bannerbanner
Дилемма Золушки
Дилемма Золушки

Полная версия

Дилемма Золушки

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

– Вы думаете, это ваша вина? Да нет же, послушайте, что я расскажу. – Ирка решительно потянулась к псевдоуспокаивающей настойке, поискала взглядом чистую рюмку, не нашла, понюхала бутылку, скривилась, подскочила, сбегала в прихожую, где оставила свою сумку-самобранку, и вернулась уже с открытой и початой четвертушкой коньяка. Любезно предложила мне: – Хлебнешь?

Я молча помотала головой.

– Ну, за душевное здоровье. – Ирка снова приложилась к пузырьку, села за стол, длинно выдохнула и решительно продолжила: – Боюсь, что в случившемся виноваты мои башибузуки. Манюне было скучно, и он развлекался с лазерной указкой, светил как раз на Барабасова. Мог ослепить его, вот дед и ухнул в яму.

– Да брось, какая лазерная указка, там было столько мощных приборов – натуральное световое шоу. – Я попыталась успокоить подругу, но не преуспела.

– Вот именно, света было много, – согласилась она. – Масяня от Манюни не отставал, пускал на сцену солнечные зайчики, и тоже деду в глаз. Где он только зеркальце взял? Я не давала…

– Ой, это я дала! – Я подпрыгнула сидя. – Подобрала на полу чью-то пудреницу, подумала – Марфы Ивановны, сунула Масе, чтобы он по рукам передал… Выходит, я тоже виновата в смерти Барабасова?!

– А что за пудреница? – некстати заинтересовалась Марфинька.

– Да о чем ты, дорогая?! – окоротила ее тетушка. – Тут другой вопрос по-настоящему важен. Кто виноват в трагической смерти Бориса? Есть обоснованные подозрения, что кто-то из нас с вами, и как же теперь с этим жить?

Мы с Иркой переглянулись.

– Я вижу только одно решение этой проблемы, – неохотно призналась я.

Видит бог, я не искала очередной детективной истории. Она сама нас нашла, как, впрочем, обычно и бывает…

– Мы должны расследовать гибель Барабасова! – припечатала Ирка и залпом допила свой коньяк.

Богемный образ жизни не предполагает ранних подъемов, поэтому я ни секунды не сомневалась, что разбудившие меня шумы, характерные для приготовления обильного завтрака, производит не хозяйка дома. И не тетя Ида – та сладко посапывала, подложив сложенные корабликом ладошки под щеку. Успокаивающая настойка все-таки подействовала, просто не сразу.

Я села в кровати и присмотрелась к антикварным напольным часам – в комнате, отведенной Марфинькой нам с тетушкой, такие тоже имелись. Высокие, массивные, больше похожие на предмет мебели, чем на прибор, потому что определить по ним время – непростая задача, особенно спросонья и в полутьме. Циферблат очень щедро декорирован, и стрелки нужно еще разглядеть – при соответствующей попытке взгляд первым делом натыкается на упитанные телеса золотых ангелочков, обращенных к зрителю всякими разными ню.

Стараясь не пялиться на литые сияющие попы крылатых младенцев, я выяснила, который час: начало девятого. По коридору за дверью с топотом пробежались короткие крепкие ножки вполне живых детей, и стало окончательно ясно, кому это не спится: башибузукам и их любящей мамочке.

Я встала, оделась и выскользнула в коридор, постаравшись не разбудить тетушку. Наведалась в санузел, потом направилась в кухню, откуда тянуло вкусными запахами какао, овсянки на молоке и свежей выпечки. Еще в коридоре я снова услышала дружный топот, какую-то возню, а потом короткую перекличку:

– Пост сдал!

– Пост принял!

Голос, что примечательно, был один и тот же. Прекрасно мне знакомый.

Хлопнула наружная дверь, проскрипел, проворачиваясь, ключ в замке, и стало тихо.

Я выглянула в прихожую и увидела там Ирку. Она стояла у огромного мутного зеркала в резной раме вишневого дерева, старательно накручивая на палец рыжий локон, совсем как фрекен Бок в мультике, только что не приговаривая: «А я сошла с ума, ах, какая досада». Хотя беседа с самой собой – определенно не показатель здравого ума.

– Что ты сдала и приняла? – спросила я мягко.

С сумасшедшими, даже тихими, по-другому нельзя.

– Сдала я, а приняла Мара, – ответила Ирка, оторвавшись от зеркала, быстро прошла в кухню и выглянула там в окно.

Я последовала за ней и успела увидеть знакомый автомобиль, который как раз отъехал от подъезда.

– Это машина Бордовского? – спросила я.

– Угу.

– А в машине башибузуки?

Могла и не спрашивать: мордахи, влипшие в заднее стекло, были вполне узнаваемы.

– Угу.

– Ты сплавила деток к их тете?

У Ирки есть сестра-близнец Марина, она вообще-то москвичка, но минувшим летом вышла замуж за археолога из Петербурга и теперь живет с ним в Северной столице.

– Почему сразу сплавила? Как будто это только мне нужно. – Ирка отлепилась от подоконника и переместилась к кухонному столу. – У Мары с мужем тоже когда-нибудь будут дети, пусть заранее готовятся и привыкают. А я смогу сосредоточиться на нашем детективном деле.

Она села, придвинула к себе одну чайную пару и, указав мне на вторую, пригласила:

– Садись. Позавтракаем и займемся расследованием.

– Вот так сразу? Я как-то не готова… У нас даже плана никакого нет.

– Так составим же его. – Ирка решительно наполнила чашки чаем и сдернула салфетку с блюда с половиной шарлотки. – Надо ведь с чего-то начинать. Мне скоро уезжать, нельзя терять время.

Я положила себе кусок шарлотки, глотнула чаю и задумалась. Была бы у меня трубка – закурила бы.

– Ну, давай, давай уже приступим! – Моему Ватсону не терпелось. – Итак, новая серия эпопеи «Следствие ведут знатоки»!

– Знатоки – это профессиональные сыщики с опытом ведения расследований, экспертами, лабораториями и базами данных, – кисло улыбнулась я. – А в нашем случае следствие ведут лопухи, у которых ничего этого нет. Мы даже результатов осмотра места ЧП не знаем…

– Да мы же видели все сами, своими глазами! – перебила меня подруга. – Сядем, вспомним, сопоставим наши свидетельские показания…

– Милая Людочка! Доброе утро! – донеслось с порога кухни.

Мы повернули головы на голос. Марфинька, в расписном китайском кимоно похожая на райскую птичку, приветливо улыбнулась Ирке.

– Опля, – пробормотала та и виновато посмотрела на меня.

А Марфинька, что примечательно, и взглядом мою скромную персону не удостоила.

Такая возмутительная невежливость могла означать только одно: на мадам опять накатило. Здравый ум и твердая память вышли погулять, оставив хозяйничать деменцию.

В этом состоянии Марфинька безошибочно узнает только тетю Иду. Ирку она называет милой Людочкой, Вольку – Мурзиком, а меня вообще не замечает. Если честно, это обидно, но я уверяю себя, что причина такого игнора – моя абсолютная уникальность. Ну, не было в прошлом Марфы Ивановны никого похожего на меня.

И все равно обидно.

– Ну-ну. – Ирка похлопала меня по плечу и дипломатично сменила тему: – Доброе утро, дорогая Марфа Ивановна! А мы тут говорим о трагедии с Барабасовым…

Я только криво ухмыльнулась, прекрасно понимая, что о вчерашней трагедии сегодняшняя Марфинька не помнит ровным счетом ни-че-го. Нынче у нее на дворе середина пятидесятых годов прошлого века, и о событиях того времени она могла бы нам рассказать немало. Что там происходило-то? В пятьдесят третьем умер Сталин, больше ничего не знаю.

У Марфиньки же эксклюзивной информации было много, и она с удовольствием стала делиться:

– Ах, Людочка, это действительно трагедия, бедный Иван Сергеевич, не представляю, как Ляля могла так подло поступить!

Ирка растерянно хлопнула глазами, а я не без злорадства ухмыльнулась.

Мне знаком только один Иван Сергеевич, Тургенев его фамилия, но никакую подлую Лялю я с ним не ассоциирую. Ирке и вовсе ничего не сказали прозвучавшие имена, а надо же было как-то реагировать – наша актриса не успокоится, пока не добьется живейшего отклика аудитории.

– Да, Ляля, конечно, не права, – промямлила подруга и взглядом попросила меня о помощи.

Я молча развела руками: мол, а что я могу? Меня же тут нет.

– С другой стороны, кто может противиться великой силе любви, если она настоящая? – Марфинька подняла глаза к потолку, будто спрашивая люстру.

А кого же еще? Ирка не знает, что ответить, я – вообще пустое место.

Но я все-таки подсказала подруге подходящую реплику:

– Уж точно не Ляля!

– Уж точно не Ляля, да? – повторила Ирка.

– Ха! Ну, мы же все прекрасно знаем Лялю, – кивнула Марфинька.

– Ха! – поддакнула я, начиная веселиться.

– Как облупленную, – обреченно кивнула Ирка. – Ляля – она такая… такая…

Глаза ее полыхнули лютой ненавистью к неведомой Ляле, которую срочно требовалось выразительно охарактеризовать при абсолютном минимуме данных.

– Подлая, – с удовольствием напомнила я.

– Подлая! – жарко выдохнула подруга.

– Ну нет же, она просто глупышка, – не согласилась Марфинька, вытянула из-под стола стул и села, заинтересованно глядя на четвертушку шарлотки на блюде. – Бедная дурочка, которая вообразила себя фем фаталь…

– Кем, кем? – не поняла Ирка.

Она не знает французского.

– Роковой женщиной, – просуфлировала я.

– Роковой женщиной? Кто, Ляля? С ее-то данными? – Ирка фыркнула.

– И речь не только о глупости, как мы все понимаем, – захихикала Марфинька и положила себе пирога.

Не все мы что-то понимали, но беседа определенно начала налаживаться. Появилась надежда, что мутная история с подлой, глупой Лялей и бедным Иваном Сергеевичем вот-вот прояснится. Но тут забренчал колокольчик дверного звонка, и Марфинька легкокрылой сильфидой унеслась в прихожую, восторженно лепеча на ходу:

– К нам гости, гости!

– Пора убираться отсюда, – сказала мне Ирка.

Было ясно, что из жилища шестнадцатилетней Марфиньки штабной квартиры на Бейкер-стрит не получится.

– Угу, – согласилась я и встала из-за стола. – Посмотрю, кто пришел.

Шестнадцатилетние барышни нуждаются в присмотре ответственных взрослых.

Квартира у Марфиньки просторная, в коридоре можно военные маневры проводить. Пока я дошла до входной двери, легкомысленная хозяюшка успела открыть все замки. Я на ходу – запоздало, конечно, – нарочито строгим тоном поинтересовалась:

– Кто там?

И услышала сказанное еще более строгим мужским голосом:

– Зарецкая Марфа Ивановна тут проживает?

– Это я, это я! – запрыгала, хлопая в ладоши, Марфинька. – А вы от Требушинских, да? С письмом от Васеньки? Ах, какой он затейник, ведь можно было просто послать по почте.

Я оценила выражение лица гостя и поняла, что ему тоже захотелось кого-то куда-то послать. И вряд ли к Требушинским. Но молодой человек проявил похвальную выдержку и только уточнил:

– Кто такой Васенька?

– Поверьте, нам всем тоже очень хотелось бы это знать, – доверительно призналась я. – Вы из полиции, я правильно понимаю?

Проявить понятливость очень помогло удостоверение в руке незваного гостя.

– Капитан Петров Петр Павлович, – представился он.

– А почему же не Петрович? – хихикнула веселая шестнадцатилетняя бабуля Зарецкая Марфа Ивановна.

Петр Павлович посмотрел на нее без приязни. Барышню это заметно расстроило.

– Фи, какой вы скучный! – обиженно припечатала она и, задрав носик, упорхнула в кухню.

– Я сейчас вам все объясню, – пообещала я.

– Лучше я, – из-за угла выплыла тетя Ида.

Оказывается, она уже встала, и оделась, и причесалась, и даже бусики на шею повесила.

– Марфа Ивановна? – обнадежился при ее появлении Петр Павлович.

– Боже сохрани! – отмахнулась от сомнительной чести моя родная старушка. – Я Ираида Львовна. – Она глянула на меня, прикрылась ладошкой и нашептала капитану Петрову еще что-то.

Подозреваю, сообщила свое воинское звание.

– Виноват! Мне нужно побеседовать с гражданской Зарецкой, – на тон-другой ниже сообщил капитан.

– Не сегодня, – ответила тетушка, явно не допуская возражений, после чего вытянула из одного кармана смартфон, из другого очки и полезла в список контактов. Роясь в нем, она добродушно уточнила: – Димочка Толстопятов, он нынче полковник, кажется, не по вашему ли ведомству проходит?

– Дмитрий Андреич у нас генерал, – не скрывая удивления, ответил капитан.

На лице его все отчетливее читался вопрос: «Куда это я попал?»

На штаб-квартиру детективов с Бейкер-стрит жилище Марфиньки не тянуло, а вот на филиал Бедлама – вполне.

Я сочувственно улыбнулась человеку, по долгу службы угодившему в дурдом.

Тетушка тем временем нашла нужный номер, послала на него вызов, проворковала в трубку:

– Митенька, здравствуй, мой дорогой мальчик, сколько зим, узнал? Это Ираида! – Бросила через плечо Петру Павловичу: – Момент! – и скрылась за дверью ближайшей комнаты – хозяйской спальни.

– А вы кто будете? – Капитан перевел озадаченный взгляд на меня.

– В перспективе – великий русский писатель. – Я не стала скромничать и мелочиться, не тот был случай. – А вы к нам по поводу вчерашней трагедии с Барабасовым, да?

– А вы что об этом знаете?

– Гораздо меньше, чем хотела бы. Может, обменяемся сведениями?

Петр Павлович заколебался. Я бы его дожала, однако назревающему информационному бартеру помешало возвращение тети Иды.

– Вас. – Она протянула свой смартфон капитану.

Тот его принял, приложил к уху, вытянулся во фрунт и сказал:

– Так точно… Никак нет… Будет исполнено! – и, осторожно убрав гудящую трубку от уха, посмотрел на нее так, словно это была граната с выдернутой чекой.

Очевидно, на связи был «дорогой мальчик Митенька», он же генерал Толстопятов.

– Ну, если все прояснилось, то мы вас не задерживаем, – светски молвила тетушка, прибирая свою гранату, ой, смартфон.

– Здравия желаю, – сказал капитан, сам себе открыл дверь и маршевым шагом удалился за пределы видимости.

– Это что вообще было сейчас? – Я закрыла дверь, заперла ее на замок и посмотрела на тетушку.

– Вынужденная необходимость. – Она аккуратно разложила по карманам очки и телефон. – Ты же понимаешь, что сегодня снимать показания с Марфы бессмысленно.

– С нее-то да, а вот капитан вполне мог поделиться с нами ценной информацией!

– Завтра поделится, – уверенно пообещала тетушка. – К тому времени и информации у него прибавится… Так, я чую запах печеных яблок, что у нас на завтрак?

– Иди скорее к нам, Идочка! Милая Людочка испекла чудесную шарлотку! – доложила из кухни неунывающая Марфинька.

– Да, надо подкрепиться, чувствую, денечек будет непростой, – вздохнула тетушка. – Придется мне задержаться в гостях, а к тебе у меня просьба…

– Съездить на Петрагу и задать корма скоту, то бишь коту? – догадалась я. – Будет сделано, мой генерал!

– Тогда шагом марш на завтрак – и дальше по плану. – Тетя Ида мягко вытолкнула меня в коридор, и мы пошли совершать первый подвиг – добивать шарлотку.

Та, впрочем, не сопротивлялась.

Глава 4

Хлам Мельпомены

После завтрака мы с Иркой поехали в тетушкину квартиру на Петроградке, чтобы покормить кота и спокойно обсудить возникшее у нас детективное дело.

– Сядем, подумаем, решим, с чего начать, – пунктирно наметила программу дня подруга.

Но поскольку сидеть за пустым столом ей неорганично, первым делом она сварила борщ.

А, нет, не первым – вторым. Сначала мы до отвала накормили кота, который был возмущен тем, что его почти на сутки оставили без внимания и заботы, и встретил нас долгой гневной речью с трибуны. Воссел на верхней ступеньке лестницы и оттуда клеймил нас позором. Думаю, если бы мы еще немного задержались, кот изготовил бы себе транспарант с протестным лозунгом и шагал по квартире с плакатом на палочке. Подходящую кумачовую занавеску он уже оборвал.

Натура у Ирки широкая, а семья большая, и борща она по привычке наварила в количестве, значительно превышающем разумное. Я с легким ужасом оглядела ведерную кастрюлю, в которой тетя Ида иногда в ностальгическом настроении кипятит белые скатерти, «как в старые добрые времена».

– Спокойно, без паники! – Ирка правильно поняла мою реакцию. – Что не съедим, заберешь домой, и твои мужики сразу же простят тебе затянувшееся отсутствие.

Я представила, как поеду в метро с огромной кастрюлей ароматного борща, и запаниковала еще больше. Картинка получалась, как в фильме «Девчата», только с поправкой на индустриальный дизайн места действия.

– Говорю же – спокойно, я все решила, – победно усмехнулась подруга. – Домой тебя отвезет Боря. Он вечером заедет сюда на борщ, потому что до смерти устал питаться шавермой из подвальчиков.

Боря – мой дальний родственник и сосед по уютному ЖК на окраине города. Через пару месяцев он станет отцом, а пока вынужден терпеть гастрономические закидоны беременной супруги, которая и сама не ест ничего сколько-нибудь вредного, и мужу оскоромиться не позволяет. Наваристый кубанский борщ, который Боря обожает, у его женушки тоже под запретом, потому что он слишком мощно пахнет и в нем капуста, от которой пучит.

Не имелось сомнений, что на борщ Боря прилетел бы не только вечером, но и сей же миг, но это было недопустимо. Правильный кубанский борщ должен как следует настояться, чтобы дойти до кондиции. Хотя не все с этим согласны. Волька, например, считает, что мясо из борща должно быть съедено как можно раньше, в идеале – еще до того, как оно сварится, и без устали совершает самоубийственные попытки выловить говядину из кастрюли. Я каждый раз боюсь, что он сам в нее свалится и будет у нас по классике – суп с котом.

– Сгоняй-ка к Кружкину, – попросила я Ирку, потому что оставлять Вольку и борщ тет-а-тет было никак нельзя. – Одолжи у него ноутбук. Посмотрим, что пишут о вчерашней трагедии в СМИ.

– Хорошая мысль, – одобрила подруга и убежала к соседу-художнику, но вскоре вернулась – с пустыми руками и выражением тревоги на лице. С порога велела мне: – Запри кота в туалете.

– Зачем это?

– Чтобы он в борщ не нырнул.

– Мы куда-то уходим?

– Убегаем! Давай быстрее, ты нужна мне наверху.

В четыре руки мы загнали ничего не понимающего (как и я) кота в санузел и побежали на верхний этаж – к квартире художника.

Дверь была заперта, на стук и звон хозяин не реагировал, хотя было слышно, что он дома. Мы с подругой пришли к такому выводу, добросовестно поелозив ушами по щели у дверного косяка. Изнутри доносились тяжкие вздохи, стоны, невнятное басовитое бормотание.

– Может, Вася заболел и мечется там в бреду? – предположила Ирка.

Она добрая, я не такая.

– Может, просто напился до упаду?

– Ты что, он же завязал, теперь только изредка дегустирует!

– Знаешь, снимала я как-то в бытность тележурналистом сюжет о закладке вин в региональную коллекцию, – припомнила я. – Там тоже была дегустация, и участвовали в ней видные отраслевые специалисты, сплошь очень приличные люди, не алкаши какие-нибудь. Так вот, их с этого мероприятия пачками выносили и в штабеля складывали.

– Василий не такой! – Подруга яростно помотала головой и заколотила в дверь ногой.

Внутри что-то грохнуло, и через секунду дверь распахнулась, явив нам пресловутого Василия.

– И впрямь какой-то не такой, – оценила я вид соседа: волосы и борода всклокочены, лицо помятое, глаза дикие. – Похож на разбуженного медведя.

– Правда? – Кружкин почему-то обрадовался и перестал смотреть зверем. – Ну, тогда ладно, будем считать, что прогресс налицо. Заходите. – Он отступил от двери, гостеприимно поведя рукой.

Открывшееся при этом пространство выглядело не особо привлекательно, если, конечно, вы не любители забитых хламом пыльных чердаков. Но Ирка все-таки переступила порог, и я неохотно последовала за ней, ворчливо поинтересовавшись:

– Так в чем прогресс-то?

Когда я была в гостях у Кружкина в последний раз, он как раз навел у себя относительный порядок: сгреб все неудельное барахло в кучу, из которой сформировал очень живописную колонну в углу. Теперь таких колонн было уже две, они весьма своеобразно обрамляли окно. Как два атланта, только не из мрамора, а из мусора.

Если это прогресс, то до сих пор я неправильно понимала значение данного слова.

– Чаю? – предложил художник, искательно оглядываясь.

Я зацепилась взглядом за металлический носик чайника, задорно торчащий из середины условного тела одного из мусорных атлантов, и отказалась:

– Спасибо, не надо. Дай нам свой ноут, и мы пойдем.

– И ты, Вася, тоже пойдешь с нами, – объявила Ирка непререкаемым тоном. – У нас там борщ, мне кажется, тебе срочно нужно принять тарелочку-другую.

Кружкин удивительно быстро отыскал в своем слегка упорядоченном хаосе ноутбук, и мы вернулись в квартиру тетушки. Выпустили из санузла возмущенного несправедливым заточением кота и усадили за стол Василия.

– Я что хотел сказать? – Художник попробовал борщ и ласково улыбнулся наблюдающему за ним угрюмому Вольке. – Надо быть ближе к природе, товарищи. Вот нерпы, к примеру. Они каждую осень набирают несколько кило веса, это у них такой регулярный процесс, называется зажировка. Прелестное слово, кстати. То есть всякая уважающая себя нерпа толстеет на десяток кэгэ и совершенно этим не тяготится, ни в каком смысле. Наоборот, если кто не приобрел к исходу декабря шарообразную форму, он никчемная нерпа, стыд ему и позор.

Кружкин сделал паузу, чтобы вплотную взяться за борщ. В ускоренном темпе он выхлебал половину порции, утер усы и продолжил:

– Или вот медведи. У них же как зима, так надо укладываться в спячку. И никакие отговорки не принимаются: не все ульи ты разорил, не всю малину сожрал, Машу в избушке одну, без компании оставил – неважно. Ты медведь? – посмотрел почему-то на Вольку.

– Ма, – сказал кот, то ли признавая свою принадлежность к медведям, то ли отрицая таковую.

Оратор, однако, ни в каком ответе на риторический вопрос не нуждался.

– Медведь – значит, всё, без разговоров, в спячку – и точка! – Василий снова принялся за борщ.

Хлебосольная Ирка, глядя на то, как быстро пустеет тарелка гостя, приготовилась подлить ему добавки, но я остановила ее руку с половником. Хотелось уже услышать заключение лекции о необходимости сблизиться с природой. Мне еще никогда не ставили в пример медведей и нерп, к чему бы это?

– А взять уток. – Кружкин покончил с борщом и продолжил вещать: – Они же обязательно осенью туда, весной обратно, и никто не заморачивается стоимостью перелета, открытием визы, подбором компании. Всем! Всем лететь, это закон природы, и незнание его не освобождает от ответственности. Так ведь?

Он обвел взглядом присутствующих в аудитории. Я смолчала, Ирка неуверенно кивнула, а Волька демонстративно отвернулся, как бы давая понять, что уж за уток-то он точно не ответчик.

– А теперь посмотрим на нас, людей, – предложил Кружкин. Хотя у него был выбор, глянул прямо на Ирку, вернее, прицельно на ее руку с половником, и жестом разрешил: наливай, мол, еще. – Лишний килограмм набрала – паника, клятвы, диеты, замок на холодильник. Спать улегся вместо работы – угрызения совести, моральные страдания, сна ни в одном глазу. Устал от холодов, захотел в теплые края – а деньги на отдых у тебя есть, а совесть имеется, а где серьезное обоснование необходимости получить климатическое убежище?

Подруга повторно наполнила его тарелку борщом, и Василий задушевно посоветовал выглядывающей из гущи мозговой косточке:

– Пора, пора уже научиться позволять своему человеческому организму то, что ему нужно.

– Я поняла: ты решил начать с зажировки, – засмеялась я.

– Вообще-то с зимней спячки, – возразил Кружкин. – Но этому процессу вы как раз помешали своим приходом.

– Ну прости, – повинилась Ирка. – Мы зажировкой тебе компенсируем.

Поняв, что лекция закончилась, я открыла ноутбук и полезла в Интернет. Пока Василий в режиме экстренной зажировки наминал борщ, а Ирка то подрезала ему хлеба, то добавляла сметанки, я запустила поиск по словам «падение в оркестровую яму» и вскоре тоже имела что сказать:

– Оказывается, такие случаи вовсе не редкость! К примеру, дирижер проекта «Голос» на Первом оступился и упал в оркестровую яму прямо во время съемок одного из эфиров шоу, совсем как наш старик!

– Тоже помер?

– Нет, только ногу сломал. Как и Басков, тот тоже после такого падения ногу лечил. А вот главреж театра в Перми при падении в оркестровую яму получила тяжелую травму головы, две недели лежала в коме и потом скончалась. Как и скрипач оркестра Большого, упавший в яму на Новой сцене театра.

– Да у нас, в Питере, не далее как вчера какой-то заслуженный дедок навернулся, – сообщил Кружкин, с хрустом догрызая хлебную корочку. – Тоже насмерть, царство небесное мученику искусства…

– О, массы уже в курсе! – Я закрыла ноутбук, чтобы сфокусироваться на другом источнике информации. – И откуда же ты, Вася, знаешь про трагическую гибель Бориса Барабасова?

– От Димки Песоцкого. Помните Димку?

– Это тот твой дружок, который свистнул из «Худмуза» мой портрет?[2] – недобро прищурилась Ирка. – Век его не забудем!

– Тот самый, – подтвердил художник. – Он же работал там осветителем, вы помните? Его как раз после скандала с портретом из «Худмуза» попросили, так он устроился в театр. А там вчера снимали шоу, но не досняли, потому что главный герой убился в оркестровой яме.

На страницу:
3 из 4