то занимался обналом, – сказал он. – Но у нас была другая схема. Я также работал через липовые фирмы однодневки, но для роли «директоров» использовал не бомжей. Я искал их через онкологические больницы. За небольшие деньги покупал списки больных, у которых последние стадии рака, и им оставалось жить не больше полугода. По этим спискам ехал к больному домой и договаривался с ним лично. Я предлагал 10 000 долларов за то, что на его имя открою несколько фирм, а он эти деньги сможет оставить семье, и он уже ничего не теряет и сможет помочь своим напоследок. То есть этот человек получал от меня такое предложение, от которого трудно было отказаться. После получения согласия я оформлял на него все нужные документы, печати, и т. д. и передавал ему оговорённые деньги. Фирмы начинали работать, принимать деньги перечислением и обналичивать их, а когда через несколько месяцев прокуратура возбуждала уголовные дела в отношении этих фирм, и проводила ревизии для обнаружения и фиксации нанесённого ущерба, директор и единственный учредитель уже погибал. И прокуратура, на основании смерти основного обвиняемого, подшив справку о смерти директора и учредителя, закрывала уголовное дело. Лично моя схема работала именно так и все были довольны.

– Видишь, Тимур, как в чёрном рынке валюты, так и в чёрном рынке обналички, все участники довольны и каждый получает от этих операций свои выгоды: бизнесмены – возможность обналичивать свои деньги без уплаты налогов, директора – свое вознаграждение, а владельцы таких схем, как я и Камол, получали от всех этих операций свои комиссионные. Единственным, кто проиграл, было государство, которое лишалось огромных поступлений в бюджет в виде налогов.

Мы поговорили о других схемах обналичивания денег, которые уже когда-то были кем-то использованы не только в Узбекистане, но и во всем мире. Многолетняя история организации фирм однодневок и их подпольная деятельность живо интересовала Бека, как опытного обнальщика, человека, умеющего на этом хорошо заработать, и, возможно, желающего продолжить своё ремесло. Меня же, как бизнесмена, интересовал экономический аспект чёрного рынка, а также его история. Я много читал о древних чёрных рынках Ассирии18, Аккады19, Шумера20 и Мавераннахра21, об их торговле, системе налогообложения, связях с окружающим миром и народами. Я, как писатель из заключения, решил, что расскажу об истории и видах чёрного рынка в книге, которую ты сейчас держишь в руках, мой осознанный читатель.

Это решение положило начало моим простым, но прочным отношениям, основанным на взаимном уважение двух интеллектуалов-изгнанников – обнальщика и писателя-бизнесмена. Мы сошлись довольно быстро, не задавая друг другу лишних вопросов, как это бывает у преступников, солдат и других людей, прошедших через суровые испытания. Наши ежедневные беседы в камере длились по пять-шесть часов и свободно переходили от истории денег в древнем мире к процентным ставкам центрального банка, от антропологии к фиксированному или колеблющемуся валютному курсу, и за месяц, проведенный в обществе Бека, я узнал об этом распространённом, но не очень простом для понимания виде преступности больше, чем люди узнают на курсах за год обучения.

Глава III. Правила обитания в мире острых углов

Расследование моего большого уголовного дела шло своим чередом. Закончив следствие в МВД, я вернулся в следственный изолятор.

Моя любимая Маку – так называет её наш сын – поддерживала меня, часто присылала письма, долгожданные весточки из дома. Она же взяла с момента моего ареста на себя всю работу с адвокатом. Следователь следственного департамента Мадина дала нам очередное двухчасовое свидание в тюрьме по телефону через стеклянную перегородку. Жизнь продолжалась…

Однажды вечером в моей камере появился новый постоялец – мужчина за сорок, чуть ниже среднего роста, плотного телосложения, в футболке «Lacoste».

«Ещё один банкир или бизнесмен» – подумал я.

Вату-скрутку на пол и, как уже принято в тюрьме, он подошёл к умывальнику, помыл руки и начал здороваться со всеми. Камера немного притихла, разглядывая с интересом новичка.

– Здорово, мужики! Меня Юнус зовут.

– Проходите, ака, присаживайтесь, будем знакомы, меня зовут Тимур, – пригласив его за тюремный стол, я посадил его в угол около стенки, чтобы всем в камере было удобно с ним общаться, и сам сел рядом с ним справа. – Дима, заварите кофе, чай и что-нибудь покушать – человек с этапа приехал к нам.

– Кто? Откуда, ака? За что? – обратился я к Юнус-ака

– 167, из Ташкента. По делу о Янгиюльской оптовой базе алкогольных напитков.

В этот момент я подумал, что скорее всего ещё один бизнесмен, дело которого, наверное, связано с кредитом, и решил всё узнать подробно.

– Познакомьтесь, ака, это Дима, он заехал в тюрьму по 131. Этот молодой человек Фаррух по 251 – одной из самых распространенных статей. Руслан – маленький мошенник – по 168, Равшан-ака – банкир – ваш коллега по 167. И наш братишка-разбойник Жалол по 164. Вы же понимаете, ака, какие у нас тут сейчас разбойники – ударили, забрали телефон или деньги, вот тебе и разбой.

– Я думал разбой – это когда врываются в дом в масках с оружием… – перебил меня Юнус.

– Всё так, ака, но не сейчас. Мельчает криминальный мир… Ладно, ака, располагайтесь, отдыхайте вот на этой шконке. Фаррух сейчас вам её освободит – он сегодня получил 5-летний срок, утром уйдёт в осуждёнку, и одну ночь может провести на полу. Вы устали с дороги, утро вечера мудренее, завтра пообщаемся.

В тюрьме я легко сходился с людьми разных взглядов, возрастов и социального положения. Нашёл общий язык и с Юнус-ака. Уже на следующий день я пил с ним кофе и беседовал, узнавая подробности жизни моего нового знакомого. Он оказался, старым волком в бизнесе, начал ещё в девяностые, многое повидал. Занимался и обналичиванием денег, когда это дело было в республике на пике. Я не расспрашивал подробности о его уголовном деле, так как с самого первого дня моего ареста понял, если человек посчитает нужным, он сам расскажет.

Дни шли, в свободное время мы читали книги или играли в шашки, карты, шахматы. Кстати, за игру в карты в тюрьме очень быстро можно загреметь в карцер, но никто тогда об этом особо не думал. Официально были разрешены только шахматы, шашки и домино. Игральные карты заключенные изготавливают сами. Наши, к примеру, были сделаны из пустых пачек сигарет.

Я же продолжал писать свою книгу.

– Тимур, ты только посмотри на этот контингент, – сокрушался Юнус-ака, разглядывая обитателей нашей камеры. – Молодёжь не знает, кто такие Гитлер и Сталин. Про Ленина я вообще молчу, они думают, что он выиграл Вторую мировую войну, хотя даже не знают, когда она началась и когда закончилась. Посмотри на нашего Руслана – он родился в Ташкенте и всю жизнь прожил тут, но он не знает, где в Ташкенте находится монумент Мужества и что это за памятник вообще. Зато без запинки перечислит эта молодёжь десять видов наркотиков, которые они попробовали, то же можно сказать и про алкоголь. И ведь что страшно – они уверены, что так и надо.

– Я полностью с вами согласен, ака, – сказал я. – До своего заключения, я этого не замечал, а попав сюда в тюрьму, столкнулся с этим в лоб. Это заставляет задуматься, так как у меня растёт сын и это все его возможное окружение беспокоит меня.

– Тимур, если взять ту же религию, – продолжал Юнус-ака, – когда они были на воле, об Аллахе и не помышляли. А сейчас здесь, когда за спиной у каждого своё преступление, они заказывают у «строгачей» за чай и сигареты тасбихи22, потом они их из рук не выпускают. Смотря на то, как они веруют в Аллаха, хочется сказать «Астагфируллах»23 Ты мусульманин Тимур?

– Да, Альхамдулиллах24 я мусульманин и верю всем сердцем в нашего Всевышнего.

– Молодец. Но во Всевышнего нельзя верить или не верить, Тимур, его можно только познать.

– Ну, тут уж я точно могу сказать, что я познал его, – ответил я. – И, говоря откровенно, большую часть я познал тут в заключение. Юнус-ака, вы не так давно «заехали» в тюрьму, со временем вы сможете встретить многих, кто в Него не верит или перестали верить в большую часть того, что о Нём рассказывают.

– Да, возможно я вижу это, Тимур, – ответил Юнус-ака, пристально глядя на меня. – Но разумеется, если, по их мнению, Всевышний невозможен, то это первое доказательство того, что Он существует.

Меня втягивали в один из религиозных диспутов, которые крайне опасны за решёткой. И это испытание не из лёгких – тут самое главное не идти с этой темой в далёкое плавание и вовремя сойти с этого корабля. Мой кораблик дал течь, а как известно «маленькая дырочка, топит большие корабли». Я решил, что пора сходить на берег, иначе эта дискуссия может завести меня не туда.

– Ака, давайте вернёмся к нашей предыдущей теме, если вы не против?

– Да, конечно, – ответил он

– Я хотел бы дать вам совет по поводу контингента, который нас тут окружает. Хоть я и младше вас, но мой опыт, полученный за решёткой, позволяет мне это.

– Да, конечно, Тимур, я слушаю тебя.

– Ака, не ищите себе друзей в тюрьме. 90 процентов вашего окружения тут – это волки в овечьей шкуре, лицемеры и приспособленцы. Остальные десять процентов, которым можно доверять, сами отфильтруются естественным образом из общей массы, для этого нужно время. Если вы спросите любого «строгача», какое основное правило поможет выжить за решеткой, он вам ответит: «Меньше говори, побольше слушай и никогда не лезь в чужой в разговор». Я же со своей стороны добавил бы к этому: «Не верь, не бойся, не проси!». Поймите, ака, это камерная система, и надо обязательно иметь железные нервы, чтобы быть приветливым каждый день с одними и теми же людьми. Нужно обязательно думать, перед кем, как и что говорить. Лучше, ака, конечно, помалкивать и казаться дурачком, чем открыть рот и окончательно развеять сомнения. Говорите мало, без мата и строго по делу, и тогда каждое ваше слово будет ёмким и к нему прислушаются. Правильно бывалые арестанты говорят, что уметь слушать гораздо важнее, чем уметь говорить. Аллах дал нам два уха и один рот, а не наоборот. Слишком многие тут за решёткой и на воле думают своим ртом, вместе того, чтобы слушать и задавать вопросы. Никогда не раскрывайте своих секретов даже для «понтов» среди других заключенных. А то я не раз уже был свидетелем того, что расскажут на «вокзальчике»: «Вчера с домашними переговорил, хорошо в камере есть игрушка (телефон)», а потом долго удивляются почему на следующий день шмон в поисках той самой «игрушки». Это правило так же действует и на разговоры в камере, ака, ведь даже у стен есть уши. Не забывайте, ака.

– Спасибо, ты прав, – с улыбкой ответил он. – Не забуду.

– Также, ака, – продолжал я, – не давайте поспешных обещаний. Вернейший способ сдержать слово – не давать его. Никого не оскорбляйте и не унижайте, даже тех, ака, кто ниже вас по статусу или по другой какой-то причине. Особенно осторожны будьте с выражением своего сарказма – минутное удовлетворение, полученное вами от нескольких ваших едких слов, может быть перечёркнуто ценой, которую вы заплатите. Есть такое выражение, ака, «говорить не думая – все равно, что стрелять не целясь», не забывайте его. Ака, и напоследок, вырабатывайте в себе способность ко всему относится отстранёно и никогда ни под каким видом не позволяйте задеть себя. На тюремном жаргоне это звучит так: «Никогда не давайте повода». Я видел, ака, как взрослые мужики плачут по ночам, когда «сомнительные личности», заметив, что те зависимы от писем из дома, приносили им малявы от своих адвокатов, якобы о том, что их жёны хотят с ними расстаться. Так что, ака, это мир острых углов, и шутки тут могут быть жёсткие, а иногда даже очень, если вы, как говориться, дадите этому повод.