Полная версия
Я вас нашла
Елена Широкова
Я вас нашла
Предисловие.
Родилась в Ленинграде. Из семьи военнослужащих. Проживает в Москве. Психолог, педагог. Член Российского союза писателей. Автор 13 книг. В творчестве представляет реальное видение самых разных жизненных ситуаций в жанрах: рассказы, повести, романы, в т.ч. фантастика и детективы. Трижды награждена Императорским Домом Романовых Звездой «Наследие» 3 степени, Президиумом РСП – медалью И. Бунина, М. Цветаевой и др. Порыв к творческому отражению сложных картин реальности, автор определяет словами современного физика – теоретика Степана Дуплия – «Без критической массы страдания реакция творчества не стартует». В интернете создан Литературный сайт Елены Широковой https://e-shirokova.ru/, на котором автор реализует проект – развитие интеллекта детей с 2 лет, а для детей школьного возраста, на примере своих рассказов, посвященных ВОВ ведет рубрику «Преемственность поколений».
Долгая дорога.
Анна – еле двигала ногами! – Сумка, чемодан, тяжелая Лена, волнение и страхи, конвоир с автоматом, неопределенность – все это истощило ее силы.
Хальт! – послышалась команда.
На обочине тракта стояла полевая кухня. У немцев наступило время ужина.
Зетцен зих! – немецкие солдаты жестами показывают, что нужно сесть на землю и одновременно снимают с пояса свои котелки.
Но людям и не нужно что-то показывать и объяснять, а уж тем более повторять дважды; у них и без того от усталости подкашивались ноги. Пленные валились на вытоптанную землю и, невзирая на стоявший вокруг шум и грохот, впадали в полуобморочное состояние, похожее на сон.
Солнце уже село, когда люди стали приходить в себя, поднимали головы и глазами искали своих близких, знакомых, вещи. У многих на глазах – слезы.
Анна осмотрелась. Движение на дороге оставалось интенсивным, а вот конвоиры заметно устали; их разморило от жаркого дня, монотонности движения, сытного ужина. Они сидели или лежали на траве поодаль от пленных по двое, по трое, положив рядом автоматы.
Недалеко от дороги – неубранное картофельное поле… Густая листва ивняка в низинах равнины свидетельствовала о присутствии воды…
Битте, тринквассер, файер ан махен! Вода, пить, развести костер, – пыталась Анна с помощью немецких слов и жестами довести до сознания конвоира необходимые потребности измученных людей.
Немцы вначале никак не реагировали. Но после настойчивых объяснений наконец поняли, что пленные хотят пить, просят набрать в поле картошки, развести костры… и великодушно согласились.
Я, я… вассер… дас лихт… лагер файер… картоф- фелн… Киндер, аусштеен!
Немцы разрешили детям выйти из колонны и набрать в поле картошки. А чтобы они не терялись из виду, конвоиры жестами обозначили коридор, за пределы которого выходить запрещалось и периодически простреливали это пространство из автоматов.
Коля и Миша в темноте ползали по полю вместе с другими ребятами. Они не знали, как надо искать картошку, а страх и сумерки мешали им видеть в земле даже ту мелочь, что оставляли дети постарше.
Когда дети вернулись с поля с оттопыренными карманами и узелками с картошкой, охрана позволила принести из ручья воды и разжечь костры. В дело пошли сухая трава, сучья, трухлявые пни, ботва.
Женщины осмелели. Чтобы самим выйти на поле и набрать картошки, они стали отдавать конвоирам то, что было у них в сумках и чемоданах. Немцы уже не казались неприступными. Ценные вещи делали их добрее и сговорчивее.
Вдоль дороги на сотни метров горели костры. Женщины зарывали в горячую золу клубни картофеля, а через некоторое время доставали, почерневший, с надтреснутой кожицей, клубень ароматный от выступившего на поверхность крахмала, очищали от превратившейся в уголь кожуры и кормили им детей.
Сытые немцы, первоначально не проявляющие интереса к хлопотам у костра, неожиданно изменили свое поведение. Печеный хрустящий картофель издавал божественный аромат…
О-о-о! Дер картоффелн… гебакен, – водили носом оккупанты. – Гут!
По запаху они оценили всю прелесть приготовленного лакомства и потребовали свою долю.
Когда охрана насытилась, картошки почти не осталось и женщины, уже не опасаясь, снова попросились в поле набрать клубней.
Анна долго глядела на огонь. Напряжение спало, но тяжелые мысли не уходили. Она привыкла считать себя ответственной за все, что происходит на родном заводе, в родительском доме… Но как быть сейчас?
Золовка и дети уснули. Анна прилегла рядом и стала смотреть в звездное небо. Из головы не выходила гибель свекрови, отсутствие известий от мужа, не оправившегося после ранения на финском фронте и ушедшего в действующую армию прямо из госпиталя, собственная беспомощность, маленькие дети, которых она обязана уберечь… Только на рассвете она забылась тяжелым сном.
Утром, когда полевая кухня накормила конвой, колонну подняли. Пленным не давали пищи. Они ели вечером и только то, что росло на полях.
С каждым днем пути сумки и чемоданы пленников худели и легчали. Все более или менее ценное перекочевало в ранцы конвоиров. Одежда у людей поизносилась, а обувь развалилась. У Анны не осталось ничего, кроме маленьких детей, ножки которых были обернуты тряпками.
Лена сильно изменилась: вытянулась, похудела, перестала капризничать и плакать, задавать вопросы. В ее маленькой головке кружились одни и те же образы: бабушка, лежащая на дорожке сада, опрокинутое ведро в луже молока, чужие люди у калитки дома, злые окрики…
Неведомо как в детском сознании возникло понимание того, что она больше не увидит бабушку, не протянет Марте соленую корочку хлеба, не спрячется от брата под широким листом лопуха, а ласковый Рекс не дотронется до нее теплым язычком и не потянет домой закрай платьица… И оттого ее глаза были печальны, а губы сжаты.
Ленинградцы плохо представляли, куда их ведут. Колонна отклонилась в сторону от проезжего тракта, но было ясно, что они находятся в глубоком тылу у немцев.
Населенные пункты, которые они проходили, были безжизненны, а дома почти полностью разрушены. Жители, не успевшие эвакуироваться, прятались от немцев, и только эстонцы, которых выдавала речь и которые встречались все чаще, вели себя спокойно. Это наводило на мысль, что пленных гонят в Германию спрямленным путем и переход государственной границы произойдет где-то в районе Эстонии.
Однажды колонну остановили немецкие офицеры в черной форме. На ломаном русском задали вопрос:
– Кто есть коммунист, выходить!
Пленные молчали. Нюра цепко держала Анну за локоть.
Не получив ответа, люди в черном сели в мотоциклетки и укатили в сторону следующей колонны. Глубокой ночью Анна зарыла в землю партийный билет, профсоюзную книжку и паспорт. Теперь она была просто Захарова Анна из Красного села. Ее малолетние дети в списках пленных гражданского населения не числились. Их выживание в плену определяли только время и случай.
Погода стояла на редкость теплая, но к концу сентября участились дожди. Однажды темные облака закрыли небо, и яростный ветер стал трепать обмотки на теле исхудавших пленников. Окрестности наполнились протяжным громыханием. Белые зигзаги с треском раскалывали небо на куски и стремительно исчезали, пригибая испуганных людей к земле.
Шнель! Шнель! Комм ин Наус! – кричал конвой, указывая в сторону поселения, освещаемого вспышками молний.
Анна подхватила дочь на руки и из последних сил устремилась к ближайшей постройке. Коля, спотыкаясь, бежал за ней.
Мокрые, грязные, продрогшие и голодные люди ввалились в полуразрушенное помещение и опустились на пол.
В доме все перевернуто. Чувствовалось, что хозяева покидали его в большой спешке. Посредине комнаты – старое кресло-качалка из соломы. На спинке – выцветший, шерстяной плед в желто-коричневую клетку.
Анна опустила дочь на кресло и накрыла дрожащее тельце пледом.
Изношенному шерстяному платку было предназначено согревать девочку долгие дни лагерной жизни.
Переправа.
Астра спала плохо. Можно сказать, что почти – не спала. Ей снились страшные картины, в которых преобладал рев, летающих самолетов. И еще – женщина с белокурыми волосами – похожая на нее…
Перейди дорогу и открой дверь, – наставляла она. – Твоя судьба там! Она зовет тебя…
По пути в Консерваторию, Астра вспомнила эти слова, застрявшие в ее головке. Увидев напротив название: – «Медицинское училище» – перешла дорогу и открыла дверь.
Навстречу ей устремилась женщина в белом халате. – Вы на курсы? И не дожидаясь ответа, потащила Астру, в аудиторию, где несколько людей в белых халатах обучали девушек искусству первой помощи раненым «воинам».
Кто-то накинул на плечи Астры халат и подвел к столу с медицинскими инструментами…
Постепенно она поняла, чего от нее хотят и стала внимательно слушать объяснения медицинского персонала. В конце рабочего дня – ее записали в журнал и велели не пропускать занятия. Помня наказ женщины из сна, Астра не сопротивлялась.
Месяц занятий на медицинских курсах пролетел, как один день и закончился приемом экзамена, с выдачей удостоверения на пригодность работать медицинской сестрой. Усталая, от неожиданного вмешательства в ее судьбу новых обстоятельств, девочка пришла в общежитие консерватории, и, как была в одежде – рухнула на постель.
Утром ее разбудил звонок вахтерши: – Вам письмо. Спускайтесь, заберите…
Астра ждала весточку от Романа и обрадовалась. Но письмо было от Иосифа. Он писал, что в Детский Дом – приходил мужчина и разыскивал ее, как свою дочь. Информацию ему дали цыганки.
Это же мой отец… У меня – есть отец! – обрадовалась Астра. Я – не одинока!
Недолго думая, собрала маленький рюкзачок и поехала на вокзал. Она совсем не обратила внимание на то, что в Одессу было мало пассажиров.
Это даже хорошо, – подумала она. – Никто не помешает мне быть наедине со своими мыслями. Все что она делала во время длинной дороги, так это – отсыпалась, «разговаривала» с Романом и заносила в нотную тетрадь новые мысли.
С поезда – сразу же направилась в Детский дом. Но там, ничего нового, кроме того, что было в письме – ей не сказали. – Да, и не до разговоров было. К Одессе подошли немцы и детское учреждение подлежало эвакуации. Весь обслуживающий персонал этим занимался и было не до посетителей. Но увидев расстроенное лицо девушки, смягчились, порылись в кипах бумаг – и дали сведения, которые ее отец оставил о себе. И даже название станицы, где живут его родители, – ее дедушка и бабушка!
Какая у меня оказывается «большая» семья – внутренне ликовала Астра. – Может, прямо сейчас – проехать в Запорожье и познакомиться с ними… Возможно, и отец там?
Под влиянием эмоций, она совсем забыла, что в городе объявлено военное положение! И только выйдя из Детского Дома обратила внимание, что жители Одессы – в спешке покидают город!
Она растерялась. Все было так неожиданно… – Иосиф! – вспомнила девушка – Сейчас, это – самое главное! И пошла к нему.
Одинокий старик, увидев свою ученицу, оказался на грани нервного срыва:
– Как ты могла приехать сюда в такое время!
– Но я не знала, что к Одессе подошли немцы! – Когда выезжала сюда, никаких объявлений о войне не было…
– Ай-яй-яй! – Какая ты, не внимательная… Иосиф не знал, что делать. – Как я смогу, таки, отправить тебя назад!
– Мы будем выбираться из города вместе, – твердо сказала Астра. – Вы едите со мной в Питер… Берите документы и только самое необходимое.
Учитель обнял скрипку: – Вот – все мои вещи!
– Тогда немного еды, – сказала ученица, и положила в свой рюкзачок остатки хлеба в доме и бутылочку воды. – Идемте на вокзал!
В городе творилась невообразимая паника. Вокзал не работал. Вернее, он работал, но занимался эвакуацией ценного оборудования и раненых солдат, которых было очень много.
Узнав, что военные наладили понтонную переправу через Днестр для отхода войск, гражданское население – ринулось туда. Туда же – повернули и Астра с Иосифом.
В районе переправы было много беженцев, а мост для них был закрыт, пока идет переброска воинских подразделений. Люди сидели на своих узлах и ждали. Астра с Иосифом последовали их примеру.
В небе хищно кружили немецкие самолеты – разведчики. На смену разведывательной авиации прилетели бомбардировщики и стали сбрасывать свой смертоносный груз на все, что двигалось!
Люди – в ужасе, кто где был – падали ниц и не шевелились… А когда, последний солдат перешел мост, беженцы вступили на него и побежали на другую сторону Днестра.
Рядом Астрой и Иосифом оказалась маленькая черноглазая еврейка, с тремя детьми и двумя большими сумками. Все девочки. Старшие-двойняшки лет по семь, а последняя – совсем кроха – года полтора. На ней был маленький резиновый поплавок.
Отправляясь на переправу, женщина позаботилась о безопасности малышки.
Мама у всех просила помощи, но все были заняты собой и ее не слышали.
Тогда, она – избрала объектом своих просьб Астру: – Дорогая, помоги!
Та не смогла отказать. Одной рукой поддерживала ослабевшего учителя, а второй – помогала настойчивой женщине: – несла либо ее ребенка, либо ее сумку…
– А почему вы одна? – спросила она у женщины.
– Муж – военный строитель. В его ведении мосты.
– Ему от них не оторваться.
– Особенно сейчас…
– Возможно, и у меня будет такая же участь, – подумала Астра. – Роман тоже не сможет оторваться от своей Ласточки…
А к переправе – снова летела тяжелая авиация немцев. Люди пригибали головы, но упорно двигались вперед, пока сверху не посыпались бомбы. Взрывной волной женщин отбросило друг от друга. Астра успела удержать только Иосифа, и не обращая внимания, на рвущиеся снаряды и людей, лежащих на мосту, она устремилась вперед и тащила его за собой. Уже оказавшись на другом берегу Днестра – увидела, что ее спутник задыхается… Из его горла текла кровь…
Усадив учителя на землю, стала его осматривать… Он был ранен в грудь!
– И как только Иосиф сумел выдержать ее темп на переправе! – ужаснулась Астра.
Она уложила его на спину и достала из рюкзачка полотенце, чтобы подложить под рану… – Оставь меня! Ведь, я – умираю, – прошептал старик.
Астра заплакала. – Она понимала, что Иосиф говорит правду. Собрав последние силы – потянула его под защиту прибрежных кустов… – Дорогая, не надо… Уходи сама, пожалуйста…
Астра хотела дать учителю воды, обмыть его лицо, но он был уже мертв.
Она беспомощно оглядывалась по сторонам. Иосифа надо бы похоронить! – Но как это сделать? В ее рюкзачке только маленький ножичек.
Она подошла к старой сосне и попробовала сделать углубление между выступающими корнями… Но куда уж ей, с ее-то музыкальными руками!
Ухватив учителя за плечи Астре, все же удалось подтащить его тщедушное тело к сосне… Положила на лицо салфетку, наломала зеленых веток и прикрыла тело:
– Прости меня! Я даже не смогла придать тебя земле…
Оглянулась на мост. Но и его – уже не было. По во- де плавали одни обломки и тела людей… Кто-то из них, судорожно барахтаясь в воде, из последних сил, стремился к берегу…
Среди них Астра увидела знакомый поплавок, который держал на воде безжизненное тело маленькой девочки.
Где мой папа?
Лето 1944 года близится к концу. Погода стоит на редкость безветренная; ровно пригревает солнце.
Озерный край, так местные жители называли территорию в районе Гдова и границы с Эстонией, полностью освобожден от немцев.
Мимо поселка, растянувшегося одиночными полуразрушенными домами более чем на километр, непрерывно, днем и ночью в сторону западной границы движутся воинские части.
Поселок, именуемый Ямм, – бывший железнодорожный узел. Его название на редкость точно совпадает с бугристым рельефом местности, где пологие спуски плавно переходят в такой же затяжной подъем.
Дорога наезжена гусеницами тяжелых машин и утоптана тысячами кирзовых сапог. Солдаты в выцветших от солнца и пота гимнастерках выглядят усталыми. У каждого за спиной автомат, вещмешок и шинельный скат от плеча до бедра; на ремне – фляжка с запасом воды. На обочине дороги, на срезе трухлявого пня сидит девочка. Ее лицо в конопушках. Редкие светлые волосы растрепаны. Платье рубашечного покроя из серой мешковины сливается с цветом бурой от пыли травы. Ноги босы.
Девочка щурится от яркого солнца, но с обочины не уходит; отсюда, с горки она видит все, что происходит на дороге, каждый ряд пеших солдат, каждое лицо…
А глаза – что? Глаза потерпят. Она сделает щелки, и солнышко не помешает ей увидеть среди идущих ее папу. Он где-то здесь, но который?
Среди множества лиц узнать родное очень трудно, но если сидеть на виду у колонны, то папа сам узнает и окликнет ее:
– Леночка! Дочка!..
Девочка внимательно всматривается в одну живую, ровно движущуюся ленту. Все лица похожи и кажутся ей знакомы: светлые волосы, добрые, с прищуром глаза… Какой из них ее папа?
Лена сидит давно – и это тревожит:
Почему до сих пор ее никто не окликнул? Может, папа ее забыл, ведь она стала другой; она выросла и ее трудно узнать…
Полная решимости, Лена поднимается с пенька и делает несколько шагов в направлении колонны. Крайний в шеренге, поймав вопросительный взгляд ребенка, выходит из своего ряда и наклоняется к девочке.
– Дяденька, – обращается та к солдату, – вы не видели моего папу?
В четком ритме множества идущих людей слова девочки теряются…
И все же ее услышали! Она это чувствует, потому что навстречу ей устремились десятки понимающих глаз…
– Я папу жду. Вы его не видели?
Последние слова даются с трудом, почти шепотом.
Девочка с надеждой смотрит на солдата.
– Нет, не видел. Но ты жди. Папа обязательно придет! Солдат быстро скидывает вещмешок, достает оттуда мятный пряник и вкладывает его в ладонь девочки, а сам бежит догонять свой ряд.
Лена в растерянности опускает глаза, отступает назад и снова садится на пенек.
Она будет ждать…
Солнце подошло к закату, а солдаты все идут и идут. Девочка снова поднимается и подходит к колонне:
– Дяди, вы не знаете, где мой папа?
Она видит участливые лица, ласковые глаза, проникающий взгляд и по движению головы и губ угадывает ответ:
– Нет, не видели.
– Передайте моему папе, я жду его. Я приду сюда завтра.
Уже в сумерки Лена переходит небольшой овраг, заросший мелким березняком, и пробирается среди развороченного остова бывшего железнодорожного вокзала к одиноко стоящей на пригорке веранде с высоким, призрачно-воздушным, покосившимся крыльцом и зияющими пустотой окнами.
Одному Богу известно, как уцелела эта веранда от бомбежек. Выпадающая из петель дверь, не переставая, ведет свой жалобный плач.
На веранде стоят железная кровать и ящик. Анну и двух ее маленьких детей привели сюда местные жители, сами вот уже несколько лет обитающие в землянках.
– Поживи здесь пока тепло, а к зиме отроем тебе землянку, – пообещали они.
Лена тихонько поднялась на скрипучее крыльцо и снова бросила взгляд в сторону дороги, которая продолжала натужно гудеть. Только теперь она разжала кулачок и увидела на ладошке пряник. От тепла ладони обливка пряника размякла, потрескалась и превратилась в крошку. Но приятный запах мяты и хлеба остался. Этот пряник они съедят вместе с братом.
На веранде тихо. На ящике горка голубики и кружка с травяным чаем. Быстро расправившись с едой, Лена подходит к кровати.
– Ты где пропадаешь? – устало спрашивает Анна.
– Я не пропадаю. Я встречаю папу!
Анна в смятении. Она гладит худенькие плечи дочери и шепчет:
– Папа сейчас очень далеко…
Как еще она может объяснить ребенку, что папы больше нет?
Анна получила похоронку в военкомате, когда после снятия блокады переправляла сирот, вывезенных из концлагеря, в один из детских домов Ленинграда. Но сказать детям, что отец погиб, так и не решилась.
Лена делает вид, что уснула, но на самом деле это не так. Звуки, долетающие с дороги в разбитый дом, не дают ей покоя: а вдруг, пока она спит, папа пройдет мимо!
Девочка прислушивается к дыханию матери и осторожно слезает с кровати.
Она выходит на крыльцо и всматривается в сторону натужно гудящей дороги; прослушивает ее звуки. Подняв руки вверх и в стороны, девочка пытается отодвинуть ночь и увидеть загорающийся вдали рассвет, а за ним – нечто очень близкое и родное.
Москва, 21 декабря 2018 г.
В рокоте волн.
Памяти субмарины «Курск»
На палубе крейсера Адмирал Нахимов приспущен флаг. У матросов и офицеров сняты головные уборы. Экипаж минутой молчания провожает в последний путь боевых товарищей с подлодки Курск. На воды Баренцева моря ложится траурный венок. Скорбит флот. Безутешны родные и близкие. С ними скорбит вся страна.
На свободном пирсе, продуваемом ветром, одиноко стоит женщина в черном платке и непрерывно смотрит на вспенившиеся волны. Не придерживаясь ритуала прощания, она опускается на колени и кидает в пучину слова:
Море! Я пришла к тебе с просьбой стихию унять и позволить увидеть сына. Умоляю… яви состраданье! Позволь попрощаться!
Слова прерывает грохот обрушивающейся на причал волны. Мощная, она достигает берега и с шумом отступает. А навстречу неторопливо идет следующая, не менее грозная. Возможно, это предтеча большого шторма. Но у матери другие ощущения. В рокоте волн она улавливает тяжелый вздох. Он распадается на необычные шорохи и звуки и входит в ее сознание яркими вспышками говорящих образов:
Свет… Небо… За толщей воды я вижу вершину сопки… И тебя, милая мама…
Женщина разгибает спину и наклоняется в сторону моря чтобы лучше расслышать обрывки долетевших слов. Да! Это голос Алешеньки! Ее сына, дорогого мальчика. Он как бальзам на израненную душу. Море услышало ее просьбу. Оно отвечает…
О, эти грозные волны! С шумом и брызгами они разбиваются о причал. Начало ее скорби, ее седины, грустной песни, взятой из тетради стихов сына. В порыве благодарности, она рассказывает их отрывки Владыке морей: «Мальчишки мечтают о море. О его назначенье в судьбе. Повзрослев, уходят в походы, оставляя сердца трепетать на волне».
Но чу! Стон повторяется. А разум уже переводит его звуки в понятные только ей одной слова. О, как рвется к небу душа! Пока мы здесь, на глубине и давит грудь вода, душа в плену. Ей нет покоя! Как разорвать железный саркофаг и всплыть наверх, в высокую волну? Увидеть свет. Наполненные жизнью берега. Тебе родная… Взглянуть, дотронуться до милого лица…
Женщина подносит к лицу платок. У нее нет сил открыть опухшие от слез глаза и улыбнуться сыну, присутствие которого она чувствует рядом с собой. Может держать его за руки, шептать ему ласковые слова… Но вдруг он ее не слышит! – Женщина в смятении…
Неожиданно из глубины ее сознания возникает голос сына. На высокой ноте он обращает к стихии слова: «Море! На жестокость твою моряки не роптали. Без страха сливались с волной на ветру. Ее седину на себя примеряли, но стойко держали по курсу корму…»
От напряжения, голос упал до шепота. Но мать находит в себе силы продолжить монолог и выражает Мо- рю горький упрек: «Сколько чистых людей тебе сердце отдало. Зачем ты их взял? И какой в этом смысл?..»
В ответ она слышит мощный рокот приближающегося шторма и пугающие слова:
«Стихия, техника, походы. Мальчишки быстро свыкаются с этим. Им становится мало утюжить просторы мои. Нужен подвиг. Признание… слава. Я вынуждаю его совершить. Иногда это требует жертв…»
Волна отпрянула назад и уже издалека послала утешение: «Береги свое сердце. В нем память о сыне. Несмотря ни на что, он остался с тобой».
Женщина машинально кивнула. Какая же мать будет думать иначе? Алеша с детства грезил морем. С радостью пошел служить на флот. Без сожаления оставил дом, друзей, юношеские увлечения. Ее заботам предпочел стихию… – С воспоминаниями, она все больше уходит в себя и только вздрагивающие плечи передают глубину ее страданий.
На ладонях матери еще не высохла соленая влага, а волна у причала уже обронила слова Владыки морей:
«Утрата бесценна. В том правда твоя. А заботу о сыне я с тобой разделил и отныне беру на себя».
Внимая ответу, женщина все больше сгибалась в отчаянии. Ее фигурка на берегу казалась маленьким мокрым комочком. Поднять голову ее заставил голос сына:
– Мама! Мне горько заставлять тебя страдать. Судьба ли то, случайность – я не знаю. Но только верь – твой сын не собирался умирать. Прости…
У матери сомненье. Неужели она сама невольно повлияла на выбор сыном моря? Не отвлекла, не помешала. Не направляла интересы в иное русло…
– Мама! – К причалу летели слова: – Не кори понапрасну себя. Не держи эти адские мысли. Не стесняйся и в голос поплачь. У слезы, как у моря достаточно соли, чтоб следы от обиды и горечи снять…
