Радость скорбящих

Во мне тогда будто всё перевернулось. Я нисколько не сомневался ⎯ Бог только что был здесь… я знал это, всей плотью и душой моей ощущал Его незримое присутствие, Его прикосновение… И переживания Игната, его страстный порыв… – Всё это слилось воедино. Меня всё ещё переполняли неведомые доселе чувства, – настолько, что захотел я уйти, скрыться куда-нибудь подальше… побыть одному. Развернулся и поковылял назад… не глядя, куда иду… лишь бы остаться наедине с самим собой.

Не заметил, как вошёл в село, прошёл мимо домов… мимо церкви. Правда, задержался у её стен – долго стоял и глядел на грязные потёки, оставленные Игнатом. Таким храм стал мне даже ближе… Долго стоял и смотрел: то на грязные пятна – их ещё не успели отмыть – то на небо и большой крест сверху… В этом было что-то символичное… Большое и Малое только что встретились здесь… Осмотрелся – вокруг никого, поднял голову к небу… и замер: мне показалось вдруг, что Бог в этот миг смотрит на меня сверху и улыбается, словно искренне радуясь за меня. Я улыбнулся в ответ, перекрестился и пошёл дальше.

Долго бродил я по селу, по окрестностям его… несколько раз уходил в лес и снова возвращался… пока чувства мои не улеглись, наконец. А как пришёл в себя, отправился к Михаилу.

Беседа с Михаилом

Застал Михаила за ужином. На столе уже стоял чугунок с горячей и ароматной похлёбкой да хлебный каравай. Я же был сам ни свой, ⎯ такой потерянный весь, что поначалу слова из себя выдавить не мог.

– А!.. Алексей! Ты где пропадаешь? Я уж и на стол накрыл… – обратился он, вроде бы шутя, а сам – пристально смотрел на меня, словно чувствуя – со мной что-то случилось.

Поблагодарил его и сел за стол ужинать, а в рот не лезет ничего. Михаил не беспокоил меня. Так и сидели молча за столом…

– Откуда ведал ты, батюшка, что там ждёт меня? – наконец, обратился я к нему, отодвинув от себя почти полную миску, – я там такое пережил! – Уж не передать словами…

– Да я и не ведал ничего, – он скромно пожал плечами, – хотя… пожалуй, чуял – что-то непременно произойдёт… но что именно? По правде говоря, я сам хотел было пойти за Игнатом, но решил вдруг – тебе потребнее сие будет, друг ты мой сердешный. Знаешь, – он тяжело вздохнул и одарил меня по-отцовски тёплым взглядом, – я бы уж не смог пережить это так, как ты, Алёша… Первая встреча, – она ведь самая яркая и незабываемая. Вот и и пусть то будет тайной твоей.

А потом помялся, хитро улыбнулся и спросил:

…А что всё-таки там произошло? – робко произнёс Михаил, будто сомневаясь – а следует ли ему знать? – Ну-у… ежели там что…

– Полно те, батюшка! – говорю, – что сумею – поведаю тебе.

Я подробно рассказал Михаилу обо всём, что увидел и пережил рядом с Игнатом.

– Ммда-а-а… – протянул он, глядя на меня своими огромными голубыми глазами. – Ты не представляешь даже, как я рад за тебя! – Михаил вдруг засветился от счастья, – отныне ведомо тебе, как Боженька разговаривает с нами.

В тот же миг вспомнил я и наш разговор у стен храма. В словах Михаила была какая-то особая правда, и мне хотелось глубже понять их. Дюже то разнилось с тем, что я изо дня в день слыхал прежде и что, кажись, уж вросло в разум мой: поступай «правильно», согласно предписаниям и любовь Божью заслужишь, а коли нет – осуждён будешь и наказан… по грехам своим!

Теперь же, после всего пережитого мной, я уж и сам сомневался в этом, всё в голове моей перемешалось. Могу ли я ставить под сомнение то незыблемое, о чём сызмальства слыхал?! Только такой человек, как Михаил, силу имел помочь мне привести свои мысли и чувства в порядок. Я и поделился ими с монахом, на что тот обратился с вопросом:

– Вот скажи мне, что делает святыню святыней?

– Ну-у-у, присутствие Бога, стало быть, – замолвил, а сам на него – не ошибся ли?

– Верно, – улыбнулся Михаил, – а что Бога к ней привлекает?

Я задумался – ответ для меня не был на поверхности.

– Малое, – сказал Михаил, не ожидая ответа, – мы, люди, завсегда большое выбираем, оно – наша цель, наша мечта, вершина наша… Но Бог – Он уже вершина. Оттого аки всякое Духовное начало – начало всех начал – не себя выбирает, а выбирает Он Малое. То – цель Его, мечта и самая большая Любовь. Вот отчего Он неизменно следует за чувствами Малого, что в Нём пребывает, аки Мать за чувствами дитя своего, ради коего на всё готова.

– А как же святыня-то, батюшка? – говорю, – в чём тогда сила её?

– Святыня, говоришь… – Михаил улыбнулся, – верно, важна святыня, ибо то – место встречи Большого и Малого, Алёша. Они завсегда тянутся друг к другу. Что угодно может стать ею: Храм ли то, родник, икона, вещь, али тварь живая… А вот осуждение… – оно закрывает дверь сию, и святыня живая вмиг превращается в идола мёртвого. Выберешь его – непременно осудишь, ибо осуждение – пища его.

– Али правда одних не дороже Богу, нежели лукавая правда иных? А, стало быть, и те, кто несёт её, могут ли быть равны пред ним? – не унимался я.

– Правда – лишь одежда, – ответил монах. – По тебе ли она? Насколько близка та искренность твоей, Алёш? Вспомни разговор наш об искренности и правильности, кои могут быть больными и здоровыми.

Я помнил ту беседу, и теперь лишь глаза опустил – не знал, что в ответ молвить.

– Любовь Бога не нужно заслуживать… – нахмурился Михаил, подвинулся ко мне и склонился над столом, – и вообще… не в нашей любви к Нему самому чаяния Его первейшие. Я уж не говорю о воле, коей следует подчиняться…

– Как? Я ж… – не помню, что я там бормотал невпопад.

– Он в том нуждается, чтобы жизнь мы любили и друг друга…

– Так просто?!

– Просто?! – Михаил удивился, помолчал и добавил: – выбирай то, что Он выбирает – искренность Малого – и Он завсегда с тобой пребудет…

Поток любви Его течёт к Малому, к каждому существу живому, к каждому листику на древе… Стань частью потока того… стань его глазами, его ушами, его руками… Иди вместе с ним… пропуская через себя Его безграничную Любовь… Всякий ищущий жаждет к Нему лицом повернуться и идти потом супротив течения – чувств Его – навстречу им… А не надобно пытаться Бога любить, коли не любишь то, что рядом с тобой… – близких своих… – не выйдет…

Разумеется, Михаил и прежде говаривал много подобного, что помогало мне понять сии слова его, – сказал Мо. – и всё-таки, сколько бы раз не слушал я слова его о Боге, всякий раз поражала меня глубина и чистота мыслей его. Казалось, не он, а сам Бог молвил устами его. То не были проповеди, требующие уважения… нет, что ты! Слова его, аки музыка, всякий раз отзывались в самом сердце моём.

– Поступая от лица Его, да во имя Его, честен ли ты пред самим собой? – спросил меня Михаил. – Разделяешь ли ты Его бесконечно чистые чувства? Или хочешь прийти к Нему, минуя себя самого… минуя свою собственную чистоту по отношению ко всему вокруг? Сие невозможно, Лёша!

Запомни, Алексей, – Михаил замолчал, пристально глядя мне в глаза, – путь к большому, к Богу лежит через самое малое, через то, что к тебе прямо сейчас ближе всего… Скажем так, в сей миг ты – мой путь к Нему.

– Но ведь ты, когда молишься, обращаешься и прямо к Богу, – спрашиваю его.

– Верно, – согласился Михаил. – Но… искренность моя и откровение пред самим собой, – вот лучшая основа для молитвы. Иная молитва Ему не нужна. – Не нужно Ему, чтобы, восхваляя Его, мы лгали себе.

Когда же мне удаётся быть по-настоящему чистым и искренним, я завсегда чувствую, как любовь Его проходит через меня прямо в чужое сердце. Вот откуда ведаю, что сказать надобно человеку и как поступить…

И верно, всякий раз восхищался я, как отец Михаил находил для каждого нужные слова. И никогда позже не сталкивался я с подобной проницательностью. Это ж какое сердце иметь надобно?! И ведь никогда не повторялся он в наставлениях своих! Будто слова нужные приходили к нему как спасительная пища – прямо тогда, когда голодная душа изнемогала в поиске ответа. Для меня сие всегда чудом было.

*

– Ну да-а-а, – улыбаясь кивал Эрн. – «И кто бы говорил?» – подумал он про себя. – Прямо как ты, – наконец, не выдержал и засмеялся Эрн.

– Ну что ты! – дедушка засмущался, как ребёнок, – мне далеко до отца Михаила.

Мо помолчал и продолжил:

– А «правильность», – говорил Михаил, – идол, ежели приходит к тебе извне, аки догма, а не рождается в чистоте сердца твоего.

– Но не тому ли святые учат нас, – спрашиваю его, – как прийти к этой самой чистоте?

– Ежели кто и вправду настолько чист, чтобы святым слыть, – сказал Михаил, – то не станет он усердствовать в своих нравоучениях. Такой непременно понимает – у всякой Души свой путь к Богу и свои отношения с Ним. И коли сам он искренен в делах своих, то искренен ли тот, кто желает быть ему подобным?

И ещё… – Михаил нахмурил брови, – подумай хорошенько, следует ли отказываться от начала своего ради чужой вершины?

– Как же тогда понять, что правильно, а что – нет… что хорошо, а что – плохо?

– Поступая всё «правильнее и правильнее», лишь взращиваешь гордыню – она и питает веру в то, что у тебя есть право судить. Да ещё от имени Бога!

Всё «правильное» берёт начало в голове твоей. Но ежели делаешь чище и чище искренность свою, свет Его пройдёт сквозь тебя, аки свет проходит через окно. Тогда поступки твои обретут начало в Нём, а Он – твой проводник.

Не наша «правильность» Богу нужна, ⎯ Он хочет, чтобы искренность наша обрела чистоту. Вот почему Он всегда выбирает её – искренность малого – и неизменно следует за тобой, покуда честен ты в заблуждениях своих. Она ближе Ему самых больших устремлений наших и идеалов, ради коих мы эту искренность малую забываем.

Из слов Михаила выходило, что в мире нет ничего, что достойно осуждения и наказания! Тогда для меня это было немыслимо. Стало быть, можно оправдать зло?!

– Но ведь какое-то наказание должно быть?!! – настаивал я.

– Ясное дело, есть… – улыбнулся тот и долго смотрел мне в глаза, словно испытывая силу моего любопытства. – Бог приготовил его для каждого из нас…

– И какое?

– Ты уже почувствовал, – сказал он, – а слова… отыщешь.

…В тот день я всю ночь не спал…

– Позже много размышлял я об этом, и был весьма благодарен отцу Михаилу. …За то, что отправил он меня вслед за Игнатом, будто знал… За слова его…

После того случая во мне родились большие перемены. Я вдруг увидел Бога совсем другим. И, кстати, отца Михаила стал лучше понимать. До того многие деяния его и мысли казались мне чрезмерно вольными… И ежели б не случившееся, я б так и думал впредь.

Однако, почувствовал я, сколь Михаил честен пред самим собой: между словами его и делами нет даже малейшего разрыва! В каждом проявлении своём – весь он, будто меж правильностью его и искренностью не было ни малейшего различения.