Чудесные рисунки боярышни-актрисы

Пуговицы закончились. Желание поцеловать Миру в шею осталось. Волосы она тоже вымыла, и подняла их наверх, мокрыми. А еще стояла на полу босыми ступнями.

С поцелуями Владимир не полез. Это было бы странно, пожалуй. Мира могла расценить такой порыв по-своему. Но Владимир усадил Миру на диван, принес шерстяные носки. Матушка вязала, на зиму. Вот и пригодилось. И волосы высушил, сотворив теплый воздушный вихрь. Мира заплела их в косу.

Они поужинали молча. И после Мира пила чай, вприкуску с булками, щедро смазывая их медом.

Вот как была сладкоежкой…

– За фигурой можно не следить, – сказала Мира, хотя Владимир ни о чем таком не спрашивал. И ложку облизала. – Театр разорвет контракт. Подозрение в убийстве. Такого ни одной актрисе не простят. А еще я на спектакль не явилась.

– Радует, что ты спокойно об этом говоришь, – осторожно произнес Владимир. – Не боишься потерять работу?

– Не боюсь, – согласилась она.

– И отчего же? – поинтересовался он.

Внезапно кольнула мысль, что Мира так спокойно рассталась с театром, потому что он, Владимир, будет ее содержать. Так она решила.

– А разве тебе понравится, если я продолжу играть? – спросила Мира. – Или ты передумал… помогать?

– Я тебя в содержанки не брал, – отрезал Владимир.

И получилось резче, чем хотелось. А Мира рассмеялась.

– Вот и славно. – Она положила ложку, отодвинула в сторону баночку с медом. – Наши интересы совпадают. Я не нужна тебе, ты не нужен мне. У меня есть деньги, Володя. Я просто уеду из страны.

Она улыбалась. А он знал, что она чувствует иное. Не радость, а горечь. И не улыбаться ей хочется, а плакать. А обидел ее он, Владимир. Значит, нет никакой любви, если он вот так…

Это старая рана кровоточит, не дает покоя. Бестолочь? Пожалуй. Только не наглая, а эгоистичная. Или, все же, и наглая тоже.

Глава восьмая, в которой Любомира не может солгать

– В одном ты ошибаешься, – произнес Владимир, прожигая Миру взглядом. – Ты мне нужна.

Весьма желанное признание. И отчего-то ничуть не радующее.

Мира сглотнула слюну, вдруг ставшую горькой на вкус. Странно, ведь она ела мед.

«А ведь он знает правду. И не простит, – мелькнуло в голове. – Если бы сбежала с другим, может, и простил бы. А так…»

– Что бы ты сделал? Сбежал вместе со мной? – с вызовом спросила Мира. – Пошел бы против отца? Опозорил бы семью?

Владимир молчал. Но о чем Мира говорит, определенно понял.

– Что бы ты не сделал, это было бы жертвой с твоей стороны, – продолжила она. – А я не хотела, чтобы ты жертвовал собой! Я… я…

– Принесла в жертву себя, – подсказал Владимир. – Ты не дала мне шанса сделать собственный выбор.

– Мой отец уничтожил бы тебя, – прошептала Мира. – Он не позволил бы нам… И если даже… Он придумал бы, как убить обоих. Неужели ты не понимаешь?

– Отчего же, понимаю, – кивнул Владимир. – И ты пойми, я тебя не обвиняю. Ты поступила… как подсказывало тебе сердце. Но у меня осталось чувство, что в твоем сердце мне не нашлось места. Ты предпочла спасать меня, а не попросить о помощи. Это… ранит мое самолюбие. До сих пор ранит.

– Ты… ты просто… – Мира задохнулась от обиды.

– Эгоист.

И вновь подсказка Владимира прозвучала кстати.

– Что поделать. – Он развел руками. – Я не смог тебя защитить. И тебе пришлось защищать нас обоих. Мира, я не понимаю другого. Ты сказала, что я тебе не нужен. Тогда зачем ты пришла?

– Просто так. – Она сделала над собой усилие и улыбнулась. Актриса она или нет! – Захотелось посмотреть, каким ты стал, как живешь. И помощи я у тебя не просила.

– Помощи не просила, это я уже слышал. – Владимир криво усмехнулся. – И запомнил. Я тебе не нужен. Ни тогда, ни теперь.

Как у него это получается? Вывернул ее слова наизнанку!

Разве этого она хотела? Чтобы он обиделся? Чтобы ненавидел?

Вовсе нет. Но и оправдываться за прошлое Мира не желала. А Владимир не желает понимать, что выбора у нее не было.

– Ты навряд ли поверишь, но я всегда любила только тебя.

Мира не выдержала сурового взгляда. Призналась в том, что собиралась скрыть.

– Поверить? – спросил Владимир. – Ты любила меня? Тогда зачем вернула кольцо?

– Какое… кольцо? – нахмурилась Мира.

– Я тебе много колец дарил? Кажется, одно-единственное.

Он о том колечке, что она отдала богине? О том самом?!

Владимир встал и вышел из кухни, но очень быстро вернулся. Поставил перед Мирой маленькую шкатулку.

– Открой, – попросил он.

В шкатулке лежало то самое кольцо. Неужели Мира его потеряла? И алтарный камень, на котором кольцо исчезло… Это был сон?

– Где ты его нашел? – Мира смотрела на колечко, не решаясь к нему притронуться.

– Там, где ты его оставила. В шкатулке для писем. Я надеялся, что ты оставила мне хоть что-то, хоть как-то объяснила… Но вместо письма ты оставила кольцо.

Владимир взял его, повертел в пальцах.

– Дешевое, – добавил он. – Но и его можно было продать. А ты вернула.

Сказать ему правду? Так ведь не поверит. Богов чтут, им приносят дары, просят о милости, но историй о том, чтобы дары исчезали на алтарном камне, Мира не слышала. Она могла потерять кольцо, но в шкатулке для писем, что хранилась у забора на даче в Малаховке, она его точно не оставляла.

– Это не я, – все же сказала Мира. – Это богиня Жива. Я ее просила помочь, и кольцо на алтаре оставила. Больше у меня ничего не было. А она помогла, и после я считала, что помог ты, потому что твой подарок.

Вот же! А ведь она не собиралась признаваться. Будто заставил кто!

Владимир улыбнулся.

То есть… это он?! Мира знала, что он менталист. Но как он мог? Сам же рассказывал, что дар неприятный, и его использование часто болезненно и для менталиста, и для того, кого заставляют подчиниться. И он никогда… и скрывал, только близкие знали…

– Что тебя так напугало? – спросил Владимир, нахмурившись.

– Ты. – Мира вновь не смогла солгать. – Твой дар менталиста… стал сильнее.

– Я и не думал им пользоваться.

– А я не собиралась признаваться… – Она прикусила язык.

Владимир уставился на кольцо.

– Я хотел, чтобы ты сказала правду. А серебро – прекрасный проводник. К тому же, оно побывало у богини…

– Теперь это артефакт?! – воскликнула Мира.

– Не уверен. Возможно. – Он протянул ей кольцо на раскрытой ладони. – Заберешь? Оно твое.

Она отрицательно качнула головой. Владимир не стал настаивать, положил кольцо в шкатулку, закрыл крышку.

– Заберешь, когда захочешь, – сказал он. – Оно твое.

Может, и правда, взять? Мира уже призналась, что не возвращала подарок. Она не принимает кольцо вновь, она берет свое. Волька подарил его Любаше, не Мире, но…

Мира положила руку на шкатулку, пододвинула ее к себе.

– С долгами мы разобрались? – поинтересовалась она. – Ты знаешь правду.

– Разобрались, – согласился Владимир.

– И знаешь то, что теперь я тебе не ровня.

– Знаю. – Он и тут не стал спорить.

– Но ты сказал, что я тебе нужна. Зачем?

– В содержанки не позову. – Владимир откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. – А в жены пойдешь?

– Нет, – ответила Мира, не задумываясь.

– Почему? Ты сказала, что любишь только меня. И я…

– Это несерьезно, – перебила она. – Ты не можешь не понимать, какой скандал…

– Плевать. – Теперь перебил он. – Если хочешь уехать, я продам дело, уедем вместе. Из страны? Хорошо. Выбери любое место на карте.

– Мне нельзя покидать город, – напомнила ему Мира.

Глупое возражение, но она должна была сказать хоть что-то. Потому что…

Нет, она верила, что Владимир не шутит. Женится. Увезет. Окружит заботой. Только…

Любовь это или одержимость? И кто знает, как поведет себя Владимир, добившись желаемого? Они не виделись пятнадцать лет! Он мог измениться. И она изменилась. Сможет ли он забыть, что она была актрисой? Невинность она не сохранила. И, возможно, детей у нее не будет…

– Сейчас нельзя. – Владимир повел плечом. – Следствие закончится, и будет можно. Мира, не отвечай сейчас. Ты устала, я, откровенно говоря, тоже. Не отказывай потому, что в очередной раз хочешь меня спасти. Я сам решаю, как мне жить. Подумай о своих чувствах и желаниях. Подумай о том, что я чувствую то же, что и ты, и могу исполнить твои желания.

– Хорошо, – согласилась Мира. Кажется, лишь потому, что ей надоело спорить. – Володя, но и ты подумай. Сможешь ли ты забыть, кем я стала, как я жила. Сможешь ли относиться ко мне, как к равной. Если тебя мучает лишь то, что я не позволила тебе себя спасти… Я соврала, когда сказала, что следователь разобрался бы, что я не убивала Бориса. Не разобрался бы. Мне отвели роль убийцы. Ты меня спас. С долгами покончено.

Судя по тому, как потемнело лицо Владимира, услышанное ему не понравилось.

Глава девятая, в которой Любомира принимает дар богини

Разговор мог затянуться на всю ночь, и Мира успела пожалеть, что вновь коснулась темы убийства, но Владимир так ничего и не ответил. Отправил ее спать. И до двери спальни проводил. Боялся, что заблудится? Или что сбежит по дороге?

Так и тянуло проверить, не запер ли Владимир комнату. Однако, поразмыслив, Мира рассудила, что даже если запер, бежать ей некуда, да и не хочется. А если дверь приоткрыть, можно зацепиться взглядом за мужчину… за любимого мужчину… и…

Судьбу лучше не искушать. Эдак потом Владимир посчитает, что женитьба на Мире – его долг. А ей нельзя за него замуж.

Нельзя…

Мира не позволила себе плакать. Смысла в слезах никакого, а Владимир и услышать может. Не стоит забывать, что он менталист.

Оберегом, что ли, озаботиться? От ментальных воздействий.

Мира на ощупь открыла шкатулку, что оставила на прикроватном столике, вынула из нее кольцо. Неужели, и правда, то самое? Не похожее, а то, что она оставила на алтаре Живы?

Тихонько вздохнув, Мира зажгла ночник. И кольцо на палец надела. А оно село, как влитое. Точно, то самое.

Она подошла к небольшой кумирне. Места идолу Живы там не нашлось. Оно и понятно, мужчины традиционно выбирают в покровители Перуна или Велеса. Или вот, как Владимир, Даждьбога. Но храм Живы в столице сыщется, и Мира непременно туда заглянет. Если богиня вернула дар, стоит поднести ей нечто иное. Хлеб испечь, например. Цветы собрать.

Мира вспомнила, что ей нельзя покидать город, и вздохнула. В парках цветники обрывать запрещено, покупать – не то, и хотелось самой букет составить. Значит, пока только хлеб…

В дверь постучали. Мира шмыгнула в постель и накрылась с головой одеялом. Сердце бешено забилось. Не от страха, что Владимир войдет. Не от осознания того, что она – в полной его власти. Не хотелось… разочаровываться. В ее воспоминаниях Владимир ассоциировался с надежностью и порядочностью. Он был идеальным мужчиной. И если он пришел к ней, чтобы воспользоваться правом сильного, она не будет возражать. Но это разобьет ей сердце.

– Ты же не спишь, я слышу, – сказал Владимир за дверью. – Я войду?

– Входи, – отозвалась Мира, откидывая одеяло.

Она села в кровати, прикрыв ноги. И попыталась улыбнуться. Но, видимо, актерского таланта не хватило, чтобы изобразить дружелюбие.

– Даже спрашивать не буду, о чем ты подумала, – хмыкнул Владимир. – И не обвиняй меня в том, что я читаю твои мысли. У тебя на лице все написано.

Это он при свете ночника разглядел? Мира отвернулась.

– Сегодня был трудный день, и завтра, полагаю, будет не легче, – продолжил Владимир. – Нужно выспаться. Вот… выпей.

Кружку в его руках Мира только теперь заметила. И приняла, осторожно принюхалась. Травы?

– Это что? – спросила она.

– Не яд, – заверил Владимир, улыбнувшись. – Отвар, с капелькой силы. Поможет уснуть.

– Ты и зелья варить умеешь?

– Я, Любаша, многое умею, – вздохнул он. – Кроме одного…

Он замолчал, а Мира побоялась уточнять. Взяла из его рук кружку, выпила отвар.

– Ложись, – сказал Владимир. – Приятных снов.

А сны, и правда, снились приятные, из детства. О том, как Любаша, спасая приблудного котенка, залезла на яблоню в саду, да там и застряла. И Волька велел прыгать, а сам ловил внизу, раскинув объятия. Поймал обоих – и Любашу, и котенка. А тот, паршивец мелкий, вместо благодарности за спасение, расцарапал Вольке лицо и сбежал.

Вольку, безусловно, было жаль. Кажется, ему еще и попало от матушки. Но Любаша навсегда запомнила это удивительное чувство: когда падаешь в уверенности, что тебе не дадут разбиться.

Снилось лето. Когда они с Волькой ходили в лес, за земляникой, на весь день. От ладошек пахло ягодой и травами. Волька взял с собой корзинку для пикника, Любаша собирала цветы. И после сидела на расстеленном на траве платке и плела венки – для себя и для Вольки. А он развел костер и поджаривал на огне кусочки хлеба и фруктов, нанизанные на палочку.

И летняя ночь, с небом, усыпанном крупными звездами. С запахом дыма и трав, со стрекотом кузнечиков и ржанием лошадей.

В ночное Любаша сбежала без спросу. Волька ругался, но одну не оставил. Там и Яр был, его младший брат, и другие мальчишки. А из девочек – только Любаша. Пришлось переодеться в брюки и рубашку. Волька притащил из своего, старого.

Удалось прокатиться на лошади. Любаша мертвой хваткой вцепилась в гриву, но не боялась. Рядом был Волька, он поймал бы, если бы она упала.

И повезло, что отец так и не узнал о той вылазке, иначе схватился бы за розги, да и Вольке досталось бы.

Проснувшись, Мира долго лежала, прислушиваясь к тишине в квартире и уставившись в потолок. И почему снилось только детство? Разве в юности, полюбив друг друга, они не были так же счастливы?

Были, но уже не так, как бывают счастливы беззаботные дети. Оба понимали, что отношения надо скрывать, что за любовь придется бороться. А после Мира все решила сама. И казалось, что поступила правильно, разумно. Но Волька до сих пор не может забыть обиду, что она нанесла тем решением.

– Ты надела кольцо, – заметил Владимир за завтраком. – Это ответ?

– Нет, – ответила Мира, отрицательно качнув головой. – Кольцо – твой подарок, верно. Но теперь еще и подарок богини. Может, тебе?

– Мне, – неожиданно согласился Владимир. – Я же его в шкатулке нашел.

– Тогда…

Мира попыталась снять кольцо, но не получилось. Оно сидело на пальце свободно, но не снималось.

– Артефакт, – задумчиво произнес Владимир, наблюдая за ее потугами. – Не одушевленный, но…

– Он тебя слушается? – предположила Мира. – А ты хочешь, чтобы я не снимала кольцо. Верно?

– Я хочу, чтобы ты сердце послушала, а не разум, – проворчал Владимир. – Выбор богини – ты, а не я. Зачем мне женское кольцо? Пожалуй, она хотела, чтобы я вернул его тебе.

– А от меня она чего хочет?!

– Не знаю. Полагаю, подскажет, как время придет.

И Мира успокоилась. Кольцо-артефакт всяко лучше, чем кольцо помолвочное. Безопаснее. Если Владимир хочет, чтобы она за него замуж вышла, пусть предложение делает, как положено. И кольцо новое дарит. Пусть признает ее равной перед всеми.

Несбыточные мечты. Мира понимала, что репутацию не вернуть. И если бы Владимир настоял на ответе, сказала бы, что замуж не пойдет, пока идет следствие, а после придумала бы еще что-нибудь. Откровенно говоря, не предложение ей нужно и не кольцо. Ей Владимир нужен. Но ведь нельзя! Не с ее репутацией. Просто потому, что Владимир станет изгоем в обществе, если женится на актрисе.

Его выбор? Мира усложнит ему задачу. Пусть лишь в собственных мыслях.

– Поедем к тебе, соберешь вещи, – сказал Владимир после завтрака.

– Послушай, я не соглашалась…

– Я не спрашивал, – перебил он. – Здесь ты в безопасности. А сплетни уже не остановить.

Он отдал ей одну из газет, лежащих на столе в гостиной. В глаза сразу бросился заголовок: «Актриса и бастард Великого Князя! Удастся ли любовнице избежать наказания за убийство?» И солнцерисунок на две полосы.

– Засужу, – пробурчал Владимир. – За клевету.

– Сначала докажи, что я не убивала, – вздохнула Мира. – А снимок плохой. В жизни ты красивее.

И почему Волька вдруг покраснел, как юная барышня…

Глава десятая, в которой Владимир строит планы

Узнав, где Мира живет, Владимир уверился в подозрениях, что разговоры о ее богатстве – ложь. Нет у Миры никаких денег, иначе не снимала бы она убогую квартирку в деревянном домишке, насквозь пропахшем тушеной капустой и прогорклым маслом. А вещи? Всего один чемодан? У актрисы?

Владимир не считал себя знатоком театрального закулисья, но предполагал, что актриса должна иметь много нарядов – ярких, вызывающих, модных.

Мире он, безусловно, ничего не сказал. И подумал, что двоим в его квартире будет тесно. А если снять другую, просторнее, это лишь убедит всех, что Мира стала его содержанкой. Не тащить же ее к алтарю силой! Упираться эта упрямица будет до последнего.

Попросить у матушки ключи от дачи в Малаховке? Со следователем можно договориться, поселок недалеко от города. Там дом просторный, и воспоминания…

На обратном пути Мира попросила остановить ведомобиль у театра. Владимир хотел пойти с ней, но она запретила. А он послушался. И, заодно, решил проверить, не попытается ли Мира сбежать. Потерять ее он не боялся, метку поставил. Дара у Миры нет, она ее не то что снять, даже почувствовать не сможет.

Мира вернулась быстро. Губы плотно сжаты, спина прямая, голова поднята, а пальцы сжаты в кулаки.

– Наплюй, – произнес Владимир, выруливая на дорогу.

Сегодня он сам вел ведомобиль.

– Легко сказать, – выдохнула Мира.

– Или тебе нравилась… эта работа? Жалеешь?

– А если да? – с вызовом спросила она.

– Если да, так и скажи, – спокойно ответил он. – Если хочешь играть, я построю тебе театр. И все главные роли – твои. Или вот, слышала, может? Солнцерисунки в движении. Хочешь играть… в синематографе?

Слово иностранное, так как придумали сие за границей, но Владимир считал, что этот вид искусства ждет блестящее будущее. И прикидывал, не стоит ли поучаствовать в продвижении изобретения в России.

Мира смотрела на него, приоткрыв рот.

– У меня рога выросли? – поинтересовался Владимир. – Или ослиные уши?

– Нет. Ты… – Она отвернулась. – Мне никогда не нравился театр. И, если спросишь, почему…

– Ты не обязана объяснять, – поспешно вставил он. – Но я охотно тебя выслушаю, если ты этого хочешь.

– Не хочу, – пробурчала Мира. Помолчала и добавила: – Не теперь.

– А чего хочешь? Чем хотела бы заняться?

Владимир был уверен, что Мира отшутится или промолчит, но она тихо ответила:

– Рисовать.

Точно. Как он мог забыть? Любаша всегда любила рисовать. Ей даже удалось кое-чему научиться, в пансионе, втайне от отца. Он, как узнал, запретил дочери заниматься живописью. Владимир даже вспомнил, как обещал Любаше, что оплатит обучение в академии искусств, когда они поженятся.

– Значит, будешь рисовать, – сказал он. – Я не отказываюсь от обещания. Если не академия, то учителей найму. Мастерскую оборудую. Будешь картины писать, как когда-то мечтала.

– Ты и об этом не забыл…

Владимир собирался сказать, что он ничего не забыл, но благоразумно промолчал. Во-первых, это не так. Что-то, наверняка, стерлось из памяти. А, во-вторых, это выглядело бы бахвальством.

– А ты… живешь скромно, – вдруг произнесла Мира. – Мне же горы золотые обещаешь.

– Зачем мне роскошь? – фыркнул Владимир. – Я могу купить дом, но не вижу в этом смысла. Зачем одному человеку десяток комнат? Разве что в рамках борьбы с безработицей.

– С чем? – переспросила Мира.

– Чтобы содержать такой дом, нужны слуги, – пояснил он. – Следовательно, это рабочие места.

– А-а-а…

– Мне хватает того, что есть. Хватало, – поправился Владимир. – Теперь можно и о доме подумать. Или, может, усадьбу прикупить? Если не хочешь жить в городе, разумеется.

– Разве твои желания не имеют значения?

Владимир краем глаза видел, что Мира развернулась к нему. И чувствовал, что она волнуется. И даже немного злится. К счастью, они доехали до места, и он остановил ведомобиль.

– Говорил же, что я эгоист. – Он посмотрел ей в глаза. – Это я для себя стараюсь, Любаша. Мое единственное желание – это твое счастье.

– Врешь. – Она выдержала его взгляд. – И не зови меня Любашей, пожалуйста. Это больно.

– Немного преувеличиваю, – улыбнулся Владимир. – О матушке и братьях я тоже беспокоюсь. Кстати, может, поживем у нас на даче? Моя квартира, и правда, маловата. Тебе там будет неудобно.

– На даче?

– В Малаховке.

– Нет. – Миру передернуло. – Где угодно, только не там. И, может, выйдем? Пока газетчиков не видно.

Дома их ждала записка от матушки. Она приглашала Владимира и Миру на обед и сообщала, что на обеде будет и отец.

Владимир помрачнел. Оставлять Миру одну он не желал, и проигнорировать встречу с отцом не удастся. Если тот решил вмешаться, то найдет, где и как вразумить сына. Проще пойти и сразу расставить все точки, но Мира…

– Хорошо, – легко согласилась она. – Я встречусь с твоими родителями.

– Матушку не стоит опасаться, – сказал Владимир. – Но отец… он может…

– Оскорбить? – подсказала Мира. – Унизить? Мне все равно, Володя. Я уже пала низко, мне все равно. А если он вправит тебе мозги, я буду только рада.

– Я и обидеться могу, – пробурчал он.

– И замечательно! – отрезала Мира. – Мне чемодан не распаковывать?

Маленькая язва. Любаша не была такой злой.

– Я зря по лестнице его тащил? – возмутился Владимир. – И не мечтай.

Мира закрылась в спальне, а он занялся перестановкой в кабинете. Спать на диване в гостиной ему не понравилось. На походной кровати будет удобнее. Если передвинуть стол и шкаф, она поместится у стены. До назначенного часа осталось время, чтобы составить кое-какие распоряжения по работе, отправить посыльного к управляющему.

Мира вышла к назначенному часу, одетая в простое темное платье, без украшений, с гладкой прической. И показалась Владимиру такой красивой в этой простоте, что он застыл на месте, не сводя с нее восхищенного взгляда.

А она расценила это по-своему.

– Я не пытаюсь казаться лучше, чем есть, – произнесла она чересчур нервно. – Хотела одеться вызывающе и накрасить лицо, чтобы не выглядеть жалкой. Но… не хочу оскорблять твоих родителей…

Она закусила губу, во взгляде появилось отчаяние.

– Все хорошо, – поспешил заверить ее Владимир. – Ты не так поняла. Я любовался тобой.

Матушка встретила их тепло. Миру приобняла, Владимиру улыбнулась. И Яр сделал вид, что Мира – хорошая знакомая, которую он не видел много лет. По сути, так оно и есть. Отец же был мрачен и задумчив, хотя с Мирой поздоровался дружелюбно, почти тепло.

За обедом беседовали о всякой ерунде, старательно обходя острые темы. И говорили мало, отчего в столовой царила атмосфера всеобщей неловкости.

После, когда подали чай, и матушка села у самовара, а слуг отослали, отец сказал без обиняков:

– Здесь все свои, скрывать нечего. И я рад бы обсудить ваше совместное будущее, но есть кое-что посерьезнее, чем слухи и сплетни.

Мира, сидящая рядом с Владимиром, кажется, даже дышать перестала. Что ж, отец и его удивил. Значит, против женитьбы сына на актрисе, он не возражает? Странно, но…

Владимир взял Миру за руку, чтобы успокоить. Она вздрогнула, а руку не убрала.

– О делах Тайного приказа докладывают мне лично, – продолжил отец. – И об убийстве подьячего доложили. Собирались скрыть кое-что, но не вышло. Не вдаваясь в подробности… – Он уставился на Владимира. – Убийство Бориса Аверчука хотят использовать, чтобы обвинить тебя в госизмене.

Мира охнула. Матушка схватилась за сердце. Яр замер. Владимир же оглянулся, не стоит ли за спинкой стула еще кто, кого можно было бы обвинить в государственной измене. Например, Владислав. Но нет, отец говорил о Владимире.

– Бред! – отрезал он.

– Если бы, – возразил отец. – То есть, я, безусловно, знаю, что ты ни в чем противозаконном не замешан. Но вот…

– Подробности, – потребовал Владимир. – Расскажи все, что знаешь.

А Мира… Она чуть сжала его руку, словно хотела сказать, мол, я с тобой, я на твой стороне. И от этого сразу стало легче.

Глава одиннадцатая, в которой Любомира получает наследство

Подробности лишний раз убедили Миру в том, что она – безмозглая курица. Не нужно было искать встречи с Владимиром! И в столицу приезжать – не нужно. И вообще…

– При обыске в документах Аверчука нашли папку, помеченную буквами «Ю» и «В». – Голос Великого Князя звучал тихо, и все присутствующие слушали его, затаив дыхание. – А в папке – документы. Разработка. Отчеты. Выводы. Поводом послужило анонимное письмо трехмесячной давности, в котором говорилось, что Владимир Юрьевский, старший бастард Великого Князя, владелец компании «Влад и братья» мало того, что преференции имеет по праву кровного родства, что делает конкуренцию в области производства и продажи артефактов нездоровой, так еще и использует свое привилегированное положение корысти ради и с целью навредить государству.