Потерянные цветы Элис Харт

Прижавшись к окну, Элис внимательно ее разглядывала. Вместе с женщиной с голубыми волосами она насчитала тринадцать человек.

Все утро Элис провела в комнате, наблюдая за ритмичной работой цветочниц. Те поливали, окучивали, сажали и срезали цветы. Ведра с яркими бутонами казались почти больше самих цветочниц, что носили их от поля к сараю.

Ее мама легко вписалась бы в эту компанию и могла бы быть любой из этих женщин, чьи лица скрывали широкополые шляпы, а фигуры – мешковатая рабочая одежда. Элис даже показалось, что она видит мамин профиль, ее шляпу, низко надвинутую на лоб, кольца грязи на запястьях, и руку, тянущуюся к бутону цветка. Пока она оставалась наверху, в своей комнате, эта иллюзия сохранялась.

Гарри царапался в дверь и скулил. Тоби поступал так же, когда ему надо было в туалет. Элис постаралась не обращать на него внимания. Ей хотелось просидеть у окна весь день. Но когда пес начал царапаться обеими лапами, она испугалась, что кто-нибудь к ней поднимется. И ей не хотелось, чтобы он напрудил в доме. Она открыла дверь, и Гарри с громким лаем помчался вниз. Элис смотрела на него из окна; он выскочил на улицу, подбежал к каждой из работниц по очереди и всех обнюхал. Все ласково хлопали его по бокам. Оказалось, он совсем не хотел в туалет. Предатель.

Элис снова пересчитала женщин. В этот раз насчитала всего девять. Поискала женщину с голубыми волосами, но не смогла отличить ее от остальных, сдалась и отошла от окна. Она села на кровать. Солнце поднялось высоко, и в комнате стало жарко. Как здорово, наверное, спуститься вниз, выйти на улицу и побегать среди цветочных рядов. Ноги задергались, так ей хотелось бегать. Она побарабанила пальцами по бедрам.

Громкий лай у порога прервал ее мысли. Гарри подошел и лизнул ей ладонь. Хотя Элис не обратила на него внимания, он сел рядом и стал на нее смотреть. Он не дышал, высунув язык, не махал хвостом, а просто смотрел на нее. Через некоторое время Элис покачала головой. Гарри встал и залаял. Она жестами попыталась его успокоить, но он не затихал. Когда она встала, Гарри наконец замолчал. Подошел к двери и стал ждать. Элис пошла за ним, а он двинулся вниз. На верхней ступени она в сомнении остановилась. Затем недовольно вздохнула и спустилась.

Внизу в коридоре никого не было. С одной стороны Элис увидела ванную, где вчера умывалась с Джун. Она вошла туда на цыпочках и в изумлении остановилась. На полке перед ней лежали чистые полотенца и новая одежда, сложенная стопочкой. Трусы, холщовые брюки цвета хаки, рабочая рубашка точь-в-точь как у женщин на улице. Рядом стояла пара ботинок небесно-голубого цвета. Элис провела пальцами по блестящей лакированной коже. У нее никогда не было такой красивой обуви. Она поднесла рубашку к телу: та оказалась ее размера. Зарылась в нее лицом, вдохнула чистый запах хлопка. Поспешно закрыла дверь ванной, включила воду в душе и сняла старую одежду.

Выйдя в коридор, она расчесала мокрые волосы пальцами, поеживаясь от ощущения легкости и свободы в новой одежде и удовольствия, которое приносила чистота; вода в душе стала коричневой от грязи. На коже остался запах мыла. Она оглядела коридор. Там никого не было. Колеблясь и не зная, что делать дальше, Элис думала побежать наверх, но внимание ее привлек звон столовых приборов и тарелок и женские голоса. Она прижалась к стене и пошла на звук журчащей болтовни, изредка прерываемой заливистым смехом. В конце коридора, тянущегося в заднюю часть дома, была дверь из москитной сетки, ведущая на широкую веранду. Спрятавшись в тени, Элис выглянула наружу через сетку.

На веранде за четырьмя большими столами сидели женщины. Некоторые сидели к Элис спиной, чьих-то лиц она не видела. Но были и те, что повернулись к ней лицом. Тут были женщины от мала до велика: у одной на шее виднелась татуировка с изящными синими птичками, другая носила очки в красивой черной оправе, у третьей в волосах красовались крапчатые перья, а у четвертой на грязном от пота и пыли лице алели губы, идеально ровно накрашенные ярко-красной помадой.

Столы были покрыты белыми скатертями и уставлены тарелками с зеленым салатом, вспотевшими кувшинами с ледяной водой и дольками лимона и лайма, блюдами с печеными овощами, глубокими формами с кишами и пирогами, мисочками с нарезанным авокадо и маленькими тарелочками с клубникой. Между двумя стульями торчал веселый хвост Гарри. Элис подошла ближе. В центре каждого стола стояла ваза с пышным букетом цветов. Как бы они понравились маме!

– Вот ты где.

Элис испуганно вздрогнула.

– Кажется, новая одежда пришлась впору, – заметила Джун, стоявшая в коридоре за ее спиной. Элис не знала, куда смотреть, и уставилась на свои небесно-голубые ботиночки. – Элис, – сказала Джун и вытянула руку, будто хотела коснуться ее щеки. Когда Элис вздрогнула, Джун резко отдернула руку и звякнула браслетами.

С веранды доносился смех.

– Что ж, – Джун взглянула через сетчатый экран, – пойдем обедать. Цветочницы ждут и хотят с тобой познакомиться.

8. Совербея ситниковая

Значение: посланница любви

Sowerbaea juncea | Восточная Австралия

Многолетник со съедобными корнями, растущий в эвкалиптовых лесах, лесистых местностях, на пустошах и в предгорных лугах. Травянистые листья источают сильный аромат ванили. Соцветия от розово-сиреневого до белого, суховатые, со сладким ванильным ароматом. После пожаров дает новые побеги.

Джун распахнула сетчатую дверь. Разговоры за столом, где сидели женщины, вмиг утихли. Она повернулась и поманила за собой Элис.

– Все внимание, это Элис. Элис, познакомься с цветочницами.

Произнесенные вполголоса слова приветствия порхали вокруг Элис, как бабочки. Она ущипнула себя за запястья, пытаясь отвлечься от странного ощущения в животе.

– Элис – моя внучка, – сказала Джун. Со стороны цветочниц послышались радостные возгласы. Джун немного подождала. – Она будет жить с нами в Торнфилде, – объявила она.

Элис было любопытно, явилась ли к обеду женщина с голубыми волосами, но она робела и не решалась посмотреть на присутствующих. Все молчали. Подошел Гарри, сел ей на ногу и привалился к ней всем весом. Она с благодарностью его погладила.

– Хорошо, – Джун нарушила молчание. – Давайте обедать. Хотя нет, погодите. – Она оглядела сидевших за столом. – Твиг, где Кэнди?

– Заканчивает. Велела начинать без нее.

Элис повернулась на голос и увидела высокую стройную женщину с нимбом темных волос и ясным открытым лицом. Та улыбнулась Элис, и девочка почувствовала тепло на коже, будто ее согрело яркое солнце.

– Спасибо, Твиг, – кивнула Джун. – Элис, это Твиг, она присматривает за цветочницами и заправляет хозяйством в Торнфилде.

Твиг улыбнулась и помахала Элис. Та попыталась улыбнуться в ответ.

Джун продолжала по очереди называть имена сидевших за столом. Ту, что носила очки в красивой оправе, звали Софи. Ту, что вплела перья в волосы, – Эми. Красной помадой щеголяла Робин. А девушку, на чьей бледной шее красовались татуировки в виде синих птичек, звали Миф. Когда она улыбалась и кивала Элис, птички махали крылышками. Имена других цветочниц звучали у нее в ушах: некоторые казались совсем диковинными, она слышала их впервы: Влиндер, Танмайи, Ольга; другие встречались ей в сказках и историях: Франсина, Розелла, Лорен, Каролина, Бу. Бу была самой старой старушкой, которую Элис приходилось видеть в жизни, с тонкой, как бумага, кожей, морщинистой и в складках, словно ожившая страница из книги.

Когда с приветствиями закончили, Джун показала Элис ее место за столом. Рядом с ее тарелкой лежал веночек из желтых цветов; каждый цветок напоминал маленькую корону.

– Железновия означает «приветствие незнакомцам», – натянуто проговорила Джун, садясь рядом с Элис. Ее руки не переставали дрожать. Элис села на стул и стала болтать ногами. – Приятного аппетита, цветочницы, – сказала Джун и взмахнула рукой, звякнув браслетами.

По ее команде веранда ожила. Женщины передавали друг другу блюда и звенели бокалами, ледяная вода приносила благословенную прохладу. Бряцали и гремели ложки, зачерпывающие соусы, и щипцы, подцепляющие ломтики баклажанов. Иногда к общему гомону присоединялся и Гарри с восторженным тявканьем. Гул беседы то нарастал, то стихал, пока женщины прерывались на еду. Они напомнили Элис чаек, галдящих над голубыми раками на мокром песке. Сама она сидела, опустив голову, и краем уха слышала, как Джун ей что-то говорила, подкладывая на тарелку понемножку каждого блюда. А Элис была слишком занята разглядыванием венка из железновии и о еде совсем не думала. «Приветствие незнакомцам». Джун была ее бабушкой и взяла ее на по-печенье, но они и впрямь были незнакомы. Несмотря на жару, Элис поежилась. Убедившись, что никто не смотрит, вытянула из веночка пару желтых колокольчиков и сунула в карман.

Она изучала лица сидевших за столами женщин. У некоторых были грустные глаза, влажно блестевшие, когда они улыбались. У нескольких волосы были посеребрены сединой, как у Джун. Встречаясь взглядом с Элис, они махали ей так, будто она несла им радость, будто они нашли что-то, что давно потеряли, и этим «чем-то» была она. Элис наблюдала за их взаимодействием и почти синхронными движениями, и ей казалось, будто они исполняют танец, отрепетированный тысячу раз. Она вспомнила сказку, которую они читали с мамой, – в ней говорилось о двенадцати танцующих сестрах, каждую ночь исчезавших из замка. Женщины, сидевшие вместе с ней за столом, носили свои печали, как роскошные бальные платья, а Элис казалось, что она уснула и проснулась в одной из маминых сказок.

Обед закончился, со столов убрали, и цветочницы вернулись к работе, а Джун и Элис встали на веранде позади дома. Жаркий день пропитался запахами раскаленной земли и кокосового крема от солнца. Вдалеке кричали сороки и хохотали кукабары. Гарри объелся остатками обеда и развалился на полу.

– Пойдем, Элис. – Джун потянулась, широко раскинув руки. – Я все тебе здесь покажу.

Вслед за ней Элис спустилась по крыльцу и зашагала меж цветочных рядов. Цветочные кусты вымахали намного выше, чем казалось из окна второго этажа. Они напомнили ей заросли сахарного тростника, и Элис остановилась в растерянности.

– Там мы выращиваем цветы на срезку. – Джун указала вперед. – В основном эндемики, то есть австралийские цветы. В Торнфилде всегда занимались торговлей австралийскими цветами, за счет этого ферма и жила. – Она говорила отрывисто и чопорно, словно во рту у нее был ломтик лимона.

Джун дошла до края поля и указала на круглые и прямоугольные теплицы и мастерскую напротив, где цветочницы работали днем, укрываясь от жары.

– Дальше, за границей фермы – дикий буш, а за ним река. Река… – Голос Джун дрогнул.

Элис подняла голову и посмотрела на нее.

– Река – это отдельная история. Как-нибудь потом расскажу. – Она повернулась к Элис, которая встрепенулась, узнав, что рядом есть вода. – Все эти земли – Торнфилд. Они принадлежали моей семье несколько поколений. – Она замолчала. – Нашей семье, – поправилась она.

Однажды жарким днем Элис сидела дома на кухне у ног матери и читала книгу сказок, пока Агнес готовила ужин. Из сказок Элис узнала, что семьи бывают разные. Короли и королевы теряли детей, как носки, и находили, лишь когда те уже вырастали, а бывало, что и не находили вовсе. Матери умирали, отцы пропадали, а семеро братьев обращались в семерых лебедей. Семья казалась Элис самой любопытной штукой на свете. Мама просеивала муку, и та белым снежком просыпалась на страницы книги. Элис подняла голову и посмотрела на маму. «Мама, а где наша остальная семья?»

Агнес опустилась на колени и прижала палец к губам дочери. Глаза испуганно метнулись к гостиной, где тихо похрапывал Клем. «Нас всего трое, зайчонок, – сказала мама. – Так было всегда. Поняла?»

Элис торопливо кивнула. Ей было знакомо это выражение на лице матери, и больше она не спрашивала. Но с того самого дня, оставшись в одиночестве на пляже с пеликанами и чайками, Элис воображала, будто одна из птиц – ее давно потерянная сестра, тетка или бабушка. И сейчас она возьмет и превратится.

– Пойдем, я отведу тебя в мастерскую, – сказала Джун. – Посмотришь, как работают цветочницы.

Они зашагали меж цветочных рядов. Названий многих цветов Элис не знала. Но потом увидела прямо перед собой куст алой кенгуровой лапки. А еще чуть дальше впереди – вьюнок. Элис огляделась, выискивая на поле знакомые цветы. И увидела справа лохматые желтые головки лимонного мирта. Тут ей показалось, что она почти учуяла сладковатый запах гниющих морских водорослей и зеленого сахарного тростника с полей. Пальцы зашевелились при воспоминании о глянцевой поверхности ее стола. Она вспомнила запах воска и бумаги, ударявший в ноздри, когда она приподнимала крышку и находила в потайном отделении свои коробочки с восковыми мелками, карандаши и учебники. Элис представила маму, проходившую мимо окна: она проводила рукой по цветочным головкам и говорила с цветами на тайном языке. «Печальное воспоминание. Любовь, обретенная снова. Память о приятном».

В голове перемешались воспоминания и вопросы. Она вспомнила, как просыпалась по утрам с тревогой, не зная, какая мама составит ей сегодня компанию: ее бодрая и оживленная мама, без конца рассказывающая сказки, или призрак, безжизненно лежащий в кровати и неспособный подняться. Вспомнила страх накануне отцовского возвращения домой, вязкий, как повышенная влажность, его поведение, непредсказуемое, как западный ветер. Песью улыбку Тоби. Его большие глаза, пушистый мех, торчащие глухие ушки. Внезапно на нее обрушился вопрос, о котором она прежде не задумывалась.

Мертв ли Тоби?

Никто не упоминал о нем. Ни доктор Харрис, ни Брук, ни Джун. Что с ним случилось? Где ее собака? Что происходит с животными после смерти? Неужели все, что она любила, сгинуло безвозвратно? И в этом виновата она? Ведь это она зажгла ту лампу в отцовском сарае…

– Элис? – окликнула ее Джун, загородив глаза от яркого дневного солнца.

Вокруг Элис роились мухи. Она отмахнулась от них и взглянула на Джун, бабушку, о которой ни мать, ни отец никогда ей не рассказывали. На Джун, которая взяла ее на по-печенье и увезла с побережья в этот странный цветочный мир. Джун торопливо подошла к ней и присела, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Над головой розовым вихрем промчалась стая крикливых какаду.

– Ну тихо, тихо, – ласково проговорила Джун, в ее голосе слышалась искренняя тревога.

Элис заглатывала воздух ртом, пытаясь нормально дышать. Болела каждая клеточка.

Джун вытянула руку. Элис без колебаний шагнула ей навстречу, и Джун ее обняла. Подхватила на руки. Руки у нее были сильные. Элис уткнулась головой ей в шею. От нее пахло солью с легкой примесью табака и мяты. Крупные слезы покатились по щекам Элис, они рождались глубоко внутри, в пугающих глубинах, темных, как самые мрачные уголки океана.

Джун поднялась на крыльцо, ступила на веранду, и Элис взглянула через плечо. От дома к полю вела дорожка из цветов, выпавших у нее из кармана.

Сумерки окутали кухню Торнфилда, и от стрекота цикад заложило уши. Малышка Кэнди оторвалась от мытья посуды и высунулась из окна, вдохнув осенний воздух. Ветер принес водянистый запах мха и камышей с реки. По коже пробежали мурашки. Джун рассказывала, что Кэнди родилась примерно в это время года, но никто не знал, где и у кого. Кэнди отмечала день рождения в день, когда Джун и Твиг нашли ее в корзинке в затопленных зарослях совербеи между речкой и цветочным полем. Она лежала там, завернутая в голубое бальное платье. Женщины были в доме, укладывали спать двухлетнего Клема и услышали младенческий крик. Луч фонарика Джун высветил малышку из темноты, а Твиг опустилась на корточки и подняла ее. Клем загукал и захлопал в ладоши. Запах ванили так густо пропитал все вокруг, что девочку назвали Малышка Кэнди [9]. Имя так и приклеилось: когда дошло до оформления опекунства, его решили оставить.

Кэнди опустила руки в раковину, наполненную водой, и взглянула на полосатое небо цвета индиго. Стены Торнфилда, сложенные из дерева и цемента, загудели: кто-то включил душ. Кэнди спустила воду и вытерла руки посудным полотенцем. Подошла к двери и выглянула в коридор. У закрытой двери в ванную, запрокинув голову и закрыв глаза, сидела Джун. Она опустила руки на колени и переплела пальцы. В тусклом бледном свете лампы ее мокрые щеки отливали серебром. У ее ног сидел Гарри, положив одну лапу ей на стопу: он часто так делал, когда она была расстроена.

Кэнди вернулась на кухню. До блеска отполировала столешницы. Цветочницы ухаживали за цветами в поле, а ее полем была кухня, где цвели пиры и банкеты. Ей было двадцать шесть лет, и больше всего на свете она любила готовить. Она не увлекалась высокой кулинарией, не подавала крошечные кусочки на больших белых тарелках. Ее блюда были пищей для души. Не только вкус их был важен, но и количество. В старших классах Кэнди бросила школу, убедила Джун, что умеет обращаться с ножом, и стала главным поваром Торнфилда. «Это у тебя в крови», – сказала Твиг, отведав кусок ее первого пирога с маниокой, горячего, только что из печки. «У тебя дар», – подтвердила Джун, когда Кэнди впервые поставила перед ней тарелку блинчиков из рисовой бумаги с манговым чатни и начинкой из овощей и трав со своего огорода. Обе женщины были правы: когда она готовила или пекла, ее руками, инстинктами и вкусовыми бугорками словно руководило глубинное тайное знание. На кухне она чувствовала себя полностью в своей стихии и подозревала, что, возможно, ее мать была шеф-поваром или отец – пекарем. Приготовление еды залечивало незаживающую рану, болевшую всякий раз при мысли, что она никогда не узнает, кем были ее родители.

Дом содрогнулся: вода перестала течь по трубам. Кэнди закончила протирать столы, оперлась о столешницу и прислушалась. В коридоре послышались шаркающие шаги; затем открылась дверь ванной.

Прибытие новичков всегда давалось обитателям Торнфилда нелегко: вид женщин, нуждавшихся в безопасном пристанище, будил старых призраков и будоражил воспоминания. Но на этот раз все было иначе. Эта девочка была дочкой Клема. Еще и немой. И родственницей Джун, хотя та всегда утверждала, что семьи у нее не было. «Вы – моя семья», – твердила она и обводила рукой цветочные поля и сидевших за столом цветочниц.

Но теперь легенда, окружавшая ее семью, рассыпалась. Дитя вернулось.

К большому облегчению Элис, Джун оставила ее в душе одну. Элис подставила лицо водяным струям. Пожалела, что не может нырнуть на глубину и погрузиться в воду, чтобы губы защипало от соли, а прохлада успокоила глаза. Здесь не было моря; здесь она не смогла бы выбежать на берег. Она подумала о реке, и ей жуть как захотелось ее найти. «При первой же возможности побегу туда», – решила она. Так у нее появилась цель, хоть и маленькая.

Элис подождала, пока пальцы не сморщились, и лишь тогда выключила душ. Вытерлась толстым пушистым полотенцем. Надела пижаму, которую дала ей Джун, и почистила зубы. Щетка была розовая, с принцессами из мультика, а паста – с блестками. Они были такие красивые, что Элис поначалу даже решила, что это игрушки, а не настоящие щетка и паста. Она вспомнила свою простую прозрачную пластиковую щетку с растрепавшейся щетиной, стоявшую рядом с маминой в стаканчике из-под веджемайта на раковине в ванной. Вновь накатили темные глубины и полились слезы. Чем больше она плакала, тем больше уверялась, что внутри нее бушует настоящее море.

Закончив умываться, Элис вышла и вслед за Джун поднялась на верхний этаж. Гарри галопом бросился вперед.

– Это пес, может, и кажется дурачком, но не дай ему себя провести, – подмигнула ей Джун. – Есть у него одна волшебная способность. Он чувствует грусть.

Элис остановилась на пороге, глядя, как Гарри укладывается на пол у изножья ее кровати.

– В Торнфилде у каждого есть работа, и у Гарри тоже: он присматривает за теми, кто грустит, и помогает им снова ощутить себя в безопасности. – Голос Джун подобрел. – Он тоже знает тайный язык, и, если по какой-то причине сам не поймет, что тебе нужна его помощь, можно ему об этом напомнить. Хочешь выучить его язык?

Элис поковыряла заусенец на большом пальце и кивнула.

– Вот и хорошо. Тогда это будет твоя первая работа. Научиться говорить на языке Гарри. Я позову Твиг или Кэнди; они тебе покажут.

Элис встрепенулась. Ей дали работу!

Джун обошла комнату, задергивая шторы; те развевались, как пышные юбки кружащихся танцовщиц.

– Хочешь, я уложу тебя в кровать и подоткну одеяло? – спросила Джун и указала на кровать. – О, – воскликнула она. Элис проследила за ее взглядом.

На подушке стояла маленькая прямоугольная тарелочка, на ней лежал кекс, покрытый глянцевой белой глазурью и украшенный бледно-голубым засахаренным цветком. С кекса свисала бумажная звездочка с надписью «СЪЕШЬ МЕНЯ». Рядом лежал конверт из кремовой бумаги с именем Элис.

Сквозь болезненный ком в груди пробилась улыбка и согрела щеки. Элис бросилась к кровати.

– Спокойной ночи, Элис, – сказала Джун и встала на пороге.

Элис ей помахала. А как только Джун ушла, разорвала конверт. Внутри была записка, написанная от руки на кремовой бумаге.

Дорогая Элис!

В этой жизни я уверена в трех вещах.

1. Когда я родилась, кто-то – мне хочется думать, что моя мать, – завернул меня в голубое бальное платье.

2. Есть цвет, названный в честь принцессы, которая всегда носила платья одного оттенка голубого. Я очень любила истории о ней и иногда хотела, чтобы мы подружились: она курила при всех (а в те времена курить женщинам считалось неприличным), однажды прыгнула в бассейн одетой вместе с капитаном корабля, часто носила на шее удава, а однажды выстрелила и попала в телеграфный столб из мчащегося поезда [10].

3. Моя любимая сказка: однажды на острове недалеко от наших мест жила королева, которая залезла на дерево и стала ждать, когда муж вернется с поля боя. Она привязала себя к ветке и поклялась оставаться там, пока он не явится. Но ждать пришлось так долго, что мало-помалу королева превратилась в орхидею: точную копию рисунка на своем голубом платье.

И еще одно – я точно знаю, это правда – в день, когда Джун сказала нам, что поедет за тобой в больницу, я работала в мастерской и убирала под цветочный пресс орхидеи «Голубая дама». Мне всегда нравились эти цветы, чьи сердцевинки окрашены в мой любимый цвет – цвет бального платья, в которое я была завернута, когда меня нашли. Любимый цвет бесшабашной принцессы. Голубой Элис.

Сладких снов, моя горошинка, и увидимся за завтраком.

С любовью,

Малышка Кэнди

Вихрь образов закружился перед глазами Элис: младенцы в корзинках, необузданные принцессы и голубые платья, превращающиеся в орхидеи. Она вдруг ощутила страшный голод, взяла кекс, отклеила бумажку и вонзилась зубами в роскошную ванильную сладость.

Уснула она с крошками на лице, прижимая к груди записку Кэнди.

Кэнди налила воды в банку из-под протертых помидоров и полила травы, которые росли у нее в нише за раковиной. В воздухе разлилось благоухание свежего кориандра и базилика. Она поставила у чайника четыре чашки: супницу Джун, которую та любила называть «кофейной чашкой», металлическую походную кружку Твиг с отколотой эмалью – Твиг пила чай только из нее; собственную фарфоровую чашку на блюдце, которую Робин вручную расписала сиреневыми цветами совербеи, и простую маленькую чашечку. Вспомнив осунувшееся от горя лицо малышки, Кэнди взглянула на потолок. Интересно, нашла ли Элис кекс?

Она развешивала полотенца, когда спустилась Джун и зашла на кухню. В лужице света, отбрасываемого вытяжкой над плитой, на ее лице залегли глубокие тени.

– Спасибо, Кэнди. За кекс. Она улыбнулась, впервые за все время. – Джун потерла челюсть. – Меня жуть берет, как она похожа на них обоих, – дрогнувшим от слез голосом добавила она.

Кэнди кивнула. По этой же причине она пока была не готова знакомиться с Элис.

– Завтра попробуешь еще раз. Сама же нам вечно твердишь, что нельзя сдаваться.

– Но не так уж это просто, да? – пробормотала Джун.

Выходя из кухни, Кэнди потрепала ее по плечу. А на пороге своей комнаты услышала, как скрипнула дверца шкафчика, где хранилось спиртное. На памяти Кэнди Джун никогда не пила так много, как с момента, когда явилась полиция и принесла весть о гибели Клема и Агнес. У каждого свой способ сбежать от реальности; Джун находила его на дне бутылки виски. Ее собственная мать нашла его в зарослях дикой совербеи – по крайней мере, так считала Кэнди. А ее способом укрыться от реальности стала кухня Торнфилда, но прежде, чем это понять, она набила немало шишек.

Она закрыла дверь и включила лампу на прикроватном столике; комнату омыл мягкий рассеянный свет. В этой комнате было почти все, что Кэнди любила. Широкий подоконник у большого окна, где можно было сидеть, забравшись с ногами. Ботанические иллюстрации Твиг в рамках на стенах – все изображали один цветок, совербею. На рисунках стояли даты, и самый старый датировался днем, когда Твиг и Джун принесли Кэнди в корзинке домой. В углу стоял ее стул и стол, на котором лежали книги рецептов. Узкая кровать была покрыта пледом с узором из эвкалиптовых листьев: его связала Несс в подарок на восемнадцатилетие Кэнди. Несколько лет назад пришла открытка с небольшой банановой плантации в соседнем к северу городке: Несс писала, что купила там дом. Некоторые женщины приезжали в Торнфилд, пересиживали здесь и набирались сил, а потом уезжали. Другие – Твиг и Кэнди, к примеру – находили на ферме постоянное пристанище.