В главной роли Адель Астер

– Как думаешь, придут они на спектакль? – поддразнила я его, прижимая большой палец к носу и шевеля остальными; я смотрела в сторону двери, хотя дамы уже удалились.

– Уж лучше чарльстон, – сухо ответил Фредди.

– Эй, это моя реплика.

– Пока ничья, – напомнил Фредди, потому что речь шла о песне, над которой он работал с Джорджем Гершвином для одного нашего будущего спектакля.

– Значит, будет моя.

Фред кивнул на двери, между бровями залегла тревожная морщинка.

– Не будет, если ты продолжишь так вот дурачиться. Нас зашвырнут на первую же баржу и отправят в море.

– Да я просто развлекаюсь. Кроме того, если они все-таки придут на спектакль, потом будут хвастаться друзьям, что говорили с ведущей исполнительницей.

Фред с серьезным видом покачал головой, отчего мне захотелось еще его подразнить, но я сдержалась.

В театр мы, как всегда, прибыли раньше всех. До прихода других актеров оставалось не меньше часа – столько нужно было Фредди, чтобы не нервничать. Он предпочитал лично делать разметку на сцене. Мысленно просматривал всю хореографию, включая и то, что хотел поменять.

– Пойдем проверим сцену? – Я взглянула на брата, который, похоже, дергался даже сильнее обычного. Он укусил ноготь, я шлепнула его по руке.

– Да, давай. – Фредди засунул руки в карманы.

Мы зашагали по центральному проходу зрительного зала, остановились точно посередине, чтобы рассмотреть всё: красный ковер, красные бархатные сиденья, аккуратными рядами поднимающиеся вверх на три яруса, великолепный купол с огромной люстрой, массивные мраморные колонны с позолотой и резьбой: ангелочки играют на музыкальных инструментах. Все это напоминало эпоху Ренессанса. Меня распирало от гордости – сегодня мы будем выступать в этом богато убранном зале.

Мы сбоку поднялись на сцену. Перестук каблуков по деревянным половицам отражался эхом от пространства под куполом. Фредди прошел шафлом из одного конца сцены в другой, как будто стараясь прочувствовать половицы сквозь подошву.

Я сняла туфли, размяла пальцы на холодных досках. Закрыла глаза, скользнула по половицам, сделала несколько пируэтов, привыкая к покрытию. Тело приняло в движении нужную позу, как бы слилось со сценой. Я в повороте подлетела к брату, открыла глаза, улыбнулась.

– Куда лучше, чем в «Роял-Корте», – сказала я, пожав плечами, и направилась вглубь сцены. – И наклон совсем не такой, как в предыдущем театре.

– Согласен. – Фредди отбил пятисекундный тэп, потом сделал шафл-тэп вперед, безупречный слайд к самой авансцене, раскинув руки.

Я повторила те же движения, глядя на него с озорной улыбкой. Мы разминались с четверть часа, осваиваясь со сценой, давая ногам и рукам возможность приладиться к ее особенностям.

– Сегодня все будет отлично, – сказала я.

Фредди кивнул, но я чувствовала, что он со мной не согласен. Для этого он был слишком суеверен. Слишком твердо убежден в том, что мы недостаточно подготовились. После репетиции, когда я и другие актеры переоделись, а обслуга разошлась по домам, брат мой остался в театре. Переодеваясь в обычное платье, я видела его мысленным взором: он стоит и тревожится, а вокруг – призраки спектакля. Нервы не дают ему покинуть сцену, он боится, что тем самым сглазит сегодняшнюю премьеру. Тут я подумала: он что, всю эту неделю ночевал после репетиций на сцене? Я ни разу не видела его в отеле.

– С ним все в порядке? – спросила Вайолет, выходя вслед за мною из театра на тротуар. Она была в форме – оделась для этой ее второй работы, коктейльной официантки: Кауден неведомым образом сохранял за ней это место. Подавать шампанское в ложи и следить, чтобы тебя не щипали за мягкие места.

Я склонила голову. Было видно, что Вайолет действительно переживает, у меня от этого потеплело на душе.

– Это смотря что вы имеете в виду.

Она нервно переминалась с ноги на ногу, засунув руку в карман передничка.

– Сама не знаю. Наверное, так, в общем.

Я рассмеялась, потянулась вперед, сжала ее локоток.

– Вы просто чудо, Вайолет. Выживет он. А насчет всех нас остальных – это уже другая история.

30 мая 1923 года

Премьера

Несколько кусочков сдобной булки, которые я все-таки заставила себя утром проглотить, чтобы слегка утихомирить голод, свинцом лежали в желудке; мы стояли и ждали, когда поднимут занавес – нам предстояло дать первое в тот день представление, дневное, в 14:30. Вечером будет еще одно, и на нем можно будет учесть, что днем зрителям понравилось, а что нет.

Фредди, как обычно, пылал возбуждением, жар, исходивший от его тела, опалял и меня: перед спектаклем он отточил каждое движение, каждое слово – дальше совершенствоваться уже было некуда.

Я же, в свою очередь, всегда боялась одного: вот выйду на сцену – и свалюсь в оркестровую яму, рухну на колки маленького рояля, крышка хлопнет меня по голове. «Все, ребята! Представление отменяется!» – так и слышала я слова продюсера.

Страх, разумеется, просто смешной – мы уже сколько десятков лет выступаем вместе, а пока этого еще не произошло, но все же: страхи они ведь на то и страхи, верно? Неведомое. Опасность – что-то пойдет не по плану.

Я улыбнулась Мими, сжала ладонь Фредди, повернулась назад, чтобы кивнуть остальным, встретилась взглядом с Вайолет – она явно нервничала не меньше, чем я.

– Ни пуха, ни пера! – обратилась я ко всем с улыбкой.

Хористки хором крикнули в ответ остроумную кричалку, которой научили меня на нашей гастрольной премьере:

– Merde!

Это по-французски значит «дерьмо», и придумали это, говорят, в балетной труппе Парижской оперы, а суть тут такая: чем лучше постановка, тем больше зрителей. Чем больше зрителей, тем больше экипажей. Чем больше экипажей, тем больше лошадей – а значит, и навоза. Merde!

Смех умолк, когда Фредди щелкнул пальцами; погас свет, зазвучала увертюра. Время, чтобы вздохнуть, перед тем как заиграли вступление, снова зажегся свет, занавес пополз вверх. Зазвучал первый хор, оркестр взял первую ноту, занавес поднялся полностью.

Мы с Фредом выскочили на подмостки к началу следующей сцены, запели «Только для меня», а потом бросили несколько комических реплик. Зрители реагировали вяло – отдельные смешки, почти никаких восторженных вскриков, сердце у меня начало сжиматься. Не так принимали нас на предыдущих премьерах, к северу от Лондона.

К середине второго действия нервы начали сдавать у всех – сказывалось отсутствие интереса у зрителей. Один спектакль в Лондоне – и ехать нам назад в Америку.

Я глянула на брата – мы ждали очередного выхода, чтобы спеть «Ах, да! Ах, нет!».

– Покажем им, Фредди, где раки зимуют. – Я попыталась улыбнуться.

Он посмотрел на меня сверху вниз с ухмылкой, внутренняя дрожь его слегка поутихла, – мне от этого стало легче.

– Уж это-то мы хорошо умеем, верно?

– Ага. Они и сами не знают, что теряют. Как будто мы тут из тортов выскакиваем, – сказала я, имея в виду наш первый водевиль, когда мы еще были детьми.

Фредди усмехнулся.

– Просто понятия не имеют.

Мы выбежали на ярко освещенную сцену с твердым намерением сыграть вторую половину как можно лучше. Осталось четыре номера, а там можно поджимать хвосты и катиться назад в Нью-Йорк.

Время подавать реплику – Фредди выдал гротескную кривую улыбку, глядя мне через плечо.

– Я очень удивлен тем, что ты флиртуешь с этим охотником за богатыми невестами…

Я уперла руки в бока и высунула язык.

– Не твое дело, с кем хочу, с тем и флиртую.

– А вот и мое! Оберегать дурочек от беды – дело каждого мужчины.

– Так я, по-твоему, дурочка?

После недолгой и довольно смешной перепалки Фредди, к которому я якобы питала романтические чувства, наклонился поближе и запел про слишком сдержанного влюбленного, которому никак не излить чувства своей желанной.

И тут в зрительном зале произошла перемена, мы оба это почувствовали. Волна зародилась в середине, пошла во все стороны. Я с преувеличенной игривостью приподняла плечо и лукаво взглянула на Фредди – он продолжал петь, подчеркивая голосом самые смешные строки, о том, что я его печаль, но мне его не жаль.

Если окажется, что это мое последнее выступление в Лондоне, пусть уж эти тупоголовые зрители не сомневаются, что я доведу их до умопомрачения. Я похлопала ресницами, стремительно порхнула прочь, откинулась назад, прижав руки к сердцу, и запела о том, как оно у меня бьется.

В зале всколыхнулся воздух – несколько человек рассмеялись, еще больше зааплодировали. Наконец-то мы до них достучались. Мы с Фредди продолжали петь, и уверенность наша нарастала вместе с отзывчивостью публики. То же самое продолжалось и по ходу следующего номера, «Я счастлив, что влюблен», и потом, когда мы запели «Кто там и что там» и начали наш круговой танец, огибая сцену будто на велосипедах, всё разгоняясь, корча друг другу рожу за рожей. Зрители не выдержали – слава богу! – и в тот момент я поняла, что это успех.

Вся труппа вышла вместе с нами к рампе, под крики «Бис!» из зрительного зала. Кровь у меня в жилах звенела от возбуждения.

Если в начале казалось, что это наше последнее выступление за океаном, то под конец все изменилось с точностью до наоборот. Я широко улыбалась Фредди, он смотрел на меня с восторгом.

– Какие вы молодцы, – тихо произнесла рядом со мной Мими, когда мы вышли на поклон. – Вы нас всех спасли.

– Ну, не знаю. По-моему, спасла нас «Кто там и что там», и кто там ее пел? Все вместе. – И я преувеличенно громко цокнула языком.

Мими рассмеялась в ответ на мой каламбур.

Я оглянулась назад, разглядела в толпе сияющее лицо Вайолет. Вспомнила, как сама впервые вышла на публику, как меня вдохновил успех, как хотелось совершенствоваться, делать все, чего хочет публика, и даже больше. Я встретилась с ней взглядом, подмигнула, она покраснела и произнесла одними губами:

– Спасибо.

На поклон мы выходили снова и снова, пока зрители не утихомирились, и тогда сэр Альфред Батт и Алекс Аронс тоже вышли на сцену и поблагодарили зрителей за то, что они пришли на нашу лондонскую премьеру. А потом они по очереди указали на всех нас, и мы замахали зрителям с таким энтузиазмом, какого я у себя не могла припомнить.

Несколько часов спустя все повторилось, на сей раз зрители реагировали даже с бóльшим энтузиазмом. На сцену несколько раз бросали цветы – маргаритки, розы, тюльпаны падали к нашим ногам. Не поручусь, но почти уверена, что узнала несколько лиц, которые видела днем.

– Спасибо вам огромное! – обратилась я к зрителям, а дальше от восторга и ради шалости добавила: – Если бы могла, я бы всех вас пригласила на чай!

Раздались смех и восторженные крики; мы остались стоять на месте, а тяжелый бархатный занавес с шелестом опустился, отделив актеров от публики. Мы хором выдохнули, а потом зазвучали поздравления и шутки по поводу чая с булочками.

В гримерках стоял гул оживленных голосов – мы снимали пропитанные потом костюмы и чулки, растирали ноющие ступни. Но это было ничто в сравнении с главным: представление прошло с успехом.

Фредди дожидался под дверью моей гримерной, я взяла его под руку, одновременно и вымотанная, и взбодренная. Так всегда бывает после успешного спектакля, а когда их два за день… Все многочисленные сомнения Фредди – а они же, пусть и невысказанные, были и у меня – развеялись в воздухе.

Мы подошли к служебному выходу – судя по звукам, снаружи дожидалась какая-то орда. Мы с Фредди встревоженно переглянулись.

Сказать, что я струсила, – значит ничего не сказать.

– Ой, мамочки…

За дверью сгрудилось человек двадцать: все разодетые в пух и прах, все выкрикивали наши имена. Актеры, литераторы, аристократы – все хотели, чтобы мы пошли с ними в их клубы: вечер не должен закончиться прямо сейчас.

– Лично я умираю с голоду, – сказала я, пожав плечами и будто не замечая бурлившего совсем рядом хаоса.

– Тогда начнем с ужина!

Отрывистые смешки, потом все хором запели: «В ней столько очарованья».

– Вы плохо знаете мою сестру, – заметил Фредди. – Она говорит совершенно серьезно.

Они только сильнее покатились со смеху. А потом вперед вышел симпатичный молодой человек, явно вызывавший у остальных глубочайшее почтение. Я тут же узнала его по фотографиям в газетах, но это просто не могло быть правдой. Немыслимо, чтобы настоящий принц оказался в этой толпе.

Мужчина, стоявший с ним рядом, прочистил горло.

– Его королевское высочество принц Уэльский.

Я чуть не задохнулась. Он самый. Ой, мамочки!

– Майор Меткалф, – произнес рядом со мной Фредди, а потом прошептал: – А я думал, это шутка.

Я ничего не успела ответить – майор тут же повторил приглашение, к которому брат мой отнесся столь пренебрежительно.

– Принц хотел бы пригласить вас поужинать с ним в клубе «Ривьера».

– Мы в полном восторге от спектакля. – Принц говорил с нами как совершенно обыкновенный человек, не как особа королевской крови. – Вы, видимо, в прекрасной физической форме, если можете так ловко двигаться!

– Благодарю.

– Так едем? – спросил принц.

Мне, прежде чем ответить, нужно было поднять челюсть с пола, но Фредди меня в этом опередил:

– Нам нужно переодеться.

– Нет никакой нужды. – Принц отмахнулся, будто и не видел, что мы все мокрые и от нас пахнет потом, как будто после королевской грязевой ванны.

– Все-таки лучше переодеться, – стоял на своем Фредди.

Я, не сдержавшись, добавила:

– Уверяю вас, вы об этом не пожалеете.

Принц рассмеялся, голубые глаза искрились весельем.

– Как скажете. Мой шофер отвезет вас домой, а потом доставит в «Ривьеру».

Фредди поблагодарил принца, тот сделал вид, что, мол, ничего особенного. Я едва дышала.

Это что, розыгрыш? Испытание – посмотреть, легко ли нас одурачить? Может, это и вовсе никакой не принц, а просто актеришка, решивший нас разыграть? Я вгляделась в этого представительного молодого человека, пытаясь оценить, в шутку он говорит или всерьез, но увидев, как почтительно замерли все окружающие и как дамы едва ли не пускают слюни, поняла, что он именно тот, кем и представился.

Принц отбыл, а мы протолкались сквозь толпу завсегдатаев галерки и направились к себе в отель. Через час мы уже сидели в авто, и личный шофер принца вез нас по городу в Вестминстер, на Гровнер-роуд.

Я почти не заметила, что отправляла в рот за ужином, – меня распирала мысль о нашем несказанном везенье. Когда со стола убрали и заиграл большой оркестр, принц Уэльский наклонился ко мне.

– Мисс Астер, я очень рассчитываю, что вы не слишком устали и потанцуете со мной.

– Я, может, и истратила все силы, ваше высочество, – поддразнила я его, вскакивая и протягивая руку в надежде, что он не заметит, как она дрожит. – Но их хватит на то, чтобы потанцевать с особой королевской крови.

– Делли, называйте меня Дэвид.

В тот вечер мне выпало величайшее счастье научить принца отбивать тэп в ночных клубах, и мы с ним позировали, улыбаясь во весь рот, перед вспышками запечатлевавших это фотоаппаратов.

Когда время подошло к полуночи, Фредди подал мне сигнал: пора уходить. Мы уютно устроились в автомобиле принца и покатили обратно в отель; по дороге я шепнула брату:

– Ах, да! Ах, нет! Похоже, мне тут понравится.

Глава шестая

Вайолет

«Рампа»

Что есть, то есть: на этой неделе всем известный принц-плейбой едва ли не каждую ночь танцевал допоздна с известной актрисой. Собирается ли нынешняя королева сцены сыграть в пьесе, в финале которой на пальце у нее засверкает бриллиант короны? Полагаем, на подмостках она делает книксены лучше, чем перед троном. Специалисты рекомендуют заниматься тем, что умеете, а в одном сомневаться не приходится: Астеры умеют танцевать.

Декабрь 1923 года

Вайолет покрепче прижалась к Адель, уткнувшейся подбородком в пышный меховой воротник; на головы им падал снег. Вайолет оставалось только жалеть, что у нее нет ничего теплее старенького поношенного пальто. На воротник и манжеты она пришила искусственный мех – так смотрится помоднее, но тепла от всего этого что от пары чулок в ледяной ванне.

Ну, в ее положении выбирать не приходится. Небольшое жалование, которое она получала в кордебалете, позволяло оплачивать аренду пополам с Кэти – по счастью, Вайолет успела поведать той о своих невзгодах вовремя, и ей не пришлось ночевать за кулисами, – и отсылать немного денег домой, для Прис. Мать никогда не отвечала на письма, в которые Вайолет вкладывала деньги, но та старалась не обижаться, зная, что хотя бы помогает сестре.

Они с Адель сближались все больше, к вящему негодованию некоторых особ, например Бриджет, с которой Вайолет, как это ни печально, по-прежнему приходилось каждый раз встречаться на спектаклях и репетициях. Пьеса все не сходила со сцены, билеты на дневное и вечернее представление раскупали полностью. Похоже, лондонцы никак не могли пресытиться чужим флиртом.

– Вон он, – прошептала Адель, и щеки ее порозовели от возбуждения.

Любой другой решил бы, что она просто разрумянилась от холода. Но Вайолет было знакомо это чувство, трепет в животе, как будто где-то очень чешется – не стерпеть.

У «Савоя», где они стояли наготове, остановился дорогой «роллс-ройс».

Принц Уэльский – настоящий принц! – выскочил из автомобиля и склонился перед Адель в картинном низком поклоне. Он ухаживал за ней уже несколько месяцев. Газеты сходили с ума: Адель, звезда мюзикла «Хватит флиртовать», блистательная и экзотичная американская актриса, сумела завоевать симпатии принца. Все знали, что он любитель всего американского.

Впрочем, не он один был очарован Аделью. Газеты улетали из рук разносчиков и с тележек быстрее, чем их успевали напечатать.

Почти все представители лондонской элиты, владельцы дорогой обуви и сверкающих драгоценностей, обожали Адель Астер. Искали ее внимания. Всякий, у кого имелся титул «достопочтенный» и к кому обращались «ваша светлость», почти наверняка видел Адель на сцене и приглашал ее на ужин.

На счастье или на беду, Вайолет оказалась всему этому свидетельницей. Она была теперь причастна к вещам, о которых раньше и помыслить не могла. Каждый вечер Вайолет не забывала себя ущипнуть, думая, что вот сейчас проснется. По утрам, просыпаясь, она обнаруживала, что по-прежнему проживает сразу две жизни: изгнанной из материнского дома нищебродки из Ист-Энда, которая горбатится от зари до зари, чтобы свести концы с концами, и близкой подруги суперзвезды, ходящей на свидания с принцем.

– Ах, нет, ну какой же он красавец! – прошептала Адель, склоняясь так близко, что Вайолет почувствовала запах шампуня «Амами» у нее в волосах, крема «Пондс» у нее на коже, духов «Шанель», овевавших ее тело. У Вайолет был собственный флакончик «Шанель № 5» – Адель подарила на день рождения.

– Уж да. – Вайолет не могла не признать, что принц недурен собой, хотя представители королевской семьи и жили в роскоши, лопали булочки со взбитыми сливками и икру, тогда как подданные их питались капустным супом с хлебными корочками. Она старалась не выказывать досады по этому поводу, но получалось это не всегда.

– И брат его такой очаровашка.

С какой беспечностью рассуждала Адель о внешности и очаровании принцев! Будто они – обыкновенные люди. Вайолет обожала Адель, но ей казалось, что ослепительный блеск короны порой все-таки застит ей взор.

– Да, просто дивная пара. – Вайолет уже пожалела, что согласилась пойти с Адель. Куда уютнее выпить с Кэти пинту пива за игрой в шашки, чем вести досужие разговоры с занудами голубых кровей. Но если ищешь покровителя на будущее, без таких жертв не обойтись.

– То-то мы сейчас развлечемся! – Адель бросила на брата косой взгляд. – Только не говори Фредди, как именно.

Вайолет смотрела со стороны, как Адель приседает в безупречном реверансе, а потом берет принца под руку – он повел ее к машине, манившей своим обитым белой кожей салоном.

– Садись! – позвала Адель, освобождая место рядом с собой и жестом подзывая Вайолет.

На один миг время будто остановилось: Вайолет рассматривала улыбчивые лица блистательных и красивых людей в дорогом авто, которые звали ее с собой. Она и раньше ездила с Адель на танцы, но к этим поездкам ни разу не присоединялись королевские особы. Похоже, ей предстоит пересечь совершенно особый мост.

Вайолет подумала про маму, будто услышала, как та рассказывает, где ее место, заставляет вспомнить, что мир Адель – не ее мир. Сколько ни пытайся, а голос этот не заглушить.

– Мне все-таки надо домой. – Вайолет смущенно улыбнулась – эту улыбку она за последние несколько месяцев отрепетировала до совершенства: ей приходилось раз за разом придумывать оправдания, почему она отказывается от приглашений (в основном она отказывалась потому, что ей это было не по карману).

Уж лучше отказать Адель, чем потом идти с повинной головой к Кэти и говорить, что ей нечем платить за квартиру. Или просыпаться утром с больной головой, совсем не выспавшись.

– Да будет тебе, Вайолет, вечно ты убегаешь. – Адель надула губки, однако слова эти произнесла не она.

Вайолет обернулась и с изумлением обнаружила, что Фред Астер смотрит на нее и ухмыляется.

– Как большой любитель домашних удобств и блюститель часов сна, необходимых для того, чтобы спектакль играли достойно, я ценю твои колебания. Но все же… – он кивнул в направлении «роллс-ройса», – часто ли простолюдинам выпадает случай потанцевать с особами королевских кровей?

В чем-то Фред был прав. Да, есть повод не отказываться. Она просто закажет поменьше спиртного – чтобы потом не пришлось доживать остаток недели на овсянке. Кроме прочего, можно потом будет рассказывать, на какие жертвы она пошла ради принца. Да и кто в состоянии отказать его королевскому высочеству?

Устало улыбнувшись – совсем как Фред, – Вайолет кивнула и села рядом с Адель на заднее сиденье «роллса». Они подняли бокалы с шампанским и выпили за их спектакль, за дружбу – по стенкам бокалов катились пузыристые капли, пока автомобиль пробирался сквозь плотный поток.

В клуб «Ривьера» они прибыли через несколько минут. К алкоголю Вайолет не привыкла, от шампанского ноги утратили твердость, она с трудом выбралась из машины. Первый же глоток ударил ей в голову, щеки сделались пунцовыми. Фред помог ей удержаться на ногах, когда она покачнулась.

В клубе собрались сливки британского общества, в приглушенном свете поблескивали драгоценности. Ароматы самых разных французских духов смешивались со всплесками смеха и ехидными репликами.

Вайолет чувствовала себя не в своей тарелке, и лакей, который помог ей снять ее поношенное пальтишко, сразу все понял и бросил на нее неодобрительный взгляд, увидев ее в компании принцев и прочих аристократов. «А ты-то как сюда затесалась?» – было написано у него на физиономии. Вайолет отвела глаза. Решила не отвечать ему извиняющейся улыбкой – вышло бы слишком натужно. Она уже как-то раз услышала от одного задаваки из Мейфэра, что только американка Адель способна задружиться с молодой хористкой из трущоб.

Впрочем, Вайолет ни о чем не жалела. Нисколько.

Вслед за богами и богинями она проследовала в глубины клуба и нашла себе местечко рядом с Адель, положив на стол сумочку, которую сама вышила к своему четырнадцатому дню рождения. Какой смысл отмечать очередную дату, если даже не можешь сделать себе подарок?

По крайней мере относительно своего платья она ощущала определенную уверенность. То была первая трата, которую она себе позволила, получив место в кордебалете. Нет, оно не от известного и дорогого кутюрье, но если слегка прищуриться, то разница почти не заметна. А главное – Вайолет сама ощущала себя в этом платье красавицей: расшито блестками, оборки на подоле шуршат под коленями. В этом платье она вполне успешно сливалась с толпой «флэпперов».