Я опоздала. Книга вторая

Тишина. Давняя ненависть к желто-черному логотипу боролась с жгучим любопытством. Что им нужно в этом сыром подвале, среди старых инструментов и обрезков? Дмитрий встретился взглядом с Таней. В его мудрых глазах не было страха, только настороженный анализ. Он кивнул Сергею, почти незаметно.

– Открывай, Сергей, – тихо сказала Таня, неожиданно для себя самой. Голос ее звучал чужим. – Послушаем. Что они скажут. С задвижкой.

Сергей нехотя отодвинул тяжелую задвижку (ее скрежет прозвучал как предупреждение) и приоткрыл дверь, оставив себя щитком в проеме.

На пороге стоял человек. Не похожий на первого, холодного агента из «Уюта». Лет тридцати пяти, в стильном, но не кричащем темно-синем пальто из «умной» ткани, без галстука. В руках – шлем от электроскутера, который тихо гудел за его спиной. Лицо открытое, с легкой усталостью у глаз. Он не пытался заглянуть внутрь через плечо Сергея, его взгляд был направлен прямо на него, без агрессии, но и без подобострастия.

– Спасибо, – сказал он. – Артем Волков, менеджер по развитию сервисов премиального сегмента. – Он чуть наклонил голову, пытаясь заглянуть в полумрак за Сергеем. – Это и есть «Шов Времени»? Слышал многое. В основном хорошее. От Алисы, например. С платьем вы сотворили чудо.

Упоминание Алисы, их первого «прогрессивного» клиента, немного разрядило атмосферу. Сергей недоверчиво хмыкнул, но отступил на шаг, позволяя Волкову спуститься. Тот сделал это осторожно, чуть морщась от запаха угля, масла и старой пыли, но без брезгливости. Его взгляд скользнул по обрезкам ткани, старым инструментам, по Дмитрию с часами, по Лидии с ее клубком, задержался на кувалде в руке Сергея и на ноутбуке с таблицей рядом с Таней. На его лице промелькнуло что-то вроде… уважения? Или просто профессионального интереса.

– Простите за вторжение, – начал он, обращаясь ко всем сразу. – Знаю, что между нами… не самая простая история. И ваше недоверие более чем оправдано. Но мир, как говорится, тесен. И иногда интересы даже таких… разных игроков, – он мягко обозначил размах рукой контраст между своим пальто и их мастерской, – могут пересечься.

Он сделал паузу, давая словам осесть. Таня ловила каждое слово, каждую интонацию, ища подвох, фальшь. Но Волков говорил искренне, даже с долей смущения.

– Видите ли, – продолжил он, – у нас в «ТехноМода» есть проблема. Вернее, ниша, которую наши мощности и алгоритмы… ну, не то чтобы не покрывают. Они ее не чувствуют. Речь о вещах с историей. Об уникальном ремонте. О реставрации. О том, что требует не просто замены детали по коду, а… понимания. Чутья. Руки мастера, который видит не брак, а характер вещи. – Он посмотрел на Дмитрия, чинящего часы. – Вот как у вас. Наши ИИ-диагносты отлично сканируют, выявляют поломки по шаблону. Но когда речь идет о винтажной сумке, где нужно не просто приклеить подкладку, а подобрать кожу именно по патине времени, или о платье, где требуется не перешить шов, а сохранить уникальную драпировку пятидесятых… Здесь алгоритмы бессильны. Они выдают ошибку или предлагают радикальные, разрушающие аутентичность решения. Клиенты недовольны. Премиальные клиенты, которые ценят историю вещи.

Он обвел взглядом их лица, читая смесь недоверия, удивления и зарождающегося интереса, особенно у Тани и Дмитрия.

– Мы пробовали создавать отдельные «ретро-мастерские» под нашим брендом, – Волков усмехнулся, – но это вышло… искусственно. Как пластиковый антиквариат. Люди чуяли подвох. Нужны были настоящие руки. Настоящие мастера. А их… – он развел руками, – их почти не осталось. Вытеснены. Переучены. Выживают в подполье. Как вы.

Сергей мрачно фыркнул:

– И что? Опять предлагаете «подключиться»? Стать вашим филиалом? В желто-черных фартуках?

Волков покачал головой, не смутившись.

– Нет. Совсем нет. Мы предлагаем сотрудничество. Партнерство. Сугубо точечное. – Он подчеркнул слово. – Когда к нам приходит клиент с вещью, которую наши алгоритмы или стандартные мастера не могут адекватно починить или переделать – мы хотели бы направлять его к вам. Сохраняя вашу автономию, ваш бренд, ваши цены. Вы работаете как всегда. Мы лишь выступаем… проводником. За скромную комиссию или фиксированную плату за приведенного клиента. Это выгодно всем: клиент получает уникальное качество, вы – поток заказов, которые вам по силам и по душе, мы – решаем проблему с неудовлетворенными премиум-клиентами и улучшаем имидж как… поддерживающие аутентичные ремесла.

Тишина в подвале стала густой, как смола. Шок сменился напряженным раздумьем. Таня чувствовала, как внутри нее борются ярое недоверие к «ТехноМода» (воспоминания о закрытом «Уюте», о рекламных голограммах, о роботе-уборщике) и холодный, практичный голос, который недавно научился считать: Поток заказов. Премиум-клиенты. Стабильность. Возможность погасить долг. Выжить.

– Дьявол кроется в деталях, молодой человек, – тихо, но отчетливо прозвучал голос Дмитрия. Он отложил пинцет. Его старые глаза изучали Волкова с пронзительной внимательностью часовщика, разбирающего сложный механизм. – Эта «скромная комиссия». Ваши «условия сотрудничества». Гарантии, что это не первый шаг к поглощению. Как вы будете контролировать качество нашей работы? Не навяжете ли своих стандартов? Не потребуете ли отчетов, которые нас снова загонят в угол перед налоговой?

Волков кивнул, как будто ждал этих вопросов.

– Детали – это как раз то, что нужно обсудить. Прописать в простом договоре. Комиссия – фиксированная, за реферал, не процент. Качество – оценивает клиент. Мы лишь передаем контакт. Никаких ваших отчетов нам не нужно. Только обратная связь от клиента, что работа выполнена. Стандарты – ваши. Единственное, что нам нужно – это ваше согласие быть нашими… эксклюзивными партнерами в городе по сложной реставрации и уникальному ремонту текстиля, кожи, возможно, мелкой галантереи. И ваше мастерство. – Он посмотрел на Танины руки, все еще сжимавшие карандаш над расчетами. – Мы видели работу Алисы. Это… не алгоритм. Это душа.

Слово «душа», произнесенное представителем корпорации, казалось диким контрастом в этом подвале, пахнущем мазутом и шерстью. Лидия тихо ахнула. Сергей сжал рукоять кувалды так, что костяшки побелели. Его взгляд метался между Волковым и Таней, ища ответа, какого-то знака. Он не доверял ни единому слову.

Таня встала. Ее лицо было бледным, но собранным. Голос, когда она заговорила, звучал тихо, но ясно, преодолевая ком в горле:

– Вы… предлагаете нам шить заплатки на ваше бесдушное платье? Спасать то, что ваши машины испортили? За ваши же деньги?

Волков не смутился. Он даже улыбнулся, печально и понимающе.

– В каком-то смысле… да. Но не заплатки, мадам. Мы предлагаем вам шить уникальность на фабричный каркас. Или чинить то, что фабрика испортить не успела, но не может починить. Это не спасение. Это… синергия. Наше масштабирование и технологии – ваше мастерство и душа. Мир не черно-белый. Иногда враги могут стать… соседями по рынку. Особенно если их ниши не пересекаются, а дополняют друг друга.

Он посмотрел на свои дорогие часы – тонкий электронный циферблат, светящийся в полумраке.

– Я не жду ответа сейчас. Это слишком серьезно. Подумайте. Обсудите. – Он достал из внутреннего кармана пальто не визитку, а простой листок бумаги с напечатанным номером и именем. – Мой прямой контакт. Без роботов. Если решитесь на разговор о деталях – позвоните. Если нет… – он пожал плечами, – я пойму. И больше не побеспокою. Спасибо за время.

Он кивнул всем, задержал взгляд на Дмитрие, как на самом разумном, и поднялся по ступенькам. Гул электроскутера затих вдали.

В подвале воцарилась гробовая тишина. Давление неожиданности сменилось вакуумом растерянности. Даже гул лампочки казался громким.

– Сволочь! – выдохнул Сергей, швырнув кувалду на верстак. Она грохнула, эхом отозвавшись в тишине. – Шел бы он… синергией своей! Это капкан! Медовый, но капкан! Засосет, сожрет с потрохами! Помните ателье? Помните?!

– Помню, Сережа, – тихо отозвалась Таня. Она смотрела на листок с номером Волкова, лежащий на столе рядом с ее расчетами жакета. Цифры на листке и цифры в ее блокноте вдруг начали жутко перекликаться. – Помню каждую трещину на «Чайке». Но… – она подняла глаза, в них боролись страх и холодный, только что освоенный расчет, – но он сказал «премиум-клиенты». И «ваши цены». А у нас… – она ткнула пальцем в таблицу на ноутбуке, где красный столбик расходов почти догнал синий доходов, – …у нас математика выживания. И долг Бородачу.

Дмитрий медленно протер очки тряпочкой.

– Дьявол, действительно, в деталях, Танюш, – сказал он задумчиво. – Но дьявол этот… он умеет считать. И предложение его… оно пахнет не только медом. Оно пахнет деньгами. Которые нам отчаянно нужны. Вопрос: готовы ли мы продать кусочек своей… непримиримости? За шанс выжить по-настоящему? Не как нищие на БМ, а как мастера?

Лидия отложила вязание. Ее глаза, обычно мягкие, были серьезны.

– Я… я не знаю, – прошептала она. – Но он сказал «душа». Про нашу работу. Представитель их… сказал «душа». Это… это что-то значит? Или это тоже… алгоритм?

Вопрос повис в воздухе, тяжелый и неудобный, как старая кувалда с треснутой ручкой. Они смотрели друг на друга – четверо «опоздавших», только что научившихся вставлять разбитые окна соседской солидарностью. А теперь им предлагали стеклопакет от корпорации, разорившей их прошлые жизни. Шок прошел. Начиналось мучительное обсуждение. Выбор между принципом и выживанием, ненавистью и прагматизмом, независимостью и… партнерством с дьяволом? Или просто с соседом по-новому, жестокому рынку? Ответа не было. Было только жужжание лампочки и зияющая пропасть возможностей и рисков на простом листке бумаги с номером телефона.

Глава 6: Праздник маленькой победы

Отказ от сотрудничества с «ТехноМода» повис в подвале не грозовой тучей, а скорее… чистым, морозным воздухом после бури. Решение далось тяжело, споры были жаркими, но когда Дмитрий тихо подвел черту: «Независимость дороже подачек, даже золотых», – в груди у Тани что-то щелкнуло. Не страх. Уверенность. Они выбрали себя. Свой шов. Свою душу. И странно, но мир не рухнул.

А потом случилось чудо. Не громкое, не из «Кварталов Прогресса». Обыденное. Соседка Марфа Петровна принесла не пирожки, а стопку поношенных, но добротных мужских рубашек. «Муж помер, сыновьям не по размеру, а выбросить рука не поднялась. Может, перешьете кому? Или на тряпки?» Таня машинально перебрала ткань – крепкий хлопок, приятная фактура. Идея родилась мгновенно, как вспышка иглы под лампой.

– Детские комбинезончики! – выпалила она, обращаясь больше к себе. – Для малышей в ясли. Из спинок – основу, из рукавов – рукавчики, из целых полочек – грудку… Экономно. Тепло. И не безликий ширпотреб.

Работа закипела. Таня кроила с азартом, забыв про холод в костях. Лидия подобрала остатки мягкой фланели из мешка Алевтины Степановны на подкладку. Сергей, ворча, что «это не слесарное дело», но с неожиданной нежностью, приладил к старой «Чайке» новую лапку для стежки трикотажа, найденную в ящике с хламом. Дмитрий аккуратно пришивал крошечные пуговицы – его тонкие пальцы, привыкшие к шестеренкам, справлялись идеально. Сделали пять комбинезончиков. Скромных, но прочных, с аккуратными швами и милыми пуговками от Дмитрия.

Разнесли по знакомым мамам и бабушкам из «Района Ожидания». Заплатили не сразу, но честно. И вот, спустя неделю, в жестяной коробке лежали не жалкие рубли, а… 1500 рублей. Чистых. После вычета стоимости ниток, пуговиц и символической доли угля, рассчитанной Таней по ее ненавистной, но теперь бесценной таблице. В столбце «Прибыль» красовалась цифра, от которой захватывало дух: 1120 рублей.

– Это… это же… – Лидия не могла подобрать слов, тыча вязальной спицей в цифру на экране ноутбука. – Это больше, чем БМ! На всех!

– Чистыми, – подчеркнула Таня, голос ее дрожал. Она ввела цифру сама, без помощи Кати. Формула сработала. Мир цифр вдруг обрел смысл – смысл их труда, их упорства. – Чистыми, Лиденька. Наши.

Сергей молча подошел, посмотрел на экран. Потом ткнул толстым пальцем в цифру.

– Обогреватель, – хрипло сказал он. – Электрический. Маленький. Но чтоб дубак тут не стоял. У Дмитрия Николаича пальцы синеют.

Предложение повисло в воздухе. Невероятное. Расточительное. Святотатственное против долга Бородачу. Но…

– Да, – выдохнула Таня. Впервые за долгие месяцы в ее усталом лице вспыхнуло что-то, кроме тревоги или отчаяния. Огонек. Маленький, но свой. – Обогреватель. И… – она запнулась, боясь сглазить, – …и чай. С печеньем. Настоящим. Не сухарями.

Решение приняли единогласно. Даже Дмитрий, обычно призывавший к аскезе, кивнул: «Грех не отметить первую ласточку. Тем более теплую».

Поход в магазин напоминал священнодействие. Не в сияющий супермаркет «ТехноЛайф», а в замызганный «Уголок» на окраине «Района Ожидания». Выбирали обогреватель как драгоценность: долго спорили о ваттах, косичках проводов, читали хлипкие этикетки. Остановились на самом дешевом, но новом, масляном «радиаторчике» – маленьком, уютном, с термостатом. «Как печка-буржуйка», – усмехнулся Сергей, неся покупку, бережно завернутую в картон, как хрустальную вазу.

Печенье выбирала Лидия. Не самое дешевое «Юбилейное», а «К кофе» – с крошкой ореха сверху. И пачку обычного, но черного, байхового чая. «Не пыль, что в пакетиках», – буркнула она, пряча сдачу в варежку.

Вернувшись, включили обогреватель. Он зашипел, заурчал где-то внутри, и медленно, нехотя, начал излучать сухое, пока еще слабое тепло. Поставили его посередине подвала, почти в ритуальном кругу.

Чай заваривали в большом эмалированном чайнике – том самом, что пережил еще «Уют». Лидия разливала по стаканам, старательно кладя в каждый по два печенья «К кофе» и три обычных. Аромат разносился по подвалу – простой, но бесконечно дорогой аромат нормальной жизни.

Пили молча первое время. Смаковали. Грели озябшие руки о стаканы. Смотрели, как крошечный обогреватель медленно, но, верно, отвоевывает пространство у подвального холода. Тепло касалось щек, пальцев ног в валенках. Это было не просто физическое тепло. Это было тепло от их денег. От их работы. От их выбора.

– Помните, – вдруг тихо сказал Дмитрий, откусывая крошечный кусочек печенья с орешком, – как я говорил про окна? Что если не вставить – разобьют все?

Все кивнули.

– Так вот, – он обвел взглядом их лица, освещенные тусклым светом лампочки и оранжевым отсветом от нагревательных элементов «печки», – мы не просто окна вставили. Мы… печку поставили. Своими руками. В своем доме.

Сергей неожиданно фыркнул, но не зло, а с каким-то смущенным одобрением:

– Ишь ты… Печка. Греет, зараза.

Лидия вдруг засмеялась. Звонко, по-девичьи, хотя голос сорвался на хрипоту. Она ткнула пальцем в Сергея:

– А ты, Сереж, похож сейчас на кота на печке! Довольный!

Он покраснел, отмахнулся, но улыбнулся. Широко, некрасиво, искренне. Впервые за много месяцев.

Таня смотрела на них. На Дмитрия, согревающего ладони о стакан. На Сергея, жующего печенье и украдкой касающегося рукой теплого корпуса обогревателя. На Лидию, чье лицо в эти минуты потеряло все морщины тревоги. Она чувствовала тепло не только на коже. Оно шло изнутри. Гудело тихим, ровным гудением, как их новая «печка». Она подняла свой стакан.

– За… – ее голос дрогнул. За что? За первую прибыль? За обогреватель? За печенье? Слишком мелко. Слишком глобально. Она нашла. – За наши руки. Которые… не только считать научились. Но и греть.

Чокнулись стаканами. Звон был не хрустальный, а глухой, жестяной. Но для них он звучал, как симфония. Пели чай, печенье и тихий гул обогревателя. И на лицах светились улыбки. Не от счастья достатка – его не было. А от счастья созидания. От ощущения себя не жертвами прогресса, не «опоздавшими» на его поезд, а творцами. Скромными, в подвале, но – творцами своего тепла. Своего шва. Своей, пусть и крошечной, но победы.

Глава 7: Тень прошлого

День начинался с непривычного комфорта. В подвале «Шва Времени» стоял ровный, сухой гул масляного обогревателя – их «печки». Он не победил подвальную сырость окончательно, но отодвинул холодную стену на шаг, создав островок терпимого тепла вокруг рабочего стола. Таня штопала шерстяной носок, подаренный Лидии одной из благодарных бабушек за варежки. Работа шла автоматически, пальцы помнили каждый стежок, освобождая сознание. Сознание же было занято цифрами. Не теми, что вызывали страх в таблице Excel, а приятными. В жестяной коробке лежали деньги от вчерашней срочной переделки кожаной куртки для студентки – 800 рублей. Плюс предоплата за два вязаных свитера от Лидии – 500. Плюс мелкие заказы… Скоро можно будет отдать Бородачу первую ощутимую порцию долга. Мысль об этом была теплее обогревателя.

Сергей кряхтел у верстака, пытаясь приладить к старому утюгу, чинимому для Алевтины Степановны, новую терморегулирующую ручку, выточенную им из обрезка текстолита. Каждое удачное движение ключом сопровождалось довольным хмыканьем. Дмитрий, наконец-то не кутавшийся в пальто, чистил механизм настольных часов – заказ из соседней парикмахерской, получившей их координаты от Марфы Петровны. Лидия, укутанная в свой пестрый шарф, набирала петли для нового свитера, ее спицы постукивали ритмично, как метроном их подвального бытия.

Тишину нарушил только скрип двери гаража сверху и быстрые шаги по лестнице. В подвал влетела Катя, запыхавшаяся, с морозным румянцем на щеках и огромной картонной коробкой в руках.

– Всем привет! Несите сюда скорее ваши шедевры! – крикнула она, ставя коробку на свободный угол стола. – Галерея! Помните, про инсталляцию говорили? Вот прислали список того, что хотят! И коробку для образцов! Нужно срочно отобрать самое-самое характерное, сфоткать при хорошем свете и отправить с Витей!

Подвал оживился. «Галерея искусства» – эти слова звучали как из другого мира, но мира заинтересованного. После статьи в блоге о них как об «Островке человечности» пришло письмо с неожиданным предложением: создать инсталляцию из «выброшенных вещей аналоговой эпохи», оживленных их руками. Шанс, свет в конце тоннеля, возможность большого аванса.

– Список? Какой список? – Таня отложила носок, заинтересованно подойдя к коробке. – Они что, сами не знают, чего хотят?

– Знают! – Катя достала лист бумаги. – Смотрите: «Предметы одежды с видимым ручным ремонтом, сохранившие историю вещи», «Бытовые приборы советской эпохи, отремонтированные нештатными методами», «Ручной инструмент с признаками длительного использования и адаптации», «Текстильные изделия (салфетки, скатерти, занавески) с уникальной, не машинной вышивкой или вязаными элементами» … – Катя зачитала. – Им важно, чтобы вещи несли следы не просто ремонта, а… как они пишут… «адаптации и осмысленной борьбы с утилизацией». Философия какая-то!

Сергей фыркнул, но в его глазах мелькнуло любопытство:

– Ага, значит, мой утюг с текстолитовой ручкой – это не костыль, а арт-объект? Интересно.

– Именно! – обрадовалась Катя. – И часы Дмитрия Николаевича! И твои заплатки, тетя Таня! И Лидина вязанина! Все! Нужно собрать самое выразительное. И срочно. У них сроки горят.

Началась суматоха. Лидия полезла в свой сундук с готовыми изделиями, выискивая носки с самой сложной «бабушкиной» пяткой или варежку с необычным орнаментом. Дмитрий аккуратно выкладывал на стол часы, которые он не просто чинил, а буквально воскрешал из мертвых, с трещинами на стекле и следами пайки на корпусе. Сергей гордо водрузил на видное место утюг с его текстолитовой ручкой, рядом положив пару старых, изогнутых под специфические нужды отверток. Таня открыла свой «сейф» – ящик с вещами, которые она ремонтировала особенно искусно: бархатную сумочку с заплаткой, превращенной в стилизованную бабочку; детское платьице, где разорванный подол был зашит контрастной нитью, создавая новый рисунок; мужскую рубашку с идеально подобранной по фактуре заплатой на локте, почти невидимой.

– Ткани… – задумалась она, разглядывая свои сокровища. – Им же нужна фактура, история. Мои обрезки от Алевтины Степановны хороши для работы, но для галереи… Надо что-то особенное. Настоящий лоскут с историей.

Она посмотрела на полку, где лежали остатки ее прежней жизни: коробка с запасами ткани из «Уюта». Там были отрезы, сохраненные для особых случаев, небольшие, но качественные – шерсть, шелк, плотный хлопок с набивным рисунком. Почти реликвии. Идеально подходили для галерейного лоскута.

– Катя, подержи пока, – Таня кивнула на стол, заваленный кандидатами в арт-объекты. – Мне нужно сбегать за тканью. Времени мало, возьму из своих старых запасов. Самые характерные лоскуты.

Она натянула свое самое теплое пальто – то самое, поношенное, но добротное, которое не продала в самые голодные дни. Повязала шерстяной шарф Лидии. В подвале было тепло их «печкой», но за дверью – февральская стужа «Района Ожидания».

Выйти на улицу после нескольких дней в подвальном тепле и сосредоточенной работе было как нырнуть в ледяную воду. Резкий ветер бил в лицо, вырывая дыхание. Таня втянула голову в плечи, засунула руки в карманы и быстрым шагом пошла по знакомому маршруту к своей бывшей квартире. Путь лежал мимо безликих панельных домов, облепленных рекламными голограммами, мимо замерзших детских площадок, мимо палатки с шаурмой, от которой тянуло сомнительным жиром. Она не смотрела по сторонам, мысленно перебирая лоскуты в коробке: вот тот кусок бордового бархата – остаток от вечернего платья для директрисы школы… А этот, в мелкий цветочек – от платья для выпускницы, такой радостной… Каждый лоскут был не просто тканью, он был осколком ее прошлой жизни, жизни Мастера с большой буквы.

Чтобы срезать путь, она свернула на Садовую улицу. Здесь было чуть оживленнее. Магазинчики, аптека, небольшой ТЦ «Форум» … Она шла, уткнув взгляд в тротуар, выщербленный и покрытый снежной кашей, обдумывая, как лучше скомпоновать лоскуты для галереи, чтобы передать не только фактуру, но и ту самую «историю борьбы с утилизацией».

И вдруг ее взгляд, скользнувший вверх, чтобы избежать столкновения с прохожим, наткнулся на знакомый силуэт. Невысокое здание из красного кирпича с большими витринами. Ателье «Уют».

Сердце екнуло. Старый, знакомый спазм сжал горло. Она остановилась как вкопанная, не в силах отвести глаз.

Но что-то было не так. Знакомая вывеска – скромная, с нарисованной золотой ниткой и иголкой – исчезла. На ее месте сияла новая, огромная, агрессивно современная. Желтые и черные полосы, динамичный шрифт, лаконичная надпись: «ТЕХНОМОДА. СТУДИЯ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ РЕШЕНИЙ». Витрины, всегда завешанные тканью, манекенами и выкройками, теперь сияли стерильным белым светом. За ними, как в аквариуме, плавно двигались манипуляторы, держащие рулоны безликой синтетической ткани. На одном манекене красовалось платье футуристического кроя, явно сгенерированное ИИ. Ни пылинки. Ни души.

Таня замерла. Холод, от которого она пыталась сжаться, проник внутрь, глубже костей. Перед ней был не просто магазин. Это был памятник на могиле. Могиле ее прошлого, ее уверенности, ее мира. Здесь она провела двадцать лет. Здесь рождались платья для выпускных, костюмы для свадеб, перешивались любимые пальто. Здесь стучала ее «Чайка», здесь пахло свежим сукном и крахмалом, здесь смеялись клиентки и спорили коллеги. Здесь была ее жизнь.

Она ждала, что нахлынет волна старой боли – той, что разрывала грудь, когда она стояла в пустом ателье с коробкой в руках. Ждала слез, удушья, желания броситься и царапать эту сияющую новую вывеску ногтями. Ждала того всепоглощающего чувства несправедливости и собственной ненужности.

Но… ничего не пришло. Вернее, пришло, но иное. Глубокая, тихая, усталая грусть. Как будто она наткнулась на старую фотографию давно умершего родного человека. Боль была, но притупленная временем, смешанная с легкой горечью и… принятием.

Она стояла, не двигаясь, наблюдая за плавными движениями манипуляторов за стеклом. Никаких «индивидуальных решений» она не видела. Видела конвейер. Точный, бездушный, эффективный. Совсем не тот хаотичный, теплый, пахнущий потом и творчеством «Уют». Ей вдруг стало жаль эту машину. Жаль ее безупречную пустоту.

«Индивидуальные решения… – мысленно усмехнулась она. – Алгоритм подбирает из тысячи шаблонов то, что кажется уникальным клиенту, не видя его сутулых плеч или особой посадки головы. Не чувствуя дрожи в руках у невесты или грусти в глазах у женщины, перешивающей платье покойной мамы».

Вспомнился Артем Волков с его предложением «синергии». Словно эхо из этого сияющего саркофага. Они могли бы там быть? За стеклом? Как живые экспонаты, «ремесленники при машинах»? В желто-черных фартуках, штопающие то, что машина не долечила? Холодный ужас, знакомый и острый, кольнул ее на миг. Нет. Тысячу раз нет. Они сделали правильный выбор.

Она перевела взгляд с вывески на отражение в огромной витрине. Увидела себя: женщину в поношенном, но аккуратном пальто, с лицом, изборожденным морщинами тревоги и недосыпа, но с прямым, спокойным сейчас взглядом. Женщину, стоящую одной в мороз на улице перед символом всего, что ее сломало. Но не сломанную. Стоящую.