
Полная версия
Чудесные рисунки боярышни-актрисы
И показал крепко сжатый кулак.
Тайный приказ – власть особенная. С этим Мира не спорила. Кроме того, что власть эта следила за точным исполнением великокняжеских указов, так еще и вела следствие по важнейшим преступлениям против государства. Дьяков Тайного приказа действительно боялись. Следили они за всеми причастными к государственному управлению, и докладывали о нарушениях лично Великому Князю. И подьячим стать непросто. Их отбирали тщательно, готовили к службе в особенном учебном заведении, и после отправляли на работу на благо государства, в том числе, в иностранные посольства.
Подьячий в столице – птица высокого полета. Тут Борис не преувеличивал. И виды на Миру в него имелись особенные.
Актрисы – женщины полусвета, верно. Но в высший свет вхожие. Борис рассчитывал, что Мира поселится в роскошном особняке, окружит себя поклонниками, будет устраивать званые вечера. На них будут приходить те, кто Тайному приказу интересен, включая иностранцев. А разговоры-то везде ведутся. Например, о политике. Или власть ругают.
Мира верно поняла, Борису нужен осведомитель. Хорошеньких женщин всерьез не воспринимают. И никто не сочтет актрису опасной, в ее доме будут говорить на любые темы.
Она Борису отказала. Предложила найти кого-нибудь помоложе, да покрасивее. А он обозлился, припомнил историю пятнадцатилетней давности.
Побег по репутации рода ударил, но не сильно. Отец дочь из книги родовой вычеркнул, да объявил всем, что сбежала она с женихом. История быстро забылась. Любомиру в свете практически не знали – жила она то в пансионе закрытом, то на даче в Малаховке, и на балах появлялась редко, да и то на детских.
И вот теперь Борис пригрозил, что сообщит всем, что Мирослава Чарская – это Любомира Яковлева. Через газеты, естественно! И что доказательства у него имеются.
Мира за себя не переживала. Отец умер. И мама тоже, еще раньше. Но род Яковлевых не угас. После маминой смерти отец женился вновь. Сын у него родился, наследник. Сейчас ему лет десять, кажется. И в чем виноват этот мальчик? Скандал ударит, в первую очередь, по нему, по его матери.
Правда, Мира и тут не сдалась. Попросила время, чтобы подумать. И к Владимиру отправилась. Не защиты просить, нет. Убедиться, что она ему не нужна. Все же, положа руку на сердце, приглашение в театр и смерть покровителя – вторая и третья причины, по которым Мира вернулась в столицу. Первая – Владимир. Не смогла она его забыть. Поначалу думала, хоть издали посмотрит. А в театре увидела, и…
Возвращаясь домой после встречи с прошлым, Мира уже знала, как поступит. Деньги у нее есть. Хватит, чтобы переехать в другую страну. И тогда Борису скандал, связанный с ее происхождением ничем, не поможет.
А этот гад взял – и умер!
Как Мира поняла, убит. И аккурат в то время, когда она была у Владимира. Будто Борис подгадал. Будто знал, что она предпочтет промолчать о том, что у нее есть алиби. Хотя, безусловно, глупо считать, что кто-то спланировал собственное убийство.
А вот кто по-настоящему удивил, так это Владимир.
В тот же день, ближе к вечеру, участковый вывел Миру из камеры. Она думала, что переводят в тюрьму, а ее… опустили. Правда, подписку о невыезде взяли.
– Учтите на будущее, сударыня, нельзя обманывать следствие, – напутствовали ее. – Если были во время убийства в другом месте, так и говорите. Но вы все еще под подозрением. Потому не вздумайте покидать город.
Мира попыталась расспросить следователя, отчего все изменилось, в чем ее подозревают… и вообще. Но тот разговаривать не пожелал. Сказал, что ее позже вызовут для допроса.
А у полицейского участка Миру ждал Владимир.
– Ты? – удивленно спросила она.
– Ждала кого-то другого? – Он не упустил случая съязвить. – Уж прости, это я.
– Нет, я не в том смысле. – Мира смутилась. – Никого я не ждала. И тебе не следовало приходить.
Она развернулась и зашагала прочь от участка, не видя дороги.
– И это вместо благодарности? – Владимир легко ее догнал. – Куда ты идешь? Дом в другой стороне.
Мира остановилась и судорожно перевела дыхание.
– Спасибо, – произнесла она вежливо. – Я так понимаю, ты сказал, что во время убийства я была у тебя дома?
Владимир кивнул.
– Это очень глупо, Володя. Я не хотела вмешивать тебя в эту грязь, оттого и промолчала.
– То есть, я зря тебя вытащил? – уточнил он.
– Зря, – отрезала Мира. – Я не убивала Бориса. Следователь разобрался бы. А теперь, если начнут копать, то…
Она замолчала.
– То что? Откопают историю пятнадцатилетней давности? – Владимир усмехнулся. – Мне-то с того, что за печаль?
И вот как с ним разговаривать! Как объяснить, что ни тогда, ни теперь Мира не хотела, чтобы честь и репутация его рода пострадали?
Миру ослепила вспышка. И следом – еще одна. Репортеры! Она отвернулась, закрыла лицо рукой, но… поздно.
Как она могла забыть, что арест актрисы Миры Чарской – сенсация дня! И завтра в газетах появится новый репортаж – Чарская с новым покровителем, князем Юрьевским, бастардом Великого Князя. Солнцерисунки, подтверждающие эту связь, уже сделаны.
– Почему вас освободили? – К Мире подскочил один репортер.
– Это вы убили Бориса Аверчука? – И другой.
– Как вы убили…
Владимир отодвинул репортеров в сторону, приобнял Миру за талию – и запихнул в салон ведомобиля, стоящего на диво близко.
Глава пятая, в которой Владимир изменяет принципам
– И что ты себе позволяешь? – выдохнула Мира, испуганно сжавшись под Владимиром.
Он, и правда, перестарался. Стремясь закрыть ее от репортеров, вжал в сидение, накрыл сверху всем телом. Но не признаваться же, что потерял голову!
– А, ты хотела дать интервью? Извини, не понял, – съязвил он. – Хочешь выйти?
Мира закусила губу и отрицательно качнула головой.
– Поезжай, – велел Владимир.
– Куда? – спросил Федор, сидящий за рулем.
– Прямо! – рявкнул он.
Владимир прекрасно умел управлять ведомобилем, однако в последнее время предпочитал место пассажира. И сейчас вот… пригодилось.
От Миры Владимир отстранился, едва полицейский участок остался позади. Она села прямо, нервно поправила одежду, отряхнула с платья несуществующие соринки.
Владимир отвернулся, уставившись в окно.
И что теперь? Он не считал, что поступил глупо. Наоборот, все правильно. Неизвестно по какой причине, но Мира не пожелала доказывать свою непричастность к убийству подьячего. А следователь ухватился за первую же удобную версию.
Все правильно, но… непонятно. И узнать за столь короткое время удалось немногое.
– Остановитесь… где-нибудь, – попросила Мира.
– Зачем? – спросил Владимир.
Перехватив взгляд Федора, он отрицательно качнул головой.
– Я выйду, – ответила Мира. – Еще немного, и мы выедем из города. Мне нельзя. И вообще…
Она замолчала, не договорив, но Владимир догадался, о чем она хотела сказать. Собственно, этот же вопрос он задавал и себе. И ответа не находил.
И вообще, зачем все это?
Между ними давно ничего нет. И этот выбор сделала Мира. Так зачем Владимир пытается помочь? Его не просили.
– К моему дому, – велел Владимир Федору.
Мира закатила глаза и вздохнула.
– Ты уверен, что это разумно, Володя?
Когда-то она звала его Волькой. Теперь, наверное, детское имя неуместно. И все же Владимира радовало, что к нему обращаются не по имени и отчеству.
– Уверен, – сказал он. – У твоего дома дежурят репортеры. А к моему навряд ли сообразили отправиться. Но если и так, есть черный ход с другой улицы. Федор, езжай туда.
– Я не об этом! – воскликнула Мира, теряя терпение. – Ты что, не понимаешь? Нас уже запечатлели вместе! Тебе припишут связь с актрисой! С актрисой, которую подозревают в убийстве!
– И что? – Владимир повел плечом. – Мира, ты убила Бориса?
– Конечно, нет!
– Это главное. Общественное порицание меня не волнует. Сплетни тоже. Нам нужно поговорить в спокойном месте.
– А как же твоя семья? Навряд ли твоему отцу понравится…
– А это его проблема, не моя, – перебил ее Владимир.
Нашла повод, чтобы переживать! Отцу не понравится? После того, как он жил, не стесняясь, с женой и с любовницей? И пусть законная жена оказалась ведьмой, одержимой бесом, это не оправдывает того, что Владимиру и Владияру пришлось пережить в детстве. Владу повезло, с его рождением у княжеских бастардов появилось хотя бы право родовой крови.
Доехали быстро. Владимир попросил Федора принести какой-нибудь еды из ближайшего трактира. Желательно, горячей. И выпечки. А что толку рефлексировать? Он уже принял решение. И, если помогать Мире, так до конца.
– Не успел поесть? – спросила Мира.
– Я? Я у матушки пообедал. – Владимир не сразу взял в толк, о чем она спрашивает. – А, ужин… Это для тебя. И не надо говорить, что в кутузке тебя вкусно кормили.
– Вообще не кормили, – неожиданно покладисто ответила Мира.
По черной лестнице поднялись тихо, чтобы не тревожить прислугу. В квартире же Владимир давно установил защиту от шума, и работала она в обоих направлениях. Он не слышал никого из соседей, и его никто не слышал. И подслушать не мог.
Мира оглядела гостиную, сияющую чистотой, и улыбнулась.
– Что? – нахмурился Владимир. – Вчера ты застала меня врасплох.
– И сегодня ты подготовился?
– Я всегда так живу, – буркнул он.
И вот чего обижаться? Будто это сейчас важно.
– Ты говори, что хотел, – попросила Мира. – Я домой пойду. Уж прости, но такое чувство, что от меня… воняет. И, кажется, там, где меня держали, водятся клопы.
– Я предпочел бы оставить тебя здесь.
– Что? – пробормотала Мира.
И гадать не нужно, о чем она подумала.
– Тебе не страшно возвращаться домой? – спросил Владимир. – Репортеры устанут ждать, уйдут. Но лучше бы они остались. Кто-то убил подьячего, в доме которого нашли твои солнцерисунки. И солнцерисунки Любомиры Яковлевой. Со сравнительным анализом внешности.
– То есть…
Мира охнула, и ноги ее подкосились. Владимир едва успел усадить ее на стул.
– То есть, доказательства у него все же имелись, – выдохнула она.
– Он тебя шантажировал?
Она кивнула.
– Вот видишь, для убийства мотив есть, – заключил Владимир.
Он поскреб подбородок. И откуда щетина? Утром же брился! И травяные отвары с заговором от роста волос не помогают.
– Я не убивала… – тихо произнесла Мира. – Я даже не знаю, как он умер. Мне не сказали.
– Никто не знает, как. Тело хозяйка дома обнаружила. Сидел Борис в кабинете, за столом, солнцерисунки твои рассматривал. И вдруг умер. То есть, внешних повреждений на теле нет. Или яд дали заранее, или игла с ядом…
– Может, его не убили? – робко поинтересовалась Мира. – Может, он сам умер? Сердце… или удар…
– Вскрытие покажет, – вздохнул Владимир.
– Если бы я убила, я б солнцерисунки забрала, – добавила Мира. – Как их могли счесть уликой? Это же глупо, оставлять такое!
– Я так следователю и сказал, – кивнул Владимир. – Но он, похоже, не шибко верит тому, что у женщин есть мозги.
Мира фыркнула.
– Но вот я считаю, что тому, кто убил Бориса, если его действительно убили, выгодно, чтобы подумали на тебя. И… ты же одна живешь?
– Одна, – кивнула Мира.
– Как бы чего и с тобой не случилось. Поэтому лучше оставайся. Здесь безопасно. Еду сейчас принесут. Ванная есть, вода горячая. Полотенца там чистые. И постель свежая, утром поменяли. Из одежды возьми что-нибудь. Рубашку там… не знаю… Завтра вместе съездим к тебе, возьмешь, что нужно.
Мира смотрела на него широко распахнутыми глазами. И рот приоткрыла. Вот же…
– А я у матушки переночую. Все одно, она не спит, волнуется. Я ничего не успел объяснить. Когда статью о тебе в газете увидел, все бросил и… – Он опять вздохнул. – Здесь абсолютно безопасно. Тебя никто не побеспокоит.
– По… почему? – Мира вдруг скривилась, будто надкусила кислое яблоко. – Что изменилось? Вчера ты ясно дал понять, что не желаешь меня видеть. А сегодня…
– Если не понимаешь, считай, что это блажь.
Владимир не то, чтобы не знал ответ, но… признаваться не хотелось.
И, в конце концов, даже если он ведет себя, как придурок, потому что до сих пор любит Миру, он имеет право знать, почему она его предала. Он поможет ей, а она ответит. Он ее из квартиры не выпустит, пока она не ответит.
И, возможно, тогда он сможет отпустить прошлое.
Глава шестая, в которой Любомире предлагают остаться
Блажь?
Мира смотрела на Владимира, силясь понять, серьезен ли он. Внешне вроде бы да, и взгляд не отводит. И шутками такими раньше не забавлялся. Но ведь… пятнадцать лет… И, по сути, Мира ничего о нем не знает.
А что, если поверить? Взять – и поверить?
Если бы Мира Владимиру была безразлична, разве появился бы он в полицейском участке? Исключительно справедливости ради? Возможно. Но ведь и домой привез, о безопасности заботится… и вообще…
– Володя…
В дверь позвонили. Владимир пошел открывать, а после позвал Миру на кухню. Она в квартире имелась, но по назначению определенно не использовалась. Стерильная чистота, идеальный порядок и отсутствие даже намека на уют.
На столе Федор оставил покупки: пару судков, глиняный горшочек, закрытый промасленной бумагой, и пакет, одуряюще пахнущий выпечкой.
В животе заурчало. Мира ничего не ела со вчерашнего дня.
– Вот тут… – Владимир показал на стол. – И посуда… – Он махнул рукой в сторону буфета. – Разберешься? Прислуги нет, извини.
– Разберусь, – ответила Мира. – Спасибо.
– Поговорим потом, хорошо? Я пойду, матушка волнуется. Она ничего не скажет, но я знаю. Успокоить надо. Понимаешь?
– Понимаю, – согласилась она.
И поймала себя на том, что завидует. Ее матушке никогда-то дела не было, чем занята дочь. Мигрень. Вечная мигрень…
– Только не уходи, – попросил Владимир. – Я дверь запирать не буду, но не уходи. Не думай, что помешаешь. Это мой выбор.
Мира промолчала, так как оставаться не собиралась. Поест – это да. Потому что голодна до безумия. А дальше…
– Мира… – Владимир вдруг очутился совсем рядом. Не коснулся, но… – Мира, я не отступлю. И если ты уйдешь, если с тобой что-то случится… будет сложнее. Но и только. Это никак не поменяет моего отношения к ситуации. Поэтому пообещай, что останешься.
– Клятву дать? – усмехнулась Мира. – На крови?
Как же тяжело смотреть ему в глаза и играть безразличие! И так хочется отступить, сделать шаг назад, но ноги словно приросли к полу. А в пронзительно-голубых глазах… нежность? И кажется, что Владимир вот-вот коснется губами губ.
А еще он – менталист. Это Мира помнила. Потому заморгала часто и отвела взгляд. Может, он и не пытается ей что-то внушить, но ложь почувствует.
– Хорошо, я останусь, – сказала она. – Только ты… возвращайся.
– Да. Утром…
– Нет, сегодня. То есть… – Она перевела дыхание. – С матушкой поговоришь, и возвращайся. Пожалуйста. Мне страшно.
Если сейчас Владимир повторит, что здесь безопасно, что опасаться нечего…
– Хорошо, – кивнул он. – Вернусь. Ты поешь, и ванну прими. Чувствуй себя, как дома.
Он так и не коснулся Миры. Не улыбнулся ей. Вышел из кухни. И Мира слышала, как хлопнула входная дверь.
Она прислушалась к наступившей тишине. Там, где Мира снимает комнаты, о такой роскоши, как тишина, можно только мечтать. Актрисам платят немного. Приличное жилье, платья, драгоценности – это все от покровителей. Нет, деньги у Миры имелись, наследство князя. Но она это скрывала, жила на жалование. А на него квартиру в хорошем доме не снимешь. Чтоб тишина, и вода горячая в кране, и кухня…
Есть хотелось сильнее, чем мыться. В судках Мира обнаружила суп и кашу, в горшке – ломти жареного мяса, еще не остывшего. Первый голод утоляла жадно, не перекладывая еду в тарелки. Все одно, никто не видит. И, вцепившись зубами в теплую булку, вдруг заплакала.
Вспомнилось… Как после побега, проведя в дороге двое суток, очутилась в незнакомом месте. Денег не было, от голода и усталости темнело в глазах. Идти – некуда. И в голове – пусто. Даже страха тогда Мира не испытывала. Ей казалось, что жизнь закончилась. Без Вольки ее нет.
Но вот так, чтобы с моста прыгнуть или под поезд – нет. О таком она не думала. Полагала, что боги решат, жить ей или умереть.
Боги и решили. Вернее, богиня Жива. К ее капищу привела Миру дорога. Столб высотой в человеческий рост, с привязанными к нему липовыми вениками. И родник рядом.
Вода из родника утолила жажду, но не голод. Умывшись, Мира отдала богине последнее, что у нее оставалось – серебряное колечко, подаренное Волькой. Не такие дары Живе приносят, но Мира – от чистого сердца. И с просьбой, даже мольбой о помощи.
Жива дар приняла, исчезло колечко на алтарном камне. Сама не показалась, но прислала к капищу пожилую женщину. В платье не богатом, но и не бедном. И в шляпке с вуалью.
Женщина та Миру и пожалела, пригласила к себе, накормила. Вот и вспомнилось, что тогда Мира ела так же жадно, глотая слезы. Думалось, что это Волька помог, ведь его подарок приняла богиня. И сейчас – тоже он.
Мира заставила себя положить ложку. После доест. И отправилась за чистой одеждой к шкафу. Рубашку нашла, длинную, ей до коленей. И халат. В тот можно завернуться целиком, как в одеяло. Если позволили, почему бы нет?
В ванне Мира чуть не уснула. Но все же справилась, и рубашку на себя натянула, и в халат облачилась. О носках вот… не подумала. И босиком отправилась на кухню, ставить чайник. Булки лучше с чаем есть.
На кухне хозяйничал Владимир. На столе появились тарелки и чашки, столовые приборы. И еды прибавилось. Не покупной, домашней. На блюдце – тонкие ломтики ветчины и сыра. Овощной салат в миске. Блины с начинкой. Баночки с медом и вареньем. На плите шумел чайник.
– Матушка? – спросила Мира, присаживаясь на табурет.
Владимир кивнул, ополаскивая заварочный чайник. Не обернулся. Мира не застала его врасплох.
– Ты там посмотри, в комнате, – сказал Владимир. – Матушка и одежду передала. Марьяна не все забрала.
– Марьяна…
– Жена Влада, – пояснил он. – Владислава.
– А, да, я слышала, – вспомнила Мира. – Он женился.
– Ага, – согласился Владимир. – Поперед старшего брата пролез.
– А ты…
Мира хотела спросить, отчего Владимир не женился, но вовремя спохватилась. Ей, конечно, интересно, но… как-то стыдно, что ли… Да и права она не имеет о личной жизни расспрашивать.
Владимир хмыкнул. Ополоснул чайник кипятком.
– Я не…
Мира опять замолчала. И почему она должна оправдываться?
– А я, Мир-р-ра… – Отчего-то буква «р» в ее имени получилась раскатистой, грохочущей. Владимир звякнул крышечкой от чайника. – Однолюб.
Он, наконец, посмотрел на нее, и Мира поежилась. Халат плотнее затянула. Не испугалась она, вовсе нет. Просто…
– Ты мне объяснения задолжала, – заявил Владимир. – Хочу услышать твою версию о том, что произошло пятнадцать лет назад.
Да, неприятно. Собственно, Мира догадывалась, что он захочет узнать. И, наверное, придется говорить правду. Ложь он почувствует.
Глава седьмая, в которой Владимир ощущает себя бестолочью
Матушка встретила Владимира спокойно, даже безмятежно. И он занервничал, памятуя, что ничем-то хорошим такое не заканчивалось, если повод для переживаний имелся. И хотя Владимир давно вышел из возраста, когда следовало опасаться матушкиных наказаний, сердце забилось чаще.
– А Яр?.. – спросил Владимир, заглянув в гостиную.
– Ты к нему? – удивилась матушка. – Он у себя.
– Нет, к тебе, – вздохнул он. – Мама, прости, что ушел, ничего не объяснив…
– Это она? – перебила его матушка. – Любомира?
– Мирослава, – мрачно ответил Владимир. – Теперь ее так зовут.
– Надо же… – Матушка расположилась в кресле у камина. И Владимиру указала на место подле нее. – Бедная девочка. Я рада, что она жива. Отец ужасно с ней обошелся.
– Отец? – переспросил Владимир. – Ее отец? Генерал Яковлев?
– Не твой же. – Матушка повела плечом. – Конечно, ее.
– Не наоборот? – уточнил он. – Не она – с ним? Ведь побег с женихом…
– От. – Матушка вновь не позволила ему закончить фразу. – Побег от жениха.
Челюсть поползла вниз. Интересная версия. Владимир прекрасно помнил, что тогда говорили. Любомира Яковлева сбежала с женихом!
– От… меня? – Голос у Владимира сел от волнения.
– О том, что у вас сговор был, только вы и знали, – отмахнулась матушка. – И еще я, пожалуй.
– А ты откуда?
Матушка посмотрела на него снисходительно. И то верно, глупость спросил.
– Любаше отец жениха нашел. И лет тому было без малого семьдесят.
– Сколько?! – охнул Владимир.
– Зато богат, родовит. И все то жены его молодыми умирали, – продолжила матушка. – Поговаривали, что не своей смертью.
– Погоди, так это…
– Да без разницы, кто. Его имя тогда не упоминалось. Главное, Яковлев ему дочь продал. Он же самодур. У бедной девочки и выбора не осталось.
– Выбор был, – возразил Владимир. – У нее был я.
– Яковлев понимал, что дочь не обрадуется жениху, потому объявил ей о замужестве за день до свадьбы. Где ты был? Ну-ка, припомни.
– На практике, в степи, – буркнул он.
– Вот именно. Полагаю, Яковлев об увлечении дочери догадывался, оттого и дождался удобного момента.
– Хорошо, а потом? Почему она ничего мне не написала? Почему не попыталась? Исчезла, будто… будто…
– Будто умерла, – подсказала матушка. – Я, грешным делом, так и думала. Все же такой юной девочке трудно выжить в одиночку. Я понимаю, почему она тебя не искала.
– Почему же?
– Лучше спроси у нее. Вы же встретились? Еще не поговорили? Надеюсь, ее отпустили?
– Она никого не убивала.
Матушка согласно кивнула.
– В то время, когда произошло убийство, Мира была у меня, – добавил Владимир. – Она недавно вернулась в столицу. Пришла. Хотела поговорить. А я ее прогнал.
– Бестолочь, – вздохнула матушка.
И стало обидно. Обычно эдакой оценки умственных способностей удостаивался Владислав.
– А мне никто не сказал, что Любаша сбежала от жениха, – язвительно произнес Владимир, выделяя «от». – Кстати, почему?
– Яковлев себя выгораживал. Сейчас не те времена, когда против родительской воли пойти неможно, особенно, если тебя замуж за старика выдают. Его осудили бы. А так… осудили Любашу.
– Мне ты почему не сказала? – скрипнул зубами Владимир.
– А что это изменило бы? – Матушка зябко повела плечами.
– Я искал бы ее. И нашел бы. И все сложилось бы иначе!
– Искал бы? Скорее всего. И твоя жизнь точно сложилась бы иначе. Володя, ты уже не юный мальчик, каким был тогда. И что? – Матушка фыркнула. – Видел бы ты себя со стороны. А тогда? Тебя при одном упоминании имени Любаши трясло. Искал бы… и неизвестно, что нашел. Вот теперь она нашлась. И дальше что? Женишься?
– Не знаю, – честно ответил Владимир. – Если она захочет, женюсь. Ты против?
– Ты волен поступать так, как считаешь нужным, – ответила матушка.
– Она сейчас у меня. Я думал здесь переночевать, но…
Он замолчал. И так сказано достаточно.
– У тебя дома, как обычно, ни крошки, – вздохнула матушка. – Погоди, велю съестного собрать.
– Спасибо, мама. И, может, платье какое…
– Наглая бестолочь. – Матушка подвела итог их беседе.
Может, и так. Но муками совести Владимир страдать не намерен. Матушка на его стороне, этого достаточно. Если отцу не по нраву его выбор придется, можно и уехать. Деньги есть, а артефакторы везде нужны.
Мира куталась в халат и переминалась с ноги на ногу. Зря он, наверное, с требованиями поспешил. Не накормил, не обогрел.
– Переоденешься? – спросил Владимир мягче. – Или сначала поешь, а после…
– Х-холодно, – призналась Мира.
Странно. В квартире тепло.
– Тогда… там.
Она кивнула и ушла в комнату. Владимир едва сдержался, чтобы не пойти следом. И запоздало подумал, что Мире, наверняка, неприятно надевать платье с чужого плеча.
– Володя! – позвала она из комнаты чуть позже. И попросила, когда Владимир подошел: – Помоги, пожалуйста.
Платье застегивалось сзади.
– Ты… прости… – пробормотал Владимир, едва справляясь с крохотными пуговками. – Завтра съездим, заберем твои платья.
Мира повернула голову, недоуменно взглянула на него через плечо. И, кажется, поняла.
– Разве ты в чем-то виноват, Володя? А я не брезгливая.
Она не добавила что-то вроде «ты даже не представляешь, как долго я носила чужие обноски». Но Мира промолчала.
После того, как матушка рассказала об истинной причине побега, Владимир чувствовал дурноту, стоило представить, что довелось пережить юной Любаше. И вину – тоже. Возможно, матушка даже права, и он тогда был незрелым, неспособным помочь невесте. Но разве в том не его вина?