Стёртые

Телефон зазвонил. Неизвестный номер.

– Павел Александрович? – женский голос. – Это администратор психологического центра "Гармония". Напоминаю, у вас назначена встреча с Алиной Викторовной Морозовой на десять утра.

– Встреча? Но я же был вчера на групповой терапии.

Пауза.

– У нас нет записей о вашем вчерашнем визите. Но Алина Викторовна настояла, чтобы я вам позвонила. Вы придёте?

– Да. Да, конечно.

Павел посмотрел на часы. Девять тридцать. Полчаса до встречи с единственным человеком, который, возможно, сможет объяснить происходящее.

Он завёл машину и поехал через туманный город. Мимо проплывали знакомые улицы, но они казались декорациями. Люди на остановках, в машинах, на тротуарах – все они жили в мире, где Павла Воронова не существовало.

На светофоре он достал телефон и начал печатать сообщение:

"Алина Викторовна, это Павел Воронов. Спасибо, что помните. Всё стало хуже. Жена, сестра жены, друзья, коллеги – никто меня не помнит. Словно меня стирают из памяти мира. Я сделал фотографии документов, записал видео. Если и меня забудете – хотя бы останутся доказательства, что я существовал. Еду к вам."

Отправил. И тут же сделал скриншот.

Потому что где-то глубоко внутри, в самой примитивной части мозга, отвечающей за выживание, Павел Воронов уже понимал: что бы ни стирало его из памяти людей, это только начало.

И остановить это будет очень, очень сложно.

Глава 3. "Архив молчания"

Алина Морозова приехала в центр "Гармония" на час раньше обычного. Ночь она почти не спала – всё думала о вчерашнем случае с Павлом Вороновым. Человек, которого помнила только она. Человек, стёртый из памяти целой группы людей и из всех записей.

Кроме одной.

Она открыла кабинет, включила свет. Привычная обстановка немного успокаивала: книжные полки вдоль стен, мягкие кресла для клиентов, её рабочий стол у окна. Всё на своих местах, всё реально и осязаемо.

Алина достала блокнот, где вчера записала данные Павла. Запись была на месте, крупными буквами: "ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОРОНОВ. 15.03.1979. ЖЕНАТ. ИНЖЕНЕР. Я ПОМНЮ."

Она сфотографировала страницу ещё раз – на всякий случай. Потом открыла ноутбук и проверила скриншот вчерашней переписки. Сообщения от Павла были на месте.

Тихий стук в дверь заставил её вздрогнуть.

– Алина Викторовна? Вы рано сегодня. – В кабинет заглянула Вера, её ассистентка. Молодая девушка, всего год как после университета, но очень старательная и внимательная к деталям.

– Доброе утро, Вера. Да, хотела кое-что проверить до начала приёма.

– Кофе принести?

– Было бы чудесно, спасибо.

Вера ушла, а Алина открыла архивный шкаф. Где-то здесь должны быть старые журналы групповой терапии. Она помнила – не могла не помнить – что Павел ходил к ним около полугода.

Вот, весенние записи. Апрель, май, июнь… Алина листала страницы, выискивая знакомую фамилию. И находила. Вот запись от 15 апреля: "П. Воронов – первая сессия. Проблемы с выражением эмоций, алекситимия? Детская травма – потеря отца в 12 лет."

Вот майские записи: "П.В. – прогресс в осознании чувств. Рассказал о страхе потерять жену так же внезапно, как отца."

Июнь: "Павел делится опытом с новыми участниками. Хорошая динамика."

Алина выдохнула. Она не сошла с ума. Павел Воронов существовал, ходил на терапию, она работала с ним месяцами.

– Вот ваш кофе. – Вера поставила чашку на стол и заметила открытый журнал. – О, старые записи просматриваете?

– Да, хочу проследить динамику одного клиента. Вера, посмотрите, пожалуйста, вот эту запись. – Алина указала на строчку с именем Павла.

Вера наклонилась над журналом, прищурилась: – Какую запись? Тут же пусто.

Алина почувствовала, как кровь отливает от лица: – Как пусто? Вот же, видите? "П. Воронов – первая сессия…"

Вера странно посмотрела на неё: – Алина Викторовна, вы в порядке? Страница чистая. Ну, то есть там есть дата и заголовок "Групповая терапия", но сами записи… их нет.

Алина перевернула страницу. Для неё она была исписана её почерком. Для Веры – пуста.

– А здесь? – Алина указала на майские записи.

– Тоже ничего. Алина Викторовна, может, вы переутомились? У вас ведь очень плотный график.

Алина закрыла журнал. Надо взять себя в руки. Что бы ни происходило, паника не поможет.

– Наверное, вы правы. Спасибо за кофе, Вера. И ещё – Павел Воронов записан на десять?

Вера проверила планшет: – У вас на десять никого нет. Свободное окно до одиннадцати.

– Он позвонил вчера вечером, я сама внесла его в расписание.

– Хм, странно. В системе ничего нет. Но я могу записать, если нужно. Павел Воронов, говорите?

– Да. Обязательно запишите.

Вера что-то набрала в планшете: – Готово. Павел Воронов, десять утра. Что-то ещё?

– Нет, спасибо. Можете идти.

Когда дверь за Верой закрылась, Алина откинулась в кресле. Значит, дело не только в людях. Записи тоже подвержены этому… стиранию. Но почему она видит то, чего не видят другие?

Телефон на столе завибрировал. Звонок с городского номера.

– Алина Морозова слушает.

– Алина Викторовна? – мужской голос звучал встревоженно. – Это доктор Самойлов из городской больницы. Вы вчера направляли к нам пациента?

Самойлов? Но она направляла Павла к Самойловой, женщине-неврологу.

– Я направляла пациента к доктору Самойловой.

– У нас нет никакой Самойловой в неврологии. Но это неважно. Алина Викторовна, у нас тут происходит что-то странное. Можете приехать? Это срочно.

– Что случилось?

– По телефону сложно объяснить. Но если коротко – к нам поступает всё больше пациентов с похожими симптомами. Люди, которых не помнят их близкие. Причём это началось внезапно, буквально вчера-сегодня. И ваше имя всплыло в разговоре с одним из пациентов.

– Я приеду. Через час буду.

– Спасибо. Спросите меня на регистратуре, я вас встречу.

Алина положила трубку. Значит, Павел не единственный. Это не изолированный случай, это… эпидемия?

Она быстро написала сообщение Павлу: "Павел, я помню вас. Жду в 10. Есть новая информация – вы не одиноки в своей проблеме."

Отправила и тут же услышала знакомый звук уведомления – но не из своего телефона. Звук шёл откуда-то из кабинета.

Алина прислушалась. Тишина. Потом снова – короткий писк, словно телефон в беззвучном режиме вибрирует о твёрдую поверхность.

Она встала, пошла на звук. Он вёл к книжным полкам. Алина отодвинула несколько томов по психологии и обнаружила за ними старый смартфон. Не её.

На экране высветилось её сообщение Павлу Воронову.

Сердце пропустило удар. Это был телефон Павла? Но как он оказался здесь, за книгами?

Алина разблокировала экран – пароля не было. Открыла галерею. Десятки фотографий: Павел с женой, с друзьями, на работе. Обычная жизнь обычного человека. Последние фото были датированы вчерашним днём – скриншоты документов, паспорта, свидетельства о браке.

В сообщениях – отправленные письма без ответов. Звонки без ответов. Человек, которого отвергал мир.

Но как телефон оказался здесь? Павел вчера не был в её кабинете. Она встречалась с ним только на групповой терапии, в другом помещении.

Или всё-таки был?

Алина попыталась вспомнить вчерашний день до групповой терапии. Утренние клиенты, обед, подготовка к группе… Был ли кто-то ещё?

Память услужливо подбросила образ: мужчина средних лет, усталое лицо, обручальное кольцо на пальце. Сидел в кресле напротив и рассказывал о странных снах. О том, что ему снится, будто он исчезает, становится невидимым. Будто его стирают ластиком, как карандашный рисунок.

Павел. Это был Павел, он приходил на индивидуальную сессию вчера утром. Как она могла забыть?

Алина схватила ежедневник. Вчера, 9:00… пусто. Но она же помнила! Теперь помнила. Он сидел здесь, пил чай, говорил о страхах. А потом…

Потом он ушёл, забыв телефон. Она хотела его догнать, но телефон завибрировал и упал за книги. А она отвлеклась на следующего клиента и забыла.

Забыла.

Как все забыли Павла.

Стук в дверь прервал её размышления. Алина глянула на часы – 9:55.

– Войдите!

Дверь открылась, и вошёл Павел Воронов. Живой, реальный, но словно постаревший за одну ночь. Под глазами тёмные круги, щетина, измятая одежда.

– Алина Викторовна, спасибо, что согласились меня принять.

– Павел, проходите, садитесь. «У меня есть для вас…» – Алина протянула ему телефон. – Вы вчера забыли.

Он взял телефон с таким выражением лица, словно она протянула ему чудо: – Мой телефон? Но я вчера у вас не был. То есть был, но на группе, а там…

– Вы были здесь утром. На индивидуальной консультации. Я только что вспомнила.

Павел медленно опустился в кресло: – Я.… я не помню. Совсем не помню. Алина Викторовна, что со мной происходит?

– Я пока не знаю. Но вы не одиноки – мне только что звонили из больницы. Есть ещё люди с похожими симптомами. И Павел… я вижу ваши записи в своих журналах. Другие их не видят, но я вижу.

– Почему вы? Что в вас особенного?

Алина задумалась. Что действительно отличало её от Веры, от участников группы?

– Я не знаю. Может, дело в том, что я активно пытаюсь помнить? Или…

Её осенило.

– Павел, вы говорили про обследование в центре превентивной медицины. Я не была там. Может, дело в этом?

– Возможно. Катя была, её сестра тоже недавно ходила. И коллеги многие – у нас на работе устраивали корпоративный медосмотр.

– А кто ещё не был?

Павел задумался: – Трудно сказать. Это же добровольное обследование было. Но большинство пошли – бесплатно же, да ещё и с такой рекламой.

Телефон Алины зазвонил снова. Опять городская больница.

– Да?

– Алина Викторовна, вы едете? У нас уже двенадцать человек с амнезией. И это только те, кто обратился. Медсёстры в панике – некоторые пациенты утверждают, что работают здесь годами, но их никто не знает.

– Выезжаю прямо сейчас. – Она посмотрела на Павла. – Поедете со мной? В больнице есть другие люди в похожей ситуации.

– Конечно. Может, вместе мы поймём, что происходит.

Они вышли из кабинета. В коридоре Алина столкнулась с Верой:

– Я в городскую больницу, срочный вызов. Перенесите моих клиентов на завтра.

– Хорошо. А ваш десятичасовой клиент пришёл? Этот… как его…

Вера замолчала, глядя на Павла с лёгким недоумением.

– Да, мы как раз идём вместе. Это Павел Воронов.

– А, да, конечно. Павел… Воронов. – Вера произнесла имя так, словно пробовала его на вкус. – Приятно познакомиться.

В машине Алина вела, а Павел листал свой телефон:

– Знаете, что странно? Все мои фотографии на месте, но из соцсетей я исчезаю. Смотрите – вот фото со дня рождения Кати, нас там человек двадцать. Но в отметках только девятнадцать человек, меня нет.

– Словно вас стирают не только из памяти, но и из цифровой реальности.

– Но зачем? И главное – как? Это же невозможно технически.

Алина вспомнила о центре превентивной медицины: – Павел, расскажите подробнее об обследовании. Что именно они делали?

– Стандартный набор – кровь, моча, ЭКГ. Потом была энцефалограмма, но какая-то продвинутая. Много датчиков, лежал минут сорок в специальной камере. Сказали, что это новая методика для ранней диагностики нейродегенеративных заболеваний.

– И никаких побочных эффектов не было?

– Нет, наоборот. Несколько дней после обследования чувствовал себя отлично. Катя тоже говорила, что словно помолодела. А потом…

– Что потом?

– Сны начались. Недели две назад. Снилось, что я становлюсь прозрачным. Что люди проходят сквозь меня. Я рассказывал вам об этом вчера… то есть, получается, я был у вас дважды вчера?

– Похоже на то. Возможно, ваша память тоже начинает давать сбои.

Они подъехали к больнице. Обычно спокойная территория была похожа на растревоженный улей – машины скорой помощи, полиция, толпы людей у входа.

– Что здесь происходит? – Алина с трудом нашла место для парковки.

На входе их встретил взволнованный мужчина в белом халате: – Алина Викторовна? Я доктор Самойлов. Спасибо, что приехали. Ситуация становится критической.

– Сколько пациентов?

– Уже больше тридцати. И это только в нашей больнице. Из других районов тоже поступают сообщения. – Он повёл их по коридору. – Самое странное – многие из этих людей действительно работали здесь. У нас есть их трудовые книжки, записи в базе данных, но никто из персонала их не помнит.

Они вошли в большую палату, переоборудованную под временный центр приёма. Десятки людей сидели на койках, в креслах, просто на полу. Все они выглядели потерянными, испуганными.

– Это как эпидемия, – продолжал Самойлов. – Но эпидемия чего? Вируса, который стирает людей из памяти? Бред какой-то.

Алина огляделась. Мужчины, женщины, разного возраста, разных профессий. Но что-то их объединяло, что-то неуловимое…

– Доктор, а вы проверяли, есть ли у них что-то общее? Место жительства, работа, увлечения?

– Пытались. Пока единственное, что удалось выяснить – большинство из них проходили какое-то медицинское обследование в последние месяцы. Но в разных клиниках, так что…

– В центре превентивной медицины? – подсказал Павел.

Самойлов удивлённо посмотрел на него: – Да, многие упоминали это название. А вы откуда знаете?

– Потому что я тоже там был. Месяц назад.

В палате к ним подошла женщина средних лет, в деловом костюме: – Простите, я слышала ваш разговор. Вы тоже… забытый?

Павел кивнул: – Да. Меня зовут Павел Воронов. А вас?

– Марина Седова. Я главный бухгалтер… была главным бухгалтером в строительной компании. Двадцать лет проработала. А сегодня пришла – меня охрана не пускает. Говорят, не знают никакой Седовой.

– А ваша семья?

Женщина закрыла лицо руками: – Муж смотрит как на чужую. Дети прячутся. Младшая, ей всего восемь, она плакала и просила папу прогнать страшную тётю.

К их разговору стали прислушиваться другие. Вскоре вокруг собралась целая группа – все хотели поделиться своими историями, найти объяснение происходящему.

Алина достала блокнот: – Давайте попробуем систематизировать. Кто из вас проходил обследование в центре превентивной медицины?

Подняли руки почти все.

– А кто проходил именно расширенную энцефалограмму в специальной камере?

Руки остались поднятыми.

– Как давно?

Ответы варьировались от двух недель до двух месяцев.

– У кого начались странные сны перед тем, как вас перестали узнавать?

Снова лес рук.

Алина переглянулась с доктором Самойловым: – Кажется, мы нашли общий знаменатель.

– Но это невозможно, – возразил доктор. – Энцефалограмма – это пассивная диагностика. Она считывает активность мозга, но не может её изменить.

– Обычная не может, – согласилась Алина. – Но что, если под видом диагностики проводилось что-то другое?

В палату вбежала медсестра: – Доктор Самойлов! Срочно! Ещё пятеро поступило, и.… и один из них утверждает, что он наш главврач!

Самойлов побледнел: – Что? Но Виктор Павлович на месте, я только что с ним говорил.

– Вот именно! А этот человек – у него есть все документы, ключи от кабинета, он знает все пароли… Но никто его не помнит!

Алина почувствовала, как холодок пробежал по спине. Если под удар попадают даже главврачи больниц, то масштаб происходящего…

– Нужно немедленно связаться с центром превентивной медицины, – сказала она. – И желательно с полицией.

– Я уже пытался, – мрачно ответил Самойлов. – В центре говорят, что не понимают, о чём речь. А в полиции… там тоже началось. Два участковых не могут попасть на работу – коллеги их не узнают.

Павел схватил Алину за руку: – Это распространяется. Как вирус. Что, если завтра таких как мы будут сотни? Тысячи?

– Тогда, – медленно сказала Алина, – у нас очень мало времени, чтобы найти причину и способ – это остановить.

За окнами палаты сгущались октябрьские сумерки. Где-то в городе, в сотнях домов, люди ложились спать, не зная, узнают ли их близкие завтра утром.

А в центре превентивной медицины, за закрытыми дверями и непроницаемыми стёклами, возможно, готовились новые процедуры для новых пациентов.

Время шло, и с каждым часом забытых становилось всё больше.

Глава 4. "Доктор Морозова"

Алина Морозова проснулась в три часа ночи от того же кошмара, который преследовал её уже двадцать пять лет. Маленькая Лиза стоит на краю пирса, машет рукой и смеётся. Солнце слепит глаза, озеро искрится тысячами бликов. А потом – пустой пирс, круги на воде и тишина. Оглушительная, непоправимая тишина.

Она села в постели, дожидаясь, пока сердце перестанет колотиться. За окном спал Североморск, укутанный в октябрьский туман. На прикроватной тумбочке светились цифры – 3:17. До будильника ещё три часа, но Алина знала, что не уснёт.

Она встала, накинула халат и прошла на кухню. Квартира встретила её привычной пустотой – минималистичный интерьер, никаких лишних вещей, никаких фотографий на стенах. Только в спальне, в ящике комода, лежал единственный снимок: две девочки на даче, старшей одиннадцать, младшей шесть. Последнее совместное фото.

Алина заварила чай и села у окна. Вчерашний день в больнице не выходил из головы. Десятки людей, стёртых из памяти мира. И она – единственная, кто помнит Павла Воронова, кто видит невидимые для других записи.

Почему она?

Ответ лежал на поверхности, но Алина упорно отказывалась его принимать. Потому что это означало бы признать то, что она скрывала даже от себя все эти годы.

Она уже видела, как люди исчезают из памяти. Один раз. Давно.

Лето 1999 года. Дача под Ленинградом, которую родители снимали каждый год. Алине одиннадцать, Лизе шесть. Идеальный июльский день, из тех, что потом вспоминаются как квинтэссенция детства – запах сосен, холодный квас из погреба, мамины пирожки с черникой.

Они с Лизой пошли на озеро. Родители разрешили – место знакомое, до воды пять минут через лес. Алина была "старшей", ответственной. Лиза бежала впереди, собирая шишки и напевая песенку из мультфильма.

На пирсе они встретили мальчика. Лет восьми, светловолосый, с удочкой. Лиза сразу к нему подбежала – она была общительным ребёнком, легко заводила друзей.

– Привет! Ты что ловишь? А можно посмотреть? А меня Лиза зовут!

Мальчик улыбнулся: – Митя. Окуней ловлю, но не клюют.

Они разговорились. Митя оказался из соседней деревни, приехал к бабушке на лето. Показывал, как правильно насаживать червяка, хвастался, что однажды поймал щуку "во-о-от такую".

Алина сидела на краю пирса, болтала ногами в воде и читала книжку. Детский гомон не мешал – наоборот, создавал уютный фон. Она дочитывала главу, когда Лиза крикнула:

– Алин, смотри, я как балерина!

И встала на самый край пирса, раскинув руки.

Дальше всё произошло в замедленной съёмке. Неловкое движение, потеря равновесия. Митя попытался её удержать, но сам оступился. Два всплеска, крики, круги на воде.

Алина прыгнула следом, не раздумывая. Вода была холодной, тёмной. Она нырнула, пытаясь нащупать сестру. Вынырнула – никого. Снова нырок. И снова. И снова.

Митю она нашла первым. Он запутался в водорослях у опоры пирса. Алина попыталась его вытащить, но он был слишком тяжёлым. Лёгкие горели, в глазах темнело. Она вынырнула за воздухом и снова нырнула – за Лизой.

Сколько раз она ныряла, Алина не помнила. Помнила только, как чьи-то сильные руки вытащили её на берег, как она билась и кричала, что нужно искать Лизу, что Лиза там, под водой.

Тело Лизы нашли через три часа. Митю так и не нашли.

На похоронах было много народу. Родственники, соседи, мамины коллеги. Все говорили правильные слова про "ужасную трагедию" и "бедную девочку". Но никто не упоминал Митю. Словно его и не было.

Алина пыталась рассказать. Говорила, что их было двое, что утонул ещё мальчик. Взрослые смотрели с жалостью – шок, травма, ребёнок путается в показаниях. Водолазы обследовали всё озеро. Нашли только Лизу.

В деревне, откуда был Митя, о нём никто не слышал. Никакой бабушки с внуком там не было.

Но Алина помнила. Помнила его лицо, голос, рассказ про щуку. Помнила, как он пытался удержать Лизу. И ещё она помнила странную деталь – когда она в последний раз вынырнула, обессиленная и задыхающаяся, ей показалось, что видит Митю. Он стоял на берегу, мокрый и испуганный. А потом словно растаял в воздухе.

Родители повезли её к психологу. Диагноз был предсказуем – посттравматическое расстройство, диссоциация, попытка психики справиться с чувством вины. Митя был выдуманным другом, на которого подсознание пыталось переложить ответственность.

Со временем Алина научилась не говорить о Мите. Но забыть не смогла.

Годы шли. Алина поступила на психфак – классический случай, когда человек идёт в профессию, чтобы разобраться в собственной травме. Училась блестяще, особенно увлекалась темами памяти, диссоциативных расстройств, детской психологии.

На последнем курсе писала дипломную работу о ложных воспоминаниях. И наткнулась на странную статью в малоизвестном швейцарском журнале. Автор описывал редкий феномен – "синдром исчезающего свидетеля", когда после травматического события один из участников словно стирается из памяти очевидцев.

Статья была полна оговорок, автор признавал спорность темы. Но приводил несколько задокументированных случаев. Авиакатастрофа, где по списку пассажиров числился человек, которого никто не помнил. Пожар в отеле, после которого один из спасённых "исчез" из всех свидетельских показаний.

И каждый раз находился кто-то один – обычно тот, кто был рядом в момент трагедии, – кто упорно настаивал на существовании исчезнувшего.

Алина пыталась связаться с автором статьи, но безуспешно. Доктор Штайнер словно сам исчез – университет, где он работал, не имел записей о таком сотруднике.

Она защитила диплом по другой теме. Начала практику. Вышла замуж за однокурсника – милого, надёжного Сергея. Развелась через три года – он хотел детей, а Алина при одной мысли о ребёнке, за которого она будет в ответе, покрывалась холодным потом.

Работа стала её убежищем. Она была хорошим психотерапевтом – внимательным, чутким, профессиональным. Клиенты её любили. Коллеги уважали. Начальство ценило.

И никто не знал, что по ночам доктор Морозова просыпается от кошмара, где маленькая девочка машет рукой с края пирса.

Чай остыл. За окном начинало светать. Алина посмотрела на часы – пять утра. Через два часа начнётся новый день, полный забытых людей и невидимых записей.

Она открыла ноутбук и набрала в поисковике: "Синдром исчезающего свидетеля". Пара ссылок на форумы любителей теорий заговора, обсуждение фильма с похожим названием. Ничего серьёзного.

Попробовала другой запрос: "Массовая избирательная амнезия". Больше результатов, но всё либо из области фантастики, либо о клинических случаях повреждения мозга.

А потом её взгляд зацепился за странную ссылку внизу третьей страницы результатов. Форум для "тех, кто помнит". Закрытый ресурс, требовалась регистрация.

Алина поколебалась. Форумы теоретиков заговора не были надёжным источником информации. Но что-то в описании зацепило: "Если вы помните тех, кого забыл мир, вы не одиноки".

Она создала аккаунт под вымышленным именем и вошла.

Форум оказался небольшим – всего несколько десятков участников. Темы обсуждений заставили сердце биться чаще: "Мой брат исчез из семейных фотографий", "Коллегу забыли за одну ночь", "Помогите, моего ребёнка не помнят в школе".

Алина открыла самую свежую тему, созданную вчера вечером: "Североморск. Массовые исчезновения. Срочно".

Автор писал сбивчиво, паникуя: "Я медсестра в городской больнице. Сегодня к нам поступило больше сорока человек, которых никто не помнит. Это началось внезапно, словно эпидемия. Многие проходили обследование в новом медицинском центре. Если вы из Североморска и читаете это – будьте осторожны. Что-то происходит. Что-то страшное."

Под сообщением было несколько комментариев: "У нас в Мурманске тоже начинается. Трое за сегодня." "Архангельск – пока тихо, но я волнуюсь." "Это ОНИ. Я предупреждал, что эксперименты возобновятся."

Алина пролистала вниз, ища пост про эксперименты. Нашла тему полугодовой давности. Автор под ником "Помнящий77" писал:

"Синдром исчезающего свидетеля – не случайность, а результат экспериментов 70-80х годов. Проект "Чистый лист", попытка создать технологию управления коллективной памятью. Officially закрыт после серии инцидентов. Но технологии не исчезают. Они ждут своего часа. И похоже, этот час настал."

Дальше шли обрывочные данные, ссылки на закрытые архивы, упоминания неких "имплантов памяти". Выглядело как бред параноика, но…

Телефон Алины зазвонил. Номер Павла Воронова.