Стань мои другом, Пак Минхо!

Последняя ее фраза била по моему самолюбию и гордости. Но злиться на Джиён было бы самоубийством. Я старался поддерживать со всеми хорошими отношения, в особенности с этой мегерой.

– Удачи, – улыбнулся я искренне. – Разбивай, только аккуратно.

Наша легкая перепалка была ритуалом.

Джиён – выдающийся специалист, мастер бизнес-этикета и межкультурных переговоров. Ее стиль диктовался энергией, напором и безупречной подготовкой. А мой был склонен к эмпатии, терпении и создании безопасного пространства. Мы соперничали за топ в рейтингах, подкалывали друг друга, но в основе лежало глубинное уважение. Она была моим антиподом и в то же время – доказательством, что в Бюро есть место разным подходам.

Главное – результат. И конечно же соблюдение Правил.

Вечер затягивал Сеул в свое электрическое одеяло. Я вышел из метро и направился к знакомому pojangmacha, уличной палатке с едой и выпивкой. За одним из столиков под тусклой лампочкой уже сидел Сок Чжин.

Увидев меня, он широко махнул рукой, чуть не опрокинув бутылку с soju.

– Минхо-я! Опоздал на двадцать минут! – он прищурился, когда я подходилд ближе. – Я уже начал без тебя, представляешь? Нарушаю священный мужской кодекс ожидания! – он засмеялся своим громким, раскатистым смехом, который знали все наши друзья со времен университета.

Чжин был постоянной величиной в моей жизни. Мой друг, сосед по общаге, соучастник множества глупостей и нескольких настоящих прорывов. Он работал в крупной IT-компании, занимался чем-то умным с большими данными, носил дорогие рубашки, которые все равно мял, и имел талант говорить именно то, что не надо, но с такой обаятельной наглостью, что злиться было невозможно. Или почти невозможно.

– Вначале подвел трамвай, – буркнул я, плюхаясь на пластиковый стул напротив. – И кодекс ты нарушаешь, только когда это тебе выгодно. Что, уже бутылка?

– Бутылка – это святое! – он налил мне полный стакан прозрачной жидкости. – Особенно после трудового дня. Особенно после твоей… ну, как ее… работы с иностранками! – Он подмигнул, довольный своей шуткой.

– Компаньон, Чжин. Социальный компаньон. Мы сто раз это обсуждали, – я взял стакан, чувствуя знакомое раздражение. Чжин никогда не воспринимал мою работу всерьез.

– Дружба, дружба, – он махнул рукой, заказывая у хозяйки палатки еще soju и порцию tteokbokki. – Все равно звучит как эвфемизм. Ну ладно, не кипятись. Как там твои подопечные? Опять кого-то спасал от культурного шока?

Я рассказал про Эвана, про его успех. А Чжин слушал, разминая палочками рисовые лепешки в оранжевом соусе.

– Молодец, – кивнул он, когда я закончил. – Парень смог. Но вот что я не пойму, Минхо. – Он прищурился, глядя на меня через струйку пара от еды. – Ты реально получаешь кайф от того, что выслушиваешь чужие страхи про «ой, я боюсь говорить перед людьми» или «ой, я не знаю, как корейцы пьют кофе»? Сидишь, поддакиваешь, улыбаешься… Это же… – Он подбирал правильное слово. – Притворство? Типо, как одинокий актер в своем театре? Так говорят?

Его слова попали прямо в больную точку, в те самые сомнения, что витали во мне после разговора с госпожой Ким.

Но признаться в этом Чжину? Ни за что.

– Это помощь, Чжин, – сказал я твердо, отхлебывая soju. – Конкретная, практическая помощь людям, которые в ней нуждаются. Они не просто боятся – они теряют возможности, деньги, веру в себя из-за барьеров, которые мы можем помочь преодолеть. И да, иногда это похоже на игру, как ты выразился, на актерство. Потому что я должен быть для них опорой, а не сваливать на них свои проблемы. И это профессионализм, а не притворство.

– Профессионализм… – протянул Чжин, разливая новую бутылку. – Ладно, допустим. Но вот это твое святое Правило №1… – Он фыркнул. – «Никаких романов!». Это же смешно! Молодые парни и девушки проводят кучу времени вместе, доверяют друг другу… И ничего? Вообще? Да брось, Минхо! Я не верю, чтобы у тебя ни разу не возникало никаких таких мыслей о своих клиентках.

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

Правило №1. Незыблемое. И я всегда следовал ему! Так я мог быть уверенным, что несу пользу клиентам, а не разрушаю их еще сильней.

– Это не смешно, Чжин, – мой голос прозвучал резче, чем я планировал. – Это абсолютная необходимость, чтобы не было эксплуатации, манипуляций, разбитых сердец и судеб. Чтобы помощь оставалась помощью, а не превращалась в нечто… другое. – Я сделал паузу, закинув еду в рот и прожевав ее. – И я никогда, слышишь, никогда его не нарушу. Потому что тогда вся суть Бюро, вся моя работа – теряет смысл.

Чжин задумчиво хрустнул огурцом из закуски.

– Сильно сказано. «Теряет смысл». – уголки губ его невольно поднялись. – Наверное, я просто не понимаю. Для меня работа – это что-то другое, что-то понятное. А у тебя… там целый мир чувств, границ, игр в дружбу. Это сложно для меня. – Он поднял стакан. – Но раз ты так уверен… За твою «Дружбу»! И за то, чтобы ты не забыл, как быть просто Минхо, а не идеальным компаньоном Минхо!

Мы чокнулись. Горячая soju обожгла горло.

Я смотрел на огни ночного города, на вечно спешащих куда-то людей. Чжин был прав в одном – это было сложно.

Быть мостом, быть опорой и играть роль, которая, возможно, становилась частью меня. И всегда помнить о той черте, которую нельзя переступать. О Правиле №1, которое висело не только в Бюро, но и где-то глубоко внутри, охраняя хрупкое равновесие между искренним желанием помочь и опасной близостью.

Я помогал другим преодолевать их страхи. Но кто поможет мне разобраться в моих?

Глава 3

Аня

Мой первый день в кафе «Миджу» («Вкус») казался мне настоящим спасением. Я так надеялась, что эта подработка станет моим шансом доказать маме, что я способна сама справляться со всеми трудностями, не жалуясь ей каждый раз через скайп. А ещё это была отличная возможность попрактиковать корейский язык в естественной среде общения – казалось бы, что может быть лучше?

О, как же я заблуждалась! Стоило мне переступить порог этого места, как меня мгновенно накрыла целая волна ощущений. Сладковато-горький аромат свежесмолотого кофе ударил в нос, непривычный джазовый мотив эхом отразился от стен, а следом на меня обрушилось цунами паники. Всё вокруг двигалось с невероятной скоростью и слаженностью, словно каждый человек был частью единого, безупречно отлаженного механизма.

Бариста за стойкой творил настоящие чудеса – его движения были точны и стремительны, как у снайпера, выпускающего пулю за пулей. Официантки скользили между столиками с невероятной грацией, держа на вытянутых руках подносы с изящными чашечками и крошечными десертами. Они улыбались посетителям едва заметно, лишь уголками глаз, создавая атмосферу утончённой вежливости.

А я… Я стояла у входа, чувствуя себя полной идиоткой. Мои пальцы судорожно сжимали края новой униформы с её противным скрипучим фартуком, а ладони мгновенно стали такими потными, что, казалось, вот-вот начнут оставлять следы на ткани. Внутри всё сжималось от страха и неуверенности, а сердце билось где-то в горле, грозя выскочить наружу.

Внезапно тихий голос словно пронзил меня насквозь. Я вздрогнула и обернулась. Рядом стояла миниатюрная девушка с безупречной причёской и той особенной улыбкой, которая не достигает глаз – такой сдержанной, такой… корейской.

– Аня-сан? Я Сора. Старший бариста. Добро пожаловать. Пойдёмте, я покажу вам…

Её слова прозвучали как приказ, от которого невозможно отказаться. Я нервно кивнула и поплелась следом, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Следующие полчаса превратились в настоящий кошмар – всё слилось в безумный калейдоскоп непонятных слов, стремительных жестов и ощущения полной глухоты. “Хваджанним” – какой-то суровый мужчина лет пятидесяти лишь кивнул мне (а потом мне сказали, что это менеджер кафе). “Сонсэнним” – так Сора называла старших коллег, и это окончательно сбило меня с толку – я-то ожидала услышать привычное “сонбэ” или “онни”. А когда она произнесла “хвегин” (иностранец) и посмотрела прямо на меня, я почувствовала, как жар приливает к щекам.

Мы пробирались между полками с посудой, где каждая чашка и блюдце стояли в идеальном порядке по размеру и цвету. Сиропы с совершенно непроизносимыми названиями подмигивали мне с полок. Кассовый аппарат напоминал пульт управления космическим кораблём. И повсюду – эти улыбки. Вежливые, сдержанные, но абсолютно непроницаемые.

– Для начала, вы будете принимать заказы у столиков у окна и разносить готовые напитки, хорошо? – голос Соры лился ровным, терпеливым ручейком, в то время как внутри меня бушевал настоящий ураган паники.

Я кивнула, чувствуя, как комок в горле растёт до размеров теннисного мяча, мешая дышать.

– Хорошо. Помните: вежливость превыше всего. Говорите чуть тише, чем вам кажется нужным. И чаще улыбайтесь. Клиенты любят улыбки.

Улыбаться? Да мои лицевые мышцы словно парализовало от напряжения! Каждая попытка растянуть губы в приветливую улыбку превращалась в судорожную гримасу.

Первый заказ… О, боже, этот первый заказ! Молодая пара, девушка тараторит что-то на высокой скорости, а я улавливаю только “американо” и “капучино”. Киваю как заведённая и мчусь к стойке, пытаясь расшифровать свои каракули на листочке заказа. Бариста – ещё одна “сонсэнним”, чьё имя я тут же забыла – смотрит на мои записи, едва заметно вздыхает и начинает готовить.

Несу заказ, и тут… катастрофа! Девушка вежливо указывает на капучино:

Её голос мягкий, но в глазах читается лёгкое недоумение. Овсяное молоко? Без сахара? О чём она говорит?!– Извините, но я просила овсяное молоко. И без сахара.

– А… извините! Сейчас исправлю! – выпаливаю я, хватая поднос обратно. Чувствую, как пылают уши, как горят щёки. За спиной слышу тихий разговор пары – о чём они говорят? Обо мне? О моей полной некомпетентности?

Следующий заказ – мужчина в строгом костюме:

Киваю так рьяно, что чуть не сворачиваю шею от усердия, и бегу к стойке:– Двойной эспрессо. И быстро, пожалуйста. Очень спешу.

– Сонсэнним! Двойной эспрессо! Очень срочно! – ору почти в полный голос, напрочь забыв про “говорите тише”.

Бариста бросает на меня взгляд, полный немого упрёка:

– В этом кафе все спешат, новенькая.

Она готовит крошечную чашечку, а я, дрожащими руками схватив её, чувствую, как предательски трясутся пальцы. Каждая клеточка моего тела кричит от паники, а мозг отказывается воспринимать происходящее.

Сердце бешено колотилось, словно хотело выпрыгнуть из груди. «Только не урони, только не урони», – повторяла я про себя, как мантру, пока неслась между столиками. До заветного столика оставалось всего пара шагов…

И тут, как в замедленной съёмке, из-за угла вынырнул официант с огромным подносом грязной посуды. Инстинкт сработал быстрее разума – я резко дернулась в сторону, пытаясь избежать столкновения. Но было поздно. Горячий эспрессо, словно огненная лава, выплеснулся через край крошечной чашки прямо на белоснежную рубашку сидящего за столиком мужчины.

Время будто остановилось. Тишина оглушила меня сильнее любого крика. Я застыла, не в силах оторвать взгляд от тёмного пятна, которое медленно расползалось по безупречно выглаженной ткани. Мужчина вскочил, его лицо исказилось от ярости и шока.

– Какого черта?! Вы что, с ума сошли?! Моя рубашка! У меня совещание через полчаса! – его голос дрожал от гнева, а глаза метали молнии.

Руки предательски задрожали, когда я попыталась достать салфетки из кармана фартука.

– П-простите… Пожалуйста, простите! Я не специально! Я… я сейчас всё уберу! – запиналась я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

– Какая же вы неуклюжая! – процедил он сквозь зубы, брезгливо отмахнувшись от салфетки, которую я протягивала дрожащими руками. – Немедленно позовите менеджера!

В ту же секунду, словно материализовавшись из ниоткуда, появился Хваджанним. Его лицо было таким же каменным, как и его репутация. Он обрушил на клиента поток извинений – бесплатный кофе, чистка рубашки, какие-то дополнительные бонусы. Мужчина, недовольно бурча, всё-таки согласился на компенсацию.

Когда он повернулся ко мне, его взгляд, холодный и пронзительный, словно рентген, прошил меня насквозь. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– В подсобку. Немедленно, – процедил он сквозь зубы, а потом, заметив, как дрожат мои губы и как слёзы готовы снова хлынуть из глаз, добавил: – И приведите себя в порядок, вы выглядите ужасно!

Каждое его слово било по мне, как пощёчина. Я побрела в подсобку, чувствуя, как спина горит от его презрительного взгляда. В голове пульсировала одна мысль: “Это конец. Он точно уволит меня”

В подсобке, где воздух пропитан запахом химикатов и влажных тряпок, я сползла по холодной стене, закрыв лицо руками. Глаза предательски защипало, но это были не слёзы слабости – это была ярость. Ярость на саму себя, на эту чёртову страну, на эти бесконечные правила вежливости, которые я постоянно нарушаю, на свой дурацкий акцент, который, кажется, слышен за километр. На эту проклятую униформу, которая вдруг стала такой тесной и неудобной, словно вторая кожа.

Я чувствовала себя не просто неуклюжей – я чувствовала себя пришельцем, грубо вторгшимся в чужой, идеально отлаженный мир и всё испортившим. Все мои надежды “взять себя в руки”, весь энтузиазм разбились вдребезги, как та хрупкая кофейная чашка, которую, к счастью, я не уронила. Остался только стыд – горячий, липкий, всепоглощающий. Он растекался по венам, словно яд, парализуя и заставляя чувствовать себя ничтожной.

Остаток дня превратился в бесконечную череду однообразных движений: мытьё посуды в раковине, развозка грязных подносов. Коллеги словно забыли о моём существовании. Только Сора пару раз бросала: “Не волнуйтесь, бывает”, но в её глазах читалась такая усталость, что я понимала – она просто выполняет свой долг.

Я ловила на себе их взгляды – быстрые, оценивающие, словно рентген, просвечивающий насквозь. Каждый такой взгляд был как удар под дых.

“Хвегин” – чужая, неумеха, проблемная.

Да, именно такой я и была.

Дорога до общежития казалась бесконечной. Я шла как в вакууме – городской шум словно не долетал до меня. Перед глазами всё ещё стояло то злополучное пятно на белоснежной рубашке и каменное лицо Хваджаннима. Дрожащими руками я пыталась вставить ключ в замок, но он не поддавался. Наконец, дверь открылась, и я замерла на пороге.

– Ань? Ты это? – из глубины комнаты донёсся голос Хикари. Она сидела за своим столом, уткнувшись в ноутбук, но при моём появлении резко развернулась. Её большие, всегда немного удивлённые глаза мгновенно прочитали всё на моём лице.

– Ох. Похоже, первый день был… очень насыщенным? – попыталась она пошутить, но я не смогла ответить.

Просто сбросила сумку, скинула куртку и плюхнулась на свою кровать лицом в подушку. Глухой стон, который я так долго сдерживала, вырвался наружу.

– Эй, эй, эй! – услышала я, как Хикари вскочила. Через секунду она уже сидела на краю моей кровати, её тёплая рука легла мне на плечо. – Что случилось? Расскажи. Только не драматизируй, я не думаю, что всё так плохо!

Её лёгкий тон, привычная полуулыбка – обычно это меня раздражало, но сейчас… сейчас это был единственный якорь в этом круговороте унижения и стыда. Я перевернулась, уставившись в потолок, чувствуя, как слёзы всё-таки подступают.

– Насыщенный? Хикари, это был ад. Абсолютный, унизительный ад, – прошептала я, и слова полились потоком.

Я выложила всё: путаницу с заказами, слово «сонсэнним», которое никак не могла правильно применить, вежливые, но ледяные взгляды коллег. И, конечно, кульминацию – эспрессо на белой рубашке и лицо Хваджаннима.

– Он сказал, что я выгляжу ужасно. И он был прав. Я чувствовала себя ужасно. Как… как слон в посудной лавке. Только лавка – это вся Корея, а я – тот самый неуклюжий слон, – мой голос дрожал, а слёзы наконец-то хлынули потоком.

Хикари слушала молча, не перебивая. Её лицо стало серьёзным. Когда я закончила, она глубоко вздохнула.

– Слушай, Аня, – начала она, и в её голосе не было ни капли привычной иронии. – Так дело не пойдёт. Серьёзно. Ты не просто упадёшь, ты утонешь в этом самобичевании.

Я фыркнула, вытирая предательскую слезу.

– Спасибо за оптимизм. Я уже почти утонула, – пробурчала я, чувствуя, как внутри всё сжимается от отчаяния.

– Я не шучу, – настаивала Хикари, её голос звучал непривычно серьёзно. – Ты приехала сюда не для того, чтобы мыть посуду и плакать в подушку. Ты хочешь учиться, жить, общаться? Но ты зажата в кулак своими страхами и… этой культурной стеной. Она тебя давит. И будет давить сильнее, если ты не найдёшь способ быстро её преодолеть.

– И какой же волшебный способ ты предлагаешь? – пробормотала я без особой надежды, всё ещё глядя в потолок.

Хикари помолчала, как бы собираясь с мыслями. Потом посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты знаешь, Аня! Я тебе уже давала номер того бюро, – мягко произнесла она.

– Ты хочешь сказать… я должна платить кому-то за то, чтобы он… был моим другом? – сама фраза звучала дико, унизительно. – Это же… странно! По-моему, даже грустно!

Хикари вздохнула, но не сдавалась.

– Аня, пойми. Это не про «купить дружбу». Это про услугу, как репетиторство, как уроки вождения. Только учат здесь не математике или рулю, а… социальному выживанию в конкретной среде. В Корее это очень распространено, да и не только для иностранцев. Для своих тоже – бизнес-этикет, светские манеры, даже как правильно ходить на свидания! Здесь не видят ничего зазорного в том, чтобы учиться тому, что не дано от природы или незнакомо. Это практично, – убеждённо говорила она.

– Но… «Дружба»… – я не могла отделаться от ощущения фальши. – Это же подмена! Искусственность какая-то!

– А что естественного в том, что ты сейчас чувствуешь? – резонно парировала Хикари. – В твоей панике? В твоём стыде? Разве это лучше? – она наклонилась ближе, её глаза светились пониманием. – Послушай. Я знаю девушку из Таиланда. Она приехала учиться на дизайнера. Первые полгода – сплошные слёзы и изоляция. Потом пошла в это Бюро и через три месяца она уже спокойно общалась с одногруппниками, ходила на выставки, даже подрабатывала в кофейне – и без инцидентов с эспрессо! Она говорила, что её компаньон не стал ей другом в привычном смысле. Он стал… словно проводником. И это дало ей опору.

Её слова медленно проникали в моё сознание, но внутри всё ещё бушевала буря сомнений. Платить за то, чтобы кто-то учил тебя дружить? Звучит как сюжет из антиутопии. Но с другой стороны… Может быть, Хикари права? Может быть, это действительно не про дружбу, а про обучение?

Про возможность выжить в этой чужой культуре, не чувствуя себя постоянно неуклюжей и неуместной?

Я лежала молча, чувствуя, как внутри всё сжимается от противоречивых эмоций. История той тайской девушки словно магнит притягивала моё внимание, но гордость и упрямство восставали против самой мысли о “наёмном друге”. Как можно платить кому-то за то, чтобы он учил тебя общаться? За то, чтобы он показывал, как быть “правильной”? Это казалось таким… неправильным.

– Нет, – выдохнула я, отворачиваясь к стене. – Спасибо, Хикари, но… нет. Это не для меня. Я не могу. Это как признать своё полное поражение. Что я настолько неспособная, что мне нужен… наёмный костыль для общения, – в моём голосе звенели слёзы и уязвлённая гордость. – Я сама справлюсь. Просто… нужно время. И больше практики.

Хикари смотрела на меня долгим, понимающим взглядом. Её глаза словно пытались прочесть все мои сомнения и страхи. Потом она тихо поднялась.

– Как знаешь, – произнесла она мягко, легонько потрепав меня по плечу. – Но подумай. Правда. Не из гордости, а из практичности. Твое время здесь ограничено. Ты хочешь провести его в слезах и мытье посуды? Или… попробовать выйти из этой скорлупы? – она направилась к своему столу, оставляя после себя аромат лавандового масла, которое всегда использовала для ароматерапии. – Я скину тебе ссылку на их сайт. Просто… глянь, когда будет время.

Она села за ноутбук, а я осталась лежать, уставившись в потолок. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов и тихим гудением компьютера. Перед глазами снова и снова возникали картинки сегодняшнего дня: тёмное пятно на белоснежной рубашке, холодный взгляд Хваджаннима, снисходительные улыбки коллег, слово “хвегин”, которое, словно клеймо, жгло кожу.

“Может быть, Хикари права?” – шептал внутренний голос. “Может быть, это действительно не про дружбу, а про обучение?” Но гордость, раненная сегодняшними событиями, кричала: “Нет! Ты должна справиться сама! Это твой шанс доказать всем – и себе в первую очередь – что ты не просто неуклюжая иностранка!”

Я перевернулась на бок, подтянув колени к груди. В голове крутились мысли, словно карусель. Может ли быть правильным то, что кажется неправильным? Может ли помощь в социализации быть не признанием слабости, а проявлением мудрости?

«Ты утонешь», – эти слова Хикари крутились в голове, словно заезженная пластинка. Они царапали душу, заставляя меня снова и снова прокручивать сегодняшний кошмар.

«Тренер по культурному коду»… Как же дико это звучит! Платить за дружбу? За общение? За то, чтобы кто-то учил меня быть “правильной”? Это казалось таким… неестественным.

Но что, если… что, если это не про дружбу? Что, если это действительно инструкция? Карта по выживанию в чужом мире? Может быть, это шанс перестать чувствовать себя неуклюжей иностранкой, которая постоянно всё портит? Может быть, это возможность не просто существовать здесь, а действительно жить? Без этого постоянного страха совершить ошибку, опозориться, услышать презрительное “хвегин”?

Я повернула голову. Хикари уже погрузилась в работу, её лицо освещал голубоватый свет экрана. Мой телефон лежал рядом с подушкой, словно молчаливый свидетель моих терзаний. “Просто… глянь”, – сказала она.

Семя сомнения, крошечная и колючая, начала прорастать сквозь толщу моего уязвлённого самолюбия. Она пускала первые, неуверенные корешки, пробиваясь через бетонную стену моей гордости.

Глава 4

Минхо

Это утро в Бюро «Дружбы» началось совсем не так, как обычно. Мой привычный ритуал – эспрессо, проверка расписания, споры с Джиён о методах работы – сегодня казался каким-то ненастоящим. В воздухе витало напряжение, и оно явно шло из кабинета госпожи Ким. Она вызвала меня сразу, как только я переступил порог.

– Минхо-сан. Заходите, пожалуйста.

Её голос, всегда такой ровный и спокойный, сегодня звучал по-особенному. Она не смотрела на меня, погруженная в изучение экрана, пальцы быстро скользили по клавиатуре.

Я вошёл, вдыхая знакомый аромат жасминового чая и старой бумаги от книг на полках. Правила на стене, особенно жирным выделенный первый пункт, привычно притягивали взгляд. Я знал их наизусть, но всё равно каждый раз невольно останавливал на них взгляд.

– Садитесь, – наконец подняла глаза госпожа Ким. В её взгляде горел тот самый деловой огонёк, который всегда означал важное задание. – У нас новый потенциальный клиент. Студентка. Из России.

Россия…

Это слово ударило меня, словно физическая волна. Внутри что-то дрогнуло, замерло на мгновение, а потом забилось с новой силой – это было то самое детское любопытство, которое я давно пытался спрятать глубоко внутри. Эта огромная, холодная, загадочная страна всегда манила меня. Она была для меня не просто точкой на карте, а целой вселенной – с бескрайними просторами, суровыми зимами, загадочной славянской душой.

Толстой, Достоевский, Чехов – их герои казались мне одновременно чужими и бесконечно понятными в своих страданиях и поисках смысла. А фильмы – мрачные, атмосферные, с такими особенными лицами, с такой глубиной взгляда… И музыка! Балалайки, хоры, романсы – от этих звуков у меня всегда бежали мурашки по коже.

У меня была мечта – нелепая, романтичная: однажды проехать на поезде по Транссибирской магистрали. Просто сидеть у окна, смотреть на мелькающие тайгу и степи, пить крепкий чай из подстаканника и чувствовать эту необъятность. Мечта, которую я отложил “на потом”, спрятал в долгий ящик взрослой жизни. Но слово “Россия” мгновенно вытащило её оттуда, заставляя сердце биться чаще.

– Россия? – переспросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, профессионально. – Редкие у нас гости.

Госпожа Ким кивнула, и в её глазах промелькнуло что-то похожее на беспокойство.

– Именно, – произнесла она тихо. – Поэтому случай особый. И… сложный.

Она повернула ко мне монитор, где на экране мерцала минималистичная форма анкеты. Без фотографии, конечно – правила конфиденциальности для нас священны. Только текст, но каждая строчка словно прожигала мне сетчатку.

«Имя: Аня (фамилия не указана по запросу клиента)»