Не смотри назад

– Еще бы. Я не сомневаюсь, что это ваш лучший День подарков за многие годы: встреча в баре с сумасшедшей женщиной, которая словно явилась на кастинг реалити-шоу с шокирующими разоблачениями.

– Бывали у меня Дни подарков и похуже, тут вы угадали.

Роуз поднимает на него взгляд. В глазах у Люка пляшут смешинки. Почему он еще не сбежал без оглядки, вопя от ужаса?

– Сожалею по поводу вашей мэм.

– Кого?

– Мамы. Простите. Там, откуда я родом, говорят «мэм». Я из Донегола; может, слышали?

Роуз смотрит, как Люк моргает, смутно припоминая, в каком графстве может быть этот город, а потом, прищурившись, задумывается на несколько секунд.

– Да, я знаю Донегол, – сообщает он.

– Большинство англичан знают только Дублин и Белфаст.

– Вы удивитесь, но я знаком с людьми из самых разных уголков Ирландии.

Люк морщится, как будто нахлынувшие воспоминания не слишком приятны. Роуз наблюдает, гадая, что происходит у него в голове.

– Если вы собираетесь спросить, не знаю ли я кого‑то из ваших знакомых, ответ, скорее всего, будет отрицательным, – предупреждает она. – Ирландия намного больше, чем принято считать, но почему‑то англичане уверены, будто мы там все друг друга знаем.

– Понимаю. Удивительно, что там еще кто‑то остался: такое чувство, что все ирландцы давным-давно здесь.

– Ну, вы, англичане, тоже проводите много времени в наших краях.

Он улыбается, и она отвечает полуулыбкой.

– Многие эмигрируют. Из Донегола, наверное, уезжает больше народу, чем из других регионов Ирландии, вместе взятых. Изоляция влияет. Вы знали, что это крайняя точка Европы, от которой по прямой ближе всего до канадской Новой Шотландии? Впрочем, я ушла от темы. Мы говорили о вашей маме.

Он моргает, как будто вынырнул из посторонних мыслей, и взглядывает на нее.

– Не люблю об этом говорить, да и рассказывать особо нечего. Такое случалось всего пару-тройку раз, когда отец был пьян. В конце концов он бросил пить, но еще раньше я достаточно повзрослел, чтобы тоже успеть помахать кулаками. Он… подавал не самый хороший пример.

– Ваш отец жив?

– Ага. Но я с ним не общаюсь. С тех пор, как умерла мама.

Роуз выжидательно молчит. Взгляд Люка затуманивают, похоже, не самые счастливые воспоминания, но он встряхивает головой и возвращает все внимание ей.

– Впрочем, речь не обо мне, – говорит он. – И вообще, ненавижу, когда так делают: рассказываешь людям, что с тобой случилось, а они в ответ: о, понимаю, со мной такое тоже было! Так вот: со мной такого, как с вами, не было. Но понять я могу, пусть и не полностью, и сожалею о том, через что вам пришлось пройти.

Она пожимает плечами.

– Я тоже сожалею.

– Но вам удалось вырваться.

На этот раз Роуз не отрывает взгляд от стола.

Стоит ли с ним откровенничать? Выдать отредактированную версию или всю правду? Представить себя выжившей героиней или трусихой, которой она в глубине души и является?

Семь бед – один ответ, решает Роуз.

– Понимаете, Люк, – говорит она, – никуда я не вырвалась. Не в том смысле, как вы себе представили. Я не боролась. Не сдала бывшего в полицию, не упекла его за решетку, не сделала вообще ничего. Просто сбежала.

– В каком смысле?

Роуз чувствует его замешательство. Теперь он наверняка переоценивает весь разговор. Да, это не бытовое пьянство и рукоприкладство, как в случае его отца. Тут дело серьезнее, с таким он явно не сталкивался.

– В прямом. Я сбежала в Лондон, чтобы скрыться от него, и он не знает, где я.

– Господи.

– Ага.

– А Роуз – это ваше…

– Настоящее имя? Теперь да. Роуз Гиллеспи.

Он впадает в задумчивость.

– Даже не знаю, что сказать.

– Вы и не обязаны ничего говорить. Просто поймите, я девушка сложная. Багажа у меня побольше, чем на рейсе из Штатов после распродажи на День благодарения.

Люк фыркает.

– Что? – спрашивает она.

– Забавно, сколько в вас самоуничижения, когда вы об этом рассказываете.

– А что еще остается? – Она сглатывает: в горле встает ком. Официант с напитками появляется как нельзя более кстати. Он мечет на стол три картонные подставки и расставляет на них бокал с вином, стакан с виски для Люка и еще один с водой.

Люк благодарит его, а Роуз подносит бокал к губам и делает огромный глоток.

– Я бросила дом, работу, всех знакомых, – продолжает она. – Одним словом, все оставила. С собой взяла только чувство юмора.

Она видит, как Люк внимательно вслушивается в каждое слово. Но встревоженным по-прежнему не выглядит. Как так? Почему его ничто не настораживает?

– Сама не знаю, зачем вам все это рассказываю.

– Возможно, вам просто нужно выговориться, – замечает он. – Я незнакомец. У вас на душе скопилось слишком многое, а меня, как вам кажется, вы больше никогда в жизни не увидите.

– Не увижу, – подтверждает Роуз.

Люк качает головой и говорит тихо, но убежденно:

– Увидите. Я надеюсь, – добавляет он. – Не хочу на вас давить. Да и в любом случае не стал бы, но если вы думаете, что ваш рассказ меня отпугнул… ничего подобного.

– Почему? Почему нет? Я ведь призналась, что живу в бегах, скрываясь от жестокого насильника. Это никакие не игры.

– Я так и не думал. Но из вашего рассказа понял, что самое страшное уже позади. Вы перечислили, чем вам пришлось пожертвовать. И что теперь? Вы собираетесь вечно жить одна, не заводить друзей, не знакомиться с мужчинами?

– Люк, он опасен. Если он когда‑нибудь найдет меня и я буду с кем‑то… вы понимаете? Все станет намного хуже. Соперник окажется целью, а меня он накажет вдвое суровее.

Люк не отвечает. Наконец‑то, думает она. Наконец до него стало доходить, о чем она толкует. Вряд ли после такого он продолжит настаивать на своем.

Люк берет стакан и отпивает виски.

– В мире полно опасных людей, – говорит он и ставит стакан на стол. – Вы правда думаете, что он вас ищет?

– Я не думаю, я знаю.

– Где он живет?

– Все там же, в Донеголе.

– И он не знает о том, что вы в Лондоне?

– Надеюсь, нет. Но у меня развилась паранойя. Откуда мне знать, вдруг вы работаете на него.

– Могу уверить, что нет.

Роуз фыркает.

– Конечно, другого ответа я и не ждала.

– Пожалуй, – говорит он. – Вы, случайно, не смотрели фильм «В постели с врагом»?

– О господи! – Роуз не знает, плакать ей или смеяться. – Я не Джулия Робертс. И тут вам не кино. Это моя жизнь.

– Я и не говорил, что ваша жизнь – кино. Просто хотел спросить: помните ее соседа? Того симпатичного парня с бородой.

Роуз вскидывает брови.

– Я и есть хороший парень.

– О, так вы у нас красавчик-актер из голливудского фильма, который врывается и спасает Джулию Робертс? Корона не жмет? Хотите, попрошу официанта поставить «Кареглазую девчонку» [3]?

Люк грустно улыбается.

– Я же не говорил, что не идиот. – Он открыто смотрит ей в глаза. – Возможно, вы не хотите встречаться со мной по каким‑то другим причинам, кроме очевидных. В таком случае я могу вас понять. Я не знаю всего, что произошло с вами. Буду счастлив, если расскажете, но на нет и суда нет, вы не обязаны. Я чувствую ваши душевные раны. И если позволите, хотел бы стать вам другом. Может, начнем с этого?

У Роуз защипало глаза.

Такого она не ожидала.

Люк Миллер оказался не таким, как она ожидала.

Но он понятия не имеет, во что ввязывается.

Она думает об этом, когда телефон в сумке вновь подает сигнал.

Да ерунда, говорит она себе.

Никто за мной не следит.

И почти верит в это.

Лондон

Эллиот высаживает Микки на углу улицы, где живет Люк.

Все тот же адрес, по которому он обитал последние восемь лет. Микки любопытно, почему они решили поселиться здесь, а не у Роуз, например, или не сняли вдвоем другую квартиру, без лишних напоминаний о прошлом.

С другой стороны, что она вообще знает о Роуз? Люк прислал ей приглашение на свадьбу. Микки в ответ отправила извинения, что не сможет прийти, и шампанское. Несколько раз за прошедшие десять лет они пытались поговорить. Она и Люк. Всегда сложно перейти от абсолютной близости к полному отсутствию в жизни друг друга, и какое‑то время Микки надеялась, что они останутся друзьями. Ненадолго между ними установилось шаткое согласие. Но однажды вечером, после нескольких порций алкоголя, Микки сорвалась на него, после чего поняла, что друзьями они точно не будут. Не те у них были отношения.

– Хочешь, зайду с тобой? – предлагает Эллиот. Его нигерийский акцент за годы жизни в Лондоне впитал в себя ист-эндский, и теперь его речь звучит отрывисто-певуче. Ему идет, подчеркивает необычность. В Эллиоте вообще нет ничего обычного, он соткан из противоречий. Красавец-мужчина, сильный физически, за что Микки не раз была ему благодарна, он редко полагается на грубую силу. Он никогда первым не затеет ни ссору, ни драку. Прекратить свару может в случае необходимости, но по природе не склонен к насилию. Общению с людьми предпочитает монитор компьютера. Любит фильмы, старую эстраду и старается избегать ругательств и богохульств, поскольку его набожная мама находит их неприличными. Микки не знает никого, кто бы так заботился о своей семье. Сейчас Эллиот живет с сестрой Наной и ее двумя детьми и каждое воскресенье обедает с родителями. Трудится не разгибая спины, чтобы обеспечить родным хорошую жизнь.

– Нет, там нет ничего опасного, – лжет Микки. – Ждать меня тоже не надо. Лучше просто уезжай.

Эллиот смотрит изучающим взглядом, понимает, что большего она не скажет, и кивает. Они привыкли понимать друг друга с полуслова.

Микки ступает на тротуар. От прошедшего пару дней назад дождя не осталось и воспоминаний. Бабье лето наступило во всей красе, и даже асфальт под подошвами сандалий пышет жаром.

Она морщится от боли, повернувшись, чтобы помахать Эллиоту. И напрасно, потому что он уже отъехал и назад не смотрит.

Нейтан не обрадовался, когда она сообщила, что сегодня выйдет на работу. Но у него нет рычагов влияния, при помощи которых он может ей что‑то запретить. Микки видела мужа ровно полчаса, после того как он привез ее домой из больницы, но, как только Нейтан убедился, что все в порядке, он сам вернулся на работу и перестал ее проверять.

Микки никогда не проводила в постели два дня подряд. Врач, конечно, сказал, что покой ускорит выздоровление, но у нее от лежания тело только начинает затекать и болеть еще сильнее.

Да она и не собирается особо перенапрягаться.

Просто сообщит по телефону об убийстве.

Микки тяжко вздыхает.

И входит в красивое, современное, респектабельное здание.

В холле, дожидаясь лифта, она невольно вздрагивает. События сорокавосьмичасовой давности слишком свежи в памяти – поход в квартиру Петры и все, что случилось после.

В лифте Микки вынуждена любоваться на свое отражение в зеркалах, расположенных на каждой стене. Вид у нее бледный и усталый; синяки на лбу и скуле все еще багрового цвета, но им далеко до кровоподтеков на ребрах и спине, из-за которых приходится слегка горбиться.

Она выглядит как жертва насилия.

Хорошо бы придумать причину, с чего вдруг она решила проверить самочувствие друга, учитывая, что ей самой место на больничной койке. Полиция обязательно спросит. Через два дня после аварии вас охватило настолько неодолимое беспокойство о давнем приятеле, что вы рванули из палаты прямо к нему в квартиру?

У Микки есть примерный план действий. Сначала она позвонит старому другу Нейтана, столичному детективу Десу Уайту. Естественно предположить, что, будучи в шоке, она наберет его номер. А он уже обрисует ее коллегам: о, ну это же Микки, для нее в порядке вещей, не очухавшись от травмы, нырнуть в очередное расследование.

Дес смягчит подозрения менее доверчивых следователей.

Стоя под дверью Люка, Микки делает мысленную пометку, что на площадке действительно только две двери. Она никогда не была здесь прежде; просто знала, что сюда он переехал из квартиры, которую снимал в Кэмдене. Ту квартиру Микки помнит, новой она и в подметки не годится.

Есть еще один вопрос, и копы наверняка его зададут, как бы ей ни хотелось надеяться на обратное.

Насколько вы дружны с Люком Миллером и его женой Роуз? Хорошо ли знакомы с ними? Как часто видитесь?

Никогда, вот честный ответ.

Они с Люком обсудили это по телефону. Понятно, почему он обратился именно к ней, но, чтобы старая подруга за него встревожилась, они должны были бы поддерживать тесный контакт. Однако чего нет, того нет. Два звонка в последние несколько дней, а до этого – глухо.

Тогда они с Люком добавили деталей в сфабрикованную историю. Они на несколько лет потеряли друг друга из виду, поглощенные каждый своей карьерой и жизнью. Но примерно полгода назад случайно столкнулись в баре… Выпили, поностальгировали, вспомнили все хорошее, что было в их дружбе. Они договорились повидаться до его отъезда в отпуск, но Люк отменил встречу. Потом звонил пару раз, и оба раза явно нервничал. Уверял, что они обязательно встретятся, как только он вернется, но конкретной даты Микки так и не добилась: Люк все время переводил разговор на другую тему, юлил, увиливал. Она несколько раз пыталась позвонить ему сама (так и было, и Люк не снимал трубку, позволяя телефону трезвонить, так что эту часть рассказа легко подтвердить). Но он не отвечал.

Микки начали одолевать тревога и любопытство. Код замка она знала, Люк дал его много лет назад, чтобы она могла присмотреть за квартирой во время его командировок.

Но, учитывая их обоюдную занятость, она мало знает о жизни Люка в последние годы, поэтому нет, она понятия не имеет, как он мог такое совершить и где он сейчас.

Пальцы Микки зависают над кнопками.

Как только она наберет цифры, назад пути не будет.

Она вводит код.

Дверь открывается с тихим щелчком.

Микки, подобравшись, входит в квартиру. Она ожидает, что в ноздри моментально хлынет вонь разложения.

Но ничего такого нет и в помине, понимает Микки, по-прежнему упираясь кончиками пальцев в толстую, прочную входную дверь. Возможно, дело в качестве жилья.

Если все двери в квартире Люка так же основательны, запах мог остаться в пределах одной комнаты.

Значит, придется открыть дверь в спальню, чтобы вонь разнеслась по всему дому. В противном случае часть складного рассказа о том, что заставило ее проникнуть в чужую квартиру – меня насторожил запах, офицер, и одолели нехорошие мысли, – сразу можно вычеркивать.

Но сначала нужно сделать дело.

Она захлопывает входную дверь. Осматривается. Квартира оформлена с претензией на колониальный стиль побережья Новой Англии, но клинически выхолощенный. Приглушенные цвета, светло-серый диван с несколькими белыми подушками разного размера, на стенах тщательно подобранные изображения парусников в бело-синей гамме. Видно, что денег вложено немало, но это совершенная противоположность их с Нейтаном квартиры. Микки все стилистические решения сбросила на мужа, не имея ни склонности, ни особого желания оставлять отпечаток своей личности на организации пространства. Поэтому в их доме много темного дерева, настенных светильников и дорогих дизайнерских безделушек.

В этом доме все кричит о вкусах Роуз, если, конечно, Люк не перенес трансплантацию личности.

Микки мотает головой. Когда она только познакомилась с Люком, одним из его любимейших занятий по субботам было пробежаться по лавкам антикварной мебели и прицениться. Микки частенько подшучивала, что его гипотетический дом будет равен по площади Версалю, потому что обычно Люк хотел скупить все подряд.

Временами у нее проскакивает мысль, что Люку понравилась бы ее квартира. Люк с Нейтаном могли бы поселиться там вдвоем и были бы абсолютно счастливы в окружении мореного дуба и основательной холостяцкой мебели.

Микки подходит к навесным книжным полкам.

Как Люк и сказал, на полу под ними стоит мини-сейф.

Даже зная, что в квартире никого нет – никого живого, во всяком случае, – Микки вздрагивает от каждого шороха.

Она оглядывается через плечо, прежде чем надеть перчатки, которые взяла специально ради того, чтобы не оставлять лишних отпечатков пальцев на сейфе, и набирает шестизначный код.

Сейф открывается.

Не обращая внимания на тонкую пачку наличных и документов, Микки достает небольшую, размером с мужской бумажник, коробку. Внутри лежит маленький золотистый чип. По форме он немного напоминает жетон из казино.

Микки знает, что это такое. Криптокошелек для хранения и перемещения цифровых средств. Но откуда он у Люка и сколько на нем денег, она не имеет ни малейшего представления.

Впрочем, вопросы подождут до лучших времен.

Микки прячет чип в лифчик. Коробку кладет обратно в сейф. Без своего содержимого это просто пустой футляр, но даже если копы поймут его предназначение, то, скорее всего, предположат, что чип изъял сам Люк.

Она закрывает сейф.

Пора.

Дольше откладывать некуда.

Микки выходит в коридор, который, по ее прикидкам, должен вести к спальням.

Догадка оказывается верна.

Первая дверь открывается в безликую гостевую комнату.

Дальше на стене в рамке висит свадебная фотография Люка и Роуз. Даже в простом белом платье и с французской косой Роуз – само изящество.

Люк выглядит как всегда.

Оба кажутся по-настоящему влюбленными.

Микки сглатывает ком в горле и идет дальше. Сердце начинает частить, а во рту резко пересыхает, когда она подходит к следующей двери.

Потянувшись к дверной ручке, она замечает, что пальцы дрожат.

Она многое повидала в жизни, но трупа, пролежавшего in situ [4] – сколько, кстати, девять дней? – не видела никогда.

Микки поворачивает ручку.

И первым делом видит кровь.

Очень много крови.

От зрелища, которое открывается дальше, у нее подкашиваются ноги.

Остров Святой Терезы

Когда они наконец заканчивают раскладывать вещи, купленные Роуз в городе, Люк уговаривает ее пойти поплавать. С момента появления на вилле жену не оставляет беспокойство, и он хочет ее чем‑то отвлечь.

Роуз смотрит на него с недоверчивым изумлением.

– Поплавать? Сейчас?

– А когда? Да и чем нам еще заниматься?

– Готовиться к побегу.

– Это понятно, но разве нужно придерживаться четкого расписания?

У Роуз делается несчастный вид. Шутки мужа кажутся ей знаком того, что он не вполне осознает серьезность происходящего. Или еще не оправился от потрясения.

На самом деле нет ни того, ни другого. Люк прекрасно осознает, что мозг способен обработать ограниченное количество информации в единицу времени, и ему просто нужен тайм-аут от творящегося безумия. Он хочет поплавать в море, бездумно попялиться в небо и хоть на несколько минут снова почувствовать себя нормальным. Ему это необходимо. Да и Роуз нуждается в передышке не меньше.

Взявшись за руки, они входят в воду, которая поначалу из-за жары кажется холодной, но стоит окунуться, как тело быстро привыкает. Люк откидывается на спину и распластывается морской звездой. Покосившись на него, Роуз делает то же самое.

Потом он слышит всплеск: жена переворачивается и плывет. Он устремляется вдогонку, настигая ее в несколько гребков. Руки у него длиннее и сильнее. Он хватает Роуз за лодыжку. От испуга она резко разворачивается и смотрит удивленно.

Оба чувствуют себя неуверенно, будто заплыли на неизвестную глубину, и вовсе не в море. Они поплавками покачиваются на волнах, обнявшись, прижимаясь друг к другу мокрыми телами. Волосы у Роуз намокли, и без макияжа она выглядит совсем юной и уязвимой.

Люк упирается лбом в ее лоб.

Он любит эту женщину.

– Это безумие, – говорит Роуз.

– Большее или меньшее безумие по сравнению с тем, что мы пережили за последние сутки?

Ему удается достучаться до Роуз: она улыбается. Впервые с той минуты, как призналась во всем.

– Пожалуй, большее, учитывая контекст.

– Куда ты хочешь отправиться? – спрашивает Люк. – Когда мы отсюда уедем.

Она пожимает плечами.

– Так далеко я еще не загадывала. Наверное, туда, где я смогу работать, значит, в англо- или франкоговорящую страну. У меня хороший французский.

– Я немного говорю по-итальянски.

– Ой, пропеть официанту название вина не означает владения языком.

– Мамма миа!

Роуз снова улыбается.

– Мне важно, чтобы я могла зарабатывать.

– Тебе не стоит об этом беспокоиться.

– Но я, конечно же, беспокоюсь, Люк. А сам‑то ты, кстати, чем собираешься заниматься? Не так просто начать новую жизнь с нуля. Тебе придется найти людей, которые помогут придумать и подтвердить новое имя, биографию, квалификацию. Учителю легко затеряться. А управляющий пенсионным фондом – довольно редкая профессия. Неужели ты удовольствуешься работой в баре или на стройке, лишь бы не выделяться?

– Ну, с такими холеными руками на стройке я точно буду выделяться. Особенно своим безупречным маникюром.

– Люк, будь серьезнее.

Он берет ее лицо в ладони. Ноги у него уже устали бултыхаться на месте. Иронично, думает он. В опасных водах Роуз куда выносливее его.

– Я совершенно серьезен. Нам не нужно беспокоиться о деньгах. Их у нас больше чем достаточно.

– Но не столько, чтобы беспечно тратить до конца дней, – возражает она.

Люк не отвечает. Жена снова нервничает, и он хотел бы стереть тревожное выражение с ее лица, но не может. Пока не может. Нужно дождаться, пока все встанет на места.

– Расскажи мне про последний побег, – просит он. – Как ты его спланировала?

Он тянет ее за руку, выводя с глубины туда, где можно встать на дно.

Она, помогая, гребет одной рукой. Когда Люк достает ногами до дна, он выпрямляется, а Роуз переворачивается на спину и говорит, глядя в небо:

– Я ведь уже рассказывала.

– Без подробностей. Ты говорила, что сбежала, но не уточнила, как именно. Какие конкретно шаги ты предприняла?

Она молчит, собираясь с мыслями, потом начинает говорить:

– Я познакомилась с мужчиной в баре, в Дерри. Там проходила рабочая конференция «Обучение без границ». Он был не из нашей компании. Старше. И, ну не знаю, мы с ним просто разговорились. Думаю, он что‑то такое во мне разглядел. Что я нуждаюсь в добром слове. Он поведал мне историю своей жизни. Он сидел в тюрьме, а когда освободился, захотел начать с чистого листа, но с его багажом это оказалось невозможно: сам знаешь, Ирландия – страна маленькая. Поэтому я спросила, не думал ли он о переезде.

Люк кивает, чтобы показать, что слушает, хотя Роуз на него не смотрит. Она по-прежнему поглощена небом. Откуда‑то принесло кучевые облака, закрывшие палящее солнце, и на ее бледном лице резче обозначились следы усталости и треволнений прошедшей недели.

– Тогда он спросил, куда, по моему мнению, ему стоит отправиться. Из-за судимости въезд во многие страны для него был закрыт. В США, например, или Австралию. Он мог бы переехать на юг Ирландии или через пролив в Англию, но и сведения из полиции отправили бы за ним следом. Языков он не знал, перебираться на континент не хотел, но даже там ему было бы сложно найти работу. Мне показалось ужасным, что он не может получить второй шанс в жизни, а он возразил, что при большом желании вариант найдется. Что у него есть один знакомый, который может сделать новые документы, но для этого придется оставить всю прежнюю жизнь. Семью, друзей. Он никогда не сможет открыто вернуться домой.

– Сделать себе поддельное удостоверение личности? – спрашивает Люк.

– Именно. Но если он переедет в Штаты по поддельному паспорту, то мотаться в Дерри и обратно будет слишком рискованно. Мы еще немного поговорили, обменялись телефонными номерами, и с того вечера мысль о смене личности засела у меня в голове.

– И долго ты думала? Точнее, сколько времени ушло, чтобы все спланировать и организовать?

Роуз надоедает лежать на воде, она встает и разворачивается лицом к Люку, а он обнимает ее за талию.

– Такие решения не принимаются ни за день, ни за неделю, – отвечает она. – Это целый клубок проблем, Люк. Масса времени уходит на то, чтобы придумать легенду и способ скрыться. И посмотри на мой опыт. Я по-прежнему в бегах. И если ты думаешь, что у меня есть хоть малейшее представление о будущем, ты ошибаешься. Поэтому я снова тебе предлагаю…

– Не надо, – останавливает ее Люк. – Я снова откажусь. К тому же теперь все по-другому.

– Да. Стало еще хуже.

– Нет, все по-другому, потому что теперь у тебя есть я.

Они молча смотрят друг на друга: Роуз – изучающе, как будто хочет прочитать его мысли, а Люк – словно хочет внушить ей, что все будет хорошо.

– Наверняка ты сожалела о том, что пришлось оставить позади, – говорит он наконец. – Я понимаю, родители умерли, с другими родственниками отношения не сложились, но что‑то ведь было.

– Я уже рассказывала тебе, Люк.