Митрополит Алексей

– Какой ещё праздник? – спросил он.

Мама улыбнулась.

– Не день рождения. День твоего Ангела. Именины. День памяти твоего небесного покровителя, преподобного Сергия Радонежского.

Раньше Серёжа не обращал на этот день особого внимания. Бабушка всегда напоминала, но это проходило как-то вскользь. А сейчас, после того как он столько узнал о своём святом, эти слова прозвучали по-новому. День его Ангела. Это звучало даже важнее, чем день рождения.

– А подарки будут? – всё-таки спросил он, потому что семилетний мальчик оставался семилетним мальчиком.

– Будут, – хитро подмигнула мама. – Только самые главные подарки в этот день – не в коробках.

Накануне, семнадцатого сентября, в доме царила особая, тихая и торжественная атмосфера. Мама с бабушкой затеяли большую уборку, будто готовились к приезду очень важного гостя. Вечером они пекли пироги, но не сладкий торт, а большой, сытный пирог с капустой и грибами. А бабушка Аня достала из своего сундука белоснежную, вышитую вручную скатерть, которую стелила только по самым большим праздникам – на Пасху и Рождество.

– Ба, а почему мы так готовимся? – спросил Серёжа. – Ведь никто в гости не придёт.

– Как это никто? – удивилась бабушка. – Самый главный гость придёт. Твой Ангел, преподобный Сергий, завтра будет радоваться на небесах о тебе, своём крестнике. И он невидимо будет с нами. Разве можно его встречать в неубранном доме?

Утром восемнадцатого сентября Серёжу разбудили не как обычно. Никто не кричал «С днём рождения!», не бросался его обнимать. Мама просто подошла, ласково погладила по голове и сказала:

– С Днём Ангела, сынок. Вставай, пора в храм.

Этот поход в церковь был совсем другим. В обычное воскресенье Серёжа был просто одним из многих. А сегодня ему казалось, что все смотрят на него. Он чувствовал себя именинником. После службы, когда он подошёл ко кресту, отец Василий задержал его.

– А, именинник наш! – сказал он, улыбаясь в бороду. – Сергий! Поздравляю тебя с Днём твоего небесного покровителя. Желаю тебе, чтобы ты возрастал в мудрости и благочестии, был помощником родителям и бабушке, и чтобы преподобный Сергий всегда покрывал тебя своим омофором от всякого зла.

Батюшка положил свою тяжёлую, тёплую руку ему на голову. И это простое прикосновение было для Серёжи дороже любого подарка. Потом отец Василий протянул ему небольшую книжечку в мягком переплёте.

– А это тебе мой скромный подарок. Здесь житие твоего святого, написанное простым языком. Будешь читать и учиться у него.

Серёжа благоговейно принял книгу. Это была его первая собственная духовная книга! Он прижал её к груди.

Когда они вернулись домой, его ждал накрытый стол. Всё было по-праздничному красиво, но скромно. В центре стола стоял тот самый пирог, а рядом – ваза с последними осенними астрами. Папа, мама и бабушка сели за стол. Но прежде чем начать есть, бабушка зажгла лампадку в красном углу и сказала:

– Ну, именинник, твоя очередь. Давай, прочитай нам молитву твоему святому. Ты ведь уже большой, грамоте учишься.

Она протянула ему маленький, потрёпанный молитвослов. Серёже стало страшно. Читать в классе у батюшки – это одно, а здесь, перед всеми… Он открыл нужную страницу. Буквы прыгали перед глазами. Он глубоко вздохнул и, волнуясь, начал читать по слогам, медленно и неуверенно:

– Мо-ли… Бо-га… о мне… свя-ты-и… у-год-ни-че… Бо-жи-и… Сер-ги-е… я-ко… азъ… у-серд-но… к те-бе… при-бе-га-ю… ско-ро-му… по-мощ-ни-ку… и мо-ли-твен-ни-ку… о ду-ше… мо-е-и…

Он дочитал до конца. В комнате стояла тишина. Он поднял глаза. Мама смотрела на него с влажными от слёз глазами. Папа, обычно сдержанный, как-то по-особенному тепло улыбался. А бабушка перекрестилась и сказала:

– Слава Тебе, Господи. Дожила.

И в этот момент Серёжа понял, в чём главное отличие. День рождения – это был его праздник. Праздник, когда все радовались ему, дарили подарки ему, хвалили его. А День Ангела – это был не совсем его праздник. Это был общий праздник. Праздник, когда он сам должен был что-то подарить. Невидимому гостю – преподобному Сергию – он подарил свою неумелую, но искреннюю молитву. Своей семье он подарил радость от того, что он растёт и тянется к свету. И этот подарок, который он дарил сам, оказался гораздо важнее и радостнее тех, что он привык получать.

Конечно, потом были и земные подарки. Папа подарил ему новый перочинный ножик, о котором он давно мечтал. Мама – тёплый вязаный свитер. А бабушка достала из своего сундука маленькую, тёмную дощечку. Это была старинная иконка преподобного Сергия. Лик был почти стёрт от времени и прикосновений, но глаза смотрели всё так же мудро и спокойно.

– Этой иконой ещё меня моя мать благословляла, – сказала бабушка. – Теперь она твоя. Поставь у своей кровати. Пусть твой Ангел всегда будет рядом с тобой.

Вечером, когда скромный праздник закончился, Серёжа сидел в своей комнате. На столе лежали подарки: нож, свитер, книга от батюшки. А на тумбочке у кровати стояла маленькая иконка. Он смотрел на неё, и ему казалось, что он прожил очень длинный и очень важный день.

Он понял, что день рождения – это праздник тела, которое родилось в этот мир. Это радость о том, что ты есть. А День Ангела – это праздник души. Это память о том, для чего ты есть. Это напоминание о твоём небесном имени, о твоём пути к Богу, о твоём святом, который идёт этим путём вместе с тобой.

И хотя в этот день не было шумных игр и торта со свечками, в душе у Серёжи было такое глубокое, тихое и светлое счастье, какого он никогда не испытывал в свой самый весёлый день рождения. Это было счастье от причастности к чему-то великому. Счастье от того, что он не просто мальчик Серёжа, а воин в огромной, светлой армии, у которого есть свой небесный полководец. И этот день стал для него ещё одной важной ступенькой на той таинственной лестнице, которая, как он уже начинал догадываться, вела от земли прямо на небо.

Глава 9. Разговор, определивший судьбу

Десять лет пролетели как один день, оставив после себя зарубки на дверном косяке, стопку школьных тетрадей и едва заметные морщинки у глаз родителей. Мальчик Серёжа вытянулся, окреп и превратился в семнадцатилетнего юношу Сергея. Его голос сломался и обрёл низкий, приятный тембр. На лице появилась юношеская угловатость, но глаза остались прежними – серьёзными, внимательными, с той же глубиной, что и в детстве.

За эти годы он изменился не только внешне. Каждую субботу, зимой и летом, в дождь и в зной, он продолжал ездить в город к отцу Василию. Он давно уже бегло читал по-церковнославянски, знал наизусть множество молитв и даже начал помогать батюшке в алтаре во время службы – подавал кадило, читал часы. Маленькая комнатка при храме стала для него вторым домом, а старенький, мудрый отец Василий – не просто учителем, а духовным отцом, наставником, с которым можно было говорить о самом главном.

В школе он учился хорошо, особенно ему давались история и литература. Учителя прочили ему поступление на исторический факультет в Москву. Друзья, обычные деревенские парни, звали его с собой в техникум учиться на механика. «Серёга, ты ж с техникой на „ты“, – говорили они, – будешь как твой отец, уважаемым человеком. Руки у тебя золотые».

И они были правы. Сергей любил работать руками. Он по-прежнему помогал отцу, мог и забор поправить, и крышу перекрыть. Но всё это было для него важным, но не главным. Главное происходило в его душе. Та детская тяга к Богу, зародившаяся от бабушкиных рассказов и тайн старого чердака, не ослабла, а, наоборот, выросла в глубокое, осознанное и твёрдое решение. Он знал, кем хочет быть. И знал, что этот выбор будет самым трудным испытанием в его жизни.

Он долго готовился к этому разговору. Несколько недель он ходил сам не свой, искал нужные слова, но они ускользали. Наконец, в один из летних вечеров, когда на кухне собралась вся семья, он понял, что тянуть больше нельзя.

За окном стрекотали кузнечики, с поля тянуло запахом нагретого за день сена. Мама разливала по чашкам чай с мятой. Папа молча курил у открытого окна. Бабушка Аня, совсем уже старенькая и слабая, дремала в своём кресле.

– Мам, пап, – начал Сергей, и его собственный голос показался ему чужим и слишком громким. – Мне нужно с вами поговорить. Серьёзно.

Мама поставила чайник и с тревогой посмотрела на него. Папа обернулся от окна. Даже бабушка открыла глаза. В воздухе повисло напряжение.

– Я… я заканчиваю школу, – продолжал он, стараясь говорить спокойно и твёрдо. – И мне нужно решать, что делать дальше.

– Ну, так решай, – сказал отец, выпуская дым. – Ты парень взрослый, голова на плечах есть. Мы с матерью любое твоё решение поддержим. В Москву, так в Москву. В техникум, так в техникум.

– Спасибо, пап. Только я не хочу ни в Москву, ни в техникум.

– А куда же? – удивилась мама. – Разве есть что-то ещё?

Сергей глубоко вздохнул, собираясь с духом.

– Я хочу поступить в Духовную семинарию. Я хочу стать священником.

Тишина. Густая, тяжёлая, оглушающая тишина, в которой стрекот кузнечиков за окном казался грохотом. Он видел, как побледнело лицо матери. Она медленно опустилась на табуретку, будто у неё подкосились ноги. Папа замер с самокруткой в руке, его лицо стало непроницаемым, как камень. Только бабушка в своём кресле перекрестилась мелким, старческим крестным знамением.

– Священником? – переспросила мама шёпотом, будто не веря своим ушам. – Серёженька… сынок… зачем? Это же не жизнь… Это же… крест. Тяжёлый, неподъёмный. Без денег, без почёта. Всю жизнь в бедности, в служении чужим людям. А своя семья? А дети? Мы же… мы же внуков хотели нянчить…

В её голосе звучала не злость, а глубокая, материнская боль. Она рисовала в своём воображении не высокий подвиг, а серую, безрадостную жизнь своего единственного, любимого сына.

– Это не так, мама, – попытался возразить Сергей. – Служение Богу – это самая большая радость.

– Радость? – горько усмехнулся отец. Он затушил самокрутку и повернулся к сыну. В его глазах не было привычной теплоты. В них был холод и непонимание. – Я всю жизнь работаю от зари до зари, чтобы у тебя всё было. Чтобы ты не знал нужды, в которой мы с матерью выросли. Чтобы ты выучился на нормальную профессию, крепко на ногах стоял. Чтобы дом построил, семью завёл. Чтобы человеком был. А ты что? В попы решил податься? Ходить в чёрном платье и кадилом махать? Этому я тебя учил?

– Пап, ты не понимаешь…

– Это я-то не понимаю?! – повысил голос отец. – Я всё понимаю! Это блажь твоя! Бабка тебе голову заморочила своими сказками! Отец Василий этот… Я думал, ты повзрослеешь – пройдёт. А оно, вон, как укоренилось. Я не для того сына растил, чтобы он от жизни бегал!

– Я не бегу от жизни! Я иду к ней! К настоящей жизни! – почти крикнул Сергей, чувствуя, как слёзы обиды подступают к горлу.

– Хватит! – вдруг раздался слабый, но твёрдый голос бабушки. Все обернулись к ней. Она сидела прямо, опираясь на подлокотники, и её выцветшие глаза строго смотрели на сына, а потом на внука. – Что вы раскричались, как на базаре? Решается судьба человека, а вы…

Она повернулась к отцу.

– Ты, сын, не гневи Бога. Ты говоришь, сына растил, чтобы человеком был. А разве священник – не человек? Разве твой дед, Прохор, псаломщик, не был человеком? Или ты думаешь, вера – это только для нас, для баб старых? Ты крещёный, в Бога веруешь, а как до дела дошло – испугался. Испугался, что сын твой будет не как все. Что люди скажут.

Потом она посмотрела на плачущую мать.

– А ты, дочка, чего плачешь? Что сына Богу отдаёшь? Радоваться надо! Ты его у Бога вымолила, у преподобного Сергия. И обещание давала. А теперь слово своё назад берёшь? Не мы детей для себя рожаем, а для Бога. Наш долг – вырастить и отпустить. На тот путь, который им Господь указал, а не который мы для них придумали.

Она перевела дыхание и посмотрела на Сергея. Её голос стал мягче.

– А ты, внучек, хорошо подумал? Ты понимаешь, что это не просто работа? Что ты от себя самого отрекаешься? Что вся твоя жизнь будет принадлежать не тебе, а Богу и людям? Что радости и горести каждого прихожанина станут твоими? Готов ли ты к этому?

Сергей посмотрел на свою старенькую бабушку, которая в этот момент была для него голосом самой мудрости и правды.

– Готов, бабушка, – сказал он твёрдо и спокойно. – Я долго думал. Это единственный путь, на котором я смогу быть счастлив.

Он подошёл к матери и опустился перед ней на колени, взял её руки в свои.

– Мамочка, родная, не плачь. Я не бросаю вас. Я всегда буду вашим сыном. Просто у меня будет ещё одна, большая семья. И я буду молиться за вас каждый день. Это самое большее, что я смогу для вас сделать.

Он посмотрел на отца, который стоял у окна, отвернувшись.

– Пап… Я знаю, ты хотел другого. Но я не смогу жить по-другому. Я буду плохим механиком и несчастным историком. Потому что моё сердце – там, в Церкви. Прости меня, если сможешь.

Отец долго молчал, глядя в тёмное окно, где в небе зажглась первая звезда. Потом он тяжело вздохнул, и его широкие плечи поникли.

– Делай, как знаешь, – сказал он глухо, не оборачиваясь. – Жизнь твоя. Тебе и решать.

Это не было благословением. Но это уже не было и запретом. Это было горькое, выстраданное принятие.

В тот вечер никто больше не сказал ни слова. Но Сергей знал, что самый главный и самый страшный порог в своей жизни он только что переступил. Он сделал выбор. И хотя он принёс боль самым близким ему людям, он чувствовал, что поступил правильно. Он выбрал не ту дорогу, которую ему предлагали, а ту, на которую его звал тихий, но настойчивый голос, впервые услышанный им много лет назад в маленькой деревенской церкви. И он был готов идти по этому пути до конца.

Глава 10. Дом мудрости за высокой стеной

Прощание было коротким и сдержанным. Мама плакала, украдкой вытирая слёзы, и совала в его сумку банки с вареньем и тёплые носки, будто провожала сына не в подмосковный город, где располагалась семинария, а на северный полюс. Отец молча пожал ему руку, крепко, до хруста в костях, и, не глядя в глаза, сказал: «Смотри там… держись». Одна лишь бабушка Аня была по-настояшему светла. Она перекрестила его на пороге своей маленькой, тёмной иконкой преподобного Сергия и сказала: «Иди, внучек, с богом. Твой путь начался».

И вот он здесь. Стоит перед высокими кирпичными стенами древнего монастыря, на территории которого располагалась духовная семинария. Огромные кованые ворота были открыты, и за ними виднелся ухоженный двор, строгие корпуса и золотые маковки храмов, сияющие на осеннем солнце. Отсюда, из-за этих стен, мир казался другим – суетливым, шумным и немного пыльным. А здесь царили тишина, покой и вечность.

Сергею было одновременно и радостно, и очень страшно. Радостно оттого, что его самая заветная мечта сбылась. Страшно – от неизвестности. Он был простым деревенским парнем, а вокруг него – будущая элита церкви, дети священников, выпускники городских воскресных школ. Сможет ли он, примет ли его этот новый, закрытый мир?