Я опоздала. Книга вторая

Я опоздала

Книга вторая

Алексей Кирсанов

© Алексей Кирсанов, 2025

ISBN 978-5-0067-5237-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0067-5235-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Алексей Кирсанов

Я ОПОЗДАЛА? ЧАСТЬ 2

Книга вторая

Глава 1: Проверка на прочность

Триумф после платья Алисы был сладким, как чай с настоящим сахаром. Серебристо-серый шедевр, преображенный кружевом и бусинами, увезли в «Квартал Прогресса» под восхищенные возгласы заказчицы и щедрый остаток оплаты. Жестяная коробка заметно потяжелела. В подвале витал дух победы: купили не только уголь, но и настоящий стул для Тани, новую лампу для Дмитрия, и даже небольшой радиоприемник – для фона. Страничка в «Одноклассниках» скромно жила своей жизнью: пара новых заказов, лайки под фото отреставрированного платья. Казалось, колесо «Шва Времени» наконец-то набрало ход, выкатываясь из тени подвала на светлую дорогу признания.

Именно в этот момент прогресс, который они так изящно обыграли на платье Алисы, нанес свой удар. Точный, безжалостный, бюрократический.

Стук в зеленую дверь был не клиентским. Он был официальным. Твердым. Немилосердным. Три удара, отмеренные с холодной точностью метронома.

– Откройте. Налоговая инспекция.

Фраза прозвучала как выстрел в тишине подвала. Таня, как раз выметывающую петлю на детском платьице, игла вонзилась в палец. Капля крови алым жемчугом выступила на подушечке. Сергей, копавшийся в моторе старого пылесоса («Примут в дар для инсталляции!»), выронил отвертку. Дмитрий замер с лупой у глаза, его пальцы, державшие крошечную шестеренку, задрожали. Лидия ахнула, уронив клубок.

Дверь открыл Сергей, лицо его было каменным, но в глазах мелькнул знакомый, животный страх перед Системой. На пороге стояли двое. Мужчина и женщина. Оба в темных, строгих, но не новых костюмах. У мужчины – планшет в кожаном чехле. У женщины – увесистая папка. Лица – профессионально бесстрастные, как у хирургов перед операцией. От них веяло холодом казенных коридоров и законов, написанных не для людей.

– Здравствуйте. Проверка, – мужчина показал удостоверение, мелькнувшее перед глазами Сергея как угроза. – Поступила информация о незаконной предпринимательской деятельности. Кооператив «Шов Времени»? Зарегистрирован? ИНН?

Тишина в подвале стала гробовой. Даже часы Дмитрия, казалось, замерли. Вопрос повис в воздухе, тяжелый, как гиря. Ответ был написан на их бледных лицах.

– Мы… мы в процессе оформления, – пролепетала Таня, вставая, стирая кровь с пальца о фартук. Голос предательски дрожал. – Бумаги… пошлина… сложности…

– То есть, не зарегистрированы, – констатировала женщина, делая пометку в блокноте. Ее голос был сухим, лишенным интонаций. – Осуществляете деятельность? Швейные услуги? Ремонт? – Ее взгляд скользнул по полкам с нитками, по «Подольской», по Сергееву верстаку с инструментами, по Лидииным спицам и клубкам, по лоскуту «С Душой» на стене. – Доходы имеются?

– Мы… мы только начали, – попытался вступить Дмитрий, но мужчина его перебил, обращаясь к Тане:

– Предъявите, пожалуйста, документы. Устав кооператива? Заявление о регистрации? Решение собрания учредителей? Свидетельство ИНН? Отчетность? Договоры с клиентами? Кассовую книгу?

Каждое слово било по сознанию, как молоток. Устав? Они в подвале рождались, на словах! Заявление? Те самые злополучные листы из МФЦ, которые она сжала в комок отчаяния! ИНН? Личные – есть. Кооператива – нет! Отчетность? Тетрадка Кати с столбиками «Брюки Василия – 150р»! Договоры? Обрывки бумаги с именами и телефонами! Кассовая книга? Жестяная коробка от леденцов «Дюшес»!

– У нас… нет, – выдохнула Таня. Стыд и страх сдавили горло. Она чувствовала себя пойманным вором, хотя знала – они честно работали, зарабатывали копейки. – Мы не успели… Денег на пошлину… Четыре тысячи… – Голос ее сорвался.

– Четыре тысячи? – мужчина с планшетом поднял бровь. – Государственная пошлина за регистрацию юридического лица составляет четыре тысячи рублей. Но штраф за незаконную предпринимательскую деятельность… – он ткнул пальцем в экран, – …составляет от пяти до двадцати тысяч рублей для граждан. А поскольку деятельность, судя по объему, – он кивнул на полки, на машинку, на явные следы работы, – велась организованно, группой лиц, сумма может быть значительно выше. Плюс пени. Плюс недоимка по налогам с предполагаемого дохода.

Цифры кружились перед глазами Тани. Пять тысяч? Двадцать? Недоимка? С их крошечной выручки? Это было нереально. Катастрофа.

– Это клевета! – рявкнул Сергей, выходя вперед. Его лицо побагровело. – Кто донес?! Мы людям помогаем! Вещи чиним, которые они выбросили бы! Мы не миллионы крутим! Копейки! На уголь и лампочки! Вы посмотрите вокруг! Мы тут в подвале, как кроты!

– Основания для проверки имеются, – холодно парировала женщина, открывая папку. – Анонимное обращение. С фотографиями вашей… мастерской. И клиентов. И вашей странички в социальной сети. – Она достала распечатку их группы в «Одноклассниках». Фото джинсов Антона, платья Алисы, шарфа Алевтины Степановны… Все было там. С ценами. С адресом. Кто-то донес. Кто-то сделал скриншоты и отправил в налоговую. Удар был спланированным и точным.

Таня почувствовала, как земля уходит из-под ног. Их же страничка! Их попытка заявить о себе стала орудием их уничтожения. Алгоритмы, которые они боялись, сработали безотказно, но по чьему-то злому умыслу.

– Нам нужен доступ к вашим финансовым документам, – продолжал мужчина. – Все наличные средства. Все записи о доходах и расходах. Сейчас.

Хаос. Начался кошмар. Они вытряхивали жестяную коробку на стол – купюры и монеты, перемешанные с пуговицами и иголками. Таня лихорадочно листала тетрадь Кати – корявые записи, исправления, отсутствие сумм за пирожки и варенье («бартер»). Сергей пытался объяснить расходы на лампочки и уголь – без чеков. Лидия, рыдая, показывала клубки пряжи – «это мои, личные, не на продажу!». Дмитрий молчал, сжав кулаки, его старые часы на столе тикали с безумной громкостью.

Инспекторы работали методично. Пересчитывали деньги (чуть больше восьми тысяч – включая предоплату Алисы и остаток от ее щедрой оплаты). Сверяли с тетрадью. Делали фотографии на планшет. Задавали вопросы, звучавшие как обвинения:

– Почему нет кассового аппарата? Требование закона о применении ККТ!

– Почему договоры не заключены в письменной форме? Нарушение ГК РФ!

– Почему учет ведется в тетради? Где электронный документооборот?

– Как вы определяете налоговую базу? УСН? Патент?

Непонимание цифровых требований было тотальным. ККТ? Электронный документооборот? УСН? Патент? Это были заклинания из другого мира. Мира, куда у них не было входного билета даже в виде четырех тысяч пошлины. Они барахтались в трясине незнания, чувствуя себя глупыми, беспомощными, загнанными в угол. Каждое их неуверенное «мы не знаем», «мы не успели», «у нас нет денег» фиксировалось в блокноте женщины с ледяным лицом.

Процедура длилась два часа. Два часа унижения, страха и ощущения неминуемой гибели. Наконец, мужчина с планшетом отложил его.

– Итак. Установлено: незаконная предпринимательская деятельность группой лиц без государственной регистрации. Отсутствие применения ККТ. Отсутствие надлежащего учета доходов и расходов. Сокрытие доходов. – Он произносил это как приговор. – На основании вышеизложенного, выносим решение о привлечении к налоговой ответственности. Штраф. – Он назвал сумму. Она оглушила. Сорок тысяч рублей.

– СОРОК?! – взревел Сергей. – Да у нас и половины нет! Это грабеж! Мы же не воровали! Людям помогали!

– Штраф исчисляется исходя из предполагаемого дохода, – невозмутимо пояснила женщина, – и сумм, указанных в ваших же публикациях. – Она кивнула на распечатку из «Одноклассников». – Плюс штраф за неприменение ККТ. Плюс пени. И это только начало. Вам надлежит в кратчайшие сроки зарегистрироваться, встать на учет, приобрести онлайн-кассу, сдать отчетность. Иначе – новые штрафы. Исковое заявление в суд. Принудительное взыскание.

Они забрали все наличные деньги – их кровные восемь тысяч. Забрали тетрадь Кати – как «вещественное доказательство». Выписали квитанцию на остаток штрафа – тридцать две тысячи рублей. К оплате в течение десяти дней. И ушли. Так же холодно и официально, как и пришли. Оставив после себя разгром. Не физический. Душевный.

Отчаяние. Оно накрыло подвал тяжелым, удушающим саваном. Лидия рыдала, уткнувшись лицом в клубок. Сергей сидел на ящике, опустив голову на руки, его могучие плечи тряслись от бессильной ярости. Дмитрий стоял у стола, глядя на пустую жестяную коробку. Его лицо было серым, как пепел. Таня стояла посреди этого хаоса, глядя на свои руки – руки мастера, которые только что были инструментом творчества, а теперь чувствовались орудием преступления. Кровь из укола иглой засохла темной корочкой.

– Все… – прошептала она, и голос ее был чужим, прерывистым. – Все кончено. Они добились. Система. Тот, кто донес. Они нас добили. Сорок тысяч… Это же неподъемно. Они забрали все… даже тетрадь… – Она обвела взглядом их крошечный мирок, их «Шов Времени», который только начал обретать форму. – Зачем? Зачем мы боролись? Чистили эту яму… Мыли стены… Собирали нитки… Фотографировали… Надеялись… Все зря. Просто зря. – Голос ее сорвался на рыдание. – Бросим. Пока не поздно. Пока не посадили. Или не оштрафовали до нитки. Бросим все. Разойдемся. Я… я больше не могу.

Слова повисли в воздухе, горькие, как полынь. Слова капитуляции. От Лидии послышался новый всхлип. Сергей глухо застонал. Казалось, последняя искра гаснет.

– Нет.

Слово прозвучало тихо. Но так твердо, что все вздрогнули. Произнес его Дмитрий. Он поднял голову. Его глаза, обычно добрые и усталые, горели каким-то странным, холодным огнем. Огнем часовщика, видящего сломанный, но ценный механизм.

– Нет, Таня, – повторил он, подходя к ней. – Не бросим. Не можем бросить. – Он взял ее руку, та была ледяной. Посмотрел на засохшую каплю крови. – Видишь? Это твоя кровь. Вложенная в работу. В наш «Шов Времени». Они могут забрать деньги. Они могут забрать бумаги. Они могут оштрафовать. Но они не могут забрать это. – Он ткнул пальцем ей в грудь. – Твое мастерство. Наши руки. Наше умение чинить. Наше желание делать это с душой. И… – он обвел взглядом подвал, Лидию, Сергея, – нашу семью. Которую мы здесь создали. Не из бумаг. Из кирпичей этого подвала. Из угля в печурке. Из ниток и лоскутов.

Он говорил тихо, но каждое слово било в наковальню отчаяния, высекая искру.

– Они хотят, чтобы мы сломались. Система. Тот, кто донес. Они хотят доказать, что мы – ошибка. Что наше место – на свалке прогресса. Что ручное мастерство, тепло, внимание – это анахронизм. Что мир принадлежит алгоритмам, клею и прессу. – Он сжал кулак. – Но мы же знаем правду! Правду Марфы Петровны, которая плакала от счастья, получив свою сумку! Правду Николая Ивановича с его военными перчатками! Правду Алисы, которая принесла нам бездушное платье и попросила вдохнуть в него жизнь! Мы – не ошибка, Таня! Мы – альтернатива! Островок человечности в цифровом океане! И мы должны бороться! За свое место! За право чинить, а не выбрасывать! За право жить по-своему!

Он подошел к пустой жестяной коробке, поднял ее.

– Они забрали наши деньги? Заберут еще? Ладно. Это бумага. Ее можно заработать. – Он посмотрел на Сергея. – Сергей, ты знаешь, где взять в долг? Под грабительские проценты? Знаешь. Страшно? Да. Но если не рискнуть сейчас – все кончено. Мы берем. Платим этот проклятый штраф. – Он повернулся к Тане. – Таня, ты идешь в МФЦ. Не одна. С Катей. И с деньгами на пошлину. Регистрируешь нас. Официально. По всем их дурацким правилам. – Он посмотрел на Лидию. – Лида, ты идешь в магазин. Узнаешь про эту… онлайн-кассу. Самую дешевую. Как ее подключить. Мы научимся. Мы должны научиться.

Его речь, тихая, но невероятно мощная, вибрировала в сыром воздухе подвала. Это был не призыв. Это был приказ старого солдата, знающего, что отступать некуда.

– Это проверка, – сказал Дмитрий, и его голос зазвучал как колокол. – Проверка на прочность нашего шва. На прочность нашей веры. Они думают, что мы сломаемся от первого же удара системы? Нет. Мы – «Шов Времени». Мы чиним разрывы. И этот разрыв в доверии, в законе, в наших возможностях – мы тоже починим. Петля за петлей. Стежок за стежком. Даже если игла гнется. Даже если нить рвется. Мы шьем дальше. Потому что иначе – нельзя. Потому что мы помним дно. И не хотим туда возвращаться. Потому что мы нужны. Марфе Петровне. Василию. Алевтине Степановне. Алисе. Тем, кто придет после. Мы – их шов. Их надежда. И мы не имеем права разойтись.

Тишина после его слов была иной. Не гнетущей. Наэлектризованной. Лидия перестала рыдать, вытирая лицо краем шали. Сергей поднял голову, в его глазах горел мрачный, но боевой огонь. Таня смотрела на Дмитрия, на его старческое лицо, озаренное внутренней силой. Кровь снова прилила к ее щекам. Не от стыда. От стыда за свою слабость. От стыда, что она хотела сдаться. От стыда и… благодарности.

– Дмитрий Николаич… – начала она.

– Решение, Таня, – перебил он мягко, но твердо. – Бороться? Или сдаться? Сейчас. Здесь.

Таня глубоко вдохнула. Запах угля, кожи, шерсти, металла – запах их жизни, их борьбы. Она посмотрела на свои руки. На засохшую кровь. На иглу, лежащую рядом с недоделанным платьицем. Она подняла иглу. Тяжелый «Зубр» был символом прошлого. Эта игла – тонкая, острая – была символом настоящего. И будущего.

– Бороться, – сказала она. Голос окреп. – Петля за петлей. Дмитрий прав. Мы – «Шов Времени». И наш шов должен выдержать. Даже налоговую проверку. Даже штраф. Даже донос. Берем кредит. Платим. Регистрируемся. Покупаем кассу. Учимся. – Она посмотрела на пустую коробку. – Они забрали наши деньги? Мы заработаем новые. И запишем их уже по всем правилам.

Это была не надежда. Это была клятва. Клятва, произнесенная в сыром подвале, под сводами, которые только что чуть не рухнули им на голову. Но теперь они стояли тверже. Потому что самый важный шов – шов, соединяющий их души, – выдержал проверку на прочность. Дмитрий своим тихим бесстрашием заштопал самую страшную дыру – дыру в их вере. Иглой упрямства и нитью человеческого достоинства.

Глава 2: Кража

Административный шторм отбушевал, оставив после себя выжженную пустыню долга и унизительной бумажной кабалы. Тридцать две тысячи рублей штрафа висели над подвалом дамокловым мечом. Сергей, скрепя сердце и ругаясь на чем свет стоит, нашел ростовщика в соседнем районе – жутковатого типа по кличке «Бородач». Проценты были грабительскими, сроки – драконовскими. Но альтернатива – суд, опись имущества (какого? кирпичей и старых иголок?), окончательное крушение – была страшнее. Деньги передали инспекции. Пустая жестяная коробка зияла, как кричащий символ их новой реальности – рабства кредиту.

Теперь их дни были отравлены новым кошмаром – оформлением. Катя, героически отложив сессию, стала их цифровым ангелом-хранителем и одновременно мучителем. Она притащила старый, гудящий, как пчелиный рой, ноутбук. Подвал оглашался ее отчаянными возгласами:

– Тетя Таня! ИНН кооператива! Его надо вбить в форму Р21001! Нет, не ваш личный! Отдельный! Его получают после… Ааа! Пап, твой СНИЛС! Где он? Потерял? Ну ты даешь! Дмитрий Николаич, ваша подпись на скане должна быть, как в паспорте! Нет, не размазанной! Лида, твоя дата вступления… мы же не записали! Когда вы решили создать кооператив? В октябре? Или в ноябре?

Таня чувствовала себя лабораторной крысой в лабиринте цифровых форм. Каждая строчка – минное поле. Каждая аббревиатура – заклинание, вызывающее головную боль. Она училась отличать ОГРН от КПП, УСН от ПСН. Сергей рычал на «эти дурацкие кнопки», Дмитрий устало потирал виски, Лидия плакала над необходимостью «электронной подписи», которую ей предстояло получить в таинственном «аккредитованном центре». Они платили пошлину онлайн – новое унижение, когда Катя переводила с их совместно накопленных остатков деньги через свой телефон, а они беспомощно наблюдали. Они выбирали самую дешевую онлайн-кассу из каталога – еще одна астрономическая сумма, съедающая остатки выручки. Мир цифры, в который они так неохотно полезли ради странички, теперь впивался в них клешнями, требуя полной и безоговорочной капитуляции.

В этой атмосфере тотального стресса, недосыпа и ощущения, что их душат красной лентой бюрократии, они ослабили бдительность. Физическую. Подвал был их крепостью, гараж Сергея – казалось, неприступным бастионом. Зеленая дверь в полуподвал запиралась на крепкий висячий замок, который Сергей когда-то снял с брошенного склада. Они чувствовали себя в относительной безопасности. Опасность пришла не через дверь.

Они обнаружили это утром. Сергей пришел первым, как всегда. Включил свет в гараже – и замер. Зеленая дверь в подвал была приоткрыта. Не взломана. Приоткрыта. Как будто кто-то вышел и не захлопнул до конца. Но Сергей точно помнил – он запер ее вчера вечером на замок. Ледяная струя страха пробежала по спине. Он рванул дверь на себя.

Картина, открывшаяся в подвале, была как нож в сердце. Хаос. Не проверочный, а воровской. Ящики Сергея с инструментами были вывернуты, словно кишки. На полу валялись отвертки, гаечные ключи, пассатижи – но не самые ценные. Пропали его новенькие, купленные недавно на последние деньги тонкогубцы, набор прецизионных отверток для мелкой работы и – самое страшное – его любимая, отлично сбалансированная, тяжелая кувалда, «добро» которой он чувствовал, как продолжение руки. Полки Тани были опустошены. Исчезли не катушки с нитками, а запасы хорошей ткани – тот самый кусок шелка от плаща Ирины, остатки добротной шерсти, плотный хлопок для подкладки, несколько лоскутов уникальной фактуры, которые она берегла для особых работ. Даже мешочек с дорогими матовыми бусинами, оставшимися после платья Алисы, валялся порванным и пустым в углу. Печурка была холодной, но кто-то умудрился стащить мешок с остатками угля, стоявший у входа в гараж. Радиоприемник – их недавняя гордость и источник фона – исчез.

– Господи… – выдохнул Сергей, шатаясь. Его лицо, еще не отошедшее от бессонной ночи над налоговыми формами, стало землистым. Он подбежал к своим ящикам, начал лихорадочно шарить руками, как будто надеясь, что инструменты просто завалились. – Нет… Нет, нет, нет! Тонкогубцы… Отвертки… Кувалда! Черт! ЧЕРТ!

Следом вошли Таня и Лидия. Таня, увидев опустошенные полки, вскрикнула – коротко, отрывисто, как от удара ножом. Она бросилась к месту, где лежали ее сокровища. Пусто. Шелк, шерсть, хлопок… Все, что позволяло им делать не просто ремонт, а реставрацию, вкладывать качество. То, что отличало их от «кое-как». Ее пальцы сжали пустоту.

– Ткань… – прошептала она, и в голосе было что-то страшное – обреченность. – Моя… хорошая ткань… Бусины…

Лидия зашлась в истерике:

– Уголь! Уголь украли! И приемник! Как мы теперь? Холодно! Темно! Играть нечего! И… и кто мог?! Кто?! – Она заломила руки, оглядываясь, как будто воры могли быть еще здесь.

Дмитрий пришел последним. Он остановился на пороге, окинул взглядом разгром. Его старые глаза сузились. Он не кричал, не плакал. Он подошел к своему столу. Его коробочка с часовыми инструментами была тронута, но нетронута. Видимо, воры сочли это никому не нужным хламом. Он посмотрел на пустые полки Тани, на вывернутые ящики Сергея. Его лицо стало каменным.

– Значит, свои, – произнес он тихо, ледяным тоном. – Или очень хорошо осведомленные. Знают, где вход. Знают, что охраны нет. Знают, где что лежит. Знают цену. – Он посмотрел на Сергея. – Кувалду не каждый утащит. Значит, знали, что она ценная. Для металла? Или… чтобы нам конкретнее навредить?

Удар ниже пояса. После налогового штрафа, после бюрократического ада, после заклания в долговую яму – это было слишком. Физическое уничтожение их рабочей базы. Точный, жестокий удар по самому больному. Без инструментов Сергея – как чинить сложную технику, замки, фурнитуру? Без хорошей ткани Тани – как делать качественный ремонт, реставрацию, как привлекать клиентов вроде Алисы? Без угля – как сушить ткань, как греть подвал, как просто выжить в преддверии зимы? Они были обезоружены. Ограблены до нитки. Опять.

Чувство незащищенности накрыло их волной, холоднее подвальной сырости. Их крепость оказалась карточным домиком. Их тяжелая дверь с замком – иллюзией безопасности. Кто-то спокойно вошел, пока они спали или корпели над ноутбуком, и взял то, что хотел. Кто? Сосед по гаражному кооперативу, позарившийся на инструменты? Бездомные, утащившие уголь? Или… или тот же, кто донес в налоговую? Цель была ясна – добить. Окончательно. Выбить почву из-под ног. Превратить «Шов Времени» в груду кирпичей и отчаяния.

Сергей вдруг с грохотом пнул опрокинутый ящик. Звон металла оглушил подвал.

– СУКИ! – заревел он, и в его крике была вся ярость загнанного зверя, вся боль за потерянные инструменты – продолжение его рук, его гордость мастера. – ДОЖАЛИ! СОВСЕМ ДОЖАЛИ! Сначала налоговая выжимает последнее! Теперь воры! Кто?! КТО?! Я ему руки… я ему… – Он задыхался от бессильной ярости, сжимая кулаки так, что костяшки побелели.

Таня сидела на полу у пустых полок. Она не плакала. Она смотрела в одну точку. В глазах – пустота. Хуже отчаяния. Апатия. После налогового кошмара, после решения бороться, после Дмитриевой вдохновляющей речи… этот удар выбил из нее все остатки сил. Украли не просто ткань. Украли ее уверенность. Ее веру в то, что они могут что-то изменить. Что их труд, их мастерство имеют значение. Теперь они были голы и беспомощны. Снова. На дне. Без инструментов. Без материалов. С долгами, которые теперь казались абсолютно неподъемными. И с ощущением, что мир – враждебная пустыня, где их травили со всех сторон.

– Зачем? – прошептала она, обращаясь не к ним, а к пустоте. – Зачем мы… чистили подвал? Мыли стены? Собирали нитки? Пытались… оформиться? Ради чего? Чтобы налоговая оштрафовала? Чтобы воры обчистили? Ради этого? – Она обвела рукой разгромленный подвал. – Может… Дмитрий был не прав? Может… сдаться было правильнее? Еще тогда? В самом начале?

Ее слова повисли в воздухе, страшные своей обреченной логикой. Лидия снова заголосила. Сергей, оглушенный ее словами, опустился на ящик, опустив голову на руки. Его спина, всегда такая прямая, сгорбилась. Даже Дмитрий молчал. Его мудрая уверенность дала трещину перед этим подлым, физическим ударом. Он смотрел на пустоту на полках Тани, на бессильную ярость Сергея, на апатию Тани. Его собственные руки слегка дрожали.

Гнев. Он клокотал где-то глубоко в груди у Тани, под слоем апатии. Гнев не только на воров. На систему, доведшую их до жизни в незащищенном подвале. На того, кто, возможно, навел воров. На весь этот несправедливый, жестокий мир, который так старательно выталкивал их на обочину, а когда они попытались выбраться – стал бить по рукам. Этот гнев был бесполезен. Он не вернет инструменты. Не вернет ткань. Не вернет уголь. Он лишь разъедал изнутри.

Сергей поднял голову. В его глазах, помимо ярости, читалась животная тоска.

– Кувалду… – прохрипел он. – Ее… отец оставил. С войны. С завода. Я ей… я ей сорок лет работал. Как рука. И… тонкогубцы. Новые. Для мелкой работы. Теперь… как без них? Чем работать? Голыми руками?

Его слова были последней каплей. Таня закрыла глаза. Перед ними вставали долгие недели, месяцы. Попытки работать с тем, что осталось – старыми, неудобными инструментами Сергея, дешевыми нитками и грубыми лоскутами. Потеря качества. Потеря клиентов. Новые долги для замены украденного – на фоне уже неподъемного кредита. И вечный страх – что придут снова. Что отнимут последнее. Что они беззащитны.

Они сидели в разгромленном подвале, среди следов воровского посещения. Воздух был пропитан пылью, отчаянием и гневом. Тиканье часов Дмитрия звучало похоронным маршем по их недолгой надежде. «Шов Времени» был не просто ограблен. Он был надломлен. Иглы еще были в коробочке. Нитки – на полках. Но самая важная нить – нить веры в то, что борьба имеет смысл, – была перерезана. И неизвестно, найдется ли заплатка, чтобы зашить эту новую, зияющую дыру в их и без того лоскутном существовании. Чувство незащищенности въелось в кости глубже подвального холода. Они снова были на дне. И на этот раз без сил от него оттолкнуться.

Глава 3: Солидарность

Разгромленный подвал замер. Тишина была густой, как смола, пропитанная пылью, отчаянием и горечью разбитых надежд. Таня сидела на ящике, спиной к пустым полкам, уставившись в трещину на кирпичной стене. Казалось, она видела в ней всю свою жизнь – изломанную, бесполезную. Сергей стоял у своих опрокинутых ящиков, сжимая и разжимая кулаки. Каждое движение мышц спины выдавало сдерживаемую ярость, смешанную с тоской по утраченным инструментам – продолжению его рук. Дмитрий молча перебирал оставшиеся часовые отвертки в своей коробочке, лицо старого часовщика было пепельно-серым, мудрые глаза потухли. Лидия тихо всхлипывала в уголке, прижимая к себе пустой мешок из-под угля – символ грядущего холода и беспросветности.