Двойное дно

Я действительно винила ее. И временами задумывалась, не пора ли обсудить с психотерапевтом леденящий душу ужас оттого, что я смотрела на дочь и видела убийцу. Но потом навалилось столько дел: у Эдмунда тренировка после школы, Кеву нужно погладить рубашки, раз в месяц у нас дома проходят собрания книжного клуба.

Теперь я занята даже больше обычного. Моя ладонь скользит по животу, я улыбаюсь, а из ванной доносится приятный запах персикового шампуня.

Коко играет в душевой, визжит и хохочет, когда пузырьки, кружась, исчезают в сливе. Скорее бы завернуть ее в полотенце, а потом надеть на чистое скользкое тельце свежую пижамку.

В спальне Элоизы и Скотта нахожу упаковку с подгузниками, достаю один, утыкаюсь в него носом и закрываю глаза.

Это было так давно. Тринадцать лет – слишком долго. В горле комок.

Беру флакон с детской присыпкой, встряхиваю его и высыпаю на ладонь немного порошка, вдыхаю молочный младенческий запах. Подступают слезы. Бутылочка Коко – надеюсь, из безопасного пластика и простерилизованная – торчит из бокового кармана сумки. Пожалуй, покормлю малышку в кровати и немного полежу с ней, пусть наестся и уснет. Думаю, Кеву не составит труда уложить Эдмунда, пока я тут занимаюсь маленькой девочкой.

Ей нужна такая мать, как я. Которая подогреет молоко, наденет мягкие носочки и погладит по голове перед сном. Мне кажется, ей хорошо рядом со мной.

– Леви, ты ужинал? – спрашиваю я, заглядывая в гостиную. Для Коко я уже приготовила пижаму, расческу и зубную щетку, но Леви тоже нужно внимание. Бедный ребенок.

– Не-а. Я еще раньше съел мясной пирог. И у меня есть это. – Он запихивает в рот целую горсть чипсов.

– Но ты же голоден? У нас через дорогу есть замороженная пицца. Хочешь, я разогрею для тебя кусочек?

Он отрывает взгляд от телефона и кивает:

– Хорошо. Спасибо.

Я улыбаюсь:

– Не за что.

Вернувшись в спальню, я изучаю их личные вещи. Многое можно узнать о человеке по его багажу – ведь люди берут с собой то, что считают ценным. Даже по сумке с вещами Коко можно сложить представление об Элоизе. Бамбуковыми щетками и экологичными салфетками она пытается создать образ идеальной матери. Ее посты в соцсетях строятся вокруг концепта «Матери за чистую Землю», как будто только борцы за экологию могут стать замечательными матерями. А те, что разрешают детям смотреть телевизор и время от времени есть рыбные палочки, не могут.

Со стороны, глядя на фотографии в приглушенно-бежевых тонах, легко поверить, что Элоиза – замечательная мама. Вот у нее на коленях сидит голенькая Коко и перебирает янтарные слингобусы, свисающие на загорелый животик. Коко в белом сарафанчике бежит по высокой траве. Вот коврик для пикника, на нем ваза с ромашками, полезные овощи и фрукты и, конечно же, сэндвичи из цельнозернового хлеба. Элоизе пишут комментарии, ставят лайки, присылают рекламные продукты. Но все, что она делает, – ложь. Попав к ней на виллу, я только убеждаюсь в этом.

У ее сына-подростка явно зависимость от интернета, на ужин он поедает чипсы, а голодную, уставшую малышку так и не положили спать; одежда в чемоданах не сложена, а напихана кое‑как, расческа и зарядка для телефона лежат между носками и панамками. Элоиза не сильно‑то отличается от Перл – безразличная и безответственная. Ее жизнь хаотична и похожа на вот эти чемоданы, в которых я копаюсь. Как же приятно уличить другого во лжи.

Элоиза, 20:15

Где Коко? За столиком у Скотта ее нет. Шумные курицы в своих разноцветных шелковых одеяниях теперь уже перемешались с мужчинами, но что‑то не видно их предводительницы. Пенни исчезла. Нет и Кева. На столах бочонки с пивом и коктейли, украшенные вишенкой.

За воротами Рози разговаривает по телефону, прогуливаясь в тени агониса. Я обхожу столик и трогаю Скотта за плечо:

– Где дети?

Сначала он удивленно моргает, а потом со всей силы хлопает стаканом по столу.

– Ну что, хорошо покурили с Кевом?

Он говорит холодно, жестко и прямо, подчеркивая безразличие ко мне. Это больно, но я давно уже пытаюсь не обращать внимания на эту боль, равно как и на обрывки воспоминаний о нашем прошлом. Европейские каникулы до неожиданного появления Леви. Секс на пляже под зонтиками и восходящей луной. Мы были полностью поглощены друг другом, соединены пальцами в волосах и языком между губ. Я сглатываю ком.

– Скотт, где Коко?

– Принимает славную теплую ванну. А потом ее уложат спать.

Я хмурюсь и переступаю с ноги на ногу. Какая‑то глупость. Леви? Леви пришел и забрал ее? Я молчу, а муж смотрит на меня стеклянными, пьяными глазами.

– Пенни отвезла ее на виллу… вместо тебя.

Меня накрывает волна ошеломляющей дикой ярости, от которой сводит мышцы в ногах. Хочется примчаться на виллу и надавать Пенни пощечин. Хочется пнуть Скотта в живот. Это жестоко и необоснованно, но я знаю, в чем причина моего гнева. Он тлел во мне давно, а теперь разгорелся с такой силой, что его сложно игнорировать. Скотт считает, что Пенни лучше меня. Ну еще бы.

– Почему она вдруг забрала Коко? – Я вопросительно наклоняю голову. – Странная женщина. И очень странный поступок.

– Она просто хотела помочь.

– И что ты ей сказал? «Конечно, забирай»?

Муж смотрит с удивлением:

– А почему нет?

– Почему ты не нашел меня?

– Где? – Он повышает голос: – Где ты шлялась? Тебе плевать на детей. Их мамаши вечно нет.

Тут мы понимаем, что все за столом нас слушают. Поэтому я говорю еще громче:

– А от их папаши ни фига нет толку.

Разворачиваюсь на каблуках, глаза щиплет, картинка плывет. Я направляюсь к Рози в тень цветущих агонисов, глубже в темноту. Зову ее и вижу, как силуэт девушки делает несколько шагов вперед. Прошу пакетик того вещества и отдаю все деньги, что есть у меня в кошельке, запихивая бумажки ей в жадные руки.

Элоиза, 20:20

Еду на велосипеде по темной дороге, с правой стороны открывается вид на океан. Оглядываю качающиеся на темной воде катера; отражения их освещенных окошек горошинами рассыпаются по черной поверхности моря. Огни города мигают в двадцати километрах, напоминая, как далеко от цивилизации мы забрались. Уютные виллы, где люди на кухнях готовят чай или кофе. С тех пор, как я была здесь в последний раз, кажется, прошла целая жизнь. Играет радио, кто‑то увлечен беседой во дворике. Я качу мимо всего этого. Платье постоянно трется о цепь и пачкает ногу смазкой.

Но мне плевать.

Ведь Пенни сейчас с моим ребенком на моей вилле пытается показать свое превосходство.

Соблазнительный пакетик от Рози я спрятала подальше в сумку. Решила пока не принимать, хотя очень расстроена из-за нашей ссоры со Скоттом, из-за того, что нас слышали люди и что он назвал меня вечно отсутствующей мамашей. Хочу втянуть весь порошок в себя, чтобы очистить мозг, бросить всё и уйти. Хочу забрать с собой детей. Хочу Скотта. Я сама не знаю, чего хочу. Ветер размазывает слезы мне по щекам.

Вот я возле своей виллы, подъезжаю к воротам и соскакиваю на дорожку. Направляюсь к дому, и позади меня с грохотом падает велосипед – я забыла поставить его на подножку.

Но мне снова плевать.

Ногой распахиваю ворота и вхожу в незапертую дверь. Гостиная пуста, на диване тарелка с чипсами, все подушки в крошках. Но воздух наполнен ароматами пенки для купания и детской присыпки, так что Скотт сказал правду. Она помыла мою малышку. Но где они сейчас? В спальне их нет, хотя на кровати расправлено полотенце – настолько мокрое, что постельное белье пропиталось влагой. Качаю головой, сгребаю полотенце и несу в ванную, чтобы повесить. Скорее всего, они сейчас по дороге к ее дому.

Я прихожу в ярость. Оставив дверь открытой, широкими шагами направляюсь к вилле Пенни и Кева. Стучать я не собираюсь. Распахиваю дверь и вижу их всех. Коко сосет бутылочку у Пенни на руках, Кев баюкает Эдмунда, по телевизору идет детское кино. Леви сидит за столом с куском пиццы. Все поворачиваются ко мне и улыбаются. Как будто я ворвалась в их семейное гнездышко и нарушила идиллию.

– Что вы творите? – спрашиваю я.

Коко продолжает сидеть на коленях у Пенни, играть ее кудряшками и пить молоко. Я выхожу из себя.

– Пенни, что ты творишь? – Фраза получается грубой и агрессивной, но я ничего не могу с собой поделать.

– Рада, что ты наконец вернулась домой, – улыбается Пенни.

Но в глазах у нее нет и тени улыбки. Она распекает, стыдит, воспитывает меня, как первоклашку:

– Детям пора было спать. И Коко в первую очередь.

– Я сама знаю, что нужно моей дочери, – обрываю я Пенни.

Кев удивленно таращится на меня, словно я перешла черту. Может, и перешла, но Пенни так меня шпыняет, что я и впрямь чувствую вину. Ненавижу себя за эту реакцию.

– Эл, все хорошо? – хмурится Кев и встает.

– Нормально. Леви, пойдем. Коко, пожалуйста, иди к мамочке.

Не могу смотреть на Пенни. Не хочу видеть ее осуждающий взгляд. Благодаря мне в комнате и так повисло неловкое молчание. Леви убирает за собой тарелку, как хороший мальчик, которого просто втянули в чужие дрязги. По телевизору играет глупая песенка про цирк, Эдмунд сидит тихо, как прилежный школьник, с чистыми, идеально причесанными волосами. Здесь, на острове, никто не моет детей. Это закон. На время поездки отпрыски превращаются в дикарей, а родители вместе с простынями привозят домой горку песка и кусочки водорослей. Дети тут не выглядят как Эдмунд. Никто от них этого и не ждет.

– Коко, – повторяю я.

Малышка смотрит на меня, и Пенни помогает ей встать на ноги.

– Они вымыты и накормлены…

– Не понимаю, Пенни, с чего тебе в голову пришла такая идея.

Она корчит рожу и смеется.

– Я серьезно, – настаиваю я.

Сердце у меня колотится. Вот всегда так, если приходится вступать в конфликт. Ненавижу ссориться и скандалить. Но сейчас я по-настоящему злюсь на Скотта, я как оголенный нерв.

– С чего ты решила, что Коко нужно помыть? Тебе не кажется это странным?

– Странным? – произносит она с недоумением, будто странная здесь я. – Мы все равно шли домой. – Притворная улыбка. – Решила вам помочь, чтобы вы со Скотти могли подольше насладиться друг другом. – Она смотрит на Кева, и тот пожимает плечами:

– Эл, нет ничего странного. Пен просто пыталась помочь.

– Она вечно пытается помочь.

Пенни упирает руки в бока и пристально смотрит на меня.

– Не думала, что это плохо.

– Это…

Я чувствую себя глупо и не знаю, что сказать. Ведь нет, не плохо. Даже замечательно. Люди должны помогать друг другу, и я тоже должна. Теперь в глазах Кева я выгляжу эгоисткой. Сумасшедшей, которая ворвалась в дом и обвинила их в похищении детей.

– Это мило, – говорю я натянуто и улыбаюсь, горло сжимает стыд. – Простите. Я устала, а еще испугалась, когда не увидела Коко со Скоттом.

Пенни разводит руками и слегка улыбается, Кев приобнимает ее за плечи.

– Тебя можно понять, – утешает он. – Но мы просто хотели выручить вас со Скотти.

Коко тянет ко мне ладошки, и я беру ее на руки. От волос исходит сильный запах детской присыпки. Целую дочку в теплую щеку.

– Знаю. Простите. Я слишком эмоционально отреагировала. – Больше мне нечего добавить. Я вот-вот расплачусь и не хочу рыдать при них. – Леви, что нужно сказать Пенни и Кеву?

Эдмунд вообще не обращает на нас внимания, он сосет фруктовый лед и не отрывает глаз от телевизора. Леви благодарит и бредет к выходу.

– Не за что, дорогой. – Теперь Пенни улыбается по-настоящему. – Мне было приятно.

От ее слов у меня по телу пробегает дрожь. Совершенно очевидный выпад в мою сторону, пассивно-агрессивный, но Кев ничего не замечает. Я раздавлена. Выхожу в заднюю дверь, Леви тащится за мной, и я отчетливо слышу, как у меня за спиной Пенни произносит: «Бедная женщина». Но стоит мне обернуться, они уже обсуждают режим дня Эдмунда, и уверенности у меня нет, нет возможности придраться. Однако моя темная сторона готовится отомстить, сыграть в хитроумную игру Пенни и победить.

Пусть она страдает. Пусть сдастся. Пусть почувствует то же, что и я.

Пенни, 22:15

У всех здешних отдыхающих есть свои островные традиции. Некоторые ходят семьями рыбачить на залив Салмон. На завтрак тут едят вкуснейшие пончики с джемом из местной пекарни. По вечерам дети, сидя на краю пирса, наблюдают за рыболовными судами и за дельфинами в свете ярких прожекторов. Некоторые бегают по острову с фонариками и играют в прятки. По утрам одни жарят яичницу на плохоньком гриле, другие берут на себя заботу о кофе. Все эти мелочи превращают пребывание на острове в ритуал, а не просто в период жизни или воспоминание. Как и ежегодные церемонии в Рождество, на острове традиции не менее важны, и ожиданий от них не меньше.

И среди этих ожиданий, традиций, ритуалов – секс с Кевом на пляже Лимана.

Дети спят, Рози получила взбучку за позднее возвращение, я продезинфицировала все кухонные поверхности и загрузила посудомойку, которая теперь постанывает в темноте, а мы с Кевом ускользаем с виллы, тихонечко закрываем дверь и садимся на велосипеды, распаленные и взбудораженные столь непозволительным поведением. Сейчас я понимаю Рози. Я снова подросток. Вечер был насыщенным, у нас слипаются глаза, конечности плохо слушаются, но я лишь сильнее давлю на педали. Еду за мужем по пустой дороге мимо темных вилл, и только огоньки материка мигают в ночи. Лодки спят, остров отдыхает от приема гостей. Завтра он проснется и снова будет встречать туристов солнечными пляжами и живописными пейзажами, которые так и хочется фотографировать. Предстанет во всей своей красе. Навсегда проникнет в воспоминания тех, кому повезет здесь побывать.

Кев впереди, мы не разговариваем, просто едем.

Соленый воздух наполнен животной страстью, которая толкает нас все быстрее и быстрее вверх на холм, потом вниз, вверх на следующий и снова вниз. Мы достигаем вершины последнего холма, дыхание каждого из нас, тяжелое и частое, сливается в одно; вот и Лиман.

Наши тела похожи на этот пляж: изломанная линия скал, гладкий песок и наплывающие друг на друга волны. Я прислоняю велосипед к сосне и дотрагиваюсь пальцами до тонкой коры, тут Кев берет меня за волосы и наматывает их на кулак. Его губы целуют меня в шею, а грудь прижимается к спине. И волны бьются о берег одна за другой.

По небу, как капли краски, разбрызганы звезды, находиться сейчас рядом с океаном жутковато, но волнующе и романтично. Мы занимаемся любовью на пляже, погружаясь пальцами в песок, потом в дюнах, где я опускаюсь на четвереньки. Волны накатывают и накатывают. Мне нравится смотреть на них, когда я кончаю. Нравится кричать среди дюн, зная, что только волны услышат, как мне хорошо. Это помогает Кеву достичь оргазма.

Он держит меня за бедра и притягивает ближе к себе, я открываю глаза и теперь вижу всё четко. Клянусь, у подножия холма кто‑то прячется за большой сосной. Вот дерьмо. Сколько он уже здесь, сколько видел и слышал? Быстро отталкиваю Кева и одергиваю платье.

– Там кто‑то есть, – шепчу я и собираюсь встать.

– Где?

– Внизу, у сосен. Я видела, как он спрятался за дерево.

Но там уже никого нет. Тусклый уличный фонарь освещает велосипедную стойку и мусорный бак, морской ветер шелестит пакетом.

Кроме того, тени простираются до пляжа и пропадают в скалах. Кев застегивает шорты и слегка шлепает меня по заднице.

– Ничего не вижу.

Не отвожу взгляда от сосны; я‑то знаю, что видела.

– Он, наверное, следит за нами.

– Да ладно тебе. – Кев притягивает меня и целует в лоб. – И даже если так, уверен, ты потрясла его своим выступлением.

Мы прыгаем на велосипеды, катимся с холма и хихикаем, как подростки. Обычно после секса я расслабляюсь, но сейчас, даже несмотря на смех, мне тревожно. Не хочется ни спать, ни обниматься с Кевом. За нами наблюдали. Может, и сейчас наблюдают? Сбросив скорость, я оборачиваюсь и пристально оглядываю вершину холма. Ничего. Никого. Наше место, наша традиция, наш секс испорчены. Но Кев кричит, чтобы я догоняла.

* * *

Мы возвращаемся по дорожке вдоль пляжа и заходим в сонный дом, мечтая лечь в постель и прижаться друг к другу. Иду проверить детей. Рози похрапывает, волосы у нее еще мокрые после бассейна. В душной комнате пахнет хлоркой. По крайней мере, дочка провела это время с родителями Кева. Даже если и опоздала, она была под присмотром, скорее всего, поглощала безалкогольные коктейли и жареных кальмаров.

Иногда я стою над кроватью, смотрю на Рози и пытаюсь угадать, что ей снится. Иногда тянусь, желая погладить ее по голове и боясь прикоснуться. А иногда спешно покидаю комнату, чтобы она не услышала, как я плачу. Только мы с ней знаем всё о нашем прошлом.

Кев по-быстрому принимает душ, а я толстым слоем намазываю крем и втираю до тех пор, пока не буду уверена, что завтра утром лицо разгладится. Вид из нашей спальни открывается на океан, я распахиваю окно и впитываю в себя музыку пляжа: шум прибоя и крики дерущихся чаек. Утром те же чайки разбудят нас, топая по жестяной крыше. На соснах поднимут крик вороны. С залива понесется гул моторок, спешащих доставить газеты и свежую выпечку. Прибудет паром, его гудок раскатится по острову. В разных уголках затренькают велосипедные звонки. Наши выходные начнутся по-настоящему.

По дороге с пляжа я бросила взгляд на их виллу. Сквозь закрытые занавески слегка мерцал голубой свет экрана. Кто‑то из них не спал. Скорее всего, Элоиза размышляла о своем глупом и сумбурном поведении сегодня вечером, когда она ворвалась в наш дом. Очевидно, почувствовала угрозу в том, что я позаботилась о ее детях. Ну, может, хоть теперь поймет, насколько она бесполезная мать.

Кев выключает свет и еще мокрый ныряет в постель. После душа он побрызгался одеколоном, и, когда муж сгребает меня в охапку, я чувствую пряный аромат.

– И все‑таки она странная, – шепчу я Кеву. – Такая сдержанная, а тут вдруг вышла из себя. Не знала, что она так может. Когда говоришь с ней, она кажется такой спокойной.

– Думаю, она просто обкурилась.

Я усмехаюсь:

– И взбесилась.

– Не-а, просто обкурилась.

Он рассказывает мне, как в дюнах она разнюнилась из-за отношений со Скоттом. Меня разбирает смех, он щекочет изнутри. У меня есть любовь, есть Кев. А эта новость свежа и прекрасна, как соленый бриз, врывающийся в открытое окно. Элоиза демонстрирует миру свою идеальную жизнь, но теперь‑то я знаю правду: ее брак – подделка.

Мы лежим в тишине. Наверное, Кев задремал. А я бы еще пообсуждала Элоизу. Раньше я никогда не поднимала эту тему. Не хотела показывать, что мне не все равно. Ведь мне все равно. Но я ненавижу ложь, а Элоиза на самом деле вовсе не такая заботливая мать, как думают ее подписчики. Вовсе не идеальная жена. И вовсе не такая, какой ее видит Рози. Моя дочь ведется на гламурный образ и на количество подписчиков, которым Элоиза, возможно, приплачивает. Если бы мы когда‑нибудь поменялись местами и детьми, то вряд ли у Рози была бы чистая отглаженная одежда и какао по утрам в постель. Как только Кев начинает храпеть, я поворачиваюсь и беру телефон с тумбочки, захожу на страничку к Элоизе. Сегодня я впервые изучаю ее профиль по-настоящему. Шестьдесят тысяч подписчиков. Кто все эти люди? Прокручиваю ленту и внимательно рассматриваю фотографии фальшивой жизни. Вот Элоиза в саду, сажает тюльпаны, нацепив фартук. Коко в песочнице. Яблочный пирог, сто процентов купленный в магазине, лежит на клетчатом полотенце. Комментарии, восхваляющие ее прекрасную жизнь, в основном оставляют скучающие домохозяйки, живущие по соседству. Элоиза изо всех сил старается донести свой образ до поклонников, поэтому в ее постах мелькают слова «природа», «земля», «духовность», «материнство», «божественный», «благословенный», «благодарность» и «любовь». Но теперь я знаю правду. Она обманщица с разваливающимся браком, и мне бы хотелось подпортить ее чистенький образ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Название острова Роттнест на языке аборигенов Австралии. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Название одного из племен аборигенов, живущих в районе Перта.

3

Общее название племен юго-западного побережья Австралии.

4

Маленькие закусочные бутерброды с разнообразными добавками.