WW II Война, раздел Польши

Шмидт также выразил свои сожаления и добавил несколько теплых слов, что «всегда питал величайшее уважение к британскому послу».

Затем Шмидт понес ультиматум в Канцелярию, где все ждали его в большом беспокойстве.

Большинство членов гитлеровского кабинета и высокопоставленных членов нацистской партии собрались в комнате, примыкавшей к кабинету Гитлера.

Создалось нечто вроде давки, и Шмидт, по его словам, с трудом проталкивался к двери кабинета Гитлера.

– Какие новости? – спрашивали его отовсюду. Но Шмидт мог лишь ответить: «Ультиматум».

Когда он вошел в следующую комнату, то увидел, что Гитлер сидит за своим письменным столом, а Риббентроп стоит у окна.

Оба выжидающе смотрели на него. Он остановился на некотором расстоянии от стола Гитлера и стал медленно переводить ультиматум правительства Великобритании. Когда он закончил, воцарилась полная тишина.

Гитлер сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Он был вначале растерян, затем впал в ярость.

Кричал всякие проклятия, сбросил всё со стола. Затем упал на пол и стал грызть край ковра. Окружение никак на это не реагировало уже привыкнув к таким его приступам.

Затем Гитлер… как всегда… успокоился и сел на своё место.

Он просто сидел спокойно и неподвижно.

После паузы, которая показалась вечностью, он повернулся к Риббентропу, все так же стоявшему у окна. «Что теперь?» – спросил у него Гитлер с таким видом, словно давал понять, что назначенный им министр иностранных дел неправильно информировал его о возможной реакции Англии.

Риббентроп спокойно ответил: «Полагаю, через час французы вручат нам подобный ультиматум».

Так как обязанности Шмидта на этом заканчивались, он удалился.

Выслушав его рассказ, я направился прямиком в приёмную Гитлера.

Там по-прежнему были большинство членов его кабинета и высокопоставленных членов партии.

Не успел я со всеми поздороваться, как вбежал взлохмаченный пресс-секретарь Гитлера – доктор Дитрих.

Столпившимся вокруг него в приемной он сказал: «Англичане только что передали, что Англия и Германия находятся в состоянии войны».

В приемной после этого известия установилась глубокая тишина.

Геринг повернулся ко мне и сказал: «Если мы проиграем эту войну, то пусть Бог смилостивится над нами!»

Геббельс стоял в углу удрученный и отрешенный. Все в комнате выглядели очень озабоченными.

Как я тут же узнал, французский посол Кулондр вручил Риббентропу идентичный ультиматум, срок которого истекал в 5 часов дня.

Узнав это, я покинул Канцелярию.

На улицах Берлина сейчас же появились экстренные выпуски газет. Их раздали мальчишки-газетчики, выкрикивая их заголовки:

«БРИТАНСКИЙ УЛЬТИМАТУМ ОТВЕРГНУТ», «АНГЛИЯ ОБЪЯВЛЯЕТ СЕБЯ В СОСТОЯНИИ ВОЙНЫ С ГЕРМАНИЕЙ», «БРИТАНСКАЯ НОТА ТРЕБУЕТ ВЫВОДА НАШИХ ВОЙСК НА ВОСТОКЕ», «СЕГОДНЯ ФЮРЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ФРОНТ».

Я купил газету. Заголовок над официальным сообщением гласил:

«ГЕРМАНСКИЙ МЕМОРАНДУМ ДОКАЗЫВАЕТ ВИНУ АНГЛИИ».

Я стоял на Вильгельмплац, когда громкоговорители известили, что Англия объявила войну Германии.

Около двухсот пятидесяти человек берлинцев стояли спокойно и внимательно слушали это роковое сообщение.

Когда оно закончилось, я не услышал ропота в толпе. Люди просто замерли на месте. Как оглушенные.

Они пока не способны были осознать, что Гитлер вверг их в новую войну. Для них еще не было подготовлено официальное разъяснение, хотя к концу дня таким объяснением стало просто «вероломство Альбиона», как это было в 1914 году.

В «Майн кампф» Гитлер утверждает, что величайшей ошибкой кайзера было воевать с Англией и что Германия никогда не должна повторять эту ошибку.

Был чудесный сентябрьский день, сияло солнце, дул легкий ветерок – такие дни берлинцы любят проводить в окрестных лесах или на озерах.

Я бродил по улицам.

На лицах людей удивление, подавленность. До сегодняшнего дня они занимались в основном своими обычными делами.

Были карточки на продовольствие и на мыло, трудно было достать бензин, а по ночам пробираться в темноте.

Но война на востоке казалась им чем-то далеким – две лунные ночи, над Берлином ни одного польского самолета, несущего разрушение.

И газеты сообщают, что германские войска наступают по всему фронту, а польская авиация уничтожена.

Вчера вечером я слышал, как немцы рассуждали, что «польская заварушка» продлится не больше нескольких недель, от силы – месяцев.

Мало кто до этого верил, что Великобритания и Франция вступят в войну.

Риббентроп был уверен, что они этого не сделают, и уверял в этом фюрера, а тот верил ему.

Британцы и французы уже приучены. Еще один Мюнхен, почему бы и нет? Вчера, когда казалось, будто Лондон и Париж колеблются, все, включая обитателей Вильгельмштрассе, были настроены оптимистично. Почему бы и нет?

Мне вдруг вспомнилось… как я читал…, что в 1914 году в первый день прошлой войны в Берлине царило сильнейшее возбуждение.

Сегодня – ничего подобного, никаких «ура», никаких оваций, бросания цветов, никакой военной лихорадки и истерии.

Нет даже ненависти к британцам и французам, несмотря на многочисленные обращения Гитлера к народу, партии, Восточной армии, Западной армии, в которых «английские поджигатели войны и еврейские капиталисты» обвинялись в развязывании войны.

Когда я проходил сейчас мимо французского и британского посольств, тротуары перед ними оставались безлюдны. Перед каждым прогуливалось по одному полицейскому.

Я шёл на ланч во внутреннем дворике «Адлона», чтобы выпить с сотрудниками британского посольства.

Похоже, их совершенно не волновало происходящее. Они болтали о собаках и подобной чепухе.

Что-то непонятное происходит с французами, на сегодня у них нет согласованности с британцами.

Ультиматум от Кулондра поступил только в пять вечера, когда Британия уже шесть часов находилась в состоянии войны.

Однако французы объяснили мне, что это произошло из-за плохой связи между Парижем и Берлином.

Тем временем обсуждалась новость, что «Верховное командование вермахта ставит в известность о том, что на западном фронте Германия не начнет стрелять по французам первой».

Я не удивился, когда меня в «Адлоне» разыскал посыльный и вызвал в Рейхсканцелярию.

Там с удивлением узнал, что Гитлер приказал запаковать его чемоданы и погрузить их в машину, чтобы выехать на Восток, на фронт.

Я был призван для прощания и застал там, во временно затемненном жилом помещении, Гитлера, взрывавшегося по пустякам.

Подъехали машины, он коротко попрощался со своими остающимися придворными и со мною.

Никто на улице не обратил внимания на это историческое событие – Гитлер уезжал на им же инсценированную войну!

Конечно, Геббельс мог бы организовать ликование масс в любом объеме, но, видать, и ему было не до того и не по себе.

Там меня нашёл Риббентроп, который попросил напомнить Сталину, что «он должен сделать выводы из секретного дополнительного протокола и двинуть Красную Армию против польских вооруженных сил, находящихся в сфере советских интересов».

Я заверил его, что тут же сообщу в Москву его предложение.

Напоследок он пригласил и меня отправиться с ними к секретному месту в Восточный Главный штаб немецкой армии.

Оказалось, что Главный штаб находится сейчас в Померании, недалеко от польской границы.

Верховное главнокомандование вооруженных сил размещалось в трех поездах: так называемом поезде «Фюрер», поезде Главного штаба вермахта и поезде «Генрих» для штатских, которые работали в Главном штабе. В их число входили: Гиммлер (отсюда и «Генрих»), Риббентроп и Ламмерс.

Я сказал ему, что спрошу разрешения у Москвы.

На этом мы с ним распрощались.

Затем я снова в темноте направился в советское полпредство, чтобы отправить шифровку в Москву.

Третья ночь со светомаскировкой. Никаких бомбежек, хотя я и ожидал британцев и французов.

Газеты продолжают восхвалять декрет, запрещающий слушать зарубежные радиостанции! Чего они боятся?

***

Москва, Кремль

Шло совещание, посвящённое вопросам Коминтерна. На нём, кроме самого Сталина, присутствовали Молотов, Жданов и председатель Коминтерна – Димитров.

После заключения советско-германского пакта о ненападении в августе текущего 1939 года и начала новой мировой войны Исполком Коминтерна стал срочно готовить директивный материал для компартий с оценкой новой ситуации в мире и задач коммунистов.

Димитров от имени руководства ИККИ попросил в связи с этим Сталина принять его для беседы.

– Таким образом, предлагаю удовлетворить ходатайство командиров испанской республиканской армии, прибывших в СССР, о приеме их в Военную Академию, – обратился Сталин к присутствующим.

Те согласно закивали.

– Выписки с решением послать товарищам Ворошилову и Мануильскому, – добавил Жданов, что вёл протокол.

В этот раз согласно кивнул Сталин, который по своей привычке тихо прохаживался по кабинету.

– Теперь к вопросу ИККИ, – предложил Димитров.

Сталин затянулся трубкой и ответил:

– Предлагаю открыть кредит ИККИ в счет сметы 1939 года в размере 300 тыс. золотых рублей и два миллиона червонных рублей.

Димитров скривился.

– Подтяните пояса, – усмехнувшись сказал ему Молотов.

А Жданов добавил:

– У нас война на носу…

Димитров не выдержал и ответил на их выпад:

– Это тоже на войну… в тылу фашистов…

Сталин глухо кашлянул и пререкания затихли…

– Выписки послать Андрееву, Димитрову, Молотову, Звереву, – монотонно сказал Жданов.

Генсек согласился и продолжил:

– А теперь, товарищи, по вопросу о характере начавшейся мировой войны и задачах компартий.

Все согласно закивали, а Сталин, пыхнув трубкой, перешёл к сути:

– Война эта, товарищи, идет между двумя группами капиталистических стран – бедные и богатые в отношении колоний, сырья, и так далее…за передел мира, за господство над миром!

– Ми… не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга.

– Неплохо, если руками Германии было бы расшатано положение богатейших капиталистических стран, в особенности Англии, – при этом Вождь взмахнул трубкой.

Сидящие за длинным столом участники совещания одобрительно загудели.

Сталин тем временем продолжил:

– Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему.

– Позиция коммунистов у власти иная, чем коммунистов в оппозиции.

– Ми хозяева у себя дома.

– Коммунисты в капиталистических странах в оппозиции, там буржуазия хозяин.

– Ми можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались.

– Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии.

– Следующий момент – это подталкивать другую сторону.

– Коммунисты капиталистических стран должны выступать решительно против своих правительств, против войны.

– До войны противопоставление фашизму демократического режима было совершенно правильно.

– Во время войны между империалистическими державами это уже неправильно.

– Деление капиталистических государств на Фашистские и демократические потеряло прежний смысл.

– Война вызвала коренной перелом, – указал Сталин.

Димитров, воспользовавшись паузой, пока Вождь делал очередную затяжку трубки, спросил:

– Товарищ Сталин, а как же народный фронт?

Генсек с удовольствием выпустил дым в потолок, ответил ему:

– Единый народный фронт, товарищ Димитров… вчерашнего дня – был для облегчения положения рабов при капиталистическом режиме.

– В условиях империалистической войны поставлен вопрос об уничтожении рабства!, – повысил Сталин голос.

– Стоять сегодня на позиции вчерашнего дня … единый народный фронт, единство нации – значит скатываться на позиции буржуазии, товарищ Димитров.

– Этот лозунг снимается, – взмахнул трубкой Вождь.

– А как быть с Польшей?, – спросил Жданов, будучи не в курсе тайного протокола к пакту.

Сталин, немного поколебавшись, ответил и ему:

– Польское государство, товарищ Жданов, раньше… в истории… было национальное государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения.

– Теперь это тоже Фашистское государство – угнетает украинцев, белорусов и так далее…

– Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше!, – указал Вождь.

А затем хитро ухмыльнувшись, спросил:

– Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши ми распространили бы социалистическую систему на новые территории и население?

Все присутствующие весело зашумели, поддерживая Генсека.

Сталин, пыхнув трубкой, продолжил:

– Ми предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры.

– Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить!, – снова взмахнул Вождь трубкой.

– Ми, конечно, не пошли бы в батраки, – добавил он, усмехнувшись в свои пышные усы.

Димитров, снова воспользовавшись паузой, спросил:

– Товарищ Сталин, а что мы должны сказать рабочим?

Сталин задумался на минуту, а затем ответил:

– Надо сказать рабочему классу, товарищ Димитров, то, что эта война идет за господство над миром.

– Воюют хозяева капиталистических стран за свои империалистические интересы.

– Эта война ничего не даст рабочим, трудящимся, кроме страданий и лишений.

– Рабочие капиталистических стран должны выступить решительно против войны и ее виновников.

– Разоблачайте нейтралитет, буржуазный нейтралитет стран, которые, выступая за нейтралитет у себя, поддерживают войну в других странах в целях наживы.

– Необходимо, товарищ Димитров, заготовить и опубликовать тезисы Президиума ИККИ, – указал Вождь.

Димитров согласно кивнул и ответил на это:

– Товарищ Сталин, ИККИ уже подготовил краткую директиву компартиям по вопросу об отношении к начавшейся войне.

– На заседании Президиума ИККИ был обсужден вопрос «О позиции и тактике компартий в условиях империалистической войны», а в постановлении обращается внимание на необходимость «систематической помощи компартиям по исправлению допущенных ошибок и установлению правильной позиции и тактики компартий в обстановке войны…»

Сталин согласно кивал, при этом не торопясь делая неглубокие затяжки, а Димитров продолжал:

– Для обоснования и пропаганды новых установок, мною, товарищ Сталин, была подготовлена статья «Война и рабочий класс». Текст статьи я хочу представить вам, товарищ Сталин, и прошу Вас дать замечания, – с этим он протянул ему листки машинописного текста.

Вождь взял их и отправился к своему столу, где на некоторое время углубился в чтение, отложив трубку.

После взяв красный карандаш, он сделал несколько поправок.

Затем Сталин встал из-за своего стола и с листками статьи подошёл к Димитрову.

– Вот так будет правильно, – сказал он, протягивая их автору.

Димитров, не разглядывая правки взял статью и поместил в папку.

А Вождь добавил:

– Полезная работа… Пусть опубликуют в журнале «Коммунистический Интернационал».

Гости с одобрением зашумели.

На этом заседание было закончено… и все, кроме хозяина кабинета, вышли.

Не успела закрыться за ними дверь, как позвонил Поскрёбышев и спросил разрешения занести Вождю срочную телеграмму из Берлина.

Получив согласие, тот через минуту положил на стол Сталина папку с грифом «Совершенно секретно» и надписью «Козырев».

Отпустив секретаря, Генсек углубился в чтение короткого текста шифровки.

В донесении Козырев сообщал, что Риббентроп попросил напомнить, что Сталин должен сделать выводы из секретного дополнительного протокола и двинуть Красную Армию против польских вооруженных сил, находящихся в сфере советских интересов.

Так же Козырев сообщал, что он получил приглашение Риббентропа отправиться с ним к некоему секретному месту в Восточный Главный штаб немецкой армии.

Козырев писал, что Главный штаб находится где-то в Померании, недалеко от польской границы.

Само Верховное главнокомандование германских вооруженных сил размещалось в трех поездах: так называемом поезде «Фюрер», поезде Главного штаба вермахта и поезде «Генрих» для штатских, которые работали в Главном штабе. В их число входили: Гиммлер (отсюда и «Генрих»), Риббентроп и Ламмерс.

Прочитав это, Сталин задумался…

Очень неправдоподобно звучали успехи немцев… Не верилось Сталину, что польская армия… пусть и не такая современная… так быстро будет разгромлена.

Приняв решение, Вождь быстро написал ответ…

Глава 3

На удивление, я хорошо выспался в нашем полпредстве в Берлине. И никаких налетов авиации, несмотря на вступление в войну британцев и французов.

Не может быть, в конце концов, что в этой новой войне они не собираются бомбить крупные города, столицы, мирное население, находящихся в домах женщин и детей! Люди здесь уже вздохнули свободнее. Первые две ночи им не спалось.

Несмотря на то, что ночью пришёл ответ из Москвы на мою телеграмму, меня никто не будил, так как в приписке к ней прямо на это указывалось – «Козырева не будить!».

Прочитав её, я понял причину. Сталин взял курс на максимальное затягивание выполнения тайного протокола, который шёл к пакту.

Как всегда осторожный, Сталин не желал допускать, чтобы его вовлекли в какие-либо чересчур поспешные действия.

Теперь он будет вести себя тихо и наблюдать за продвижением армий Гитлера. Даже сейчас… когда германские войска, преследуя отступающие польские части, через Вислу вторгались в советскую сферу влияния, Сталин, несмотря на настойчивое требования Риббентропа вступить в Польшу, отказывался это сделать.

Я лично и сам понимал, что несоблюдение согласованного разграничения сфер взаимных интересов все равно не предотвратит предусмотренного раздела Польши.

Для такого бездействия, как мне виделось, имелись ещё три причины: первая – Сталин считался с мировой общественностью, которую он не хотел снова неприятно поразить.

Вторая – видимо он решил начать действовать только тогда, когда ему представится удобный предлог для вступления в Польшу, и третья – тот факт, что Сталин и его окружение переоценивали силу военного сопротивления Польши и рассчитывали на более длительную кампанию.

Так же Сталин не дал своего согласия на то, что бы я отправился в Ставку Гитлера. Он напротив… поручил мне… негласно… узнать подлинное состояние дел на польском фронте.

– Интересно, как он себе это представляет?, – пронеслось у меня в голове.

– Видимо ему доложили, что я не вылезаю из канцелярии Гитлера и Сталин решил, что я уже тоже «фюрер»…

Но задание получено и его нужно было выполнять. Я конечно же хорошо понимал, что подобные поручения получили и другие сотрудники полпредства и даже разведчики-нелегалы. Которые лучше меня с ним справятся.

Однако и проигнорировать я его не мог. Для выполнения такого поручения Вождя, я решил обратиться не к верхушке, а к низам вермахта. Справедливо полагая, что так мне будет проще объяснить полученные сведения.

А данные из штабов вермахта, что я регулярно получаю от разного рода антифашистов, я передавал по каналу «Смена», который не был официально со мною связан. Все, кто до этого знали, что я и «Смена» – это одно лицо, были «на том свете».

У меня был приятель обер-фельдфебель Винцер. Мы с ним регулярно… когда я бывал в Берлине… по субботам пили шнапс… за мой счёт… в одном из берлинских гаштетов. Он про меня знал, что я немецкий дипломат и поэтому часто в разъездах…

Конечно, сейчас так могло статься, что и Винцер уже в Польше, но весточку с предложением выпить, я всё же ему отправил.

События тем временем развивались своим адским чередом… Ночью передали из Нью-Йорка о потоплении «Атении» с 1400 пассажирами на борту, среди них было 240 американцев.

Англичане заявили, что это сделала германская подводная лодка. Немцы упорно отрицают, но германской прессе и радио категорически запрещено упоминать инцидент до завтрашнего дня.

Персонал французского и британского посольств отбыл сегодня двумя большими пульмановскими составами.

Я их провожал на берлинском вокзале и был слегка шокирован удивительным фактом: идет смертоубийство, а все дипломатические церемонии соблюдаются враждующими сторонами до мелочей!

Тем временем война начинает всё больше задевать обычных граждан. Вечером был обнародован закон об увеличении подоходного налога на целых пятьдесят процентов, а также о значительном увеличении акцизов на табак и пиво. Кроме того, был принят декрет о замораживании цен и заработной платы.

Надо было видеть лица немцев, когда сегодня поздно вечером пришло сообщение о том, что британцы в первый раз бомбили Куксхафен и Вильгельмсхафен! Война пришла в их дом, и, кажется, никому это не нравится.

Что-то странное с этим западным фронтом.

На Вильгельмштрассе в германском МИДе меня сегодня заверили, что там не произведено ни единого выстрела.

Правда, один чиновник из министерства пропаганды сказал мне, хотя я не очень ему доверяю, что германские войска обращаются по радио к французским солдатам, стоящим на границе: «Мы не будем стрелять, если вы не будете».

Тот же источник сообщил, что транспарант с аналогичным содержанием свисает с аэростата.

Сегодня германская радиовещательная компания вела свой первый репортаж с фронта, и он показался мне достаточно достоверным.

Пала крепость Грауденц, и немцы прорвались через Данцигский коридор. После неторопливого старта они, похоже, собираются продвигаться чертовски быстро. На юге окружен Краков.

Позже сообщи, что он захвачен, – второй по величине город Польши. Верховное командование вермахта сообщает также, что пал город Кильце. Разыскивая его на карте, я с удивлением обнаружил, что он расположен восточнее Лодзи и Кракова, чуть южнее Варшавы.

Никто и не подозревал, что германские войска продвинулись так далеко. Всего за неделю немцы прорвались гораздо дальше своих границ 1914 года.

Это становится похоже на разгром поляков.

Вечером я узнал, что немецкий лайнер «Бремен» после стремительного броска из Нью-Йорка успешно прорвал британскую блокаду и пришел в наш Мурманск.

Американский журналист и мой друг ещё по Испании – Джо Барнес пришел в час ночи ко мне в номер, чтобы все обсудить.

Мы оба сошлись во мнении, что Британия и Франция не станут проливать много крови на западном фронте, а будут держать прочную блокаду и ждать, пока силы Германии не иссякнут. Правда… за это время Польша будет разгромлена.

– Серж, сегодня было много разговоров о мире! Есть мнение, что после победы Германии над Польшей Гитлер предложит Западу мир, – убеждал меня Джо.

– Ты только представь себе… Серж… Только неделя прошла с начала «контрнаступления», а вечером я узнал от одного армейского знакомого, что немцы стоят уже в двадцати милях от Варшавы, – говорил он с удивлением, – то ли негодовал, то ли восхищался вермахтом.

На другой день вышел новый декрет устанавливает смертную казнь любому, кто «угрожает военной мощи германского народа».

Такое определение дает шефу гестапо Гиммлеру множество вариантов для трактовки.

Второй декрет принуждает рабочих соглашаться на другую работу даже в том случае, если за нее меньше платят.

Германское верховное командование таки объявило, что сегодня в семнадцать часов пятнадцать минут немецкие войска подошли к Варшаве.

Сразу после него традиционно прозвучали нацистские песни: «Германия превыше всего» и «Хорст Вессель».

Даже наши военные атташе ошеломлены этими новостями.

Однако, вечером на улицах Берлина не слышно бурного ликования. В метро по дороге на радиостудию я отметил странное безразличие людей к таким грандиозным новостям.

Польша терпит поражение, а на западном фронте до сих пор ни одного выстрела! Так утверждают в канцелярии Гитлера.

В четыре утра вторая с начала войны воздушная тревога, но я ничего не слышал, нормально заснув впервые за целую вечность.

Пока нет никаких известий о взятии германской армией Варшавы, и я начинаю подозревать, что вчерашнее сообщение было преждевременным.

Пришёл ответ от моего знакомого обер-фельдфебеля… К моему счастью он ответил на мою весточку готовностью пропустить рюмку другую.

И вот мы сидим за столом гаштета и после третьей наша беседа превратилась в монолог Винцера.

Коснувшись темы войны, он сказал, что уже и раньше легко можно было заметить, что идет подготовка к войне.

Однако большинство в их среде… в обычном пехотном полку… предполагало, что события примут уже знакомый им оборот: сначала широкая кампания в прессе и по радио, потом резкие дипломатические ноты, затем наглые угрозы и под конец вермахт вторгается в Польшу.