Стань мои другом, Пак Минхо!

«Страна: Россия»

«Статус: Студентка по обмену (университет не указан)»

«Язык: Корейский (начальный уровень), Английский (средний)»

«Запрос: Помощь в социальной и культурной адаптации. Преодоление языкового барьера в повседневных ситуациях. Повышение уверенности»

«Особые отметки: Крайне стеснительна. Испытывает сильный стресс в новых социальных взаимодействиях»

«Рекомендована другой студенткой (Хикари С., Япония/Корея), которая лично поручилась за необходимость помощи и серьёзность ситуации»

Я впитывал каждое слово, чувствуя, как внутри нарастает странное волнение. Россия… стеснительна… стресс… Эти слова складывались в тревожную мозаику. Я уже видел её – сжавшуюся в комок посреди шумного Сеула, потерянную, напуганную, с огромными, полными тревоги глазами.

– Хикари С. – та самая, которая помогает иностранным студентам в общежитии? – спросил я, пытаясь собрать мысли в кучу. – Она обычно не рекомендует к нам. Предпочитает справляться сама.

– Именно, – подтвердила госпожа Ким. – Это говорит о серьёзности положения. Девушка, Аня, по описанию Хикари, находится в состоянии почти полной дезадаптации. Неудачи в попытках подработать, сложности с элементарным общением, прогрессирующая неуверенность. Риск полной изоляции или даже срыва программы обмена.

Она сняла очки, потёрла переносицу, и её взгляд стал пронзительным, почти рентгеновским.

– Минхо-сан, – произнесла она медленно, словно взвешивая каждое слово. – Я выбрала вас, потому что ваш подход – мягкий, ненавязчивый, терпеливый – кажется мне наиболее подходящим. Мы не можем позволить ей уйти после первой же встречи, испугавшись или почувствовав себя ещё более неловко. Нам нужен тестовый сеанс, и он должен пройти так, чтобы она захотела продолжить. Понимаете?

Её слова давили на меня, словно невидимый груз.

Её слова падали на меня, словно мягкие, но настойчивые капли дождя. Не требование – скорее, деликатное пожелание, облечённое в форму совета. «Помочь ей остаться». Даже на первой встрече. Давление, едва заметное, но ощутимое, как невидимая тяжесть, окутало плечи. Это была не просто очередная задача – особенный случай. Девушка из России. С раной в душе, которую нужно залечить с особой осторожностью.

И я ощущал, как два моих интереса – профессиональный и глубоко личный, связанный с её страной, – переплетаются в причудливый узор тревожного предвкушения.

– Понимаю, госпожа Ким, – кивнул я, стараясь скрыть внутреннюю бурю. – Я сделаю всё возможное, чтобы создать максимально комфортную и безопасную атмосферу для первого контакта.

– Хорошо, – она снова надела очки. – Ваша задача – мягкое введение в основы корейской повседневной жизни, практика языка в безопасном, контролируемом диалоге, и главное – дать ей почувствовать, что она может. Что ошибки – это нормально. – Она сделала паузу, и её взгляд, холодный и точный, как лазерный луч, снова впился в меня. – И, Минхо-сан, – произнесла она медленно, – я знаю вашу… склонность к глубокому погружению в культуру клиентов. Особенно ваш интерес к России очевиден по списку литературы в вашем профиле сотрудника.

Я почувствовал, как лёгкий румянец заливает щёки. Было странно скрывать то, что Госпожа Ким знала его от и до.

– Но помните, – её голос вдруг стал строже, а тонкий палец с характерным стуком коснулся столешницы. Госпожа Ким подняла глаза к стене, где висели наши заповеди, и продолжила:

– Первое правило, – она сделала паузу, словно взвешивая каждое слово, – никогда, ни при каких обстоятельствах. Вы – её компаньон, проводник, социальный тренер. Не друг, не психолог и уж тем более не… что-то большее. Любое нарушение этих границ – немедленное увольнение.

Её взгляд стал пронзительным, словно она могла прочесть мои мысли.

– Эта девушка уязвима, – продолжила она мягко, но твёрдо. – Ваша ответственность удваивается. Чёткость границ – не просто правило, а единственный способ по-настоящему помочь ей, не причинив вреда. Вы понимаете?

В её словах звучала забота, смешанная с профессиональной строгостью. Я понимал – она права. Аня нуждается в помощи, а не в моих личных фантазиях. Нужно быть сильным, чтобы помочь ей стать сильнее.

Её слова повисли в воздухе, словно тяжёлые капли дождя перед грозой. Волнение, вызванное мыслью о России, постепенно отступало, уступая место холодной профессиональной сосредоточенности. Она была права, абсолютно права. Уязвимая девушка, моя личная увлечённость её культурой – это действительно опасная смесь.

Правило №1… Оно не просто корпоративное предписание – это спасательный круг для нас обоих. Для неё и для меня.

– Абсолютно понятно, госпожа Ким, – ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Границы будут чёткими. Помощь – профессиональной. Правило №1 – незыблемо.

Эти слова прозвучали как клятва. Клятва себе, ей и той испуганной русской девушке, чьего лица я ещё не видел.

– Отлично, – в её голосе промелькнуло что-то похожее на удовлетворение. – Вот контактный номер Ани. Только мобильный. По правилам, инициатива первого контакта и назначения встречи всегда исходит от клиента. Вы можете лишь отправить ей вежливое СМС с представлением и предложением связаться с вами, когда она будет готова. Без давления. Без навязчивости. Она должна сделать шаг сама. Это часть процесса.

Она протянула мне листок с аккуратно выведенными цифрами. Просто номер телефона, но за ним скрывалась целая вселенная – страх, надежда и та огромная, холодная, манящая страна, о которой я так много мечтал.

– Спасибо, госпожа Ким, – я взял листок, и бумага неожиданно показалась тёплой в моих пальцах. – Я отправлю сообщение сегодня же.

Выйдя из кабинета, я не направился сразу к своему столу. Остановился у огромного окна, глядя на бурлящий Сеул. Город жил своей обычной жизнью, а в моей руке пульсировал листок с заветным номером. Аня… Россия… Крайне стеснительна…

В голове кружились обрывки мыслей, словно осенние листья на ветру: бескрайние снежные равнины, нежная мелодия балалайки, страницы Достоевского, которые я мечтал прочесть в оригинале, Транссибирская магистраль… Всё это смешивалось с профессиональными обязанностями: чёткие границы, правило №1, необходимость помочь, не навредив.

Моё сердце билось слишком быстро, выдавая волнение. Старый интерес к России, почти забытый в повседневной суете, вспыхнул с новой силой. Он переплетался с профессиональным азартом и… страхом. Страхом не справиться с задачей. Страхом напугать её ещё больше. Страхом, что мои собственные романтические представления о её родине помешают увидеть в ней просто человека, нуждающегося в помощи – хрупкого, потерянного человека.

Достал телефон, ввёл номер, открыл окно для сообщения.

Пальцы дрожали над клавиатурой.

Как написать? Вежливо, но не отстранённо. Ненавязчиво, но искренне.

Без давления, но с теплотой, чтобы она захотела ответить, не испугавшись очередного “корейца с правилами”?

«Здравствуйте, Аня.

Меня зовут Пак Минхо. Я компаньон из Бюро «Дружбы». Ваша ситуация была передана мне. Я готов помочь вам с адаптацией и практикой корейского языка, когда вам будет удобно. Пожалуйста, дайте мне знать, если захотите обсудить возможность встречи. Никаких обязательств.

Желаю вам хорошего дня».

Сообщение получилось лаконичным, но тёплым. Без лишних смайликов – они могли показаться фамильярными. Без назойливых вопросов – чтобы не давить. Просто предложение моста, который она может перейти… если захочет.

Я нажал «Отправить». Цифровые буквы растворились в виртуальной бездне. Телефон в руке вдруг стал тяжёлым, словно камень. Я смотрел на пустой экран, затаив дыхание… Чего я ждал? Мгновенного ответа? Конечно нет. Она стеснительна, напугана, возможно, разочарована или даже озлоблена после своих неудач.

Отвернувшись от окна, я сунул телефон в карман и глубоко вдохнул. Теперь – ожидание. И борьба с собственным нетерпением, с той странной, томящей тягой к далёкой, заснеженной стране, которая теперь обрела имя и номер телефона.

Над всем этим витала незыблемая тень Правила №1, напоминающая мне: никакие мечты о Транссибе не должны затмить реального человека по ту сторону экрана. Человека, которому я должен помочь. Только помочь. Ничего больше.

Глава 5

Аня

Несколько дней назад пришло сообщение. Обычное, вежливое, без какого-либо давления. От некого Минхо из Бюро «Дружбы». Я читала его, стоя в очереди за сомнительным обедом в студенческой столовой, и едва не выронила поднос от неожиданности. Холодный укол стыда пронзил моё сердце.

«Хикари…» – пронеслось в голове. Я была абсолютно уверена, что это её рук дело!

Едва мы сели за липкий столик, я, не скрывая возмущения, ткнула телефоном ей в лицо.

– Что это?! – мой голос дрожал от негодования. – Ты дала им мой номер? Без моего согласия?!

Хикари даже не моргнула. Спокойно отодвинула мисочку с кимчи и посмотрела на меня своим непривычным, устало-серьёзным взглядом. Обычно в её глазах всегда плясали ироничные искорки, но не сейчас.

– Да, дала. И что с того? – произнесла она тихо, но твёрдо. – Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься, Аня. День за днём. Как превращаешься в комок нервов. Как у тебя трясутся руки, когда нужно просто спросить дорогу. Прости, конечно, но это не жизнь. Ты медленно тонешь в собственных страхах и убиваешь себя.

– Я не страдаю! Я… адаптируюсь! – попыталась я возразить, но мои слова прозвучали так фальшиво, что я сама поморщилась от их звучания.

– Да? А кто вчера рассказывал мне, как дважды перепутал заказ, пока строгий хваджанним сверлил тебя взглядом? – её голос оставался спокойным, но в нём звучала такая боль за меня, что у меня защемило сердце.

Я опустила глаза. Она была права. Абсолютно права. Но признать это было так сложно…

Тяжелый ком подкатил к горлу, и я не смогла поднять глаза на Хикари. Её слова, словно острые стрелы, пронзали мою защиту, вскрывая все те раны, о существовании которых я старалась не думать.

– Ты не адаптируешься, Анья, – продолжала она мягко, но твёрдо. – Ты закапываешься. Всё глубже и глубже. Каждый день ты погружаешься в эту яму своих страхов, и я не могу этого больше выносить. Выбор, конечно, за тобой. Я не заставляю. Просто… дала возможность. Намекнула. А воспользуешься ты ею или нет – твоё право. Но продолжать жить так… – она обвела рукой моё застывшее, напряжённое тело, – это уже не упрямство. Это чистое саморазрушение.

Внутри меня закипала злость. Острая, обжигающая. Я злилась на Хикари за её вмешательство, за эту навязчивую заботу, за то, что она видела все мои неудачи, все мои унижения. Злилась на Минхо за его это дежурное, бездушное сообщение, которое словно тыкало меня носом в мою несостоятельность. Злилась на весь Сеул с его бесконечными неоновыми огнями и суетливой толпой. На корейский язык, который, казалось, специально издевался надо мной, сплетая свои сложные иероглифы в неразборчивые узоры. На кафе «Миджу», где я вчера в очередной раз опозорилась. Но больше всего я злилась на себя. На свою слабость, на неспособность справиться с тем, что, казалось, должно было стать новым началом.

Дрожащими пальцами я схватила телефон и почти швырнула его в карман. Он словно жёг мне руки, напоминая о том, насколько я беспомощна.

«Не отвечу. И точка», – пронеслось в голове с отчаянной решимостью. Пусть это будет моим последним словом.

Прошла неделя. Всего неделя, а кажется, что целая вечность.

В кафе я вроде бы добилась некоторых успехов – теперь хотя бы не проливаю напитки на клиентов. Механически улыбаюсь, бормочу заученные «камсахамнида» и «мианхамнида», разношу подносы и мою бесконечные горы посуды. К вечеру пальцы настолько не разгибаются, что кажется, будто они навсегда останутся скрюченными.

Иногда я смотрю на себя со стороны и не узнаю. Словно робот – эффективный, безэмоциональный. Я больше не чувствую себя частью этой жизни, этого бешеного ритма, этого «Миджу». Я просто приложение к швабре и тряпке, безвольная марионетка в чужих руках.

Коллеги что-то говорят, смеются, но их голоса доносятся словно сквозь толстое стекло. Я понимаю лишь обрывки фраз, пытаюсь вставить слово, но страх сжимает горло железными тисками. «Сонсэнним»… Это слово так и не хочет правильно слетать с моих губ.

Учёба превратилась в настоящий кошмар. На парах по истории Кореи преподаватель говорит быстро, чётко, а я сижу как в тумане. Одногруппники кивают, делают пометки в тетрадях, а я могу лишь беспомощно смотреть на свои каракули отчаяния. Когда начинается работа в группе, забиваюсь в угол и молюсь, чтобы меня не спросили.

А английский… Тот самый английский, в котором я была так уверена! Здесь все говорят на какой-то странной смеси корейского и английского, и я не могу разобрать ни слова. Чувствую себя абсолютно беспомощной, тупой, безнадежно отсталой.

Вечером моя комната в общежитии становилась единственным местом, где я могла укрыться от внешнего мира. Но даже здесь, в четырёх стенах, меня настигал страх. Я слышала, как Хикари стучит по клавиатуре, а потом я услышала, как раздался звонок по скайпу.

Это были родители.

Глубокий вдох. Я натянула на лицо улыбку, нервно поправила волосы и включила камеру. На экране появилось мамино лицо – родное, такое знакомое, но сейчас наполненное тревогой.

– Анечка! Солнышко моё! Как ты? Всё хорошо? – её голос дрогнул, выдавая беспокойство.

– Всё супер, мам! – мой голос прозвучал неестественно бодро, фальшиво. – Учёба интересная, город потрясающий, на работе… всё нормально! – я судорожно пыталась найти что-то позитивное. – Вчера… вчера попробовала новое блюдо. Очень вкусно!

– А работа? Не тяжело? Коллеги хорошие? – папа прислонился к маминому плечу, его проницательный взгляд словно пытался проникнуть сквозь экран.

– Коллеги… да, нормальные. Вежливые, – я почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Перед глазами всплыли ледяные взгляды коллег, слово «хвегин», которое я слышала слишком часто. – Работа… да, немного устаю, но ничего! – я выдавила смешок, который больше походил на скрежет металла. – Деньги же нужны!

– Ты уверена, что всё в порядке? – мама прищурилась. – Голос у тебя какой-то… дрожит. Ты не заболела?

– Нет-нет! Просто… устала немного. И связь не очень, – я поспешно схватилась за наушник, изображая проблемы со звуком. – Всё замечательно, правда! Не волнуйтесь!

Я видела их лица – любящие, тревожные, не верящие до конца. Они чувствовали фальшь, и я знала это. Но не могла признаться. Не могла сказать: «Мама, папа, я тону. Я не справляюсь. Я чувствую себя полной неудачницей в чужой стране». Гордость – глупая, раненая гордость – и страх их расстроить держали меня крепче любых цепей.

– Ладно, доченька, – папа вздохнул. – Отдыхай. Кушай хорошо. Береги себя. Звони, если что.

– Обязательно! Целую! Пока! – я помахала рукой, а улыбка застыла на лице, словно маска. Нажала «завершить вызов».

Экран погас, и в комнате воцарилась тишина. Тишина, в которой мой внутренний голос наконец-то смог заговорить. Но я уже не слушала его. Я просто сидела, глядя в тёмный экран, чувствуя, как слёзы катятся по щекам.

Тишина комнаты обрушилась на меня тяжёлым одеялом. Улыбка, которую я так старательно держала перед камерой, медленно сползла с лица. Комок в горле, который я так долго сдерживала, наконец разорвался.

Слёзы хлынули потоком – горячие, горькие, неконтролируемые. Они жгли глаза, стекали по щекам, падали на одежду. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони до боли. Но рыдания всё равно вырывались наружу – глухие, надрывные, разрывающие душу.

Я плакала от бессилия. От стыда перед родителями, которым врала в лицо. От страха перед завтрашним днём, который казался ещё более мрачным, чем сегодняшний. От осознания того, что эта «супер» жизнь – всего лишь фарс, за которым скрывается пустота и отчаяние.

Я билась головой о стену собственной несостоятельности, но стена не поддавалась. Казалось, что выхода нет, что я в тупике, из которого невозможно выбраться.

Я даже не заметила, как подошла Хикари. Просто в какой-то момент почувствовала тёплое прикосновение, а потом её руки крепко обняли меня. Она не говорила «я же предупреждала» или «ну вот видишь». Она просто держала меня, пока я тряслась от рыданий, пока мои слёзы заливали её свитер.

Её молчание было красноречивее любых слов. В нём было понимание – глубокое, искреннее. Сострадание – тихое, но сильное. И усталость… Да, усталость от моего упрямого саморазрушения, от того, как я упорно не хотела признавать свои проблемы.

Когда рыдания наконец стихли, перейдя в прерывистые всхлипы, Хикари тихо произнесла, не отпуская меня:

– Ты знаешь, что тебе нужно сделать сейчас, – прошептала Хикари, и её голос, словно тёплый ветер, коснулся моего измученного сердца. – Но сидеть сложа руки – не вариант, Аня. Ты либо тонешь, либо плывёшь. Третьего не дано.

Её слова, как острые стрелы, пронзили моё отчаяние. Внезапно вся моя злость куда-то испарилась. Гордость, которая так долго держала меня на плаву, растаяла, как утренний туман. Осталась только всепоглощающая усталость и щемящее чувство, что дальше так жить просто невозможно.

Я больше не могла врать родителям. Не могла притворяться роботом-изгоем, которого никто не понимает. Не могла выносить этот постоянный страх, который сжимал моё сердце ледяными тисками.

Внезапно злость вспыхнула снова, но теперь она была направлена не на Хикари и не на Минхо. Я злилась на себя – на свою беспомощность, на своё упрямое «справлюсь сама», которое привело только к большему стыду и боли.

– Ладно! – я резко вырвалась из её объятий, вскочила, едва не опрокинув стул. Мой голос, хриплый от слёз и гнева, дрожал, но я старалась звучать твёрдо. – Ладно! Давай этот дурацкий номер! – почти выхватила я листок, который она молча протянула мне.

Дрожащими пальцами я схватила телефон. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди. В висках пульсировала кровь, а страх смешивался с отчаянным, почти истерическим желанием что-то изменить. Хоть что-нибудь! Сделать хоть одну, пусть крошечную, попытку вырваться из этого кошмара.

Пальцы скользили по экрану, пока я набирала номер. Каждая цифра давалась с трудом, будто кто-то невидимый пытался помешать мне.

– Бюро «Дружбы», здравствуйте, – прозвучал спокойный, почти убаюкивающий женский голос на том конце провода.

– З-здравствуйте, – мой голос предательски дрогнул, и я с трудом сглотнула ком в горле. – Меня зовут Аня. Мне… мне нужна встреча. С компаньоном… – Я запнулась, вспоминая имя, которое подсказала Хикари. Откуда она вообще его знает? Но сейчас это было неважно. Совершенно неважно.

– Пак… Минхо, – с трудом выговорила я, словно каждое слово царапало горло. Произнести это имя оказалось невероятно сложно, но я справилась. Справилась, несмотря на дрожь в руках и предательскую слабость в коленях.

– Конечно, Аня-сси. У нас есть свободное время завтра в 15:00 или в среду в 11:00. Что вам удобнее? – прозвучал спокойный голос в трубке, словно возвращая меня к реальности.

Я замерла, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Завтра… Это слишком скоро. Но каждая минута промедления казалась невыносимой пыткой.

– За-завтра, – выдохнула я, едва узнавая свой голос. – В три.

– Хорошо. Записываю. Приходите, пожалуйста, за 10 минут, чтобы заполнить небольшие формальности. Адрес вам известен?

– Да, – прошептала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Спасибо.

Бросила трубку, не в силах больше выносить этот разговор. Руки дрожали так сильно, что я едва удержала телефон. Сделала. Я действительно это сделала. Переступила через себя, через свой страх, через все преграды, которые сама же возвела.

Но вместе с облегчением пришло острое чувство стыда. Стыда за свою слабость, за то, что не смогла справиться сама, за то, что теперь мне придётся встретиться с чужим человеком и рассказать ему то, что я так долго скрывала.

– Ну вот! – Хикари, словно солнечный лучик, уселась на мою кровать, грациозно скрестив ноги по-турецки. Как ей удаётся быть такой жизнерадостной в такие моменты?

Я тихонько вздохнула, чувствуя, как внутри всё сжимается от тревоги.

– А что, мы прямо и там будем видеться? – мой голос прозвучал тише, чем я ожидала.

– Нет, – рассмеялась Хикари, и её смех немного разрядил напряжённую атмосферу. – Ты придёшь, поговоришь с госпожой Ким, заключишь договор, и только потом тебе дадут встретиться с Минхо.

– Откуда ты всё это знаешь? – не смогла я скрыть своего удивления.

– Мне было интересно, – Хикари одарила меня своей фирменной лучезарной улыбкой. – Да и друзей там завела. Я просто очень любопытная.

Закусив губу, я пыталась понять, правильно ли поступаю. Сомнения терзали душу, словно острые когти.

– А сколько это стоит? – наконец выдавила я из себя.

– Для студентов по обмену – бесплатно, – Хикари вскочила с кровати и подошла ко мне так стремительно, что я невольно отпрянула. – Ну разве что только во встречах, когда вы будете куда-то ходить, ты платишь за себя, а проводник – за себя.

Она заговорщически подмигнула:

– Я думаю, что Пак Минхо – просто потрясающий!

Мне нечего было ответить. В голове крутились мысли о том, не совершила ли я ошибку, согласившись на эту странную авантюру.

На следующий день я снова оказалась в Бюро «Дружбы». И чем дольше я здесь находилась, тем более неестественной казалась мне эта атмосфера. Тишина давила на виски, а официозность помещения словно душила меня. Этот стерильный уют вызывал у меня глухое раздражение.

За стойкой сидела администраторша. Её улыбка, лишённая зубов, показалась мне натянутой и искусственной. Она протянула мне анкету и контракт, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от тревоги.

Заполняя бумаги, я ощущала себя так, будто меня допрашивают. Каждая строчка анкеты – имя, страна, статус, краткий запрос – словно ножом резала по сердцу, напоминая о моей несостоятельности. Мои руки слегка дрожали, когда я выводила буквы на бумаге.

И тут мои глаза наткнулись на Правило №1. Оно было выделено жирным шрифтом, подчёркнуто дважды, словно приговор, вынесенный мне лично. «Никаких романтических или сексуальных отношений между Компаньоном и Клиентом. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Нарушение ведёт к немедленному увольнению компаньона и прекращению услуг».

Я едва сдержала горький, истерический смех. Романтика? Секс? Сейчас это казалось мне чем-то из другой жизни, недостижимым и чуждым. После всего, что произошло, я чувствовала себя настолько опустошённой, что подобные мысли казались неуместными. Я машинально подписала контракт, не в силах сосредоточиться на этих словах.

– Вот ваш экземпляр контракта и Правила, – произнесла администраторша, вкладывая бумаги в аккуратный пластиковый файл. Её голос звучал механически, без единой эмоции. – И вот это – для вас.

Она протянула мне небольшой белый конверт. На нём было аккуратно выведено моё имя – «Аня». Дрожащими руками я открыла конверт. Внутри лежал листок с именем «Минхо» и номером телефона. Ещё одна записка гласила: «Ваш компаньон, Минхо, ожидает вашего сообщения для согласования времени и места вашей первой встречи. Пожалуйста, свяжитесь с ним самостоятельно».

Я застыла, глядя на эти слова. Минхо… Это имя звучало так незнакомо и в то же время так многообещающе. Впервые за долгое время во мне затеплилась слабая надежда.

Снова этот мучительный выбор – сделать шаг вперёд или отступить. Я стою на пороге своей новой жизни, и каждая клеточка тела сопротивляется этому решению. Но я уже переступила черту, подписала этот проклятый контракт, признала своё поражение.

Дрожащими пальцами сжимаю конверт так сильно, что влажная от пота ладонь оставляет следы на бумаге. Выхожу на улицу. Солнце слепит глаза, люди спешат мимо, погружённые в свои заботы. А я застываю, словно парализованная, не в силах пошевелиться.

Стыд накатывает волнами, захлёстывает с головой. Глубокий, разъедающий, как кислота. Я заплатила за общение. За то, чтобы кто-то разговаривал со мной. Из жалости? Из чувства долга? Опустила себя до такого уровня. Как низко я пала…

Страх сковывает сердце ледяными тисками. Что, если этот Минхо окажется таким же холодным и презрительным, как те люди в кафе? Что, если я снова выставлю себя дурой? Что, если всё это не поможет? Тогда что?

Но где-то глубоко внутри, под тяжестью стыда и страха, пробивается робкий росток надежды. Крошечный, дрожащий, как первый цветок, пробившийся сквозь асфальт. Может быть… всего лишь может быть… он действительно тренер? Мой проводник в этом чужом мире? Может, он знает, как перестать быть «хвегин»? Как преодолеть этот вечный страх?

Судорожно засовываю конверт в сумку, словно прячу улику. Моя надежда такая хрупкая, такая уязвимая. Одно неверное движение – и она рассыплется в прах. Одно резкое слово от Минхо – и всё рухнет.